Глава 38. Никогда, нигде, снова

Здесь холодно. Здесь снова холодно, но свет, исходящий от Паучихи, делает холод почти переносимым. Нас уже ждут. Нет, не нас: Розена уже ждут, именно его. Я здесь только инструмент, портал для доставки. Я выпускаю Розена из своих недружеских объятий: как-то само собой становится ясно, что отсюда он уже никуда не уйдёт.

- Прости нас, что оставили тебя без защиты, девочка, - говорит Паучиха, приближаясь. - Ты должна была быть открыта и уязвима, чтобы он не побоялся подпустить тебя ближе.

Я пожимаю плечами: не успела еще обо всем этом подумать, осознать, что мне, оказывается, есть что предъявить богиням в качестве претензии, было как-то не до того. Да и вообще: как мне обижаться на них? Зачем и на что обижаться, если, в конце концов, Розен здесь, я жива и даже Дан, похоже, тоже жив? В голове шевелится смутное подозрение, что потом, в будущем, вспоминая то, что случилось в зале, я буду испытывать множество неприятных чувств, в том числе по отношению к богиням, позволившим Розену уничтожить мою ментальную защиту. Я шла к нему, надеясь на эту защиту! Я могла Дана убить! Я могла всех подставить и что-то такое сказать, что Розен меня не подпустил бы! Я пинком загоняю эту мысль обратно в те глубины, из которых она вынырнула: не до неё сейчас. И потом, что бы ни было в будущем, следует быть благодарной за то, что у меня (наверное, даже наверняка!) будет возможность что-то вспоминать и чувствовать: не всем так повезло сегодня.

- Ты можешь присутствовать, - говорит, приближаясь, Та-Что-Танцует. - Это наш способ сказать «прости». А наша благодарность будет позже.

Она отворачивается, давая понять, что сейчас ее внимание обращено не ко мне, и взмахивает рукой. Мерцающая сеть, оплетающая Розена, меркнет, а потом и вовсе исчезает. Они стоят лицом к лицу: несостоявшийся западный бог и две богини Востока.

- Говори! - разрешает ему Та-Что-Танцует и снова машет рукой.

- Вы думаете, вы победили, но вы не можете победить! - рявкает Розен. Его слова, не подкрепленные больше никакими ментальными фокусами, все равно несут в себе заряд убежденности и силы, но ни сила, ни убежденность никого не трогают и, не найдя жертвы, оседают искрами на песке. - Вы не можете победить, вы чистое зло, а зло никогда не побеждает! Вы соблазняете людей ложными посулами, вы обещаете им величие и силу, а сами просто жрёте их и всё! Все вы, все, одинаково мерзкие паразиты на теле мира!

- Забавно, как он приписывает другим то, чем грешит сам, - раздается свистящий шепот прямо над моим плечом. Я вздрагиваю, оборачиваюсь и вижу того, кого не чаяла увидеть хоть когда-нибудь ещё. Лион Мин, дохлый некромант, бывший жених моей супруги и причина всего, что случилось между мной и Джанной. Ну, почти всего.

- Ты почему здесь? - тихо спрашиваю я.

- Потому что нужен, - улыбается он, и глядя на его довольное лицо, я вдруг осознаю, что он был ненамного старше Джанны, когда умер. Голос Розена меж тем набирает новую силу. Я снова оборачиваюсь к нему.

- Я всегда был честен со своими людьми! Да, я требовал многого, но много и отдавал! Не было человека, который пришел бы под мои знамёна недобровольно.

- Сказал менталист, - тихо прокомментировал Мин за моей спиной. Я шикнула на него, не поворачивая головы.

- Вы ведёте мир к катастрофе. Вы посеяли в нем раздор. Вы не в состоянии жить в мире друг с другом, раскололи его пополам и думаете, что он это вам простит! Мир должен быть един, и я знаю, как сделать его единым!

- Ты заметила каламбур? Если в мире не останется никого, кроме Единого, то мир и будет Единый. Как тебе?

- Не мешай слушать, - тихо сказала я, подавляя желание двинуть ему локтем под рёбра. Нехорошо драться с мёртвым. Наверно.

- Только полное ваше уничтожение принесет в мир покой! - продолжает Розен. Его слова, наполненные силой, уже не оседают больше, а продолжают висеть в воздухе, как золотистое марево. - И я готов, я готов взять на себя это решение, я готов это сделать, раз никто другой не может!

- Кому ты рассказываешь это, брат? - спрашивает Паучиха. - Здесь ведь нет никого, кто бы тебе поверил.

- Вы не верите, потому что сами лживы! Никогда не сказавшие ни слова правды, обманывавшие людей всегда и во всем, вы не в состоянии понять, как может кто-то говорить то, что думает, - парирует Розен. Золотистое марево сгущается.

