Ждать полную луну пришлось несколько дней, но Беляк почти не заметил их, потому что большую часть времени проплакал в глубине пещеры. Когда слезы кончались, мальчик просто лежал на холодном влажном полу, каменном и безразличном, как и стена, окружающая стадо. Говядинцы никогда не заходили в пещеру – боялись темноты и неизвестности, сторонились, если замечали, «видящих», будто зная, что те по сравнению с ними находятся на необычайной, но невидимой высоте. «Разные ступени эволюции», – сказал как-то Старец. Знал ли он, что это значит? Он часто говорил, что многие слова потеряли смысл за все те годы, что человечество ими не пользовалось, но повторяя эти слова они,«видящие», смогут их возродить. Их знания начинались не с книг, сухих и неспособных что-нибудь объяснить, их знания начинались от тех людей, которых загнали в загоны против их воли, с «первых видящих». Беляк догадывался, что раньше в стаде все были «видящими» и даже боялся представить их крики, когда Мясники забирали их, ведь «первые видящие» точно знали, куда их уводят. А может, Старец и все его предшественники ошибались, и люди всегда жили в загонах и за ними всегда приходили Мясники и уводили их, и никто, кроме самих Хозяев, не знал, что делают с говядинцами, и может, само это слово «говядинцы» придумали Мясники.
Беляк выбрался из укрытия ночью, потому что, наконец, по-настоящему захотел есть. До этого ему хватало воды, которую он пил из реки как животное, забыв наставления Старца об использовании своих ладоней или плошки, сооруженной им из кости для того, чтобы было удобно поливать себя при мытье. Луна стояла прямо посредине и грустно пялилась на стадо, которое спало, изредка шевелясь отдельными грязными людьми. Ночью никто не ел – они делали это весь день, только Беляк и Старец выбирались ночью, чтобы набрать оставшейся от «пира» еды и снова спрятаться в пещеру. Старец всегда чего-то боялся, оглядывался, а потом сам ушел с Хозяевами. Беляк не мог его понять, но знал, что скоро простит и займется тем, что завещал ему учитель, и может быть когда-нибудь он тоже сам, по собственной воле, захочет уйти с Мясниками и узнать-таки, что же с ними делают за черными воротами.
При ярком белом ночном освещении, а Беляк не видел света уже несколько дней, он вспомнил, для чего так ждал луны, но сначала все же решил подкрепиться. Пробираясь между грязными спящими телами, мальчик снова подумал о том, что он гораздо лучше них, но теперь ему от этого не было так весело. Говядинцы были счастливыми, они ели и пили, и этого им хватало, они не думали о том, что ждет их впереди, спали по ночам спокойно, им не снился учитель, ушедший в неизвестность по собственной воле, не снились цифры, которых они не могли понять, не снился маленький мальчик-волшебник, который сражался со злодеем и почти победил, у которого были друзья и одним из них была девочка... Обо всем этом Беляк успел подумать, пока пробирался к поилке.
Вокруг нее валялись разорванные мешки. Повинуясь привычке, мальчик отобрал уцелевшие лохмотья и, скрутив их, зажал в подмышке, чтобы унести с собой. Из мешков вывалились кочаны капусты, свежие, даже не покусанные – капуста была не самым любимым блюдом говядинцев. Беляк так же нашел почти не обкусанную лепешку грубого помола. Пока Старец ему не объяснил, мальчик думал, что лепешка, как и капуста и яблоко, растет из земли. Каково же было удивление ученика, когда ему объяснили, что разная еда по-разному появляется на свет. Кроме лепешки Беляку попалась груша, откусанная с одной стороны, но он и ее забрал. Поживиться мясом можно было только если выходить «на обед», когда его привозят – говядинцы первым делом съедали мясо, будто пытаясь доказать Хозяевам, что они хищники, а не жертвы. Старец не ел мясо, потому что считал, что Мясники каким-то образом что-то в него подмешивали. Он заметил, что после мяса становился вялым. Беляк никогда этого не замечал, потому что беспрекословно исполнял волю учителя и тоже не ел мясо, а то, какое оно на вкус, он успел забыть за то время, что был учеником. Временами ему казалось, что у него было две жизни – одна до того, как он показал пальцем на солнечные часы, а другая после.
