Муравьиная соната

То, что художник Пизанский начал сходить с ума, окружающие принципиально не хотели замечать. Ведь его живописные полотна годами не выходили из моды и стали своеобразным символом Сухорыбинска. Провинциальными котами Пизанского, как и двадцать лет назад, украшали летние кухни, а затейливыми натюрмортами со стаканом, пепельницей и воблой — гостиные и бильярдные.

Если и объявлялись в городе залетные братья по ремеслу, то не выдерживали и одного сезона и убирались, гневно тряся мольбертами. Жители маленького города игнорировали штормовые марины, парящих драконов и прочие столичные сюры. Лишь вертлявый инородец Муса, специализирующийся на портретах женщин в теле, продержал дольше обычного. Но когда прошел слух, что в отношении некоторых дородных дам Муса набирается смелости и предлагает варианты в формате «топлес» …

Хотя, и об этом не стоит умалчивать, после бегства извращенца некоторая часть социума осталась недовольна. В конце концов, средний житель Сухорыбинска в постбальзаковские лета выглядел весьма тучно, в особенности прекрасный пол. То есть интуиция не подвела пошловатого портретиста: при избыточно массе тела женщины особенно тянутся к самовыражению в искусстве. Это как-то связано с повышением уровня эстрона. У мужчин тоже наблюдается тяга увидеть себя на портрете, к примеру, в рыцарском обличье или в сомбреро с бутылочкой текилы. Но им мешает врожденная скромность и спорная эстетика брутального ню.

Однажды ночью Пизанский прочитал фантастическую книжку о том, что инопланетяне выбрали Землю в качестве места для своих пикников. Они прилетали на Землю по субботам-воскресеньям целыми муравейниками и загаживали пространство размером с парочку Сухорыбинсков. Выглядели космические пришельцы как муравьи трехметрового роста, а на протестующую общественность скалились жвалами и брызгались вредным метаноловым спиртом.

Когда стало понятно, что человек своими силами не в состоянии противостоять нашествию, на помощь пришли земные муравьи. Китайские ученые вывели мутацию мелких желтых муравьев, которые проникали под хитиновый экзоскелет и выедали пришельца изнутри.

В конце книги диверсионная группа желтых муравьев проникла на улетавший корабль космических захватчиков и отправилась в их родную галактику. Можно только представить себе, что устроили китайские мутанты по прибытии к месту назначения!

С той ночи Пизанский стал фанатиком био-арта, точнее, его муравьиного направления. Теперь его картины заполнили чудовища в золотистых роговых доспехах, вооруженные жалами и с антеннами на макушке. Буквально за неделю художник отточил мастерство до такого уровня, что его картины вызывали страх, шок и приступы невроза у местных ценителей искусства.

— Позвольте, это всего лишь портрет фуражира, — недоумевал, выслушивая упреки посетителей, Пизанский. — Они занимаются фуражировкой, то есть добывают снаружи муравейника ресурсы и доставляют их внутрь.

На картине кряжистый муравей взвалил на себя половину гусеницы размером с корову. Его рабочий передник был заляпан белесыми подтеками. По мнению художника, так выглядела кровь шелкопряда.

На другом полотне огромный муравей хищно обнюхивал продолговатое яйцо. У присутствующих не возникло сомнений, что Пизанский изобразил обед фуражира или сотрудника фермы по разведению глистовидной тли.

— Глупости! — обиженно воскликнул непонятый миром художник. — На картине изображена нянька. Это самые добрейшие в муравейнике существа. Они ухаживают за личинками и другими членами колонии, не способными это делать самостоятельно. Понятно?

Но посетители не понимали био-арта и отказывались приобретать современное искусство. А одна полная женщина с немалым модельным опытом ехидно заметила:

— Кажется, что один из этих пауков вот-вот сорвется со стены и отправится на поиски очередной жертвы!

Пизанский проглотил незаслуженный упрек и принялся прибивать к подрамнику новый холст. На нем он собирался изобразить великого воина света с блестящими шпорами на ногах для чистки усиков…

Поздним вечером в маленький домик художника с тремя ионическими колоннами постучали. На пороге стоял странный человек в венецианском прикиде. Он закутался в черный плащ и скрыл лицо под маской муравья с накладными мандибулами.

— Пал Палыч Пизанский? — осведомился гость, приподняв черную шляпу. — Карп Карпыч Декамеронов, владелец эко-фермы «Муравьиные дали». Я хотел взглянуть на вашу графику. Особенно последнего периода.

— Как мне сказали, раньше вас особо ценили котолюбы? По крайней мере, огромных размеров «Кошачье семейство» украшает зал приемов в мэрии. Поразительное произведение! Как вы отпустили свет на свободу… А зеленые огни в глазах кошек словно затягивают зрителя в себя…

Декамеронов болтал не переставая, разглядывая каждую картину так детально, словно вынюхивая состав краски. Иногда он отвлекался на фальшивый мотивчик какого-нибудь шлягера Бетховена, но ненадолго.

