10. Карцер

Мои размышления были прерваны возращением Зизимор. Про Мизантропова можно уже и не упоминать.

- Что вы так мало ели, 639? – спросил меня Зизимор.

- Ваши частые визиты ко мне полностью отбивают всякое желание есть, - все же не удержался и съязвил я.- Ваше лицо со вчерашнего дня вызывает во мне одни отрицательные эмоции.

- Утренняя прогулка поможет вам нагулять аппетит. Идемте, 639, - Зизимор решил пропустить мою колкость мимо ушей.

Я переоделся в легкие туфли для прогулок, - почти картонные, - и мы вышли из палаты. По пути в парк Зизимор сказал мне, что это последний раз, когда он провожает меня. Дальше Мизантропов только будет открывать мне дверь из палаты, и я должен буду самостоятельно опускаться на лифте и выходить в парк.

- Вы мне начали доверять, доктор? – спросил я, когда мы уже спускались в лифте.

- Я думаю, что теперь-то вы точно усвоили урок, 639, - Зизимор снял очки.

Я почему-то подумал, что на том месте, где должны быть глаза, у него окажутся мертвые черные крестики, но нет, он лишь моргал, как слепой крот, протирая стеклышки очков платочком, вынутым им из бокового кармана. Затем, не глядя на меня, без всяких яких он прямым текстом спокойно добавил. – Если вам дорога ваша жизнь, разумеется.

Я  не нашел, что ответить на эти откровенные слова. Тогда я объяснил себе, что все это делается только для того, чтобы сохранить железный порядок в клинике, который был просто необходим, если учитывать, что творилось за стенами клиники.

- Когда Колыхаев освободиться? – спросил я.

- Возможно, через несколько дней, 639, - мягко ответил Зизимор. По тону его голоса я понял, что ему понравилось мое смирение и он по-своему решил пойти мне на встречу. – Вы, помнится, хотели его спросить о чем-то важном? Вы не стесняйтесь, спрашивайте. Всегда лучше говорить только правду. Так вы не будете путать нас и сами не запутаетесь в своих заключениях, которые в вашем положении зачастую оказываются ложными. Помните,  у вас полная амнезия и сейчас больше работает ваше подсознание и чувства.

Я немного поколебался. Как раз таки мое подсознание просто вопило о том, чтобы я вел себя более аккуратно и не доверял всем врачам клиники. Всем до единого. И, тем более, ни в коем случае не высказывал им всех своих соображений. Я сам понимал, что пока это были совершенно беспочвенные подозрения, но ничего с собой поделать не мог. Надо с этим поосторожней, одернул я себя, так недолго и до мании преследования дойти.

- Вы и детей бьете дубинками, если они отказываются сидеть за компьютером? – быстро спросил я.

Зизимор удивленно посмотрел на меня, но не так удивленно, как, если бы он был поражен самим вопросом, а так удивленно, словно ожидал услышать от меня нечто совершенно другое.

- Что вы, 639? – испуганно воскликнул доктор. – Вы, я погляжу, по-прежнему полагаете, что попали в руки каких-то сумасшедших. Как вам такая мысль в голову могла прийти! Конечно, нет. С детьми все обстоит намного легче. Ребенок, к счастью, еще не напичкан всеми теми предрассудками, так свойственным взрослым, которые последние не забывают даже при полной амнезии. Они более легко все воспринимают и более адекватно воспринимают наше лечение, принимая его, действительно за лечение, приносящее одну только пользу их организму, тем более что им нравится это занятие. Когда как вы, к примеру, думаете, что мы здесь ставим какие-нибудь опыты над людьми. Если же кто-нибудь из детей капризничает, то мы наоборот, не даем ему включать компьютер или уж совсем страшное наказание – лишаем его обеда. Для постоянно набирающего силу детского организма, поверьте, очень суровое испытание. Этого вполне достаточно, чтобы ребенок или подросток одумался и снова пришел в норму.

Зизимор поджал губы, но вместе с тем довольно внимательно посмотрел на меня, но я сделал каменное лицо и не выдал своих чувств. Этот очкарик почти в точности умудрился прочитать мои мысли. В моей голове назревала имела такая идея и Зизимор своими словами просто оформил ее. Больше я ни о чем не решился его спрашивать. С меня хватило вчерашнего урока, чтобы десять раз подумать, прежде чем что-либо спрашивать.

