Шестисловие Металла

«Gold is for the mistress – silver for the maid –

Copper for the craftsman cunning at his trade». 

«Good!» said the Baron, sitting in his hall,

«But Iron – Cold Iron – is master of them all».

So he made rebellion ‘gainst the King his liege,

Camped before his citadel and summoned it to siege.

«Nay!» said the cannoneer on the castle wall,

«But Iron – Cold Iron – shall be master of you all!»

Woe for the Baron and his knights so strong,

When the cruel cannon-balls laid ‘em all along;

He was taken prisoner, he was cast in thrall,

And Iron – Cold Iron – was master of it all!

Rudyard Kipling

Солнце на спицах,

Синева над головой,

Ветер нам в лица,

Обгоняем шар земной.

Ветры и вёрсты,

Убегающие вдаль,

Сядешь и просто

Нажимаешь на педаль.

Песенка велосипедистов

Первая триада

Слово первое

Прелюдия

Идут по музею,

Глазея,

Разные ротозеи.

Вдали от толпы фанатов

В собрании экспонатов

Надменно и отчужденно 

Затерялась корона.

Корона, лишенная счастья,

Корона, забытая властью.

И смотрит, и смотрит в пространство глазами алмазов корона,

И жадно, как жрец, ищет жертву, и ловит любое движенье.

Того, кто играет в короны, она призывает напрасно.

Просеет людей своим ситом и смотрит им вслед сокрушенно

И бросить свой поиск не может, не может признать пораженья.

В ней смертная сила металла страдает. И истово, страстно

Все смотрит, и смотрит в пространство глазами алмазов корона.

А людям прислушаться к тайне особого нету резона,

А люди мелькают, проходят… И что им – до власти металла?

Они его зова не слышат, им чуждо металла страданье.

Вещей голоса для них слиты в подобье неясного фона.

И снова терзают корону бесплодные муки Тантала.

И древними судьбами полнясь, и древние помня преданья, 

Все смотрит, и смотрит в пространство глазами алмазов корона.

Песня короны

Я к славе металл возносила.

Мечи – лишь грубая сила,

Щиты – всего лишь охрана.

Лишь я металл возносила

Делами царя и хана –

Хоть пастыря, хоть тирана.

Я – цель, вожделенное, рана.

Я крови и душ вкусила.

Я жизни легко гасила.

Я с теми хитро лисила,

Кто поздно пришел иль рано.

Я ввысь металл возносила,

Я к славе металл возносила.

Я ввысь металл возносила.

Я волю людей ломала, 

В объятьях сердца сжимала.

Мне белого света мало.

Я слабым давала манну,

А сильных сталью косила, 

Огнем выжигала страны.

Я вечные правды меняла

И в грязь знамена роняла.

Великих я усредняла,

А малых объединяла,

А верных воспламеняла.

Я ввысь металл возносила,

Я к славе металл возносила.

Видение

Взвивается ворон вещий

В горнило выси к восходу,

А мертвые славят свободу.

В распахнутом пекле трещин

Подземное пляшет пламя.

Пронзительно плачет пеплом

Полусожженное знамя,

А лють от дыма ослепла.

В изломах тел застывает

Последний порыв к победе.

А небо с ветром в беседе

С трудом усталость скрывает.

А Дева, сложивши крылья,

Смеется над черной былью

И плачет над черной болью.

Со смертью жизнь сопрягая,

Она сквозь дымы шагает.

У женщины чернобронной,

Стрелой в груди изумленной,

Погибелью опаленной,

Рвет с головы корону.

Рассвет с ветрами рыдает,

А Дева в огонь кидает

Наследие древних тронов –

Сиротку-корону.

Голос памяти

Знамена –

Корона

В зубах дракона.

Взгляд стекленеющих глаз устремлен в непришедшее завтра. Ave!

На остриях мечей – отблески славы.

Шепчут знамена:

Долой корону!

Рухнули башни замка, разбиты стены.

Утро встает над короной кровавой пеной.

Лает мятеж исступленно:

В расплав корону!

Спелую рожь прибивают к земле копыта.

В травах молчит,

В травах кричит

Голос убитых.

Ветру бросают кроны:

Сорвем корону!

Мечутся, маются душ бесприютных оравы.

Вместе и те, кто виновны, и те, кто правы.

