Лес шелестел и пах смолой, солнце пригревало, и дядя Бэз сперва распустил шарф и сунул в карман рюкзака... Потом расстегнул верхнюю пуговицу на куртке, потом на рубашке... А потом и вовсе скинул куртку с рюкзаком под ракитовый куст на берегу тихой речки, разрешив себе привал и начав удить рыбу. После плотного завтрака, разумеется. В общем, солнце стояло высоковато, чтобы что-нибудь поймать, но ведь удовольствие важнее! И тут стремительная тень накрыла крыса. Тот нырнул в мятлик и спрятался. А после осмелел и раздвинул стебли. И заметил, что припасы, заботливо разложенные на одеяле, кто-то ест. Точнее, клюет. А если и вовсе точно, то трескала их кукушка — очень знакомая кукушка из башенных городских часов.
Крыс выбрался из мятлика и деликатно уселся поодаль, отряхая лапками мусор с одежды.
Кукушка повернула к нему голову.
— Кра-кра, дядя Бэз, — прохрипела она, допрыгала до воды и запила снедь, запрокидывая голову и перхая. — Кра-какими судьбами?
— Вот… иду… к дракону, — библиотекарь тоже откашлялся, раздумывая, не слишком ли самонадеянно звучит его ответ. Кто он и кто дракон. Но сразить все равно надо.
— Тогда я с вами, — прохрипела кукушка. — Я, конечно, страшно благодарен горожанам за валерьянку от нервов и за шалфей, но проблему, кха, надо решать кардинально. А то это безобразие с часами никогда не закончится. Ну и я неловко себя чувствую. Такое участие к тому, кто вылез из часов в неподходящее время.
И он проглотил еще одну пышку.
— К тому? Не к той?
— Я — мужчина, — кукух снова заперхал, и крыс повязал ему на шею шарф тетушки Бэры. Не тот, что она распускала, а который подарила хозяину на день варенья в прошлом году.
— Спасибо, — пожал ему лапу кукух. — Свой я потерял по дороге. Зацепился за колючую ветку. Чаю, если можно.
Крыс налил птаху чай в крышку от термоса.
Когда в клюве нежданного гостя скрылась десятая плюшка по счету, библиотекарь вежливо спросил:
— Разве вы питаетесь не червяками?
— Что вы! Я их терпеть не могу. Мало того, боюсь. Если бы не лак, они бы запросто сточили мой родной дом. Никаких червей, муравьев и гусениц! Кстати, рыба клюет?
Дядя Бэз смотал снасти. Конечно, рюкзак набит под завязку, но с таким аппетитом припасы закончатся быстро. Надо как-то перевести кукуха на подножный корм.
И они отправились дальше, мило беседуя. Птах то залетал вперед, разведывая дорогу, то отдыхал у крыса на плече. Чего скрывать, последние дни ему тяжело дались. Потерять голос, покинуть дом — у кого угодно случатся нервы.
Ветер шелестел ветками, шептала трава, но все чаще друзья слышали странный топот за спиной. Словно хруст сучков. Кукух несколько раз подавался назад, высматривая неведомого преследователя, но тот либо был очень осторожен, либо существовал лишь в воображении странников. А день не спеша двигался к закату.
Следовало заблаговременно позаботиться о ночлеге.
Нагнув и прижав к земле ветки орешника, они устроили уютный шалаш, впрочем, кукух все равно ночевал на дереве.
Прежде, чем лечь спать, дядя Бэз, сверяясь с книгой о походах, обложил камнями и обсыпал песком по кругу костерок, чтобы не случилось пожара, пока они спят. И наступила ночь.
Она была совсем не такая, как в городе, где звезды делает тусклее свет фонарей, а шум остается, даже когда все спят. Нет, здесь звезды были крупные и мохнатые, как отцветающие головки лопуха, что-то шелестело и попискивало, а вдалеке орали брачующиеся жабы.