Вскоре мы вышли из здания клиники. Как и в прошлый раз, Зизимор напомнил мне, как я должен вести себя и, пожелав мне приятной прогулки, куда-то ушел, а Мизантропов остался на крыльце. Я сошел со ступенек и пошел по парку. Сначала я шел по главной кленовой аллее, а потом свернул на одну из многочисленных асфальтовых дорожек, отходящих от аллеи каждые несколько метров в обоих направлениях от нее.

Надо было хотя бы запомнить место, в которое меня протащил тогда 212. Я припомнил, что мы с 212-ым проходили фигурную изгородь и кустарники боярышника, а когда мы с девушкой шли обратно, то миновали несколько небольших рощиц и озеро. Я осмотрелся вокруг. Фигурных изгородей было, хоть отбавляй, то же самое можно было сказать и про рощи, которые росли почти что на каждом шагу, и вместе с тем ни одного кустарника боярышника, но в метрах ста от себя я увидел блестевшее сквозь деревья озеро. Так как больше никаких альтернатив не наблюдалось, я направился к озеру.

Прогулка по парку хорошо повлияла меня и, что самое важное, мои мозги хоть немного проветрились, если можно было так выразиться. В парке абсолютно не было ветра. Сам воздух был не холодный, но и в меру теплый и при этом он был совершенно неподвижен, что поначалу было  как-то неприятно, но я быстро привык. Иногда, как и в прошлую прогулку, кто-то из пациентов хватал меня за рукав и что-то спрашивал на незнакомом языке. Я только пожимал плечами и шел дальше, пока вдруг снова не услышал русскую речь. Я остановился, чтобы вглядеться в говорившего человека. Он стоял в одиночестве. Нижняя часть его изможденного, заостренного лица до самых скул сплошь заросла густой щетиной, которую при желании уже можно было называть козлиной бородой. Его странные ненормально блестевшие и одновременно мутные, слезливые, больные глаза покраснели так, что своим цветом и выражением они больше всего напоминали глаза кролика. Он смотрел на меня с непонятной надеждой, словно увидал во мне Спасителя. Русые длинные волосы его были взлохмачены и, похоже, что расческа не прикасалась к ним столько же, сколько и бритва к его подбородку. На вид ему было лет тридцать пять. На его груди я увидел жетончик с номером «861». Отрывистым хриплым голосом он спросил меня:

- Играешь в «Хаос Вселенной»?

- Нет, - его лицо как-то осунулось, и я понял, что сильно разочаровал его. - Но я хотел бы поговорить с тобой. Здорово встретить человека, который разговаривает на родном для тебя языке. Ты давно здесь?

Меня так сильно интересовали ответы на мои вопросы, что я, воровато оглянувшись и увидев, что поблизости никого из медперсонала не наблюдалось, решил на время позабыть об инструкциях доктора. Для верности я взял человека за руку и вместе с ним сошел с дорожки так, что теперь нас немного прикрывали тонкие деревца, росшие сразу по пять-шесть вместе и напоминавшие этим гигантские опята.

- Я? – человек замялся, словно находился в прострации, и произнес каким-то потерянным тоном. – Год или два. Я не помню. Зачем?

Я с каким-то холодом внутри вспомнил свою беседу с Колыхаевым и ответы Зизимора на мои вопросы и получше вгляделся в своего собеседника. Его лицо было страшно бледно, а кожа выглядела дряхлой и вялой, как у старика. Казалось, в некоторых местах бледность проступает  сквозь густую щетину. Глаза его подслеповато щурились, словно не привыкли к свету или плохо видели. По белкам его глаз проступали маленькие красные жилки, которые появляются, если человек подолгу не спит. Сами глаза блестели от скопившейся в них от раздражения нездоровой жидкости. Но, не смотря на весь свой забитый и неухоженный вид, фигура его была довольно упитанной и по форме, своей нездоровой пухлостью и широким тазом, больше всего напоминала женскую. Он был похож на чучело, набитое соломой, которое в известных местах перевязали веревками для придания ему человеческих форм, а в остальных местах оно само по себе раздулось.

- А в какие игры ты играешь? – вдруг сиплой вороной прокаркал он на меня, пока я его разглядывал.

