***
Мать сидит за круглым столом кухни. Я притащился попить сока. Уже глубокая ночь, но сна ни в одном глазу. Вокруг раскиданы скетчи, зарисовки, таблицы с цифрами и прочее «чертово дерьмо», и, конечно, чашка кофе. Кофе - отдельный разговор. Отец тоже кофеман, но пьет его только на работе, говорит, что помогает сконцентрироваться. После развода мать переняла привычку, но ее, по-моему, это больше раздражало и вгоняло в депрессию, чем хоть как-то помогало. Она пила крепкий двойной эспрессо, который делала в капсульной кофемашине, с этими дебильными фильтрами, которые хрен где достанешь. Меня эти кофемолки жутко бесили, трещали как на стройке, напоминали о нем. Работает кофемолка – отец дома. Сейчас наоборот, его нет. Резонирует с действительностью, но давно вошло в привычку.
Мать хмурится. Поправляет очки. Кусает ластик на карандаше. Сгрызла почти до основания. Вздыхает. Ее лицо подсвечено холодным светом монитора ноутбука.
Я вытаскиваю пакет сока из холодильника. Опускаюсь рядом на стул, он поскрипывает.
- Надо купить новые, - замечает мама, переводя на меня взгляд.
- Я постараюсь починить.
- Ой, - отмахивается. - Я все равно хотела обновить, - она заразительно зевает, закрывая рот рукой. Протирает ладонями глаза. Надевает очки. – Как меня все это достало. Ты себе не представляешь. Голова вообще не соображает.
Становлюсь за ней и заглядываю в монитор.
- А что нужно сделать?
- О, - находчиво замечает она. - Может ты мне поможешь. Надо придумать персонажей для детской косметики. Шампунь, пена для ванн, жидкое мыло, - перечисляет мать. - Отдельно для мальчиков и девочек. Я тут накидала.
Она тянется за скетчбуком и передает мне посмотреть.
- Мальчикам: дракончики, мишки, собачки, девочкам: единороги, кошечки, зайчики.
На меня уставились милые зверушки с большими улыбками как у диснеевских героев.
- Что скажешь? - мать поворачивается в мою сторону и смотрит сверху вниз.
- Мило, - замечаю я. - Только, - сомневаюсь, не знаю стоит ли продолжать.
- Что? - спрашивает она.
- Тебе не кажется, что это очевидно? Ну мальчики - драконы и мишки, а девочки - котятки и единороги. Может быть каких-нибудь нейтральных героев?
Мать задумывается. Снова кусает карандаш, все так же хмурится.
На вопрос, который засел в моей голове меня сподвиг Ури. Он прислал мне селфи с Широй, где они сидят в “Ароме” и пьют кофе со льдом. “Когда домой ахуй (араб. брат)?” спросил он и отправил целую кучу факов.
- Мам.
- М? – мычит она, не отрывая взгляд от экрана ноутбука.
- Слушай, - вдруг чувствую себя как в тот раз, когда у нас с ней выдался разговор тет-а-тет.
Я смотрю на пепельницу. Несмотря на настежь открытое окно и то, что она все равно дымит в сторону улицы, кухня пропахла никотином.
- Тут подумал, что может быть мне стоит найти работу? - с каждым оброненным словом я теряю уверенность.
Она переводит взгляд на меня и вопросительно смотрит. Настолько вопросительно, что мне неловко. Отвожу глаза. Делаю несколько быстрых глотков напитка.
- С чего бы вдруг? - бурчит мать.
- Ты же не справляешься, - на свою голову говорю и мигом жалею. Больное место не только для моей матери, но походу для всех людей в мире, особенно тех, кто действительно не справляется. - А потом бы я собрал деньги на билет…
- Наливай в стакан, господи, - злится она, как раз в тот момент, когда сок из пакета чуточку проливается мне на футболку.
Мама проводит рукой по волосам и шумно вздыхает:
- Иди спать. И закинь футболку в машинку, я постираю.
Встаю и подхожу к свету. Смотрю на желтые пятна. Снимаю. По телу пробегает рябь мурашек. Окно открыто. Мама снова закуривает. Подносит зажигалку к сигарете. Затягивается и размахивает ладонью выпущенный дым. Он осторожными клубами поднимается к свету. Теряется из виду.
