Я не помню, какой сегодня день. Не помню месяц и год. Вчера была зима, но сегодня наступила осень. Октябрь или, может быть, ноябрь… Да какая к чертям разница? Я с трудом мог вспомнить, кто я и зачем сегодня проснулся.
Голова гудела, будто после лютой попойки. В зеркальном отражении проглядывалась малознакомая небритая рожа.
Вместо нормальной человеческой жизни память подсовывала нелепые картинки вчерашнего дня. Безумная старуха пыталась меня сожрать. Потом бесконечная дорога, карты, бумажный самолётик с желанием. Димка… Димка нашёлся. Или снова пропал?
– Ты чего вскочил ни свет не заря? – окликнул смутно знакомый женский голос.
– А ты? – я повернулся на голос на голос и увидел её, Ларку. Точно, её звали Лариса, и, кажется, она была моей женой. Страшна…
– Мне на смену. А ты сегодня работаешь?
– Работаю… – ответил неуверенно, скорее спросил, чем утверждал.
Вспоминать отчего-то мучительно больно. Опять завертелись картинки в голове, обрывки, детские каракули, а не память. Я работаю. Работаю взломщиком. Взломщика вызывали? Да-да, именно так я и говорил, приходят на выезд. Нужно позвонить Михалне или Женьке. Или Серёге? Женька наркотой барыжит и при деньгах или всё ещё нищий студент. А Серёга? Серёгу все забыли. Будто и не было его никогда. А его мать, мёртвая мать, вчера пыталась отгрызть мне ногу.
Нет, это бред. Ебучий, собачий, блядский бред! Я просто ужрался и видел реалистичный, но дурацкий сон. Ничего не было. Не было ничего! Не. Было.
Я задрал штанину. Повязка. Грязная марлевая повязка, пропитанная кровью. Содрал её вместе с запёкшийся коркой, не чувствуя боли. Рана закровоточила. Рана в форме отпечатка зубов. Не собачьих. Человечьих.
Опустил штанину, чтобы не видеть этого подтверждения моим бредням.
Ларка крутилась перед зеркалом. Красила губы отвратительно-малиновой помадой.
– Где Димка? – спросил я.
Она чуть в глаз себе этой помадой не ткнула. Обернулась.
– Ты ебанутый? – спросила она, и в голосе я даже услышал сочувствие.
Да, я ебанутый. Со вчерашнего дня уж точно.
– Лар, со мной что-то…
– Димка пропал! – взвизгнула она, швырнула помаду в косметичку.
Я заварил себе кофе. Услышал, как громко хлопнула входная дверь, и мне стало не по себе. За окном пасмурно и в квартире полумрак. Лампочка горела только на кухне, жёлтая электрическая лампочка, она будто вовсе не давала света, только мерцала зачем-то и, кажется, трещала. Пронзительно так, как комар надо ухом.
И мне вдруг стало так страшно, будто мне лет пять, а родителей нет дома, и я совсем один и в темноте… Жуткий и совершенно иррациональный страх.
В комнате что-то грохнуло. Послышались тихие шаги, но по мозгам эти шаги били как топот копыт. Я замер, даже дышать не мог. Холодный пот полился по спине, в глазах начало темнеть, будто схватил сердечный приступ.
Что там?!..
Я закрыл глаза, постарался сделать глубокий вдох, унять дрожь. Глотнул подостывший кофе залпом. Почувствовал, как что-то бухнулось в желудок. Что-то холодное и склизкое, будто жабу проглотил.
Я – взрослый мужик под сорокет лет сижу на кухне и трясусь, как ссыкуха малолетняя. Да ну нахуй!
Поставил кружку на стол, звякнула ложечка. Специально так сделал, чтобы шумом всех монстров распугать. Это не я должен бояться! Пусть они от страха трепещут!
Резко встал со стула и уверенным шагом направился в комнату. Только внутри продолжал дрожать.
Щёлкнул выключателем. С дивана спрыгнул кот. Ну, точно! Кот! Это он тут топал и меня вгонял в ужас. Вот же, гадёныш мохнатый! Сам же принёс и сам испугался.
– Фурфур, не безобразничай, – нарочито громко сказал я.
Кот обошёл меня по дуге, выгнул спину и зашипел. Не признал, что ли?
А потом он вдруг прыгнул. Правда, не на меня, а на штору. Залез до самого карниза, что-то там затрещало, и Фурфур вместе с карнизом и шторой свалились на пол.
