Глава 4. Наместник. 

В былые времена Скайримом правили короли и ярлы, кичливо величавшие себя Верховными королями провинции и требовавшие от ярлов присяги верности. Все сознавали, что на самом деле громкий титул давным-давно ничего не значит, а короли Скайрима – не более, чем вассалы императора, но конец затянувшейся дурной традиции пришел всего лишь с десяток лет назад.

В день, когда верные долгу и преданные Империи подданных восстали против власти Ховарда Старка, последнего из Верховных королей Севера. 

Ховард, как гласил зачитанный позже во всех городах провинции имперский манифест, преступно умышлял порвать древние узы братства, пренебречь данными клятвами, учинить беззаконие и сделать Скайрим личной вотчиной, отделив его от Империи. Проведенное дознание представило неоспоримые и веские доказательства готовящегося при дворе Старка заговора, посему император Тит Мид в милости своей выражал благодарение и щедрым жестом даровал прощение всем участникам Снежной Битвы у древних стен Солитьюда. 

Предводитель восставших был отмечен особой наградой, став новым правителем Скайрима. 

В мудрости и предусмотрительности своей он отказался от титулов Верховного короля и Первого ярла, предпочитая именоваться просто наместником провинции. О Старках, правивших Севером на протяжении нескольких веков, старались лишний раз не вспоминать, да и не уцелело никого из их рода. Младший брат Ховарда, полководец Джонна Старк, был коварно убит альтмерами на Саммерсете задолго до заварушки в родном Скайриме. Джонна не оставил после себя потомства и до сих пор считался героем Империи, хотя и несколько сомнительным. Жена Ховарда, благородная дама имперской крови по имени Милия Валентия, погибла во время сражения за Синий замок. Его сын-подросток оказался настолько труслив, что бежал, бросив отца на произвол судьбы. Рыбаки и рабочие порта уверяли, якобы видели, как младший принц садился на пристанях в парусный баркас, хотя день был сильно ветреным и с моря шла крутая волна. Молва сходилась на том, что боги презирают трусов, и младший Старк утонул, пытаясь выйти из гавани в открытое море. Обычно рассказчики в этом месте всегда прибавляли: «Туда ему и дорога!», а слушатели согласно кивали головами и заказывали еще по одной кружке меда. 

Провинция Скайрим, город Солитьюд и Синий дворец отошли под руку его милости имперского наместника – молодого человека чистейших нордских кровей, из древнего, но пришедшего ныне в упадок рода Лаувейссонов. Уверяли, якобы прародитель рода был из числа соратников не то прямых потомков легендарного воителя Исграмора, победителя эльфов и основателя первого королевства нордов на Тамриэле. Наместник, когда его спрашивали об этом, загадочно улыбался и отвечал, что все это было слишком давно. Дошедшие до нас сведения слишком противоречивы и больше напоминают саги, нежели истинное изложение событий – однако он почел бы за честь оказаться дальним потомком великого завоевателя. 

Имя новому наместнику Скайрима было Лофт, Лофт Лаувейссон. Немногие близкие приближенные и трактирные сплетники назвали его Локи. За десять лет он выказал себя толковым правителем, способным железной рукой удерживать буйных скайримских ярлов в единой упряжке. Шептались, якобы Лофт сумел заключить постоянный контракт с почти истребленной Гильдией Убийц, посулив гонимым Детям Ночи приют и убежище. Взамен убийцы заботились о том, чтобы враги его милости наместника не задерживались на этом свете. 

Лофт не разорял Скайрим чрезмерными поборами, как были склонны поступать Старки, и не обзавелся свитой жадных до золота любимчиков. Он поддерживал хорошие отношения с Империей, добиваясь соблюдения интересов провинции, а в своих решениях следовал мудрому принципу: «Не чини там, где не сломано».

Наместник обладал холодным и расчётливым бесстрашием, которое так ценят норды. Именно он приказал взломать двери в простоявшее запертым почти четыреста лет западное крыло Синего замка. Никто из Старков не решился сделать этого, опасаясь встречи с мстительным призраком безумного императора Пелагия. По слухам, тот сих пор шатался по пустым коридорам, завывая и требуя возмездия. Лофт первым переступил порог западного крыла и с факелом в руках прошел по заброшенным комнатам, наглядно доказав, что никакого призрака нет и не было. Слуги вытащили и сожгли прогнившую мебель, смахнули многовековые полотнища паутины и до блеска натерли полы. Теперь в бывшем крыле Пелагия располагались покои для именитых гостей, архивы Скайрима и Восточной компании, и комнаты для прислуги. 

Призраку спятившего императора пришлось искать себе другое место для проживания – здесь сделалось слишком шумно и многолюдно. 

Наконец, Лофт был свой, доброй нордлингской крови. В отличие от явившихся в незапамятные времена чужаков Старков, в родословной которых затесались и редгарды, и имперцы. 

Однако и у наместника имелись кое-какие мелкие странности.

К примеру, он был практикующим магиком, хотя не выставлял свои таланты напоказ, зная, с каким подозрением его соотечественники относятся к чародейству. Несмотря на лестные и выгодные предложения знатных семейств, Лофт до сих пор не обзавелся женой – но в последнее время рядом с ним постоянно ошивалась Элисиф Красотка, мастерица помахать мечом и коротким топором.