- Здесь есть те, кто ему верит, - цокает языком Та-Что-Танцует. - Мы знали, мы видели, и он привёл их с собой.

- Сколько душ ты забрал, брат? - спрашивает Паучиха, указывая пальцем куда-то ему в грудь.

- Я не забрал, я привёл их к свету! Вам, паразитам, не понять, что это такое: отдать жизнь и душу за что-то большее, чем ты сам!

В ответ богини дружно хохочут. От их смеха воздух снова становится прозрачным и холодным, марево исчезает, словно его и не было. Они смеются и смеются, и всё вокруг звенит, подрагивает и одновременно будто бы наполняется смыслом. Я слушаю их смех и не помню ни кто я, ни как я здесь оказалась, ни почему. Я просто существую под смех богинь. Но наконец хохот стихает.

- Смех смехом, а они действительно ему верят, - говорит Та-Что-Танцует. - И они до сих пор здесь. Это нехорошо. Мин, дружок, это твой звездный час и твоя работа.

Я оборачиваюсь к Мину, я уже успела забыть, что он здесь. Он, кажется, тоже успел забыть об этом под смех богинь. Теперь он стряхивает с себя оцепенение и строго смотрит на меня:

- Скажи Джанне, что вот за это меня и убили. За то, что я придумал, как это сделать. Не хочу, чтобы она считала меня бесполезным недонекромантом, который зелья перепутал. Скажешь?

- Скажу, - киваю я. - А что ты придумал?

- Я придумал, как выпустить собранные им души, - говорит Лион Мин, кивая в сторону Розена. - И даже сумел спасти парочку. За что и поплатился. Обидно было ужасно, столько трудов - и почти впустую.

- Ничто не бывает напрасным, - говорит Та-Что-Танцует. - Теперь сделай то, что должен.

- Да, госпожа моя, - кивает он и идёт к Розену. Я задумываюсь: если меня то и дело обзывают некроманткой, должна ли я тоже звать Тёмную Богиню моей госпожой? Впрочем, мне быстро становится не до того.

- Ты понимаешь, что собираешься совершить святотатство? - спрашивает Розен, когда Лион Мин останавливается напротив него и достаёт из-за пазухи ритуальный нож. - Ты заплатишь за это, ты заплатишь, и возмездие будет страшным, потому что никто не вправе вставать между верующим и его верой!

Я слушаю его и ушам не верю. Не он ли сам всё время вставал между верующими и их верой, рассказывая им, что их боги — не боги вовсе? Как там Лион сказал? «Приписывает другим то, чем грешит сам»? И правда.

- Я уже заплатил, - безразлично говорит Мин и, против моих ожиданий, проводит ножом по собственному запястью, а не вонзает, например, в Розена. А я б воткнула, честно говоря, очень хочется. С руки Мина капает кровь, он обходит Розена по кругу, считая капли, срывающиеся с запяться, и читая что-то на восточном диалекте. Я не понимаю ни слова, только чувствую, как в воздухе снова сгущается сила. Она всё прибывает и прибывает, и когда её становится столько, что она уже давит мне на плечи, что-то происходит. Что-то щёлкает, звенит, грохочет, будто нечто неведомое рвется сюда откуда-то из-за непостижимой преграды. И вот наконец неведомое прорывает преграду, и в груди Розена появляется черная прореха. Он шипит и пытается стянуть её руками, но не может.

Лион останавливается и смотрит на богинь:

- Я не смогу долго держать проход, моя госпожа, мне не хватит сил.

- Тебе и не нужно, мальчик, - Та-Что-Танцует берется за края прорехи двумя руками и расширяет её, не обращая никакого внимания на пытающегося помешать ей Розена. - Итак, ты сделал то, ради чего отдал жизнь. Теперь ты свободен и можешь уйти совсем.

- Я подожду ещё немного, госпожа, - говорит Мин. - Я хочу увидеть, как они уйдут все.

Он садится прямо на песок и смотрит на прореху в груди Розена, как будто там происходит что-то ужасно интересное. Я присматриваюсь и тоже начинаю видеть: смутные полупрозрачные тени, появляющиеся и тут же устремляющиеся куда-то вверх. Ну да, здесь не их посмертие. Здесь царство восточных. Я сажусь рядом с Мином, но тут же понимаю, что это плохая идея: на этот раз здешний песок для меня холоднее снега, холоднее льда, он холодный, как смерть. Он, собственно, и есть смерть. Я встаю, но продолжаю смотреть, а души продолжают появляться и отбывать туда, где им самое место. Получается, что бы ни случилось дальше, всё уже было не напрасно.