- Слушай, парень, - я смутно стал подозревать, что с ним что-то не то, что он не совсем здоров. - Ты что-нибудь помнишь до того, как попал сюда или что с тобой случилось?

- Что со мной случилось? – он, насколько это было возможно, тупо посмотрел сквозь меня своими мутными кроличьими красными глазками, словно пытался что-то с усилием сообразить. – Со мной ничего не случилось. Так ты играешь в стрелялки, стратегии? – его глаза медленно сфокусировались на мне. - Хочешь, мы поиграем вместе по сети?

Он начинал производить на меня впечатление умственноотсталого дауна.

- А тебе говорили, куда тебя отправят из клиники? Чем ты будешь заниматься?

- Из клиники? – парень заморгал. – Я не хочу, но врачи говорят, что так надо. Мне нужно будет сражаться с автоматом в руках, как в одном шутере. «Стрелки» называется. Мне... это… говорили. Играл в «Стрелки»? Давай, попробуем вместе.

Да что же здесь происходить? Страшная догадка осенила меня. А что, если большинство пациентов здесь такие же безвольные дебилы, как этот. Я быстро огляделся вокруг и снова сосредоточил внимание на своем невменяемом собеседнике.

- Парень, ты хоть что-нибудь помнишь? Имя свое? – я все еще не терял надежды добиться от него какого-нибудь вразумительного ответа и в запале  взял его за плечи, намереваясь как следует потрясти при необходимости. - Как ты жил до того, как попал сюда? Пойми, это важно для меня. Я здесь недавно и хочу во всем разобраться.

- Имя? – его взгляд застыл на уровне моего лица. – Я помню свое имя. Меня зовут 861. – затем его взгляд переменился на какой-то болезненный, жалкий и он быстро-быстро и крайне испуганно и сбивчиво залепетал. – Зачем ты спрашиваешь? Ты здесь недавно? Это… это… спрашивать, нельзя спрашивать. Доктор, он… Я не хочу, чтоб меня наказали. Я тогда не смогу играть. Страшно, – он медленно и как-то беспомощно повертел своей головой по сторонам, словно кого-то искал, и некоторое время совсем по-рыбьи раскрывал рот. Вдруг он неожиданно и громко закричал. – Патруль! Здесь сумасшедший! Санитары, быстрей! идите сюда!

- Ты что творишь?! Мы же с тобой на одном языке говорим! – я затряс его за плечи.

- На одном? – он опять уставился на меня тупым взглядом и перестал кричать. – Так ты играешь в «Хаос Вселенной»?

- Да, я играю в «Хаос Вселенной», только замолчи, ради бога!

861 отшатнулся назад и с расширившимися от непонятного ужаса глазами смотрел на меня.

- Ты… кто? – и он снова закричал во все горло. – Патруль сюда.

Я уже хотел просто повалить его на землю и ладонью заткнуть ему рот, но не успел этого сделать. Рядом со мной вдруг очутились двое санитаров с красными повязками на левых рукавах и ловко, не успел я и глазом моргнуть, подхватили меня за подмышки.

- Заберите его, он, он, - 861 чуть ли не всхлипывал от полученных потрясений. У него тряслась голова и руки. – Он – сумасшедший. Он хотел меня убить, уб-и-и-ить!

- Вы, что, ребята, - я попытался дернуться, но это было все равно, что пытаться вырваться из объятий двух литых титанов. Мои руки скрутило, словно они попали в жернова. – Все в порядке. Я просто говорил, в какую игру я играю, а он расстроился, что терпеть ее не может. Искал свою игру… Вы куда меня тащите?