Жители Солитьюда полагали своего наместника весьма сдержанным и хладнокровным человеком, не склонным предаваться пустопорожней болтовне или легкомысленным развлечениям. Они весьма бы удивились, доведись им каким-то чудом заглянуть нынешним утром в опочивальню наместника, расположенную в башне восточного крыла. Большие стрельчатые окна круглый год стояли нараспашку, впуская свежий ветер с моря: Лофту нравился его соленый вкус. Наместник был совершенно равнодушен к холоду, даже когда зимой на полу его спальни наметало маленькие сугробы. 

На широкой низкой кровати, застеленной шкурами снежных медведей с густым и жестким ворсом, сошлись в яростном поединке двое. Не мужчина и женщина, как следовало бы ожидать, но двое мужчин – человек с темными взъерошенными кудрями и остроухий босмер с коротким ежиком каштаново-рыжих волос. Схватка была безжалостной, исполненной бьющей через край чувственной страсти и жестокости. Сплетенные тела перекатывались с одного края постели на другой, на коже дерущихся пролегли длинные, заплывающие кровью царапины. Босмер одерживал верх, но придавленный весом соперника чернявый умудрился ящеркой выскользнуть, заломив руку противника в жестоком захвате и перекатив его на живот. 

— Сдаюсь, сдаюсь, — невнятно пробормотал босмер. Человек – в котором многие из солитьюдских обывателей без труда признали бы его милость наместника Лофта — коленом раздвинул побежденному противнику ноги и улегся сверху. Поерзав туда-сюда, чернявый отыскал подходящую позу и резко качнул бедрами вперед. Эльф сдавленно вскрикнул. Лофт, выбросив длинную руку вперед, ухватил его за короткие волосы, с силой уткнув лицом в шкуры. Человек размеренно задвигался, вколачиваясь в распростертое под ним тело. Босмер хрипел, силясь приподнять голову и вяло подмахивая задницей. 

— Локи. Локи, пусти… — с трудом выговорил он, отплевываясь от набившейся в рот шерсти. – Локи, да будет тебе, не надо… 

— Заткнись, — раздраженно буркнул человек. Совершив еще пару сильных движений, он шумно выдохнул и замер, приподнявшись на вытянутых руках и мелко вздрагивая. Откатившийся в сторону босмер жадно втягивал холодный воздух, неловко тиская в кулаке стоящее колом достоинство. 

В дверь размеренно, увесисто постучали. Эльф вскинулся, опасливо стрельнул глазами по сторонам. 

— Скройся, — приказал человек. Босмер скатился с постели и, как был, нагишом метнулся в дальнюю часть комнаты. Ударил ладонью по одному из выступающих камней облицовки – и часть стены бесшумно отодвинулась, открыв узкую темную щель. Стремительным и гибким движением босмер ввинтился в потайной проход и сгинул в полумраке, махнув рукой на прощание. 

Тяжелые, украшенные резьбой и коваными бронзовыми накладками створки неспешно распахнулись. В опочивальню вступил приземистый, кряжистого сложения норд степенного вида в добротном стеганом камзоле цвета брусники. Скуластое лицо украшала короткая рыжая борода, на вытянутых руках он с большим достоинством нес отделанный куньим мехом шелковый халат. Норд ничуть не удивился, обнаружив постель пустой, а владельца опочивальни – сидящим на широком подоконнике распахнутого окна, откуда открывался прекрасный вид на рассветное море. Ветер теребил его спутанные черные волосы. 

Рядом с наместником прыгала здоровенная, иссиня-черная сорока с длинным хвостом и острым желтым клювом. Года два назад Лофт подобрал под замковыми стенами маленького безобразного птенца с куцыми обрубками крыльев. Найденыш вырос в крупную, гладкую и нахальную птицу с чрезвычайно громким и пронзительным голосом. На потеху обитателям Синего замка сорока выучилась повторять отдельные слова и фразы, причем делала это порой на удивление уместно и разумно. Со свойственным ему мрачным юмором и за склонность красть блестящие безделушки Локи прозвал сороку Ноктюрнал – в честь богини тьмы и ночи, покровительницы воров и мистиков. Его приближенные запросто кликали черно-белую птицу Ноной и наполовину в шутку, наполовину всерьез верили, что сорока подслушивает и запоминает все разговоры вокруг, чтобы пересказать их наместнику. 

— Доброго вам утречка, господин Лофт, — басовито провозгласил норд. Наместник приязненно кивнул в ответ. Сорока разинула клюв, отчетливо проскрипев:

— Сахар-рок! Утр-ро! Пр-ривет, Фор-рк!..

— И тебе не хворать, — откликнулся норд. На самом деле его звали Фолком, но буква «л» сороке никак не давалась. — Ванна готова, вашмилость. Где прикажете накрывать завтрак – здесь или в зале Чертополоха?

Услужливые без угодности и раболепного заискивания манеры выдавали в рыжебородом Фолке опытнейшего дворецкого, не один год проведшего на службе. 