Соловьи же заливались так, что крыс, усевшись, подпер лапкой щеку, грезя о прошедшей юности и вдыхая запахи трав и цветов. Он уже было почти улегся снова, чтобы тихо всплакнуть или даже сочинить стих, как шалаш тряхнуло. Ветки ореха раздвинулись, и острые зубы клацнули у самой морды. Библиотекарь заметался, упал на очки, те кракнули, зубы лязгнули, и вслед за вытянутой мордой в шалаш полезла и голова.
Кукух, проснувшись, заскакал по веткам, пытаясь кричать «караул!», но вышел только невнятный кашель.
Но тут в хвост врага, что торчал снаружи, вонзилось что-то острое. Лиса подпрыгнула и тоже завопила. Крыс на четвереньках вылетел из шалаша — орешник больно хлестнул лису ветками — и схватив ветку из костра, стал отчаянно ею махать. Лиса молотила хвостом, в котором торчало самодельное копье, деревянные ноги плясали и подпрыгивали у нее на хребте, кукух храбро атаковал зубастую морду, крыс ткнул горящей веткой в бок, и лиса благоразумно сбежала. А перелетная принцесса, волоча под уздцы деревянную лошадку, кинулась библиотекарю на грудь, невнятно восклицая:
— А ты! А она! А я ей…
В свободной руке у принцессы была зажата колючая сосновая иголка.
— Выброси!
— Нет!
— Ты выколешь себе глаз! И вообще, ты девочка!
— Ну, это, кхе-кхе, не аргумент, — кукух опустился на землю и вежливо поклонился принцессе. — Спасибо, вы спасли моему другу жизнь.
— Вы тоже.
— Но ты хромаешь! — не унимался крыс. — И тетушка Бэра наверняка беспокоится. Утром я отвезу тебя домой!
— У меня лошадь есть! — принцесса представила друзьям коняшку, разумно не желавшую ходить у костра. — Ты можешь идти домой, я все равно отправлюсь к дракону, чтобы вернуть мелодии.
— Я тоже, — сказал кукух и стал поправлять шалаш. — Утро вечера мудренее. Спокойной ночи.
Дядя Бэз так и просидел ее остаток у костра, поддерживая огонь.
Утро выдалось росистое и ледяное.
Принцессе ужасно не хотелось выбираться из-под одеяла. Но она все же вылезла и умылась капелькой росы.
Вставало розовое солнце, лес просыпался, роса туманом поднималась над травой и оплетающими ее паутинками.
— И все равно ты отправишься домой, — сказал библиотекарь неуверенно, разбивая яйца и жаря их на сковороде. Принцесса нанизала хлеб на прутики и стала жарить его над огнем.
— Нет!
Лошадка сердито заржала, уворачиваясь от искр.
— Кстати, откуда она у тебя?
— Сама сделала.
— Вместо рукоделия?
— Ужас-ужас-ужас, — кукух на лету проглотил зажаренный хлеб. — Ты бы еще к прялке ее приковал.
— Смотрю, к тебе голос вернулся, — пробурчал библиотекарь. — Может, и куковать сумеешь?
— Кра-кра-кхе-кхе. Нет. Идем. То есть, летим дальше.
— Но драться ты больше не полезешь! — обратился крыс к принцессе, собирая рюкзак. — По крайней мере, пока у тебя доспеха нет. И настоящего копья.
— А где их взять?
Крыс с кукухом переглянулись:
— К зайцу!
— А если заяц не захочет с нами говорить? — залетал кукух то справа, то слева. Он же бирюк, угрюмый и не склонный к общению.
— Станет, — подбадривал дядя Бэз. — Он же сам пострадал от дракона, потому стал не бардом, а кузнецом.
А принцесса просто скакала верхом и в разговоры не вмешивалась.
Заяц-кузнец жил на острове — нарочно, чтобы искры от кузни не нанесло на лес. И пока путешественники искали брод, успели промокнуть и здорово извозиться в иле.