Мчатся небесною крепью,

Катятся мертвою степью

Конные лавы.

И, обжираясь, вороны

Славят корону. 

Романс

Зовет тебя безумная корона

Безмолвным золотым звенящим зовом,

Приманивает оскудевшим блеском.

Отчаявшись и не страшась урона,

Упорна в пресмыканье понизовом,

Бесстыдна в нищете нагой бурлеска,

Точна в прочтении твоей природы,

Зовет тебя безумная корона.

Сейчас в коловращении народа

Разыгрывает маленькую пьеску.

Ей ты нужна, не эти все latrones.

Дрожат от нетерпения подвески,

И длится, длится эта пантомима.

Зовет тебя безумная корона.

Презрение – не способ обороны.

Ты просто и спокойно смотришь мимо.

Века и страсти улетели дымом,

И зря зовет безумная корона.

Давно в небытии пропали троны,

И зря зовет безумная корона.

Слово второе

Прелюдия

Музейные залы гулки, проникнуты древней печалью

И холодом давней смерти, и отзвуком давней славы.

Мечи со щитами и брони – здесь сталь спит рядом со сталью,

И сны ее – цвета пожара, в них грохоты конной лавы.

Музейные залы гулки, проникнуты древней печалью.

Сталь грезит, верит и шепчет, венчая себя печалью

И памятью древней крови о том, что было вначале.

В скрещении грозных судеб родившийся в век ужасный,

До дна выпивавший души, рожденные в век жестокий,

Спит трудный покой нашедший в виденьях от крови красных,

Таящийся и бездвижный, но даже во сне опасный,

Спит алчущий пробужденья волнистый клинок одинокий.

Музейные залы гулки, проникнуты древней печалью. 

Песня меча

Смелые молча восстали,

Слабые только шептали,

Подлые клеветали…

Жёлчно клинки скрежетали –

Молвь старой холодной стали.

Пророчества прекратились,

И языки замолчали.

В полнеба дымы сгустились.

На время легли печали.

Истерзано стонет лира.

Койне усталого мира –

Молвь старой холодной стали.

Я в толпах, страхом объятых,

Ищу всех сталью заклятых.

Я грозно пою о них –

О тех, что сорваны с места,

О тех, кому сталь невеста,

О тех, кому сталь жених.

Для тех, что страдать устали,

Молвь старой холодной стали.

Смелые молча восстали,

Слабые только шептали,

Подлые клеветали…

Жёлчно клинки скрежетали –

Молвь старой холодной стали.

Пусть будет сталь вместо хлеба,

А раны вместо надежды.

Железо встанет, где прежде

Светилось хрустальное небо.

Звучит, где сердца лепетали,

 Беспечно сады расцветали

И пташки в лад щебетали,

Молвь старой холодной стали.

Средь полдней, огнем объятых,

Веду я сталью заклятых.

Мое сиянье для них,

Для тех, кто в жизни без места,

Для тех, кому сталь невеста,

Для тех, кому сталь жених.

Для тех, что страдать устали,

Молвь старой холодной стали.

Смелые молча восстали,

Слабые только шептали,

Подлые клеветали…

Жёлчно клинки скрежетали –

Молвь старой холодной стали.

Видение  

Рассветы красною пылью 

Спадают в ночную дрему.

В кровь коршуны красят крылья,

Кровавя край окоема.

 За каждою хищной птицей,

За каждою серой тучей

Следят пустые глазницы

Из мороков неминучих.

Смеются мертвые лица.

В небесной крови шагает

Железная голубица –

Крылатая дева нагая.

И твердь от стоп ее стонет,

И рукоять фламберга

Сжимают ее ладони.

Оружье работы цвергов, 

Волос безумное пламя,

Вслед вороны бьют крылами…

Голос памяти

Знамена, знамена, знамена…

Копейный лес с небосклона

Срывает тучи.

Влюбленно

По стали солнечный лучик

Скользит. Умиленно

Ветер ласкает знамена.

Знамена, знамена, знамена…

Рука с рукоятью дружит.

По выжившим жгуче тужит

Стервятник седой.

Надежды голос не нужен,

Забыт, даже странен вчуже.

Над шлемами веет, кружит

Дыханье посмертной стужи,

Промозглой мертвенной стужи 

Над черной водой.

А вера одна непреклонна –

В знамена.