— Здесь, — распорядился Локи, спрыгивая с подоконника. Движения у него были плавные, чуть замедленные, словно он изо всех сил сдерживал клокотавшую в нем внутреннюю силу. Локи прошлепал в ванную комнату, послышался плеск льющейся воды. Приоткрыв дверь, наместник крикнул изнутри: 

— Как дела в городе? Есть новости? 

— Прилетел ястреб с весточкой – кортеж императора пересекает Драконий мост, — доложил Фолк. Тихая девушка с толстой косой через плечо споро расставляла на столе тарелки, кувшины и бокалы. – К полудню или чуть позже их заметят дозорные Небесной башни. 

— Импер-ратор! – выкрикнула Ноктюрнал, перепархивая на стол и боком прыгая среди тарелок. – Дозор-р, дозор-р!..

— Нона, закрой клюв, — Локи вышел, на ходу приглаживая влажно поблескивающие волосы. Фолк набросил ему халат на плечи, продолжая докладывать:

— Пожаров, краж и драк в трактирах между игроками доброй воли нынче ночью не замечено. Хмурый замок вычищен, вымыт и готов к приему гостей. В городе завершают последние приготовления. Солдаты капитана Алдиса следят за порядком. Из семи ярлов Скайрима пятеро уже прибыли... О, я слышу шаги прекраснейшей леди, — дворецкий и хозяин переглянулись, и Фолк окликнул служанку: — Уна, золотко. Второй прибор для госпожи. 

Элисиф Красотка, которую друзья, враги и даже соперницы в борьбе за внимание наместника именовали просто леди Сиф, под цокот каблуков ворвалась в покои. Хвост темно-рыжих волос, перехваченных серебряным кольцом, летел за ней языком пламени. Глаза у девы были прозрачно-зеленые, почти такие же, как у наместника. Высокая, гибкая и фигуристая, она носила доспех вареной кожи с позолоченным тиснением, перехваченный широченным поясом, шерстяную юбку-килт в цветах ее клана и короткий боевой топорик на бедре. Сиф была как порывистый ветер, обжигающий морской свежестью, холодом и уверенностью в себе. Не дожидаясь приглашения, дева шлёпнулась на табурет и потянула к себе блюдо с закусками. 

— Спорим, ваша милость не знает того, что знаю я? – бодро прочавкала она, отгоняя сороку, уже нацелившуюся стянуть аппетитный грибок. Нона возмущенно застрекотала, хлопая крыльями. 

— Спорим, — Локи взирал на приятельницу с умилением. Словно на большую, шумную и жизнерадостную охотничью собаку. 

— Поздним вечером явилась Лайла Рифтенская со свитой и игроками, — сообщила Красотка. Заговорщицки прищурила глаза и понизила голос: — У ее дверей с утра пораньше толкутся приемщики ставок. Лайла рассчитывает сорвать на Играх большой куш. 

Наместник вопросительно изогнул бровь. Сиф ткнула вилкой в блюдо с грибами и торжественно выдохнула, размахивая воздетой на вилку жареной белянкой:

— Лайла схватила легендарного Последнего Мстителя!

— Да быть того не может, — вырвалось у Фолка, раскладывавшего на постели одеяния наместника для выхода в город. – Его сколько лет Бдящие ловят, а все без толку!

— И тем не менее, — воительница упрямо тряхнула головой. – Я, как услышала, сразу рванула к Лайле. Мол, наилучшие пожелания от наместника, как добрались, устраивайтесь поудобнее, не хотите ли отведать нашего медку с дороги и все такое прочее. У нее язык и развязался. Она даже позволила взглянуть мне на него одним глазком. По всем приметам точно он, Павшая Звезда. Высший альтмер чистейших кровей. Смотрит так, что мороз по коже. Лайла держит его в серебряных оковах и под постоянным надзором. 

— Сер-ребр-ро?.. – сорока заинтригованно склонила голову набок. – Р-рифтен!..

— Предусмотрительно, — одобрил Локи. – Ты случаем не вызнала, как именно Лайла намерена распорядиться своим ценным трофеем?

— Она еще не решила, что выгоднее, — пожала плечами Красотка Сиф, расправляясь с остатками жаркого и вливая в себя кружку доброго эля. Подруги злобно шипели ей вслед, ненавидя за способность жрать, точно оголодавший волк, и оставаться стройной, как юное деревце. – Она может торжественно вручить его императору и получить под всеобщие аплодисменты и поздравления обещанные двести тысяч золотых. Дальнейшую судьбу Звезды определит император – или казнит на месте, или отправит на игры. Но Лайле сладка мысль о том, чтобы оставить Звезду себе. Выставить игроком от Рифтена и начать принимать ставки на его победу. Этот альтмер – живая легенда, а в Солитьюд нынче съехались все богачи Тамриэля. При таком раскладе Лайла на одних долях от ставок получит куда больше, чем обещано короной, понимаешь, о чем я? 

— Как не понять… — раздумчиво протянул наместник. – Фолк, отправь гонца к госпоже Лайле. Передай, что я желаю видеть ее в Синем замке, и как можно скорее. Будет негоже, если она в одиночку выберет все соты из этого золотого улья, не так ли?

