Глава 19
Коронованный братец возжелал поговорить со мной наедине в кабинете. Подавив малодушный порыв сказаться больной, я открыла тяжелую дверь, вошла внутрь и сделала реверанс.
Брат смотрел на меня тяжелым взглядом, не предложив сесть.
— Что ж, ты сделала свой выбор. Если слизняк тебе милей тигра и орла, так тому и быть. Полагаешь, что сможешь взнуздать его и править по своему желанию? Тебя ждет неприятный сюрприз при знакомстве с вдовой ланд-графиней. Мягкотелость твоего будущего мужа произошла от воспитания под железной рукой его матушки. Леди Ринштайн не потерпит своевольной невестки.
Я сдержала улыбку. Братец не должен знать, что жить в замке Ринштайнов я не собираюсь.
— Кроме того, — продолжал Альфред, — мой гнев страшнее твоего, и Ринштайн об этом знает, так что, сестрица, запугивать его бесполезно. Сегодняшний день вы проведете вместе. Я дам тебе возможность оценить, к чему тебя привело упрямство. И не заставляй меня жалеть, что я отнесся к тебе по-доброму и отверг кандидатуру дознавателя при короле Отто, графа Клопфера по прозвищу Кнут.
Я скорчила скептическое выражение лица. При всей обиде Альфреда такого он со мной не сделал бы. Он мог выдать меня замуж за сухого старика (хотя госпожа Кавалле со мной поспорила бы); за жесткого генерала, который всячески доказывал бы мне, что мои умствования ничего не стоят; за жалкого бесхребетного юнца с властной матушкой... Но по-настоящему жестокого человека Альфред не стал бы мне навязывать. Даже у его обиды есть пределы.
Братец понял, что я раскусила блеф, хмыкнул и выложил последний козырь:
— Краальда можешь не ждать. По моим сведениям он увлекся морскими путешествиями. Все, иди.
До вечера я выслушивала пространные рассуждения Ринштайна в вещах, о которых он не имеет ни малейшего понятия, и хвастовство делами, которых — я уверена — он не совершал. Я задавала вопросы, на которые он не находил ответа, а начиная злиться, нес совершеннейшую чушь, убеждая меня, что вопросы глупы, и женщина не может ничего знать о предмете. В ответ я читала ему краткую лекцию на тему, которую он неосторожно поднял, чем злила еще больше.
Таким манером мы прошлись по применению магии в плавке металлов (мы с Катрионой штудировали учебники и провели совместные опыты), развитию алхимии в области взрывчатых веществ (в монастыре Гипатии для подобных штудий был отведен сарай в стороне от основного здания) и по влиянию обострившегося конфликта между Галнией и Тахтинской империей на цены полезных ископаемых (он собирается спорить об этом с принцессой, которой два года назад поручали проверять контракты на руду?)
В конце концов Ринштайн понял — не стоит делать вид, что он имеет какое-то отношение к управлению графством, и настоял, что мы должны прогуляться по зимнему саду, где принялся читать зануднейшие стихи.
Отрешившись от его голоса, я поигрывала веером и раздумывала, как мне выбраться из тупика. Я могу, конечно, усыпить молодого мужа в первую брачную ночь, есть парочка порошков. Я могу порезать бедро, а после гонять его из спальни под предлогом, что всё уже произошло, а если он не помнит, это не моя печаль. Я могу воевать со свекровью — братец сам выглядел не очень уверенным, когда пророчил мне будущее подчинение.
Но все же я надеялась, что любовь Эрика к морю возникла не просто так.
Избавившись от Ринштайна под предлогом мигрени, я отправилась к дворцовой модистке. Приставленные ко мне Альфредом дамы уже третий день наседали на меня, что нужно заказать платье для Новогоднего бала — особое платье! И они со значением кивали друг другу. По традиции ангорийской аристократии на оглашении помолвки невеста должна быть в нежно-розовом. Весь месяц дворец играл в “мы знать не знаем, что будет помолвка”. Интересно, как они собираются выбрать для меня “правильный” цвет?
Я быстро шагала по дворцовому коридору, и четырехглавая гидра шуршала платьями сзади. Я скрипнула зубами. Для того, что я задумала, мне нужно поговорить с модисткой хотя бы пять минут без фрейлин.
Следующие четверть часа я наслаждалась спеклаклем. Я желала к Новогоднему балу изумрудное платье, а лучше коралловое, нет-нет, покажите мне вон ту морскую волну. А может быть лазурь? Васильковый? Нефритовый? Оливковый? Фисташковый?
Дамы шипели, хватались за головы, одна даже попыталась изобразить обморок, но обладая плотным телосложением в отсутствие кавалеров понимания не нашла — все поспешили сделать пару шагов прочь.
Меня забросали розовой пеной дюжины оттенков. Цвет розового облака? Жемчужный? Миндальный? Пудровый? Устав ломать комедию я согласилась на королевский розовый — исключительно из-за названия.
После чего с чувством исполненного долга мои церберы разбрелись по мастерской, затерявшись среди кружев, отрезов тканей, золоченых пуговиц, шелковых цветов, бусин, блесток и бисера, и лишь изредка поглядывали на меня, чтобы я не сбежала без сопровождения.
Мне удалось поговорить с модисткой так, чтоб нас никто не слышал, осторожно показать ей на чудесный шелковый отрез и незаметно вложить в ее руку лист с рисунком. Развернув его, модистка едва удержала лицо и шепотом спросила:
— Ваше Высочество, вы уверены?
Я кивнула в ответ, и она поручилась, что платье доставят мне утром перед новогодним балом.
— И прошу вас, непременно плотно завернутым.
Мастерица провожала нас со странной смесью чувств на лице: восхищения, предвкушения и легкого ужаса.
Наутро я отпустила Дагни к родным, и она вернулась с новым посланием от "Черной сорочки". Нагрев листок я увидела короткую строчку: "Все будет хорошо. Не сомневайся во мне. Твой шпион."