— Какой прекрасный групповой портрет миноров! Ай да Пал Палыч! — восхитился владелец «Муравьиных далей» перед очередной миниатюрой. Так он назвал муравьев-строителей, укрепляющих балками из сухой травы кольцевой туннель муравейника.

— Вы полагаете? — смутился Пизанский. — Картина вызвала шквал критики. Я даже хотел перевернуть ее вверх ногами, чтобы получилась сценка на спортивную тематику.

— Не стоит, — Декамеронов лизнул подпись автора и подытожил. — Я заберу всю экспозицию со скидкой тридцать процентов.

— И няньку с яйцом? — не поверил Пизанский.

— Конечно, я назову ее «Мадонна Муравьиной дали». Но у меня есть одно условие, без которого сделка невозможна, — и художник поймал ледяной взгляд Декамеронова. Так смотрят термиты, собираясь прогрызть насквозь несущую дубовую балку.

— Вы напишите картину «Муравей, ритуально убитый каплей виски». Позировать будет отпетый негодяй с моей фермы.

— О май гад! — удивился Пизанский. Он любил Илью Репина, но никогда бы не стал писать жуткое полотно «"Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года". И неожиданно ответил:

— Хорошо. Но деньги вперед.

Уперевшись четырьмя лапами, Питер Шлагбаум сдвинул песчинку, закрывавшую вход в жилище «канониров». Первые утренние лучи легли на верхушки бесконечных муравейников. За спиной Питера нетерпеливо толкались доильщики тли.

— Идите, братья, — по-отечески провожал их Пит, заодно проверяя отсутствие остатков пищи в зобиках. Выносить пищу и отрыгивать за пределами муравейника строго запрещалось. Каждая крошка пищевой цепочки должна была превратиться в солод для производства виски.

Кто подал Карпу Декомеронову идею превратить древнейший муравьиный промысел, связанный с доением тли, в коммерческий продукт, доподлинно неизвестно. Скорее всего, кто-то из заезжих шотландцев, толпами посещающих российские экологические фермы. Возможно, это была просто шутка с антибританским подтекстом. Шотландцы известны своим черным юмором, особенно когда одевают клетчатые мини-юбочки и начинают голосить под волынку. Самой знаменитой стала фраза бармена «У нас кончилось виски!», которая вызывает веселый шок, нередко переходящий в форму массового инфаркта…

Засучив рукава, Декамеронов срыл все имеющиеся на территории Сухорыбинского района муравейники и перевез на свою плантацию. Для строгой отчетности вискодел дал каждому муравейнику название клуба английской премьер-лиги и распределил плановое задание по сдаче молочка тли. Большим красным муравьям из «Челси», как потомственным «аристократам», нужно было собирать по 10 грамм будущего солода в день. Зато шустрые «лисы» из «Лестера» получили повышенную норму, равную 15 граммам. И так далее, хотя «сороки» из «Ньюкасла», как всегда, мутили воду и призывали к снижению тарифов.

Когда первая дубовая бочка виски была готова, Декомеронов задумался о будущем бренде. Первоначально ему пришло в голову название «Односолодовая тля». Но участники фокус-группы, куда вошли сухорыбинские алкоголики со стажем, уже на первом заседании переделали бренд на менее благозвучный, заменив букву во втором слове. Вспылив, бизнесмен издал непереводимую руладу из бессмертного Бетховена, а фокус-группа ответила хором из вердиевского «Набукко». Так, в спорах и препирательствах, и возникла знаменитая марка «Муравьиная соната», прославившая Сухорыбинск далеко за пределами шотландских островов и Новой Каледонии.

И все бы хорошо: за ненадобностью уже была закрыта кредитная линия, оригинальную продукцию распробовали даже на Охотном ряду и служба эскорта в гостинице «Космос», пробную партию закупил остров Хоккайдо, а в Австралии готовился к открытию филиал фирмы «Муравьиные дали», состоящий из полсотни термитников. Австралийцы даже получили разрешение Испанской футбольной ассоциации на использование названий команд Ла Лиги для каждого племени производителей.

Беда пришла оттуда, откуда ее никто не ждал. Оказалось, что главной опасностью для социума фирмы была вовсе не африканская муравьиная чума. У муравьев, как и у неандертальцев, отсутствовал ген, защищающий их от алкогольной зависимости. И если организм насекомого отлично справлялся с воздействием муравьиного спирта, то против виски природа не создала муравьям защитного механизма.

Общественность эко-фермы стала спиваться. А в муравейнике «Астон Вилла» в алкогольную зависимость впала сама матка, заразившаяся от случайной связи с фертильным самцом-аристократом.

Некоторые ученые договорились до того, что и капля никотина в состоянии разнести полмуравейника. Но на плантации Карпа Карпыча с первого дня существовал запрет на курение.

После долгих тягостных размышлений за квадратным бокалом «Муравьиной сонаты» вискодел решил построить богоугодный храм Последнего Пропойцы. Так сказать, в целях назидания и прогресса.