Фолк и Элисиф согласно кивнули. Внизу море с шумом билось о скалы. Взошедшее солнце отражалось в лазурных черепицах замковых крыш, из-за которых Синий дворец Солитьюда получил свое наименование. В порту разгружались или готовились выйти в путь торговые корабли. По пристаням бродила, скрипуче предлагая на продажу только что выловленных крабов и сочные ракушки, молодая аргонианка с красновато-зеленой чешуей. Черные с желтыми клювами бакланы пикировали с высоты в пенистые буруны, хватая серебристых рыбешек, и сохли на камнях, развернув широкие крылья. Горожане, перекликаясь и обмениваясь свежими сплетнями, развешивали знамена с алой головой волка в белом поле, гербом холда Хаафингар, чьей столицей был город-порт Солитьюд. Над вершиной Императорской башни реяли серебристые чайки. У дверей таверны «Смеющаяся крыса» кучками собирались нарядные зеваки обоего пола, ожидая сигнала караульщиков с Небесных ворот о том, что император и его свита вот-вот вступят в столицу Скайрима. В обширном дворе Мрачного замка плотники торопливо заколачивали последние гвозди, завершая строительство огромного шестиярусного кольца трибун. Патрули легионеров обходили город, безжалостно изгоняя прочь с улиц тех, кто с утра уже успел чрезмерно приложиться к бочонкам с медовухой и элем. Город замер, насторожившись и предвкушая – в конце концов, Пепельные Игры впервые должны были пройти именно здесь, в Солитьюде. 

Кортеж императора оказался совсем не таким большим, как ожидалось. Сотня закованных в тяжелые сверкающие латы гвардейцев, десятка два Бдящих, три больших неповоротливых рыдвана для придворных дам и прислуги, дюжина свитских кавалеров и рыцарей, представители коронного совета. И, наконец, сам император, его величество Тит Мид Второй, нестарый еще мужчина величественной наружности в поблескивающей броне двемерского стекла и накинутом на плечи алом плаще с драконьим гербом. 

Миды, всего лишь двести лет назад сменившие на троне прославленную династию Септимов, не могли похвалиться ни примесью драконьей крови в жилах, ни великими и громкими деяниями предков. Основатель династии, Тит Мид Первый, коловианец родом, был всего лишь одним из военачальников на службе Империи. Звезд с неба он не хватал, но слыл умелым стратегом и отважным воякой. В грозный и страшный год Кризиса Обливиона, когда демоны-даэдра пытались захватить Тамриэль и погибли последние Септимы – кто от рук заговорщиков, кто ради спасения мира – генерал Мид стал одним из тех, кто вступил в Грозовое Междуцарствие, яростную грызню за обладание опустевшим троном Имперского города.

Военная удача проявила к нему благосклонность. Одолев в сражениях нескольких соперников и заручившись поддержкой нордов Скайрима, Мид и его легионы захватили столицу. Победитель объявил себя императором, а его отпрыски унаследовали трон. 

Династии Мидов выпало править в непростое время. Провинции сражались друг с другом, стремясь обрести статус независимых королевств, а былой авторитет императорской власти стремительно падал. Воспользовавшись моментом, Альтмерский Доминион привлек на свою сторону Валенвуд и Эльсвайр, развязав Великую войну. Ценой огромных потерь и невероятных усилий Титу Миду Второму удалось одержать верх над альтмерами и вновь объединить Империю под своей рукой. 

Император вступил в столицу Скайрима. Кортеж неспешно проследовал под тяжелыми сводами оборонительных сооружений города – Небесного, Грозового и Шквального бастионов, внушительных каменных колоссов, оберегающих подступы к единственному входу в Солитьюд. Собравшиеся на Колодезной площади норды размахивали флагами, свистели и орали. Взобравшиеся на перемычку Южных ворот подростки опрокинули над проезжающими гостями корзины с цветами камнеломки и лаванды. В воздухе радостно закружились голубые и лиловые лепестки, прилипая к бархатным плащам рыцарей и путаясь в гривах коней. Кортеж проследовал далее вверх по узким улицам, огибая сложенное из огромных замшелых валунов основание Императорской башни, втягиваясь в украшенные знаменами провинций Скайрима ворота Хмурого замка. 

Согласно традициям, наместник и ярлы Скайрима ожидали правителя Империи на широких, выщербленных снегами, ветром и дождями ступенях лестницы, ведущей в башню-донжон. Там же толпились свитские ярлов, их хускарлы-телохранители и обыватели побойчее, успевшие затесаться в толпу придворных. На фоне выделанной кожи, стали и мехов поблескивали украшения из бронзы, серебра и меди с вкраплениями грубо обработанных рубинов и изумрудов. Локи, предпочитавший в нарядах черные и зеленые тона с редким вкраплением золота, по сравнению с высокорослыми и крупными ярлами казался слишком молодым и хрупким. Однако выражение его лица никому не позволяло усомниться в том, кто здесь обладает всей полнотой власти. 

