***
- Томаш звонил, - сообщает мне мать, когда мы идем в ближайший магазин за продуктами. Надо устроить грандиозный ужин! - Передал привет. Обещал выслать денег на следующей неделе.
Так зовут моего отца, Томаш Новак. Подтянутый, улыбчивый мерзавец. Имя получил в честь погибшего в Биркенау деда. Как-то мы пришли в музей холокоста и отец с гордостью показал мне архивный документ с именем его деда "Томас Новак Блюменфильд". Он чуть ли не рыдал от переполнявших его чувств.
С матерью они правда были отличной и красивой парой. Развод на нее сильно повлиял, превратив из цветущей и кажется, вечно юной нимфы, во взъерошенную и гневливую гарпию. Раньше она не позволяла себе быть с нами строгими и делала все ради благополучия дома, как американская жена пятидесятых. Готовила так, что животы лопались от калорий. Все комнаты дышали идеалистической чистотой. Она могла проводить часы напролет, сражаясь с пятнами и пылью, как Моника из “Друзей”. Она находила время на все, на нас, отца, работу, уборку, готовку, спорт и хобби. И совершенно непонятно каким образом. Сейчас другая реальность. Она едва успевает застелить кровать, как уже нужно выходить на работу.
Мать просит меня вставать раньше брата и помогать на кухне. Я проверяю его портфель. Проверяю домашнее задание. Проверяю одежду. Руковожу ими как офицер рядовыми в армии. Поднимаю по команде на счет три и отправляю в ванную. Авив закатывает сцены почти каждое утро, напоминая, что наше место не тут.
- Эин ли коах, квар! (ивр. у меня нет сил!), - чуть ли не рыдая стонет он.
Мать срывается на мне, если мы не готовы вовремя или когда слышит завывания брата.
- Черт, ну просила же. Так сложно?
Тут понять можно по-разному. Просила же поторапливаться, либо заткнуться, а лучше все вместе.
Я понимаю брата и пытаюсь поднять ему настроение. Каждый раз, по дороге в школу, мы останавливаемся на какое-то время, задираем головы и ищем на небе планету, которая в скором времени должна привести нас к неизбежной гибели.
Авив хмурится. Щурится. Дышит, широко расширяя ноздри и со вздохом сообщает мне:
- Эин (ивр. нет).
У брата волосы темнее моих, кожа чуть смуглее. Он кашляет в маленький кулак переводит разочарованный взгляд на меня, но продолжает молчать.
Отец улыбается жеманно. Вообще, как мне сейчас кажется, он все делает неестественно, будто опасается где-то в чем-то попасться. И отлично в этом преуспел, потому что об его изменах мать не догадывалась до тех пор, пока он сам ей не рассказал.
И в особенно хуевые дни. Мать говорит, что мы с ним очень похожи, а мне хочется оторвать себе уши, чтобы этого не слышать. Но я как правило затыкаюсь и молчу, дожидаясь, когда она уже успокоиться сравнивать. Я помню, когда дед был жив он сквозь зубы называл его мерзким глистом. Иногда он называл отца клещом. Реже придурком. Однажды мудаком. Это то, что мне удалось услышать от него.
- Мерзкий глист, - срывается у меня с губ.
Прячу телефон в карман. Последнее сообщение от него несколько недель назад. Тишина.
Целлофановый пакет под тяжестью продуктов режет пальцы. Мать идет налегке. Я плетусь за ней. Она поторапливает, говорит, что нужно успеть. Непонятно куда она так торопится. У нее завелась привычка куда-то опаздывать даже если в целом никуда спешить не нужно.
- Тебе не тяжело? – спрашивает она, когда я снова немного отстаю.
- Нет, - вру. – Нормально.
- Я хотела успеть приготовить и еще над проектом посидеть. Ты был прав, кстати.
- М? - перевожу дыхание. Как же сука болят пальцы.
- По-поводу зверей. Ты видел какого носорога в пачке я придумала?
Носорога я не видел. Мать обещает мне показать как придем.
Возле дома мы встречаем Аню. Она в спортивном костюме с яркими зелеными полосками на обтягивающих шортах. Сжимает пластиковую бутылку в правой руке. Одноклассница глубоко, но ровно дышит и ловко перебирает ногами в белых кроссовках. Из ушей торчат ниточки наушников, волосы стянуты в хвост, который пляшет из стороны в сторону.
Девушка улыбается мне когда пробегает мимо, оставив за собой легкий приятный ветерок.
- Привет, - скромно здороваюсь я, уступая Ане дорогу и вызывая у матери неподдельный интерес.
- Кто это? - спрашивает она таким мерзким тоном, когда кажется специально хочет меня смутить.
Хо-хо, какая милая девочка, Марк, тебе обязательно надо пригласить ее куда-нибудь. Марк, это отличная для тебя пассия. МАРК! ОНА ИЗ ХОРОШЕЙ СЕМЬИ! МА-А-АРКО НО-О-ОВАК! Угости девочку конфетами, пригласи ее в гости, поделись с ней чем-нибудь, сходите в кино. Так было с Лизой, так было с Широй, еще с какими-то девчонками, которых я уже и не помню по именам. И совершенно неважно, что Лиза был приставучей как присоска, а Шира моей лучшей подругой, чуть ли не сестрой от других родителей.
- Одноклассница, - хмуро отвечаю я, подтягивая пакеты, пальцы просят их пощадить.