Поживившись едой и тряпками, Беляк вернулся в пещеру. Он съел полкочана капусты, заедая сухой лепешкой. Остальное оставил на потом и собрался в пещеру.
Пещера будто вгрызалась в тело скалы, уходя в самую ее глубь, она была верным спутником тихой высыхающей реки. Беляк тихонько поплелся по берегу, инстинктивно догадываясь, что держась реки не заблудится. Пол был ледяным и немного скользким. Пройдя закоулок, где под сухой травой и камнями были спрятаны три драгоценные книги, Беляк с нарастающим ужасом подумал, что дальше этого места никогда не заходил. Пещера, его скромное и ставшее родным обиталище, совсем превратилась в тоннель. Мальчик заметил, что пол будто бы уходит вверх и элементарные пространственные понятия помогли ему догадаться, что тоннель поднимается к вершине горы. Старец говорил, что, как бы невероятно это ни звучало, реки берут начало в вершинах гор...
Вдохнув побольше влажного воздуха, мальчик осторожно побрел дальше. На пути ему встретился поворот, и за ним Беляк увидел призрачное голубое свечение. Тонкий луч падал откуда-то сверху и был почти не виден вдали, открывая, к удивлению мальчика, невероятную протяженность тоннеля. Двигаясь дальше, Беляк почувствовал, что ему не хватает воздуха, но его наивный разум не мог угадать, от волнения это или от нахождения в пещере. Тем не менее, луч приближался. Голубой, холодный, неприветливый и одинокий.
Тоннель стал у́же и теперь Беляку приходилось шлепать прямо по воде, так как берег реки в этом месте плавно перешел в стены пещеры. Сердце мальчика билось все чаще; таинственный свет приближался, стены давили на него, и дышать становилось все тяжелей. Воздух стал тягучим и липким, и тот странный запах, который исходил из воды и к которому Беляк со Старцем успели привыкнуть, усиливался с каждой минутой. Наконец, он достиг луча света. Тот словно вытекал сверху, двигался, как и вода. Завороженный, Беляк посмотрел вверх и увидел, что это всего лишь свет луны, прорывающийся сквозь небольшую дыру, через которую даже не было видно небо – только ночное светило.
Щемящее чувство счастья затопило первобытный страх перед неизведанным, и мальчик начал внимательно изучать неглубокое дно реки в поисках того, что спрятал здесь для него Старец. Но ничего не было. В этом месте не было даже песка, только отточенные водой гладкие камешки. В отчаянии Беляк перебирал эти камни в поисках хоть какого-то знака, намека на Старца, но ничего – никаких меток на камнях и на дне реки не было: все было до боли обычным...
Лунный свет потихоньку смещался, теперь он освещал не середину тоннеля, а поворачивался к одной из его стен. Беляка это очень удивило: это доказывало, что или вся гора, или луна медленно двигаются, но так как поверить в то, что целая гора может двигаться, мальчик не мог, он заключил, что движется именно луна, маленькое пятнышко на большом небе.
Поражаясь этому открытию, Беляк сел прямо в холодную воду и уставился на луч. Чтобы ничего не пропустить, он оставил ногу на том уровне, куда лунный свет только что добрался. Старец показывал ему, что солнце движется: оно приходит с одной стороны и уходит в другую и никогда не меняет направления, но мальчик не знал, что луна делает то же самое.