Выбравшиеся из рыдванов утонченные столичные дамы немедля сбились в пеструю стайку, зашелестели приглушенно, снисходительно косясь на грубых северянок – среди которых умение обращаться с мечом и топором ценилось неизмеримо выше искусства вести приятную беседу и изящно кружиться в танце. 

— Я что-то не вразумевши, — громко поделилась леди Сиф с задушевной подругой Йордис Мечницей, пристально разглядывая вычурные платья и слегка растрепавшиеся в долгой дороге локоны императорских фрейлин, — мы ж вроде победили альтмеров, так?

— Победили, а как же, — с готовностью согласилась Йордис.

— Тогда с какой радости эти фифы разгуливают в драных эльфьих тряпках и с эльфьими прическами? 

— Наверное, мужья им на бедность трофейного барахла с Саммерсета привезли, — предположила Мечница. – Вот и натянули, чего по сундукам отыскалось. 

Стоявшие рядом с девами ярлы Сиддгейр из Фолкрита и Корир Винтерхолдский жизнерадостно заржали. Локи метнул в сторону веселящейся компании раздраженный взгляд, безмолвно приказывая заткнуться. 

— Они б еще в задницы себе павлиньих перьев навтыкали, — мрачно буркнула Лайла Рифтенская. Утром наместник побеседовал с ней, и у ярла Рифтена резко испортилось настроение. Господин Лофт намекнул, что, если Лайла хочет произвести хорошее впечатление, ей стоит передать Титу Миду известную личность безо всяких требований вознаграждения. Ее верноподданный жест будет оценен по достоинству и послужит вящему укреплению репутации госпожи Лайлы, а также подтверждению доброго мнения императора о провинции в целом. В свою очередь, наместник позаботится, чтобы Звезда не отправился на плаху, но был включен в число игроков. Часть выигрыша от принятых на него ставок пойдет Лайле и Рифтену, часть отойдет наместнику. Справедливо, госпожа Лайла, не находите? 

Лайла совершенно не находила такой расклад справедливым, но крыть ей было нечем. Ей позарез требовались деньги для города и возможность сохранить титул ярла. Лайла удрученно взглянула в полные искренней заботы прозрачно-зеленые очи Лофта Лаувейссона, мысленно выругалась и кивнула – пусть будет так. 

Император спрыгнул с коня, обернулся, приветственно вскидывая сомкнутые руки над головой. Солитьюдское общество обрадованно заголосило в ответ, многие слаженно заколотили мечами или топорами по щитам. Нестройно, но оглушительно взревели витые рога. Наместник склонился в коротком поклоне, широким жестом предлагая гостям проследовать в распахнувшиеся двери башни. 

Рядом с императором тенью мелькнула высокая и тонкая фигура в просторном одеянии сдержанных лиловых тонов. Советница Катария, неизменная и всецело преданная служению трону. Личность, не имевшая официальных титулов, однако чье слово порой перевешивало мнение всего Коронного совета. Катария в неизменной маске тончайшей черной кожи с узорчатой золотой каймой вокруг прорезей для глаз и рта.

Сполох магического огня, обжегший ей лицо в битве Алого Кольца навсегда перечеркнул и изменил жизнь этой незаурядной женщины. Прежде, шелестела молва, она была прекраснейшей из фрейлин имперского двора и отважной воительницей. Она вела свой род из какого-то данмерского Великого Дома – то ли Редоранов, то ли Телванни. Лишившись в бою лица, она отказалась и от родового имени. 

Прозвищем Катарии ее наградил император, заметив, что знанием жизни и дипломатическими талантами его советница ничуть не уступает великой императрице Катарии, супруге потерявшего рассудок Пелагия Септима. Императрица тоже происходила из колена данмеров, прославившись тем, что сумела исправить пагубные последствия деяний своего безумного муженька, а по его кончине почти сорок лет мудро и справедливо правила Империей. 

Даже враги императора неохотно признавали, что леди Катария никогда не злоупотребляла своим влиянием, а любые ее действия и советы были направлены исключительно в благо страны. При дворе Катарию недолюбливали, но уважали за острый ум, сдержанность и проницательность. Советница императора отлично знала свое место и не стремилась занять чужое.

Знатные гости из столицы и скайримские хозяева скрылись в дверях башни. Народ не спешил расходиться, радуясь возможности всласть почесать языками и перемыть косточки приезжим. Было объявлено, что сегодня наместник и ярлы устраивают пирушку в честь императора с придворными, а на Колодезной площади всем и каждому будет раздаваться бесплатное угощение с праздничного стола. Игрища, ради которых в Солитьюд съехалось столько гостей, торжественно открывались завтра, в день Боэтии – единственного из принцев даэдра, откликнувшегося на людские мольбы и оказавшего свое покровительство легионам Империи во время битвы Алого Кольца. 

Застолье в Имперской башне было обычным для любого из скайримских замков. Много хмельного меда, много копчёной в ольховом дыму оленины и вымоченной в вересковом настое медвежатины, много громогласных речей, шума и мгновенно вспыхивающих ссор, тут же заканчивающихся общим примирением. Леди Сиф и Йордис показали гостям захватывающий дух танец с метанием топориков, ножей и кубков в партнера. Ярл Скальд из Данстара пел под аккомпанемент арфы – хотя его пение больше напоминало рев вошедшего в охотку матерого оленя – и рассказывал жуткие истории о временах Потемы, королевы-волчицы, воскрешавшей мертвых и резавшей сородичей в борьбе за трон. Столичные дамы бледнели, ахали и украдкой строили глазки не ведающим хороших манер, но таким мужественным северным воителям. 