В комнату пролился дневной свет. И сразу как-то спокойнее стало, я даже вдохнуть смог полной грудью. И дождь там, кажется прекратился, и солнце выглянуло.
А где-то в дальнем углу что-то зашипело. Я обернулся, ожидая увидеть взбесившегося кота, но его там не было. Кот запутался в шторе и всё ещё продолжал там трепыхаться, как рыбка, угодившая в сети.
А кто тогда шипел? Что шипело?..
Я выпутал Фурфура из шторы, а он вместо благодарности тяпнул меня за руку. Больно, до крови. А потом вывернулся из рук и скрылся под диваном.
И что бы это значило?
Ай, в задницу вашу метафизику. Не хочу я понимать этого, не хочу вспоминать, хочу обратно мою спокойную, скучную, размеренную жизнь!
Позвонил Женьке, чтобы тот заехал за мной и отвёз на работу.
– А ты один, что ли, не можешь добраться? – удивился студент.
– На чём? У меня ж машины нет.
– А у меня есть, что ли? – возмутился Женька.
Я не нашёл, что ему ответить и просто отключился. Значит, машины у него нет, и, наверное, наркотой он тут не барыжит, а то была… какая-то другая версия бытия. Или это только в моей голове? Не понимаю. Не помню.
Я не стал вешать шторы. Хрен его разберёт, в какую версию меня занесёт к вечеру. Если в эту же самую, Ларка, конечно, орать будет, но, мало ли, может окажется, что никакие шторы и не падали да и кота у меня нет. Или никакой Ларки тут и в помине не будет. Пропал же Серёга так, что никто его, кроме меня не помнит. Может, и Ларка исчезнет. Или исчезну я сам. Короче, нет никакого смысла сейчас корячиться и вешать эти чёртовы шторы.
Я даже из комнаты вышел, чтобы проверить, как быстро реальность изменится. Мне отчего-то казалось, что теперь она будет меняться постоянно.
Я зашёл в комнату Димки. Его телефон лежал на столе. Телефон, на который звонил я сам из другой реальности. Включил мобильник. На моё счастье гаджет оказался незапароленым. Я просмотрел уведомления, не увидел ничего интересного, зато нашёл мессенджер с переписками.
Надо бы, конечно, мобильник следачке отнести, пусть ищет там круг общения и всё такое. Но для начала решил сам полазить в нём.
Почти все переписки оказались удалены. Точнее, не так, удалены были отдельные сообщения, из-за чего смысл диалога ускользал. И только одна переписка годичной давности с некой Верой осталась наполовину нетронутой. И я прочёл её целиком.
Вера: Не веришь – сам попробуй. Из Усть-Слоногорска нет дорог.
Дима: Да есть тут дороги. Плохие только.
Вера: Всеобщая мать не выпустит, если ты пил её молоко.
Дима: А я не пил.
Вера: Ты врёшь.
Дима: Тебе-то откуда знать?
Вера: Ты мёртвый, а я почти живая.
Дима: Бред.
Вера: Не веришь? Сам дурак.
Дима: Всё равно пойду туда. Пойду и найду. Пусть дорогу показывает. И ничего я не пил.
Вера: Там Кела.
Переписка на этом обрывается. Это самый полный и осмысленный фрагмент из всех сообщений. Остальное – уточнение домашнего задания, всякие «го гулять» и тому подобное. Самой странной мне показалась переписка с этой Верой. Надо будет Ларке показать, может, она знает, что это за Вера такая.
Я положил мобильник обратно на стол, а сам быстро собрался и поехал в контору. Михална хоть и не вызывала, но мне требовалось отвлечься, заняться каким-нибудь делом, чтобы весь этот бред из головы выветрился. А переписку следачке покажу. Пусть сама эту Веру разыскивает и выясняет, куда Димка собирался сбежать.
До конторы я шёл пешком. Дождь недавно закончился, и город отчего-то пах лесом и грибами. Небо отражалось в лужах, и я ступал будто по облакам. И будто бы не поздняя осень с её грязью и промозглостью, безликим серым небом над унылым городом, а ранняя весна. Я ощутил странный душевный подъём. Солнце медленно ползло к зениту по васильковому небу, разгоняя облака. И я их тоже гнал прочь, наступая на отражения в лужах – облака разбегались рябью и истаивали. Интересный эффект.