Знамена, знамена, знамена…

Романс

Ты смотришь на клинок, что в сердце смотрит.

Ты смотришь на клинок, что в сердце целит.

Ты смотришь на клинок…

Ты у стекла присела. Пламя стали

Всласть славит силу лезвием волнистым.

Меч одинок.

Твоя душа живет сейчас в металле,

И голосом холодным, звонким, чистым

Душа меча поет в тебе.

И шепчет истинное имя – Годфрид.

Меч любит мир в борьбе.

Меч помнит песню, что знамена пели.

Ты смотришь на клинок, что в сердце целит.

Ты смотришь на клинок…

Меч верит в вечность и не верит в старость.

Он хочет пробудить святую ярость

В слепой судьбе.

Сталь мельницы времен вовек не смелют.

Ушли все те, кто знали и посмели,

А место их мечам, пребывшим в деле, –

У вечности у ног.

Ты смотришь на клинок, что в сердце целит.

Ты смотришь на клинок…

На окнах памяти закрыты ставни.

Меч тщится пробудить твой голод давний.

Звучит манок.

Меч знает то, как слезы душу грели.

Ты смотришь на клинок, что в сердце целит.

Ты смотришь на клинок…

За всех, чьи жизни в стали отгорели,

Ты чествуешь клинок.

Слово третье 

Прелюдия

Сошлись здесь металл и камень, их тайный сговор опасен,

Смертелен их тайный сговор, железа голод и гонор,

Железа алчущий говор.

Придавлены к глыбам глыбы, и дугами гнутся своды,

Тьмой сводит от злобы своды.

Безумная боль застоялась в зажатых меж стен проходах,

Давняя боль затерялась в узких слепых проходах.

Здесь плач надежды напрасен,

Ты здесь безнадежности донор.

Коль знаешь сломленным сердцем железа и камня коды,

Коль помнишь сломанным сердцем безлюбья и смерти коды,

В крови сбережешь ты правду о ненависти и невзгодах,

В любви не загасишь память о ненависти и невзгодах.

Сошлись здесь металл и камень, их тайный сговор опасен,

Смертелен их тайный сговор, железа голод и гонор,

Железа алчущий говор.

Металл смертельно опасен, но в силе смерти прекрасен.

В страданья темных альковах вновь плоти жаждут оковы.

В застенках нежно-атласен зов древних былей и басен.

Им в такт простой и суровый глас камня старый и новый.

Сошлись здесь металл и камень, их тайный сговор опасен.

Песня оков

Ветер веков,

Жребий волков,

Тяжесть предательств и ков.

Гордость царьков, 

Сталь тесаков,

Гимны судьбы батраков.

Пасть тупиков,

Властность оков –

Незаменимых божков.

Наш звон – тихий колокол доли,

Закатная песня неволи,

Колыбельная падшей воли.

Наш звон – тихий колокол смерти.

Узнайте, услышьте, поверьте,

Скованным сердцем проверьте.

В нем нет отпущенья, прощенья –

Отмщенье, отмщенье, отмщенье,

Ярости знойной прещенье.

Ветер веков,

Жребий волков,

Тяжесть предательств и ков.

Гордость царьков, 

Сталь тесаков,

Гимны судьбы батраков.

Пасть тупиков,

Властность оков –

Незаменимых божков.

Звон – голос металлом взятых,

В судах-пересудах клятых,

Ненавистью заклятых,

Несломленных и упертых,

В дорожную пыль истертых,

Крестников черта,

Клейменых, ломаных, битых,

От солнца навек укрытых,

В камне закрытых,

В землю зарытых.

Ветер веков,

Жребий волков,

Тяжесть предательств и ков.

Гордость царьков, 

Сталь тесаков,

Гимны судьбы батраков.

Пасть тупиков,

Властность оков –

Незаменимых божков.

Зерно отольется в колос,

Порвется терпенья волос,

Но наш неумолчен голос. 

Пусть твердые души тают,

Твердыни тел расшатают.

Падет скорлупа пустая.

В упругую плоть врастая,

В узоры жизни вплетая

Нити железных тайн, –

Der Lebensraum ist klein –

Металла воля простая

Правит людскою стаей.

Ветер веков,

Жребий волков,

Тяжесть предательств и ков.

Гордость царьков, 

Сталь тесаков,

Гимны судьбы батраков.