Крыс подозревал, что где-то должен был быть мост. Но среди камышей и тростника ничего похожего им не попалось. Только уток спугнули.
Остров был изумрудным от травки. А в середине зонтиком росли преогромные анютины глазки, укрывая избушку с дерновой крышей и круглым оконцем.
Путники долго колотились в двери, но, похоже, дома никого не было. Они обошли домик и уперлись в ручей, через который была перекинута кладка. А дальше открывалась кузня дверью на реку. Заяц хозяйничал внутри.
Его решили не беспокоить.
— А если он до вечера не выйдет? — беспокоился кукух.
— В обед выйдет. Когда поесть захочет, — крыс погладил брюшко. — Давайте поесть накроем, глядишь, и к нам отнесутся лучше.
Когда солнце добралось до зенита, заяц показался на пороге кузни, пригибая уши. Одно было опалено по краю, как и кожаный передник.
Заяц потянулся, расправил широкие плечи и глянул на нежданных гостей. А потом на скатерть с припасами, расстеленную на траве. Его нос зашевелился:
— Знаменитые пышки тетушки Бэры! Добрый день…
Плюшки молчали. Незваные гости тоже.
— Какой у вас красивый баритон, — сказала принцесса. Кузнец покраснел. И, протянув лапу, крепко пожал конечности, поданные для рукопожатия.
За трапезой о деле не говорили. И только после, отвалившись и попивая полынное вино, библиотекарь изложил суть дела.
Заяц повертел перед собой принцессу — она засмеялась от щекотки.
— Тоненькая совсем. Куда ей доспехи…
— Но на лису кинулась. Храбрая, с одной сосновой иголкой в руках!
Крыс с кукухом наперебой поведали кузнецу о ночном сражении. Заяц поскреб подбородок:
— Хорошо. Я подумаю. То есть, уже придумал.
И махнул лапой:
— Давайте за мной.
В доме, рассадив гостей по лавкам, заяц полез под кровать, затем в сундуки — и распрямился со сверкающим серебряным наперстком в руках. Сняв с принцессы мерку и велев гостям дожидаться, утопал в кузницу. А гости остались ждать и немного заскучали.
Конечно, в избе у зайца был идеальный порядок, но почему бы не сделать его идеальнее?
Кукух стал сметать паутину по углам, а дядя Бэз, засучив рукава, пошел с ведром на реку — чтобы смыть собственные мокрые следы на полу. Принцесса потопталась туда-сюда и убежала чистить лошадку, потому что серьезных дел ей не доверяли. Ну разве что половички вытрясти. Зато во дворе она нашла много беленьких цветочков, похожих на звездочки, и поставила их в кувшин с водой на столе.
К вечеру заяц вернулся с ношей. И примерил на принцессу доспех. А еще вручил копье с наконечником, похожим на серебряный лист.
— Ну вот, лисы можно не бояться. И других тварей.
Себе заяц достал из сундука кольчугу, а из кузни принес молот на кожаной петле.
— Я пойду с вами, — заявил кузнец так твердо, что ему не посмели возразить. — А теперь спать. Выступаем на рассвете.
Утром он разбудил гостей, подал завтрак, помог собрать вещи. Облачился в кольчугу, забросил за плечи огромный рюкзак, а молот повесил на руку. Тщательно запер двери и спрятал ключ под коврик.
— В путь!
Принцесса вывела лошадку из стойла. Та теперь тоже сияла серебром новой брони, а подковы громко стучали при каждом шаге.
Крыс обзавелся окованным железом посохом, а кукух — серебряной накладкой на клюв, и сперва летел, понурив голову, но быстро привык.
Теперь дядя Бэз все время видел зайца рядом с принцессой. Кузнец шел, помахивая молотом, огибая цветочные головки, а принцесса ехала на лошадке, за сбрую которой были воткнуты охапки цветов. Над цветами вились пчелы.
Пчелы жужжали, принцесса и заяц болтали, кукух разведывал, а библиотекарь сердился.
