Глава 11
Мы сидели в кабинете, который теперь принадлежал Альфреду, и молчали. Мы — это папенька, сам Альфред, и я. Какими бы странными ни были у нас отношения, сколько бы папенька не считал меня неудачным отпрыском и малопригодным средством для целей Короны, все-таки при решении семейных дел он вспоминал, что я часть этой семьи. Пусть и не самая удачная, но часть. А теперь, после того, как я привела армию и переломила ход противостояния, не позвать меня было бы неразумно.
Мы молчали. Эгберт в своей глупости избавил нас от тяжелого решения своей судьбы, и все оказалось бы просто, не будь у Эгберта детей. Дочь и сын. Пока еще они малы, но дети растут быстро. Во дворце ли, в замке дальних родственников, но дети Эгберта будут детьми преступника-заговорщика, изгоями, а это такая благодатная почва для ненависти. Мы понимали, что всегда найдутся те, кто желает переменить власть, особенно, если возложить корону на чело малоопытного и податливого юноши. Ненависть детей казненного наследника престола новые заговорщики непременно используют в своих целях. Через дюжину лет мы получим бунт, на знамени которого будут потомки Эгберта.
— Им нельзя расти как детям бунтовщика... — пробормотала я.
— Что? — поднял голову Альфред.
— Дети Эгберта не должны расти как дети преступника, — повторила я громче.
— Трис, даже если удалить их из столицы и держать в неведении о происхождении, запугав Клодильду, то все равно рано или поздно их найдут, откроют им все тайны, и мы получим то же самое, даже быстрее.
— Нет-нет, я не об этом, — продолжала я тянуть мысль, которая изо всех сил сопротивлялась, но что-то, что-то в ней было. — Просто... Эгберт не должен быть бунтовщиком, вот и все.
Папенька нахмурился:
— Предлагаешь пожурить заговорщиков и отпустить? Объяснить народу, что произошло семейное недоразумение, всех благодарим, идите с миром?
Я покачала головой:
— Нет же, нет, нужно объявить, что виноват не он... Он одержим! Вот! Он одержим, он под чарами, на него наслали заклинания запретной магии, отчего он стал марионеткой в руках заговорщиков, и в конце концов мозг бедолаги не выдержал.
Альфред хмыкнул, обдумывая эту мысль. Папенька воззрился на меня как на канарейку, которая начала рассуждать о траекториях небесных светил.
— Среди арестованных есть маги, — задумчиво произнес брат. — Положим, под обещание оставить им жизнь, а семьям состояние и земли, они признаются во всем, что нам нужно. Хм. Что-то в этом есть.
— Я бы отрубил им головы или придавил по-тихому, — проскрипел папенька.
— Отец, мы начали разработку недр на северных островах. Зачем разбрасываться ценными ресурсами?
* * *
Три дня я отдыхала и ни о чем не думала. Я не закаленный офицер — а жаль! Безумные переговоры после марша вымотали меня как никогда. Вечерами по тайному ходу я пробиралась в синюю спальню второго этажа гостевого крыла. Теперь мы с Эриком могли целоваться не боясь, что нас прервут родственнички.
Иногда мы гуляли вечерами по темным садовым дорожкам. Один раз встретились днем в заросшем углу сада, но риск был слишком велик.
На четвертый день Альфреда короновали, и я забеспокоилась. Теперь в его власти издавать указы, и не исполнить их невозможно. Я мучилась, разрываемая противоречивыми желаниями. Мне хотелось спрятаться в обители, но меж тем я была не в силах отказаться от встреч с Эриком. Он просил аудиенции с Альфредом, но ему отказали — Его Величество занят делами королевства. Я то порывалась поговорить с братом, то опасалась, что увидев меня он распорядится моей судьбой, а Эрика выставит вон.
На пятый день я переоделась в мундир и пошла в казармы. Охрана дворца встретила меня приветственными криками.
— Они говорят, вы только вино пили! Но вы, Ваше Высочество, не беспокойтесь, мы-то знаем, каково вам было! — подбежал ко мне лейтенант из новых. — Вы помните меня? Я во Втором полку был, меня генерал отрядил вас к Гаррисону сопровождать. Ваше Высочество, вы были великолепны!
Значит, Альфред распространяет слухи, что я всего-то выпила вина с Гаррисоном, и тот сдался, но свидетели рассказывают версию, которая отстоит от реальности с другой стороны. В глазах солдат, которые уже готовились к бою, я нечто вроде Афины Палладии. Это льстит, но Альфред не простит мне такой славы.
— Вот, Ваше Высочество, примите от нас, гарнизонный умелец сделал. Это из той самой бутыли, что вам разливали. Вам ведь орденов вручать не станут.
Лейтенант преподнес мне выточенный из бутылочного осколка медальон на цепочке с серебрящейся гравировкой "За безумное винопитие". В путанице линий я угадала фигуру в мундире с магстрелом в одной руке и бокалом в другой. На плече фигуры лежала коса, что указывало на женский пол. К горлу подкатил комок, я наклонила голову, и под восторженный рев гвардейцев лейтенант надел мне медальон на шею. К стриксу Альфреда. Это была та минута, за которую и десять лет отдать не жаль.
Солдаты достали кружки и разлили понемногу тем, кто не был на дежурстве. Прастон лишь шевельнул усом, но возражать не стал. Фехтование определенно откладывалось.
Возвращаясь к себе я раздумывала над создавшимся положением. Боюсь, восстановить добрые отношения между мной и братом не в моих силах. Никто не обвинял Альфреда в трусости. Все понимали, что стоило ему самому выйти на переговоры, как его немедленно попытались бы схватить, под Белым дворцом пролились бы реки крови, и если бы Альфреда арестовали или убили, в стране вспыхнула бы война. Альфред сделал все, что мог — приготовив заранее путь для отступления, вовремя им воспользовался, собрал команду, которая встала за него насмерть, и дождался войск. Но героиней дня, вовсе того не желая, стала младшая сестра. Этого Альфред стерпеть не мог.