- Ну серьезно. Хоть на полставки. Авив может дома остаться, он уже самостоятельный. Я же тебе помочь хочу.
- Давай я тебе объясню, - мать пододвигается телом к столу. Кладет локти на разрисованные бумаги. Стряхивает пепел с кончика сигареты и продолжает говорить, смотря на меня поверх очков. – Все, что сейчас нужно, это уделить максимум внимания учебе. Задуматься о поступлении в ВУЗ и выбрать профессию по душе. Ты отлично рисуешь, у тебя такие возможности! У меня нет никакого желания отдавать тебя в армию – раз. И два, ты до сих пор не определился, на кого хочешь пойти учиться. Мозги за деньги не купишь. У тебя есть максимальное количество времени, чтобы выбрать, но ты витаешь в облаках. - еще строже чеканит она и смотрит на меня таким взглядом, от которого добра не жди. - Три года. Где постоянные боевые действия. Ты сам понимаешь, что хочешь?
- Я бы в армию пошел, - тихо отвечаю я, чувствуя, как щеки наполняются огнем. - А если меня призовут здесь?
- Здесь не призовут, - строго отвечает мать. - Ты поступишь и у тебя будет отсрочка.
- И что? Ну закончится отсрочка.
- Ма-а-арк, - протягивает мать. - Ты думаешь я не понимаю? - раздраженно говорит она. - С отцом ты жить не будешь - это раз, два, ты не вернешься в Израиль.
Тишина. Мать некоторое время буравит меня взглядом. Потом снова углубляется в изучение бумажек и документов. Хмурится как чернослив и грузно сопит.
- Как по-твоему я должен определиться, если мы только переехали.
- Не надо пенять на переезд, - обороняется кормилица. - Вот не надо.
Армия – камень преткновения. Я не из тех, кто боится туда идти. Это, походу, единственный шанс свалить как можно дальше от семьи. Не хватает воздуха. Мне всегда не хватает воздуха.
Легко сказать – выбери профессию. Отец учился на юриста, в итоге и дня им не проработал. Зато занялся бизнесом. Совершенная скукота, но прибыльная. Купил там, продал тут. Мать «отсидела» пять лет в академии и где-то в середине учебы родила меня. В принципе тоже не работала. Тогда какой в этом смысл? Если знания, полученные таким кропотливым путем, в итоге оказались бесполезными? Или сейчас все измеряется занавеской с котиками? Если да, то конечно, похвальная работа!
С отцом они познакомились после перестройки в девяносто третьем году. Она рассказывала иногда, как желала найти мужа-иностранца. Этим буквально жила, вдохновленная олимпиадой восьмидесятых. Ей тогда было десять, и мама выбивалась на фоне остальных детей стопроцентным неверием советской власти. Думаю, что она преувеличивает. Не уверен, что в своем подростковом возрасте мать рассуждала о политике. Но тем не менее ей хотелось вырваться как можно дальше за пределы «скучной хрущевки». Так же, как и мне сейчас. Поэтому найти мужа-иностранца – заветная мечта юного максималиста. Отец подвернулся случайно. А там, как водится, бурный роман, ветер в голове и брак по залету. Она говорит, что очень его любила. Воспитанный красавец со словацкими корнями из “достойной” еврейской семьи.
- Ясно, - сдаюсь я. - Спокойной ночи, - запихиваю обратно сок, хлопаю дверцей старого холодильника.
На мгновение задерживаюсь и едва различимо произношу:
- Не думаю, что тебе удастся меня удержать, когда мне исполнится восемнадцать.
Мне кажется, что мать это услышала.
Мать привыкла жить хорошо. Разбогател отец, как и все в то время. СССР распался, а он нашел способ попировать на костях. Но вместо заграничной жизни на другом континенте была выбран Израиль. Как перевалочный пункт, чтобы двинуться дальше. Попрощаться с прошлым и вырастить из меня настоящего американца или канадца. Этому не суждено было случиться. Отец сдался, ушел в другую семью, а наша жизнь продолжается. В том смысле, что мы только скатываемся и скатываемся, влезаем в долги и так по наклонной вниз, до какого-то упора. Куда дальше? И странно что я и даже Авив это понимаем, а вот мать нет. Она что, до сих пор ждет, что однажды все будет как прежде?