Причем, пойти с левой стороны от принцессы, пока заяц шел справа, не выходило: тропа была узкая, на одну лошадку, а в траве лапки и хвост дядюшки Бэза застревали — не то что у зайца.
На большом привале крыс объявил, что им просто необходимо зайти к кружевнице-мастерице паучихе. Она тоже живет на отшибе в лесу и тоже нелюдима, но зато ткет ткани на весь город. А из них потом шьют и скатерти, и занавески, и свадебные платья… Тут дядя Бэз укусил себя за язык. Ведь принцесса слишком молода для брака, не правда ли?
А если они, спеша к дракону, обойдут дом паучихи стороной, она же обидится. Ну и поспать под крышей после нескольких дней пути будет приятно.
И на закате путники свернули с тропы на другую тропу, потом на тропочку. А потом и прямо в чащу.
Жилье мастерицы было заметно издали — по развешанным гирляндам, тонким тканям и кружевам. В паутине радугой играло солнце и дрожали капельки росы, а лесной сор казался драгоценной приправой к белизне.
Паучиха выползла приветствовать гостей, и принцесса, взвизгнув, укрылась за спиной у зайца. Лошадка встала на дыбы, а дядя Бэз запутался в кусте крушины.
Но потом недоразумение разрешилось, и все отдали дань ужину и чаю с малиновым вареньем.
Гости заснули, а мастерица смотрела на звезды, обдумывая новый узор. Крыс пробежался лапками по щелястому, влажному от росы крыльцу и, закусывая сыром, уселся рядом:
— Мне нужна твоя помощь.
Паучиха повернула голову, продолговатые глаза сверкнули рубинами.
— Ты должна укусить принцессу. Тогда ты отвезешь ее, спящую, к тетушке Бэре. Или оставишь в коконе до нашего возвращения.
— Зачем? — спросила мастерица.
— Мы идем в опасный путь для настоящих мужчин.
Тут библиотекарь припомнил, как принцесса спасла его от лисы, и дядюшке стало неловко.
— Опять же, дракон и принцесса. Мало ли что может прийти ему в голову.
— Что?
— Я не знаю, что! Это же дракон! А в книжках пишут о нем сущую ерунду. А я за нее беспокоюсь. Она дружит с зайцем.
— Вот!
— Он совсем переменился. Из нелюдима стал людимом и все время дарит ей цветы.
— И?
— Она слишком молода.
— Ты почувствовал себя отцом.
Крыс потеребил шерсть на коленях:
— Может быть. А если она погибнет? Или выйдет замуж? Ты просто обязана понять, помочь и укусить.
— Нет.
Дядя Бэз забегал по крыльцу и росной траве перед крыльцом:
— Да почему нет?!
— Чтобы тебе не было стыдно. Потом. Когда она проснется. Не держать же ее спящей, пока ты умрешь?
— Нет, конечно, не так радикально! — засуетился крыс. — Ну, проснется, поплачет. Но дело-то уже будет сделано!
— Она не простит тебе предательства. И заяц тоже.
— Я его убежу. Убедю!
Паучиха ухмыльнулась, яд упал со жвала, прожигая в крылечке очередную щель.
— Нет. Дети должны идти своим путем. И набивать собственные шишки. А дело отца — быть мудрым, чтобы позволить то, что им вполне по силам.
— Но я за нее боюсь!
— Лучше бояться, когда она рядом, чем когда обиделась и ушла.
Она встала на восемь лап, нависая над крысом мохнатым брюшком:
— Все, я спать. Кстати, держи, — паучиха вручила Бэзу моток блестящей веревки, тонкой, но прочной. — Пригодится.
— Связать девочку?
— Я тебя самого сейчас свяжу, — пригрозила мастерица и, колыхаясь, ушла в кусты. Зашелестели посыпавшиеся листики.
Крыс тяжело вздохнул, смахнул слезинку с усов и ушел спать.