Глава 38
Полтора года назад. Франция.
Том сидел на холодном полу, уткнувшись носом в прикованную, задранную кверху руку. Шёл его четвёртый день в подвале. Истязатели постоянно возвращались к нему, мучили тело, калечили душу, заставляя желать умереть. Снова и снова: больно, страшно, стыдно, отвратительно. С каждым разом становилось всё хуже, всё больнее, старые раны не успевали зажить, когда их разрывали заново, ещё сильнее. Сидеть было невыносимо, но лечь он не мог, не позволяли оковы.
Иногда Тому казалось, что его вывернут наизнанку, что внутренности попросту вывалятся на пол, и посреди этого кровавого месива наступит конец. Это заставляло сжиматься в комок каждый раз, когда мучители возвращались и подходили к нему, доводило до истерики, срывало нервы. Но он даже не пытался защитить себя, слишком велик был страх, сковавший тело и разум, и за каждое непослушание его били – в основном в живот, чтобы и боль причинить, припугнуть, и лицо не увечить. Том очень боялся боли. Том просто хотел жить. Прижимался к стене, будто она могла защитить, а не была равнодушным наблюдателем его мук, трясся всем телом и глотал слёзы.
Первые два дня он верил, что мужчины рано или поздно насытятся и отпустят его. И когда-нибудь он сможет забыть обо всём этом. Но из раза в раз кошмар повторялся, и конца ему видно не было. Часы превращались в сутки, и оставалось только плакать и скулить, кричать Том боялся, они умели запугивать, говорили такие жуткие вещи, что кровь стыла в жилах и слёзы катились градом – просто от ужаса. Грозили ножом, водили им по горлу, лицу, ключицам, иногда наносили лёгкие порезы «в воспитательных целях» и смеялись.
Том не знал, сколько пролил слёз, он практически беспрерывно плакал. Кожу стягивало от едкой соли, щипало, когда она высыхала, ресницы слиплись стрелками. Но потом слёзы закончились, организм больше не мог тратить на них драгоценную влагу и силы. Осталось ощущение рыдания, спазматическое подрагивание диафрагмы и жжение в воспаленных глазах.
Четыре дня без еды и воды. От изнеможения было сложно даже просто открыть глаза. Язык лип к нёбу, во рту было горько, в висках стучало, пульсировало, гудело. От жажды уже начал мутиться рассудок.
Хлопнула дверь. Послышались шаги по лестнице и голоса. Мужчины подошли к нему, окружив полукругом, Том даже не поднял голову, она была слишком тяжелой.
Кто-то ткнул мыском ботинка в бедро.
- Эй, живой?
- Конечно, живой! – отозвался другой – кудрявый.
Он силой поднял голову Тома, ненароком стянув парик, снова нацепил его на место. Том тотчас уронил голову обратно. За этим последовал удар ногой в живот, выбивший воздух из лёгких, скрутивший.
- Голову поднял, сучёнок! – прорычал кучерявый. – И на нас смотри!
Сделав над собой неимоверное усилие, Том поднял голову, пытаясь сфокусировать на них мутный взгляд.
- Так-то лучше, куколка, - растянув рот в улыбке-оскале, приторно добавил мужчина. – А теперь продолжим развлечение, - он расстегнул брюки и приспустил их вместе с бельём. – Готов? Открывай рот!
Силиться уже не было. Том покорно открыл рот, кудрявый поднял его на коленях на удобную для себя высоту и вторгся, готовясь к извращенному кайфу. Но процесс не доставлял удовольствия, слишком сухо во рту и горле, трение от движений даже было неприятно. Совершив с десяток толчков, кудрявый поморщился и подался бёдрами назад.
- Нет, так не пойдёт, - проговорил он. – Совсем засохла куколка.
- Пить хочешь? – как бы между прочим заинтересовался голубоглазый, курящий поодаль, будто не понятно, что иначе не может быть, что Том умирает от безумной жажды.
- Да, хочешь? – под арестом кучерявый; в глазах загорелись демоны, в голосе – лукавство.
- Так хочешь или нет? – снова спросил голубоглазый.
- Очень хочу, - ответил Том настолько тихо, что слова можно было прочитать только по губам; даже от этого усилия в горле запершило.
Но кудрявый понял, повернулся к нему и обратился к нему:
- Без проблем, напоим, - он надавил Тому на подбородок и снова взял рот. – Пей!
В горло хлынул теплый поток мочи. Отстраниться не повернуть, чтобы не захлебнуться, Том начал глотать. Не проявляйте ни чувства отвращения, ни рвотного позыва. Чтобы жить - нужно пить, и Том пил под громкий смех всех мужчин.
Потом кудрявый отпустил его и отодвинулся. Это было ужасно, противно, но на самом деле стало легче. Том закрыл свободным лицом руку, съёжился, осознал три погибели, что на спине образовалась дуга из выпирающих позвонков.
- Надо будет его и нормально напоить, а то долго не протянет, - произнёс «шейх», - и от полутрупа прока мало.
Он ходил в дом и вернулся с бутылочкой воды, издевательски продемонстрировал ее Тому, открыл.
- Хочешь?
- Конечно. Пожалуйста… - сбито ответил юноша, умоляюще смотря на мужчину.
«Шейх» хмыкнул под нос и сказал:
- Но любое благо сначала нужно заслужить, этим и займёмся, - он завинтил пробку и поставил бутылку на пол.
Тома уже даже не отстёгивали – просто развернули спиной к себе, вывернули эту самую скованную руку. Не удержав равновесие, Томился удар лбом о стену. Позади лязгнула пряжка на ремне, на поясницу надавили, за отверстие выдвинулась, и снова стало нестерпимо больно. Он бы видел необъяснимым пространством взора, как в научном теле расползается сеть кровавых трещин.
Следующий прямо в процессе швырнул его на пол, ставя на четвереньки. В руке хрустнуло, металл впился в плоть.
В этот раз их было трое. Том даже не смотрел, кто же сегодня был не в настроении и не тронул его. А может быть, пожалел? Или побрезговал тем, в каком он состоянии?
Потом, когда всё закончилось, «шейх», как и обещал, дал ему попить. Вздёрнул за подбородок его лицо вверх и сам вливал в рот воду. Чтобы взять бутылку, Том получил удар по лицу. Его держали за животное – не воспитывали, а одевали.
Сзади было привычно влажное, теплое. На полу под ним образовалось влажное пятно. Из-под стального браслета наручников по бледной коже медленно ползла капля крови.
Мужчины ушли, впервые за четыре дня выключив свет, и Том практически сразу провалился в сон. Отключился от боли и непроходящего шока.
