Глава 37. Отсюда

Розен оборачивается, смотрит на меня, и я понимаю, что он видит меня насквозь: мои белыми нитками шитые замыслы, мою нелепую веру в то, что я смогу что-то сделать, если подберусь к нему поближе, мои мечты и страхи, мою неприязнь к нему. Мне хочется упасть на колени и признаться ему во всём, но я чувствую на своей щеке взгляд Дана, и он удерживает меня, хотя ноги и начинают подгибаться.

- Леночка, - ласково говорит Розен. - Ты правильно сделала, что проявилась сама. Конечно, тебе тоже предстояло заплатить ровно ту же цену. И конечно, я бы вспомнил и про тебя тоже. Я рад, что ты это поняла. Иди к нам.

Люди расступаются, давая мне дорогу. Не просто расступаются. Люди шарахаются от меня, как от прокаженной. Я пролезаю под преграждающим мне путь столом вместо того, чтобы перемахнуть через него: экономлю силы. Или просто не смею, не осмеливаюсь при этом сияющем человеке, при жреце могущественного Единого, вести себя вызывающе. Точно, так и буду думать. Я лезу под столом, чтобы как бы заранее преклонить колени перед богом, Дан смотрит на меня и продолжает улыбаться. А Розен продолжает говорить:

- Кто-то может подумать, что это называется предательством: то, что сейчас будет делать Верескова. Но нет, это не предательство, это отречение. Отречение от Князева, от Князя, как они его называют... как вы все его звали когда-то, верно? Отречение от Князя, от его поступков, но также от себя и своей прошлой жизни. Только переступив через собственные запреты, симпатии и желания во имя чего-то большего, во имя необходимости, во имя Единого Бога, можно обрести дарованное им прощение, новую жизнь и нового себя. А потому не бойся, Леночка. Сделай это. Позже ты поймешь, что это был самый счастливый, правильный, важный поступок в твоей жизни.

Вынырнув из-под стола, я выпрямляюсь, но как бы не до конца: голову держу склоненной, по сторонам особенно не смотрю. А чего мне смотреть, я и так примерно знаю, где что. А главное, я знаю, где Розен. Мне бы только оказаться к нему поближе.

- А теперь еще один урок для всех, но особенно для тебя, Глена Верескова, - говорит Розен, и теперь голос его не манит и не поощряет. Он обещает наказание дерзкой зарвавшейся девице, и эта девица — я. - Урок для всех, кто думает, будто можно обмануть Единого! Ваши помыслы открыты для него, каждый из вас не книга даже, а строчка, буква на странице великой книги жизни, которую он читает. Он видит каждого из вас и прозревает целиком. И конечно, тот, кто думает, будто он скрыл свои мысли от Единого, если напялил нелепую восточную защиту разума, обречен.

Я замираю на мгновение, не в силах понять, что делать дальше. Продолжать идти к нему? Но зачем, если Розен разоблачил меня и ждёт моего нападения? Бежать? Но там останутся Дан, и Варя, и все... А потом я делаю шаг вперед, и ещё один, и следующий, и хочу остановиться, но сначала не могу, а потом уже и не хочу. Я иду и чувствую, как сеть на моих плечах, сеть из моих снов, сплетенная руками Джанны, рассыпается в прах, а разум наполняется желанием искупить свою вину перед Единым... перед Розеном... перед ними обоими. Я должна убить Дана, потому что это единственный способ обрести прощение.

«Прости, девочка», - неслышно вздыхает над моим ухом Та-Что-Танцует, и я понимаю, что богини не помогут мне. И уже почти не помню, в чем они должны были мне помочь. Наверное, мне и не нужна их помощь. Мне нужен только нож, убить Дана я смогу и сама.