Пасть тупиков,

Властность оков –

Незаменимых божков.

Видение: der Totentanz

Пойдешь направо, пойдешь налево,

Своей судьбы не избегнешь зева.

Смеется дева, танцует дева

В венке из алых цветков.

По старой дороге, разбитой дороге

В далекой Стране Дураков

Пыль мерно месят мертвые ноги –

Марш костяков.

Они не смотрят ни вправо, ни влево,

Они судьбы не избегли зева.

Ведет их дева, нагая дева

В плаще облаков.

В прах не распасться дано немногим.

Под шелест и шорох шажков

Тянут скелеты на склон отлогий

Бремя оков.

Пустые земли и справа и слева,

Никто не избег безвременья зева,

Не пережил милосердного гнева

И ласки клинков.

Остывший пепел справа и слева

Смеется дева, танцует дева

В венке из алых цветков.

Голос памяти

Все еще будет снова.

Оковы.

Все уже было однажды.

Жажда.

Спеклись безмолвные губы,

Сухие горькие губы,

И в горле клокочет жажда.

Позор отрыдали трубы,

Молчали над трупами трубы. 

А смерть не приходит дважды, 

А сталь растравляет раны.

Гудит говорок охраны.

На сердце давят оковы, 

Но все еще будет снова.

Все еще будет снова.

Оковы.

Смерти приветным взмахом –

Плаха.

В углу сверкает глазами

Скромная серая мышка

Вдали от кошачьей пасти,

Вдали от напасти.

В оконце дни бирюзами.

Сточили до кости запястья,

Сточили до кости лодыжки

Жрущие плоть оковы –

Железа последнее слово.

Привратница страха

В преддверии праха

Ждет головы плаха.

Но все еще будет снова…

Романс

Музей. Времен и судеб выверт странный.

Играя, примеряешь ты оковы

В приглаженном и чистеньком подвале,

А память примеряет непрестанно

Прошедшего остуженные раны,

Забвению проигрывая снова.

Игрою говорят былого грани.

Узнаешь? Прикоснешься? Нет, едва ли.

Музей. Времен и судеб выверт странный.

Твой опыт, поздний или слишком ранний, –

Влечение к укрытому в металле,

Стремление услышать зов Иного

И в мелочь дня вернуть слова и Слово,

И в дали – те, что взгляд не предавали, –

Взглянуть опять, глаза не открывая.

Музей. Времен и судеб выверт странный.

Оковы льнут к запястьям невозбранно,

И чья-то бьется в них душа живая

И молит, тишины не разрывая.

Музей. Времен и судеб выверт странный.

Металл уснет – палаческий и бранный.

Музей. Времен и судеб выверт странный.

Вторая триада

Слово первое

Прелюдия

В благоустройстве безлюдья день ласково миром дышит,

И на прибрежной аллее все мерно, чинно, достойно.

Ряды ровняют деревья красиво, как на картинке.

Ванильный воздух вкуснее, взлетает небо повыше.

Воспитанный говор листьев – беседа благопристойна –

С восторгом слушает ветер, их речи ветру в новинку.

В благоустройстве безлюдья день ласково миром дышит.

А время течет все тише, вода так хочет лечь тише

И зыбко грудью колышет, и рябью небо колышет,

В груди своей небо колышет, как сердце, небо колышет.

Деревья лишь землю слышат, тенями стихи ей пишут.

Плат неба листьями вышит.

В благоустройстве безлюдья день ласково миром дышит.

Романс

Скользя сквозь день, прощаешься с водою.

Ступаешь тихо легкою стопою,

Ведя конька, рожденного металлом,

Домой на долгий отдых с водопоя.

Пресыщенная быстрою ездою,

Но светлая во времени усталом

Пылающею памятью полета,

Скользя сквозь день, прощаешься с водою.

Скользит конек. Деревья – чередою.

Волхвуют ветви над его тропою.

Трунишь ты над мечтой его о малом

И просишь состязаться в небывалом,

Зовешь, не отступая ни на йоту.

Препоручив конька иным дорогам,

Скользишь сквозь день, прощаешься с водою.

На них он конь, не сломленный уздою.

Ему грозит напрасно месяц рогом,

Стремится он копытом звезды трогать.

А ты смеешься, с силой молодою

Скользя сквозь день, прощаешься с водою.