Пришлось долго сидеть в холодной воде, пока он не заметил, что теперь уже вся ступня купается в голубоватом ночном свете. Беляк с новой силой радовался своему открытию. «Интересно, – подумал он. – Так же чувствовали себя «первые видящие»? Неужели Старец послал меня именно за этим?» От этой мысли стало тяжело на душе, потому что Беляк понял, что это открытие должно скрывать еще одно, более важное, такое, из-за которого Старец мог захотеть уйти к Мясникам. А Беляк не мог догадаться, что же это было...
Он все сидел и думал, а луч тем временем плавно перебирался на стену, и вот, наконец, осветил большие буквы, глубоко в нее вцарапанные. Беляк подскочил, чтобы лучше их осмотреть, но тем самым закрыл лунный свет, и таинственный текст будто спрятался от него. С тяжелым сердцем мальчику пришлось сесть обратно в воду. Он знал, что у него мало времени, ведь луна неумолимо шла по своему курсу и скоро не сможет осветить послание, оставленное Старцем для ученика. В полутьме узнавать буквы было тяжелее, чем при чтении книги на свету, но Беляк напрягал зрение как мог.
«Нас растят на убой. Разве мой дед мог представить такое? Думаю, ему подобное даже не снилось в кошмарах. А мне снится... каждую ночь.
Вы, прошлые поколения, замечали, какие красивые глаза у коров? Я никогда их не видел, но мой предыдущий сосед рассказывал мне о коровах. Никто не смотрел им в глаза, все считали их глупыми. Зачем вдаваться в подробности жизни говядины, просто источника еды, одежды и мыла?
Поэтому и Им кажется, что мы тупицы. Но мы умеем разговаривать. И думать. И некоторые, вот как я, даже писать. Была бы бумага, а то только стены», – дальше текст уходил во тьму, но когда луна добралась до темного края, оказалось, что там всего лишь полоска, недописанная буква, которую Беляк так и не смог угадать.
«Так вот значит что... Значит, это правда», – ошарашено думал мальчик.
Они со Старцем догадывались, но ни первый, ни второй не говорили об этом вслух.
Беляк поднялся с пола и заметил, как сильно трясутся его ноги, и это было совсем не от холодной воды. Он не стал дожидаться, пока луна сбежит из тоннеля, и двинулся вниз, к своему логову. Предыдущие поколения, как и говорил Старец, знали, зачем их сослали в этот загон... От этих мыслей у мальчика закружилась голова и на мгновение мокрый пол и невидимый потолок поменялись местами. Сколько на самом деле прошло времени, Беляк не знал, но когда он, очнувшись, достиг конца пещеры, было утро и некоторые говядинцы уже жадно доедали вчерашний ужин. Мальчик сел на теплеющую от солнца траву неподалеку от пещеры и снова начал думать, хотя затылок ломило, видимо, от удара после падения.
Если их и правда едят, то не поэтому ли Старец никогда не ел мясо? Может быть... их кормят друг другом? Но Беляк живо выкинул эту мысль из головы, потому что, как говорил ему учитель, во всем должна быть логика, а в скармливании говядинцам говядины не было ровно никакого смысла. Тогда что же с ними делали Мясники, если некий, несомненно, «видящий», написал в пещере об этом? Их убивали – это однозначно, но зачем, если не для еды? Для мыла? А что такое это мыло и неужели его можно сделать только из людей? Наверное, это жутко дорогая и редкая вещь, ведь, как говорил Старец, содержать говядинцев – не самое дешевое занятие: посмотреть только, сколько еды они съедают за день, а еще чистка загона, охрана, постройка этого места, в конце концов, тем более, если вспомнить, что женщин с детьми держали отдельно, а значит, такой загон не единственный у Хозяев.
Поэтому ли Старец ушел? Узнать, что с ними делают Мясники и унести этот секрет с собой? Неужели так делает каждый учитель после того, как передаст все свои знания ученику? «Ну нет, – сжимая до боли кулаки, подумал Беляк, – я так не поступлю». Он вглядывался в просыпающихся говядинцев, грязных, мерзких и никчемных, и думал, сможет ли разглядеть хоть в одном из них ученика.