Советница Катария, улучив момент, тихонько исчезла из залы – шумные застолья были ей не по душе, если только ее присутствие не требовалось регламентом или желанием императора.

Влетели нанятые для увеселения гостей редоранские плясуньи – смуглые и черноволосые, в перезвоне золотых монист и браслетов, в вихре пестрых легких тканей. Закружились, гортанно и резко вскрикивая, отмечая такт звонкими хлопками ладоней. Беседы гостей привольно скакали с одной темы на другую. Волнения в Хаммерфелле и последние новости из покоренного Саммерсета. Скандальное увлечение чейденхолльского герцога симпатичными хаджитками и уничтоженное отрядом Бдящих в Элинире святилище Матери Ночи, не-мертвой покровительницы Гильдии Убийц, да когда ж наконец удастся с корнем выжечь эту смертоносную заразу? Вспыхнувшая среди богатых дам повальная мода на украшения из двемерского стекла – и, как следствие, очередной виток войны Восточной компании с вольными грабителями подземелий. Резня в Брумском замке, где неуловимый Последний Мститель альтмеров расправился с герцогом Карвейном, между нами – той еще сволочью. Дознаватели говорят, Мстителя наняла тамошняя альтмерская община. Значит, ей и расплачиваться за пролитую кровь. Собственность конфискуем, самих альтмеров отправим на осушение болот Аргонии или расчистку Морнхолда от пепла. Пускай трудятся на благо государства. 

Ближе к полуночи император вместе с частью свитских покинул застолье, прочие гости остались веселиться. Наместник впал в рассеянную задумчивость, невзирая на все попытки леди Элисиф растормошить его и вынудить хотя бы разок улыбнуться. Наконец, извинившись и сославшись на грядущий трудный день, он тоже удалился. Красотка сорвалась было следом, но Локи уговорил ее вернуться, попросив взять на себя обязанности хозяйки пира. Сиф понимающе закивала и уселась обратно на свое место по правую руку от опустевшего кресла наместника. Нацедила полный кубок меда, залпом опрокинула его и мрачно уставилась на шумные пляски в зале. 

— Стряслось что? – заметила дурное настроение подруги Йордис. 

— Да не… — помотала отяжелевшей головой Сиф. Рядом галдели и хохотали, никто не обращал на нее внимания, и захмелевшая Красотка тоскливо поделилась с Йордис наболевшим: — Никак не возьму в толк, что ж это за человек такой. Мила я ему или нет? Чего он мне голову морочит? Ладно, замуж не зовет, бывает. В конце концов, кто он и кто я. Наместник, ярл, уважаемый господин, с императором запросто беседует, а у меня в роду даже ни одного завалящего тана не было!

— Да ладно тебе, — отмахнулась суровая Мечница. – Развела страдания на пустом месте – мила, не мила. Была б не мила, разве б сидела ты за столом в Имперской башне? Он же перед всеми столичными гостями тебя за руку брал и вел, как свою законную госпожу. Да любого спроси на улице, кто у нас в Солитьюде королева? Скажут – Элисиф Прекрасная, кто ж еще!

— Кто ж еще… — с непонятной интонацией повторила Сиф и протянула руку за вторым кувшином, нарочито громко засмеявшись: — Давай напьемся, Йорди, да так, чтоб всем тошно стало! 

— А давай, — охотно согласилась Мечница. Сиф, конечно, отличная деваха и подружка что надо, но в глубине души Йордис полагала, что смотрелась бы рядом с господином Лаувейссоном ничуть не хуже Сиф. Да, порой он кажется немного странным, ну и что с того? Она бы не стала ходить вокруг да около, а быстренько вынудила бы его сделать предложение. Леди Йордис, госпожа наместница. Звучит-то как, заслушаешься. 

Несколькими этажами и толстыми перекрытиями выше, в покоях на самом верхнем ярусе Имперской башни двое мужчин стояли у распахнутого окна, рассеянно созерцая гавань Солитьюда в жемчужно-серебристом сиянии Массера и Секунды. Небольшая лодка черным призраком выскользнула из-за мыса и, поймав в паруса ветер, быстро побежала по направлению к башне маяка. Трещали поленья в камине, распространяя приятный запах смолистой горной сосны. Тени и отблески метались по полу и старинным гобеленам с изображением подвигов Исграмора на поле брани. Шептались, якобы среди гобеленов сохранились один или два доподлинных, времен самого Воителя, вытканных руками пленных эльфиек, а вместо шерстяных нитей в них вплетены срезанные с голов побежденных волосы. 

Прошмыгнувшая в покои Ноктюрнал старательно прикидывалась пыльным чучелом сороки, украшающей ветвистые оленьи рога на стене. 