Смешав мечту со счастьем и бедою,

Скользит конек, прощается с водою.

Слово второе

И дальняя дорога дана тебе судьбой, 

как матушкины слезы, всегда она с тобой.

Булат Окуджава

Прелюдия

Рывком прорывает травы и гнется дугой дорога –

Немного дорога, тропинка немного.

Колесам – не трогать.

А в неба краев наклоне – молитва Земле-Мадонне.

Игрушечные домишки стоят на земной ладони,

Игрушечные деревья шумят на земной ладони,

На нежной земной ладони. 

Деревья прячут деревню, стоят в неровном кордоне.

Ползут вдоль тропы-дороги древесных хребтов отроги,

И по зеленым вершинам бежит ветерок легконогий,

Нагнется, 

Коснется,

Погладит рукой нестрогой, умерит листьев тревогу.

Когда он еще вернется? Бежит и не обернется.

Цветам без него взгрустнется.

Рывком прорывает травы и гнется дугой дорога.

Течет, струится дорога, неся ощущенье пролога.

Откуда течет дорога?

Она зачалась от неба, от солнечного приговора,

И знают ее ветры и облачные горы,

Над миром нависшие горы.

Дороги всегда воры.

Кого-то крадут надолго, кого-то крадут навечно.

Дороги бесчеловечны.

Они, как любовь, вечны.

Рывком прорывает травы и гнется дугой дорога.

Романс

Поет земля стремительным металлом,

Опять поет колесами дорога

И льет движенье солнечным потоком,

И славит всласть бесцельность всякой цели,

Возносит верность облачным истокам,

Когда простым, когда высоким слогом.

Неповторим дуэт земли с металлом.

Дорога метко в бесконечность целит,

Трава и листья – в световой капели,

И воздух блеск волос твоих зеркалит.

Поет земля стремительным металлом.

Неповторим дуэт земли с металлом.

Разлет дорог безмолвным небом залит,

А бег конька твоя улыбка хвалит.

Растворена в пространстве одиноком,

В цветах, в листве и в облаке высоком

Весь мир с собой в седло сажаешь смело.

Поет земля стремительным металлом.

Неповторим дуэт земли с металлом.

Стремлением с металлом слито тело,

Навечно даль судьбой отяготела.

Кружатся спицы, крутятся колеса,

Любовь и даль приходят к нам без спроса.

Поет земля стремительным металлом.

Дорога не закончится устало.

Поет земля стремительным металлом.

Слово третье

Прелюдия

Прошито мерцающим светом тончайшее кружево леса,

И ловит ладонями листьев летучие взблески подлесок,

И плавная музыка солнца млад-зелень зовет в хороводы,

И светлая легкость лишает деревья гнетущего веса,

Чтоб им воспарить и в паренье глядеться в небесные воды.

Лес вплавился в стены пространства живящею свежестью фресок.

Прошито мерцающим светом тончайшее кружево леса.

Сверкает ветвей авансцена, и птичья играется пьеса,

И верит седой постановщик лишь жизни, на бис выходящей,

И небо – седой постановщик – влюбляется в жизнь, и томяще,

Чудесно, прощально, финально спускается занавес света,

Спускается занавес лета.

Прошито мерцающим светом тончайшее кружево леса.

Романс

Чуть приоткрыта неба панорама

Сквозь витражи листвы лесного храма.

Ты вскинутым лицом потоки света

Встречаешь с торжествующей улыбкой,

Следя за постановкой птичьей драмы.

А солнце тонких веточек эгреты

На миг крепит к вуали блеска зыбкой.

И ждет конек. Мечте его смиренной

Чуть приоткрыта неба панорама.

Конек живет на грани превращенья,

В преддверии полета ощущенья

И снит моменты солнцем очищенья

Замусоренных дней –

Рутины полыней –

От мертвенной обыденности хлама.

Здесь он тобой вселен в простор вселенной.

Ему – хозяину дороги пленной,

Захваченному жизни кантиленой,

Чуть приоткрыта неба панорама.

Лесная не кончается дорама.

А ты всей силой тянешься упрямо

Туда, где даль синей,

Где в средокрестье дней

Чуть приоткрыта неба панорама.

Сквозь витражи листвы лесного храма

Чуть приоткрыта неба панорама.