- На самом деле она не хотела прощения, - говорит тем временем Розен. - Она преследовала свои цели, она замышляла недоброе, возможно, даже хотела убить меня. Но Единый милостив и щедр. Он сказал моими устами, что даст ей прощение, и он даст ей прощение, если она заслужит его. А она заслужит. Это урок всем вам: вы можете злоумышлять против Единого, вы можете идти против Единого, но вы всё равно придете к нему. И он примет вас, если вы искупите вину.

Дан больше не улыбается. Он смотрит на меня с тревогой. Я подхожу и встаю рядом с ним, будто меня разворачивает чья-то рука, играет со мной, точно с куклой.

- Тебе следует сжечь его, - говорит мне Розен. Я поднимаю руку, протягиваю её к Дану, но почти сразу опускаю:

- Нет. Я не смогу.

- Почему же?

- Он огневик, мне не хватит на него сил.

А еще я пила его кровь, а он мою. Но в этом совсем уж стыдно признаваться, и я молчу об этом.

- Ах вот оно что! - улыбается Розен. - Ну что ж, всё-таки попробуй. Вдруг получится.

Я кладу руку Дану на грудь и выпускаю огонь. Он морщится и вдруг тихо шепчет мне: «Третья рубашка, что ж за день-то такой». Я опускаю глаза и вижу тлеющую ткань под моей рукой. Дан по-прежнему невредим. Всё-таки нужен нож. Мне вдруг кажется, что я делаю что-то не так, что я пришла сюда не за этим. Но это странное ощущение быстро проходит.

Я смотрю на Розена: что мне делать дальше? Он укоризненно качает головой: 

- Я ожидал от тебя большего, Верескова. Ты же стихийница! Ты же огневичка! Не стыдно тебе не справиться с каким-то куском мяса? - мне в самом деле стыдно, и я отвожу взгляд, чтобы не смотреть в глаза разочарованному жрецу Единого. В глаза самому богу, которого я самонадеянно хотела обмануть, а теперь еще и подвела.

- Можно мне нож? - спрашиваю я, хотя мне ужасно неловко просить его о чем-то. Розен задумывается.

- Стрелять умеешь, огневичка? - спрашивает он наконец. Я нерешительно качаю головой: конечно, я умею целиться по мишеням, но при этом я обычно использовала собственный огонь, здесь же явно будет что-то другое. - Ничего, с пяти шагов попадёшь. Если что, подойдешь вплотную. Один раз Князев сегодня спасся, будет справедливо и символично, если он умрёт именно от того, от чего и было предначертано.

Я понимаю красоту замысла. Он становится ещё красивее, если вспомнить, что я сама вытащила Дана оттуда, куда отправил его Розен. Это воспоминание неприятно, и я отгоняю его: всё это было давно, словно не сегодня, а в прошлой жизни. Я искуплю.

Розен достаёт пистолет, неужели тот самый, которым сегодня уже целился в меня, и который должны же были у него забрать? Впрочем, очевидно, что он вернул всё, что считал своим. Это правильно, только так и могло быть. Я протягиваю руку, и он вкладывает пистолет мне в ладонь, но отпускать не спешит.

- Пистолет следует держать двумя руками, - тоном преподавателя говорит он. Я послушно поднимаю вторую руку, но кладу её не на рукоять пистолета, а на руку Розена. В голове у меня делается ослепительно ясно и холодно. Розен замолкает, я сжимаю пальцы вокруг его запястья и чувствую, как невидимая сеть с моих рук оплетает его коконом,обвивает руки, плечи, спину, ползёт и вверх, и вниз. - Прекрати немедленно, - рявкает Розен. - Взять её! Остановить!

Толпа там, за столами, медленно, будто бы нехотя приходит в движение. Я сую мешающий пистолет Дану и обхватываю Розена двумя руками, будто обнимаю: быстрее, быстрее туда, где нас не достанут! Несколько мучительно долгих секунд ничего не происходит, но потом я будто вижу в воздухе сияющий след Той-Что-Танцует. Вижу, следую за ним глазами и проваливаюсь в темноту.