— Твоя подруга очень хороша собой. Она такая милая… и непосредственная, — высказал свое авторитетное мнение император. Лофт кивнул:

— Элисиф? Да, она может быть очень полезной. Горожане просто обожают ее... и мне тоже перепадает малость уделенного ей внимания. Сиф любит поболтать, умеет слушать и всегда в курсе происходящего в Солитьюде. Она — моя личная Катария, — он ухмыльнулся собственным мыслям. Леди Сиф подобная ухмылка очень бы не понравилась, но леди Сиф сидела в большом обеденном зале, стремительно и целеустремленно накачиваясь медовухой в компании Йордис и ярла Корира, славного умением пить, не пьянея. 

— Неужели у бедняжки нет ни малейшего шанса стать когда-нибудь леди Лаувейссон? – судя по интонации, Мид откровенно поддразнивал своего собеседника. 

— Всякий раз, когда меня подмывает сказать «да, Сиф, давай поженимся», я иду посмотреть, как она упражняется с топором, — откликнулся Локи. – Созерцая разлетающиеся в щепки мишени, я нахожу множество аргументов в пользу холостой жизни. Успеется. Дурное дело нехитрое. 

— Топор-р, — не удержалась сорока. Потрясла длинным хвостом и нерешительно добавила: — Р-рубить?.. 

— Это еще что такое? – удивился Мид. 

— Извольте видеть, это наша Ноктюрнал, — хмыкнув, представил сороку Лофт. – Удивительно разумное для птицы создание. Верный патриот своей малой суровой родины. 

— Р-родина! – обрадованно заорала Нона. – Скайр-рим! Скайр-рим для нор-рдов! Смер-рть остр-роухим! На костер-р!..

— Кыш, — шуганул птицу Локи. Ноктюрнал перепрыгнула выше и оттуда требовательно выкрикнула:

— Сахар-рок!.. 

— И как широко простираются ее познания? – заинтересовался Мид. – Ну-ка… император!

— Безвр-ременно, — зашелестела крыльями Нона. – Ур-риэль!.. 

— А вот с этого места, пожалуйста, подробнее.

— Ноктюрнал не способна предсказывать будущее, — вступился за любимицу Локи. – Да, она постоянно болтает, но не понимает и четверти того, что говорит. 

— А мне кажется, ее высказывания не лишены определенной мудрости, — не согласился император. – Да, Ноктюрнал? Что думаешь о судьбах Империи?

— Тамр-риэль, — откликнулась сорока. – Др-раконы! Кр-ровь!.. – она щелкнула клювом, четко выговорив: — Даэдр-ра!..

— Новенькое в ее репертуаре, — подозрительно нахмурился наместник. – Нона, где ты этого нахваталась?

— Двор-рец, — коротко и емко заявила Ноктюрнал, и скосилась вопросительно: – Скайр-рим?..

— Скайрим вечен и незыблем, — согласился с птицей Лофт. Мид кивнул каким-то своим мыслям, протянул руку и сгреб Локи за плечо, привлекая ближе. На мгновение уткнулся лицом в темные волосы, глубоко и тяжко вздохнув, как вынырнувший из глубин на поверхность кит. Лофт замер, не препятствуя настойчивым рукам гостя расстегивать позолоченные пряжки на колете черной кожи. Одна, вторая, третья – Локи быстро и ловко извернулся, сбрасывая колет на пол, и застыл, полуприкрыв веки, из-под которых остро поблескивала зеленая искорка. Ладони спустились к талии, вытягивая ремень из зажимов тяжелой кованой пряжки и стягивая вниз штаны с узких бедер. Пробираясь внутрь, к прохладной коже и напрягшемуся достоинству. Локи чуть вздрогнул, когда столичный гость хозяйским движением провел большим пальцем вдоль его члена, слегка надавив на головку. 

— Мы давно не виделись, — непонятно, чего в голосе Мида было больше – сдержанного упрека или сожаления об убегающем прочь времени. Откинув голову назад, Локи пристроил ее на широком плече стоявшего позади императора и чуть подался бедрами вперед. Ладонь, плотно обхватившая его достоинство, сжалась и ритмично задвигалась вверх-вниз, даря острое и болезненное удовольствие. Локи прикусил губу, стараясь дышать глубоко и размеренно, пока Мид ласкал его – недостаточно сильно, на вкус Локи. Мида раздражали откровенные проявления страсти, все эти судорожные вопли-визги, надрывные стоны и назойливые требования «скорее-трахни-меня-быстрее-глубже». Он полагал их насквозь фальшивыми и наигранными, плохо скрывающими истинную суть происходящего: поддельная любовь в обмен на настоящее золото и привилегии при дворе. Но спокойное, идущее откуда-то из самых глубин души согласие и готовность Локи уступать чужим причудам пришлись императору по вкусу. 

Это было нечто общее, вспыхнувшее между ними еще тогда, в военные дни, подле только что отбитой у альтмеров столицы, под треск яростного пламени, пожиравшего изнутри башню Белого Золота – самую прекрасную и древнюю из построек Тамриэля. Нечто, имевшее определенное отношение к услугам, оказанным Лофтом Лаувейссоном правителю Империи и неписанным договорам, заключенным между ними. Разделенное ложе и разделенная на двоих тайна как безмолвное подтверждение клятв и деяний, свершенных во имя Империи. Они вряд ли сумели бы договориться, если б не это – неуловимое, как осенняя дымка, ощущение родства, общности, единства. 