Картина Пизанского близилась к завершению. Модель – еще молодой манкунианец из муравейника «Манчестер Сити», лежавший в лужице «Муравьиной сонаты» — должен был сегодня-завтра испустить дух. Полотно художника Декамеронов собирался выставить в центре иконостаса. На остальных иконах, в соответствии с контрактом, Пизанскому надлежало изобразить сюжеты на тему семи смертных грехов, спровоцированных употреблением алкоголя.

Экскурсия юных личинок во главе с нянькой Ариной с интересом разглядывала тело спившегося манкунианца. Его тело увеличилось до размеров большого пальца ноги полной женщины, брюшные ганглии распирали хитиновый панцирь, один усик надломился, из жваловой щели выглядывали бактерии.

— Кажется, вот-вот сдохнет, — восхищенно сказала одна личинка, которая собиралась в стать солдатом. И все заулюлюкали.

— Ты прав, сын мой, — нянька погладила по блестящей головке будущего генерала. — Давайте не будем шуметь, вдруг мы услышим последнее слово несчастного… Говорят, в последней фразе выражается божественная истина.

Наступила напряженная тишина, в которой слышались только остервенелые взмахи кисти Пизанского. Он работал почти вслепую — по лицу художника катились слезы. Он любил больных зверей и насекомых. Это за больными людьми ухаживают, поправляют подушку, вытирают лоб. К больным животным никто не подходит или их стараются оттащить на обочину. Даже другие звери стараются обходить их стороной.

Внезапно умирающий приподнялся и запел:

— В таверну, к девочкам гулящим!

Это оказались его последние слова.

— Арина, что это значит? — личинки возбужденно обступили няньку.

— И Бог признал, что он был плохой муравей.

Уперевшись четырьмя лапами в тяжелую песчинку, Питер Шлагбаум задвинул вход в муравейник. Опять нянька вернулась со своей группой молокососов с опозданием.

— В следующий раз будете ночевать снаружи, — проворчал Питер. У него еще в молодые годы обнаружили идиосинкразию на тлю, что помешало ему стать доильщиком. Поэтому он и ворчал по каждому поводу.

— Должны же мы были дождаться, пока грешник сдохнет, — возразила ему правофланговая личинка. И упруго зашагала вглубь туннеля, стараясь не горбить спину.

В очередной раз переписав на картине предсмертную гримасу, Пизанский вышел в ночь. Он мучительно думал о том, чем он может помочь маленькому муравьиному народу. Ведь не исключено, что на землю снова нападут пришельцы в хитиновых скафандрах, вооруженные смертоносными ядовитыми железами. И только муравьи в состоянии спасти человеческую расу.

 Конечно, он создал полотно сокрушительной силы. Напоминающее «Мертвого Христа в гробу» Ганса Гольбейна-младшего. У редкого муравья после такой картины возникнет желание наполнить зобик бокалом виски. Но где гарантии, что завтра храм последнего пропойцы не сгорит от удара молнии, и все начнется сначала. Да и, честно говоря, художник не очень-то верил в очистительную силу искусства…

Незаметно Пал Палыч оказался у чудесного магазина с яркой витриной, наполненной сказочными детскими персонажами «Союзмультфильма». В подвале под магазином традиционно жили бездомные коты. Один из них по кличке Сингх Третий когда-то позировал художнику. Кому, как не старому знакомому, мог Пизанский излить душу.

 — Муравьев надо увести в лес, — сказал мудрый кот, — в конце концов, они санитары леса.

— Это невозможно. От леса фазенду отделяет автострада. Сколько народу погибнет под колесами!

Сингх Третий некоторое время безмолвно размышлял. Только уши его вздрагивали, словно отгоняя мух.

— Ты говоришь, что муравьев около двух миллиардов?

— Да, по бухгалтерской ведомости, — подтвердил Пизанский.

— За четыре с половиной часа они успеют перейти автостраду. С севера их прикроют волкодавы, с юга дорогу перекроют свиньи. Хотя лоси лучше, автомобилисты особенно боятся лосиных рогов.

— Неужели вы сможете договориться с волкодавами? — поразился художник.

— Да, у нас сохранились каналы коммуникации на случай непредвиденной экологической катастрофы, — дернул ухом Сингх Третий. — Мы бы и сами встали в оцепление вместо свиней, но владельцы спортивных авто обожают переезжать кошек. Особенно черных.

— Да, я читал об этом.

К утру, несмотря на рев мотоциклов и вопли автомобильной сигнализации, муравьи благополучно скрылись в лесной низине. Пострадал только один престарелый лось Жапризо. Он около четырех часов раздумывал, стоит ли ему переходить автостраду. А когда решился, волкодавы уже снимали оцепление. И первая же машина китайского производства, счастливо избежав стаи собак, влетела в Жапризо.  Послышался тошнотворный хряск металла, раздирающего мясо и крошащего рога и кости. И наступила тишина.

Но Декамеронов ничего не слышал и всю ночь видел познавательные сны. Под утро ему приснилось, как в окна и двери коттеджа ломится тля голштинской породы и воет: «Ну, подои нас, подои, сил больше нет». Декамеронов привычно встал, одел передник, покрытый липкими выделениями от прошлой дойки, и принялся за работу.