Глава 5
Вечером понедельника, после работы Паскаль традиционно устроился в своём кабинете и разбирался с документацией. За ним имелась дурная привычка – брать работу на дом. Ответственный, трудоголик – это всё было о нём и ему было просто нечего больше делать одинокими вечерами, их нужно было чем-то заполнять.
Листы пестрели сухими заковыристыми терминами, предположительными диагнозами и вариантами вмешательства, терапии и реабилитации. Сегодня у него появилась новая пациентка, от которой за целый день он не смог добиться ни единого слова, и новая клиентка – тоже сложный случай: шестнадцать лет, вспышки неконтролируемой агрессии на фоне пережитой продолжительной травли в школе с применением физического насилия и неудавшейся попытки изнасилования в лагере прошлым летом.
Перечитав то, что написал, Юнг недовольно нахмурился и зачеркнул несколько положений. Постукивая ручкой об стол, стал думать над иными вариантами, более правильными. Но что-то не складывалось – слишком мало информации. На такой скудной почве действенную терапию не пропишешь, он это прекрасно знал. Придётся вновь подождать и потрудиться, чтобы расколоть очередные «крепкие орешки» и попытаться помочь им вернуться к нормальной жизни.
Устало вздохнув, мужчина придвинул к себе пепельницу и закурил. А после, затушив окурок, забрал папку и блокнот с пометками и спустился на кухню, включил кофеварку. Долил в чашку холодной воды, чтобы можно было сразу пить – взбодриться было просто необходимо, и сел за стол, вновь обкладываясь своими записями.
На кухне, как и во всём доме, стояла тишина, Паскаль никогда не любил работать под телевизор, потому что он мог отвлечь и заставить что-то упустить. Но сейчас полное отсутствие каких-либо звуков угнетало, отвлекало, как бы это ни звучало абсурдно; вдалеке залаяла чья-то собака, но хозяева быстро успокоили её, не желая ссориться с соседями из-за своего четвероногого нарушителя спокойствия.
И снова воцарилась тишина, едва слышно шуршали страницы и скрипело перо ручки об их поверхность. Но это было совсем не тем, что хотелось бы слышать.
Вдруг – а если быть откровенным с собой, то совсем не вдруг, а со вчерашнего вечера, когда он оставил Джерри в приюте, Юнгу стало невыносимо одиноко в собственном доме.
Паскаль поднял взгляд, смотря на пустой стул, который на протяжении двух дней был местом Джерри за столом. Два дня – всего ничего. Паскаль бы никогда в жизни не поверил, что можно так прикипеть к человеку, подсесть на него за столь ничтожный срок, но в груди слишком отчётливо томило.
Вспоминалась улыбка этого мальчика, внимательный и открытый взгляд карих глаз, голос, длинные тонкие пальцы, обхватывающие кружку с чаем так, будто у него бесконечно зябли руки. В памяти – той, что в сердце живёт, всплывало то, как приятно о нём было заботиться. И так хотелось бы снова услышать его смех. И увидеть искреннее восхищение и благодарность в глазах.
Наверное, это тщеславно. И вообще ни капли не уместно. Этот мальчик был случайным человеком в его жизни, к тому же оказался обманщиком. Но почему-то забыть его не получалось, и образ этого юного создания раз за разом всплыл в голове. Просто он, Джерри, оставайся Паскалю прикоснуться к мечте.
Чужое счастье, как Паскаль в признании молодежи мысли. Бесхозное счастье – как оказалось на самом деле.
Юнг мотнул голову, злясь на самого себя. Нельзя думать о человеке как о ничейной вещи. Этот мальчик никому и не должен принадлежать, просто… у него совсем никого нет. Или есть. Нередко ведь бывает, что дальние, а иногда даже близкие родственники не хотят брать на себя ответственность и усложнять свою жизнь и предпочитают отдать осиротевшему ребенку на попечение государства, а уже оно пусть заботится о том, чтобы дать ему новую семью.
Просидев на кухне ещё около часа и ничего больше не написав, Паскаль захлопнул выключатель и, выкурив ещё одну сигарету и умывшись, лёгко заснул. Но сон пришёл не так быстро, как хотелось бы, и снова в голову лезло слишком много мыслей, они вились вокруг хрупкой фарфоровой фигуры, иногда уносились в прошлое, туда, где жила и умерла счастливая полная жизнь.
Душу грызло ощущение незавершённости, ведь Паскаль разозлился на Джерри после того, как тот признался в обмане, и тем самым разрушил контакт, образовавшийся между ними, не позволил ему окончиться нормально и выглядеть. А ещё где-то там, глубоко-глубоко, несмело теплилось нелепое предположение о том, что, может быть, это судьба. И плевать, что Юнг никогда не верил в судьбу, а вернее, никогда не задумывался так серьезно о том, имеет ли она место быть в легкой жизни или нет.
Паскаль шумно выдохнул и перевернулся на бок, натянув одеяло повыше. Нужно поскорее заснуть, полуночные размышления пусты и не приносят ни к чему хорошему, лишь разумно мучат. И до будильника осталось меньше семи часов.