Мид опять не позволил аманту кончить, с силой сжав пальцы у основания члена за считанные мгновения до того, как Локи был готов выплеснуться прямо на подоконник Имперской башни. Не удержавшись, Лофт досадливо скрипнул зубами и различил довольный утробный смешок за спиной. Мид увлек его за собой, опрокидывая на кровать, сдирая съехавшие уже до самых колен штаны и рубашку с узорчатой вышивкой, вытканной своеручно леди Сиф. Навалился сверху, не целуя, но жадно прикусывая кожу на шее и плечах, царапая жестким золотым шитьем на камзоле. С этой его привычкой Локи тоже пришлось свыкнуться: император хотел видеть любовника полностью обнаженным, но сам предпочитал от одежды не избавляться. Лофт никогда не оставался в общей постели до рассвета – как только все заканчивалось, он прощался и уходил, уступая место вышколенной прислуге, давно усвоившей, на что следует закрывать глаза, а чего в жизни императора никогда не было и быть не могло. 

— Она жаждет, — одними губами выговорил Мид на ухо Локи, вдавливая грузным телом в набитый сухими водорослями матрас и шаря ладонью промеж его широко раскинутых ног. – Всякую ночь я различаю ее шепот, напоминающий о долге, — два сложенных воедино пальца ткнулись в выемку между ягодиц Локи. Погрузились, растягивая узкое кольцо плоти и вынуждая сдавленно постанывать через сомкнутые, искусанные губы. 

— Игры начнутся завтра, — с трудом выговорил он, ерзая горящей задницей по скомкавшимся простыням. Терзаемый двумя противоположными стремлениями: поскорее избавиться от раздражающего трения пальцев внутри и добиться того, чтобы оно сделалось сильнее. – Несколько дней – и все закончится. Она оставит нас в покое. 

— Ты никогда не задумывался — что будет, если Игры не состоятся? – Мид уловил желание партнера, заработав кистью быстрее и настойчивее. 

— Не-а, — язык Локи наотрез отказывался слушаться и порождать внятные слова. – Н-но… ничего хорошего я бы не ждал… 

Мид убрал руку, мимоходом звонко шлепнув Локи по бедру и с усилием переваливаясь на спину. Лофт знал, что это означает: теперь он может расстегнуть нижние пуговицы на камзоле императора и слегка приспустить штаны, наконец-то выпустив на свободу стиснутый парадными одеяниями член – вполне таких достойных размеров член не старого еще мужчины, бодрого духом и телом. Мид обычно не настаивал, но Локи сам не возражал против того, чтобы сперва взять крепко торчащую, упругую плоть в рот, старательно облизать ее от основания до набухшей головки и ощутить на языке солоноватый привкус. Медленно, неспешно опуститься сверху, помогая себе рукой и направляя скользкую от влаги головку в нужное отверстие. Вздохнуть полной грудью, ощущая, как чужая плоть втискивается в тебя, заполняя изнутри. Мало какое ощущение в жизни могло сравниться с этим – отдаваясь, утверждать свою власть над тем, кто ошибочно полагает себя твоим повелителем. Устроить бешеную скачку за ускользающими лунами, танцевать на морских волнах, падать и взлетать в поднебесье. Стать на краткое время единым целым… и в миг наивысшего торжества украдкой вспомнить о своем маленьком секрете. 

О том, что в мире живет человек, обладать которым – наслаждение куда более яркое и яростное, чем танец на императорском члене. Императору совершенно не обязательно знать об этом, а потому на время Игрищ этому человеку приказано затаиться и не высовываться. Да, Локи позаботился о том, чтобы этот человек, третий из посвященных в их общую мрачную и грозную тайну, не распускал язык. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. У императора хорошая память, на поверхность могут всплыть давно утонувшие трупы. Зачем рисковать попусту? Нет, нет и еще раз нет. Он будет покладистым и сговорчивым, не станет просить Мида не стискивать так сильно пальцы на его бедрах, чтобы потом от них оставались расплывчатые багрово-синие пятна. Он сделает все, что взбредет на ум императору: изобразит лань, пьющую из ручья, и распускающийся лотос, и игру на флейте без отверстий. Посмеиваясь про себя, ибо воистину владеет миром не тот, кто сидит на троне, издает эдикты и повелевает армиями, но тот, кому ведомо скрытое. Кто знает узкую тропку к жилищу истины, этой неприглядной, ворчливой старухи, обожающей читать наставления. 

— Мы справимся, — заверил императора Локи, прежде чем покинуть опочивальню. Задница у него сладко ныла, ноги слегка подкашивались, но никто из близких знакомцев Лофта не заподозрил бы, чем он увлеченно занимался полночи напролет в императорской спальне. – Справлялись прежде, справимся и в этот год. Клянусь, это будут отличные Игры. Они войдут в историю Тамриэля. Седые деды будут рассказывать внукам, как они побывали на Скайримских игрищах.