Я добрался до дома, где располагалась контора Михалны, вошёл в подъезд, и меня едва не сбила девчонка лет семи, выбежавшая из квартиры-офиса. Она не захлопнула дверь, а чуть прикрыла. Лицом бледная, с перепуганными глазищами, она пронеслась так быстро, словно за ней гнались. Михална, конечно, страшная женщина, но ребёнка-то зачем пугать.
– Я тебе говорила, не смей! – из-за полуприкрытой двери слышался её надрывный бас.
– Лизонька, да устал я, устал! – блеял в ответ её супруг. – Ну, невкусно мне. А тут такая чистенькая, сладенькая…
– Заткнись и не смей! Есть крысы, кошки, собаки, но человеческих не смей трогать! Понял меня, падла?
– Лиз, ну, я уже год терплю. Ну, невозможно же так, на крысах! Разлагаюсь!
– Мозги у тебя разлагаются! Хочешь, как в прошлый раз?
Он что-то мямлил в ответ, но тут я услышал, как шаги приближаются к двери, и спустился немного по ступенькам. В следующую минуту дверь распахнулась и на пороге возникла Михална.
– Ты чего припёрся? – поздоровалась она.
– Так… на работу.
– А позвонить тямы не хватило? Почему на звонки не отвечаешь? Пил, что ли?
– Никак нет, Лизавета Михална. Я… вот… вызова есть?
– Есть, есть, иди сюда,
После услышанного разговора мне совсем не хотелось входить в квартиру. Выскочившая девчонка, крысы, кошки… Что там вообще происходит? Он жрёт их, что ли? Вспомнив, как старуха мне в ногу вцепилась, я этому даже не удивился. Но в квартиру всё-таки вошёл. Всё же я не семилетняя девочка, меня так просто не сожрёшь.
Муж Лизаветы сидел, понурив голову, за дальним столом и привычно шкрябал что-то железяками. Он даже взгляда на меня не поднял.
– Ну, чего ты встал в дверях? Сюда дуй, – позвала Михална из-за стола.
Убедившись, что здесь не жрут живьём ни кошек, ни детей (по крайней мере, пока), я приблизился к Лизавете. Она вытащила из ящика бумажку с адресом и протянула мне.
«Пер. Гранитный, д. 14 кв. 83»
– Так я ж был уже на этом адресе!
Мне хотелось скомкать злополучный адрес и швырнуть ей в морду. С этого адреса всё и началось. С этого клятого Гранитного переулка! Если бы не он, всё было бы нормально.
– Не поеду, – решительно заявил я.
– Саня, ты дебил? – спросила начальница. – Нахрена вообще тогда на работу припёрся?
– Я там был уже. Там никто не живёт.
– Наркоман, что ли?
– Не знаю, наркоманы там или кто, но на этот адрес не поеду.
– Да ты сраный наркоман! – взревела старуха. – Сказано тебе, езжай на адрес, значит, задницу в руки и поехал. Будет он мне тут ещё выёбываться.
Впервые я заметил, что когда Михална выходит из себя, глаза у неё не просто кровью наливается, они начинают как-то странно поблёскивать. Будто внутри зрачков полыхает пламя. И глаза у неё красными такими становятся. Прям светятся. А изо рта слюна пенистая брызжет. Того и гляди вцепится в горло.
Да она же бешеная!
Михалну никто не любил и многие откровенно побаивались этой хамоватой старухи, но я испытал просто невозможный страх. Она из тех, кто охотится на людей, пьёт их кровь, впивается зубами в мясо, разрывает когтями брюшину и поглощает кишки, как толстые макаронины. Вот кто такая Михална!
Я начал пятиться к выходу, уткнулся задницей в дверь. Кое-как открыл, выскочил прочь из этой чёртовой квартиры и побежал. Бежал так, словно за мной все кошмары вселенной гнались. Пересёк улицу, услышал звон трамвая, который меня едва не переехал, но успел вовремя затормозить. Или же я быстро перепрыгнул рельсы перед самым его носом?
Двери трамвая открылись, я тут же вскочил на подножку, сел на первое попавшееся место и, наконец, выдохнул. Кошмар остался позади.
Трамвай был абсолютно пуст. За стеклом проплывала Виноградная улица. Мне было хорошо и уютно в замкнутом и пустом пространстве городского транспорта. И я даже не сразу вспомнил, что на улице Виноградной нет трамвайных рельсов.