Санитары тащили меня обратно к зданию клиники. Мимо мелькали испуганные, смотревшие на меня бледные лица пациентов и мне показалось, что каждый из них ни чем не лучше идиота 861-го. У всех лиц, уставившихся на меня, был одинаково застывший бессмысленный взгляд, а из-за рта чуть ли не шла слюна. Я представил, что, как только санитары протаскивают меня мимо пациентов, и я скрываюсь из их поля зрения, испуг (такой же, как испуг примитивного моллюска, рядом с которым вдруг легонько колыхнулась волна и он рефлекторно замер, застыв на месте, но вот колебание прошло, и он снова продолжил свой путь, тут же позабыв о самом колебании, потому что его строение слишком примитивно, чтобы он мог делать какие-либо осмысленные мгновенные выводы) на лицах пациентов сменяется полным равнодушием к происходящему, и они снова принимаются спрашивать друг у друга, в какие они игры играют. Эта кошмарная картина мгновенно возникла в моей голове, и, поняв, что я, возможно, чуть ли не единственный из всех пациентов, еще способных здраво размышлять, я  закричал от охватившего меня ужаса. Мимоходом я увидел, что где-то половина здания скрывается за куполом. Другая половина поднимается выше его. Шторы на окнах! Они скрывают то, что там за куполом! Но вот только что? Поле ли? Когда санитары затащили меня на ступеньки перед входом, я увидел ухмыляющуюся рожу Мизантропова. Одной рукой он взял меня за подбородок:

- Все не можешь успокоиться, 639? Ничего, мы тебе сейчас быстро вправим мозги, - зло заржал он.

Санитары затащили меня в холл, но почти сразу свернули направо. Один из них нажал на что-то в стене и она частично расступилась. Санитары повели меня в появившийся проход. Навстречу попался человек, одетый в синюю форму, наподобие полицейской, поверх которой был одет черный бронник. С плеча свисал автомат, а сзади болталась круглая каска цвета мокрого песка. В руке он держал пластиковый белый стаканчик с каким-то напитком. Я почему-то подумал, что с кофе.

- Что, делов натворил, Фобос? – с некоторым равнодушием, скучным голосом спросил он у одного из тащивших меня санитаров, кивнув на меня.

- Ага, Сильвер, - довольным тоном ответил Фобос. Мы остановились, чтобы он мог закончить фразу. – Молодой еще глупый. Прикинь, его уже и голодом неделю морили, а все угомониться не может, детеныш. Это тот самый 639, что сбежать пытался и Мизантропу по башке въехал. А теперь нашим лучшим пациентам жить мешает, долбоеб упрямый!

Последнюю фразу Фобос произнес с каким-то ожесточением и так крутанул мне руку, что я заскулил от боли, изворачиваясь, как только позволяло мне мое положение.

- То-то же, сука! – прорычал Фобос со звериным остервенением.

- Так вы его сейчас того? – Сильвер показал на меня глазами и прихлопнул кулаком по раскрытой ладони.

- Ну да, - кивнул головой Фобос. – Только Зизимору доложим о том, что его гаденыш все еще брыкается. Как даст добро, так сразу и приступим. Небось, лично присутствовать захочет. Надо еще не забыть Мизантропа позвать. Вот обрадовался, поди!

- Ну, давайте, - Сильвер отпил из стаканчика. - Только смотрите не перестарайтесь, а то придется потом в операционную тащить.

- А это уже от крепости его черепухи и прочих костей зависит, а также от чувствительности порога боли, как говорит Колыхаев. Что, 639, не подведешь меня и Мизантропа? Дашь нам еще полицезреть твою тупую морду? – Фобос еще раз крутанул мне руку. Теперь уже так сильно, что я завыл, как побитая собака и чуть не потерял сознание от боли. – Ну не ной, не ной. Все еще впереди. Давай, Сильвер, пошли мы.

Сильвер махнул рукой и, поправив автомат, пошел своей дорогой, а меня потащили дальше по коридору. Рука, выкрученная Фобосом, сильно болела, и я старался успевать перебирать ногами и больше опираться на них, чтобы не висеть на больной руке. Перед моими глазами мелькала серая в черных крапинках плитка, какой был выложен пол коридора и грязные полоски цемента между ними. Одна за другой, одна за другой.

Мы сделали еще несколько поворотов и остановились. Над моей головой лязгнул железный засов, открылась тяжелая дверь и меня швырнули в какое-то помещение головой вперед. Я упал на холодный пол, прямо на ноющую в предплечье руку и вскрикнул от боли. Через некоторое время опомнившись, я не без труда поднялся.

Я находился в какой-то камере с голыми железными ядовито-зелеными стенами с белым верхом и железной шконкой, застеленной тонким бледно-синим покрывалом с парой черных полос. Одним краем шконка была вделана в стену. Потирая избитую руку, я сел на койку, соображая, что со мной сейчас будут делать. Холод, исходящий от металла, чувствовался  сквозь уложенное покрывало. Подушки и одеяла не было совсем.