Как прежде? Я стою перед кроватью, окидываю ее взглядом. Меня передергивает. Только бы не как прежде.
Лег. Смотрю в потолок. Еще одна привычка. Когда не спится почти всегда смотрю в потолок, а он вроде отвечает мне взаимностью, успокаивает пустотой. Сон не идет. Мысли монотонно тянутся и напрягают неспокойную голову. Мечты о каком-то таинственном будущем, где все круто и безмятежно. Они обычно представляются кадрами из знакомых фильмов, что-то дорисовывается само собой. Там есть все что нужно, для хорошей такой романтичной комедии. В этом будущем нет, и не может быть проблем.
Мы живем в большом доме американского типа. У меня потрясающе красивая жена. У нас несколько детей, три или даже пять. А она как зеркальное отражение всего материнства в мире беременна, обязательно беременна. И с лицом таким заботливым-заботливым. Авив в колледже, хотя, я думаю, что к тому времени он тоже должен обзавестись своей семьей. Мама на веранде вяжет внукам, ну или занимается рукоделием. Что она там делала ? Сидела за гончарным кругом и периодически лепила тарелки и вазы. А отец. Отца в этом будущем нет. Ему места не нашлось. Но что нам остается сейчас? Затхлая квартира в каком-то говняном городе, черт знает где. Ноль в кармане не дает вернуть долги и короче катись оно все к черту.
Замок рушится, мечта испаряется в дымке. Они, так похожие на красивую мелодию тут же растаяли. Передо мной снова пустоты потолка. Он белый, но в ночной темноте предстает синим.
Видно, что этой ночью не спиться не только мне. Проворочавшись час, слышу шепот за дверью:
- Марк… Марк, открой, пожалуйста, - Авив.
- Ави, че не спишь? – строго спрашиваю я.
Открываю и впускаю брата в комнату. В руках он сжимает игрушечного кролика с длиннющими ушами, второй рукой трет глаза.
- Можно я у тебя? – не дождавшись разрешения лезет в мою кровать и ложится на подушку. – Нир-а ли ше има шув пам боха (ивр. мне кажется мама опять плачет).
Он сладко зевает. Укрывается одеялом и почти сразу проваливается в сон.
Мы перестали успокаивать мать после того как она нас об этом попросила. Сказала, что это нормально, когда одинокая и преданная женщина плачет ночью. Ага! Супер просто. Но, тем не менее, мы пообещали, что не будем лезть со своими: «мамуля, что случилось, не плачь» и не станем доставать по пустякам. Слезы текут у нее ручьем, когда она в очередной раз понимает, что одинока. Авив часто мельтешит вокруг нее и пытается улучить момент, чтобы обнять. А я не такой. Хватит обнимашек, пусть братец этим занимается. Мне проще помочь по дому или сделать хоть что-нибудь. Ей бы хотя бы подруг найти. А то так вышло, что в родном городе, где она родилась и выросла не было никого с кем бы мать могла поговорить.
И это не круто признавать, что мама изгой в своем обществе. Хотя, мне кажется, что это тоже семейная черта.
Я смотрю на братика и цокнув аккуратно отношу его в комнату. Он не просыпается. Мне даже кажется, что он пускает слюни, как это рисуют в его любимых мультиках.
- Опять проснулся? – шепчет мама за моей спиной.
- Да, пришел, - отвечаю я, пропуская ее в комнату.
Мы молчим. Мать едва касаясь поглаживает Авива по кудрявой голове. Ловко запихивает его выпавшую ногу под одеяло и только тогда обращается ко мне.
- Тоже не спится?
- Да уж.
Мама усмехается.
- Хочешь порисуем?
Мы часто рисовали в детстве. Она учила меня азам. «Начинай с круга, различай формы, ищи пропорции, не бойся ошибаться».
И я ошибался.