- Ого, - одобрительно кивает мать. - Какие у вас там девушки учатся, - зачем-то мне подмигивает.
- Да-а, - вспоминаю Киру, интересно, чтобы мать про нее сказала.
- Присмотрел себе девушку на выпускной бал? - спрашивает она, вгоняя меня в краску. Такое ощущение, что она представляет себе это так будто я приперся в мясной отдел колбасу выбирать. - Подружись с ней, - настойчиво советует она и еще раз оборачивается.
Сказать как пальцем щелкнуть. Я незаметно и раздраженно поднимаю глаза к небу, взмаливаясь хоть какому-нибудь богу, чтобы она заткнулась. Меня не слышат. Мать продолжает.
- Какая у нее осанка ровная.
- Ага, ровная.
Ровная осанка ассициируется у меня с кадром из порно. Спина парня, широкая, мускулистая, вспотевшая спина. Осанка! Как же звали того актера?
- С друзьями общаешься? С Ури или Широй, - мать меняет тему не добившись от меня ответов.
Мы подходим к нашему подъезду.
- Угу, - скупо отвечаю я. Как же сильно мне не хватает этих придурков. - Да, каждый день общаемся. Ури цав ришон (ивр. первая повестка в военкомат) получил, - я усмехаюсь. - Поперся как придурок. Шира с ним поехала.
Брелок сверкает у нее в руке. Она протягивает магнитный ключ. Меняется в лице и вздыхает.
- Марк, не цепляйся за прошлое, - назидательным тоном сообщает мать.
Мы зависаем на мгновение возле кодового замка на двери, пока я пытаюсь открыть. Ключ не сразу срабатывает, но все-таки дверь дружелюбно пиликает.
Мы заходим в вонючий подъезд молча. В такой же тишине подходим к лифту.
До меня не сразу доходит сказанное ей, поэтому спустя какое-то время я переспрашиваю.
- В смысле, не цепляться! Они же мои друзья. Мы договорились на следующее лето в Эйлате в "Дане" поработать вместе перед армией. Я как раз успеваю.
Лифт со скрипом впускает нас внутрь. Рассматриваю рисунки в душной кабинке. Читаю надписи. Считаю про себя секунды, пока мать нервно щелкает кнопками телефона, отвечает, наверное на очередное сообщение от отца.
- Какой Эйлат!? Ты не вернешься в Израиль, - в очередной раз говорит она. - Забудь уже.
Класс. Мать года. Пытается на меня нацепить философию драм и мыльных опер. Хуйня типа “любишь - отпусти”, “прошлое дано, чтобы мы учились жить в настоящем и готовится к будущему”, “прими то, что есть и полюби это”.
- Ты серьезно? - я поднимаю одну бровь. - Забыть друзей?
Мы входим в квартиру. Наконец-то пальцы почувствовали свободу и они благодарят меня щиплющей болью.. Захожу в ванную и сую их под струю холодной воды, намыливаю, морщусь.
- Да, я хочу быть с тобой предельно откровенной, - с раздражением в голосе сообщает мне кормилица. - Марко, я же вижу как ты по ним скучаешь…
- И поэтому ты предлагаешь их забыть?
Мать подхватывает пакеты.
- Ого, - ужасается она. - Почему не просил меня помочь, они же тяжеленные.
- Мам, - зову я и прохожу за ней.
Она начинает вытаскивать продукты и расставлять их на столе.
- Марк, тебе так будет проще, - смело говорит она и проверяет срок годности на упаковке с кефиром, поднеся его к глазам. - Тебе стоит найти здесь новых друзей, как можно быстрее.
- Почему это?
- Потому что потом тебе будет сложнее это сделать, - парирует она. - Вы с Авивом у меня скромные и добрые мальчики. Я знаю как вы были близки с Ури и Широй и понимаю как ты по ним скучаешь, - заключает она. - Поэтому лучше и для них и для тебя прекратить общение.
- Я надеюсь, - холодно отвечаю я. - Ты Авива этой хренью не травишь? Может мне вообще без друзей остаться?
Мать скрещивает руки на груди и поднимает на меня глаза, оставив продукты в стороне.
- Еще раз тебе говорю, - чеканно произносит она. - Ты не вернешься в Израиль и точка!
Конечно она уже успела снова о чем-то посраться с отцом, он в свою очередь успел ее вывести из себя, а она в свойственной ей манере решила выместить злость на мне, чтобы в иной раз доказать себе и всему миру вокруг, что сама королева английская за нее решать не посмеет. Мать тут главная!
Я хлопаю дверью и валюсь на кровать, пряча голову под подушку. Укрываюсь одеялом. Резко становится душно и неуютно, но какое-то время я терплю и листаю непрочитанные сообщения в общем чате. Они накидали несколько фоток. Ури со своей глупой и такой родной братской улыбкой на фоне Иерусалимского кладбища. Я пишу ему: “Хатихат дефект” (ивр. сленг - кусок дефекта) и отправляю несколько смайликов.
“Нашел себе солдатика?”
“да”, - приходит незамедлительный ответ от Ури. - “Моше”
“Хах”
“Он мне мозг вынес в автобусе”, - подключается Шира. - “Я уже не знала, куда его послать, чтобы он заткнулся”.
“Я отовсюду найду выход”
“Как ты Марк?”, - интересуется подруга.
“Скучаю”
“Мы тоже, очень”
“Тебя не хватает. Без тебя не то”
