***
Аня предложила с ней побегать. Просто так. Вчера вечером написала. Спросила занят ли я и хочу ли составить ей компанию.
Я скинул Ури ее фотку и бро моментально ответил: “ата хаяв (ты обязан)”. И прислал смайлик баклажана.
Последние дни осеннего тепла. В Израиле я постоянно бегал. Ранним утром вдоль набережной, под убаюкивающий шум волн. Надо бежать без музыки. Здесь не могу, надо обозначить этому дню какую-то тему. Перебираю треки на мп3 плеере. Хочется найти что-нибудь подходящее сегодняшнему утру. Но каждая песня из полюбившегося плей-листа уже надоела.
Я в спортивном костюме, шортах и кофте. Сжимаю в руках бутылку с холодной водой. Поправляю наушники. Тишина.
Где-то каркает ворона. Содрогаюсь от холодка. Потираю руки. Согреваю ладони своим дыханием. Нос заложило. Рядом проезжает машина и все. В такую рань мало народу, поэтому район кажется совсем тихим. Парк утопает в густом молочном тумане и напоминает сайлент-хил. Зайду и пропаду навсегда, растворюсь в его холодной дымке. Наверняка тут есть речка или пруд, иначе откуда взяться туману. Или я чего-то не знаю о туманах?
Последние дни осеннего тепла.
Жду Аню возле ее дома. Стою напротив витиеватого железного забора. Разглядываю участок. Ровный зеленый газон, украшенный опавшим кленовым листом, удаляется к трехэтажному богатому дому с красной кирпичной кладкой. По стене петляет виноградная лоза, которая забирается на маленький балкончик. Большие окна почти во всю стену приглашают взглянуть на внутреннее убранство. Все-таки пересилил любопытство и не стал пялится.
Аня выходит и трет на ходу глаза. Зевает, но завидев меня улыбается. Волосы собраны в хвостик, белые кроссовки, совершенно новые. Черный костюм облегает ее тонкую осиную фигуру. Здороваюсь.
Она чмокает меня в щеку, оставив след от блеска для губ. В руках держит пластиковую бутылку, в нарукавнике на плече сидит телефон.
- Доброе утро, давно ждешь? – спрашивает она и еще раз зевает. – Я проспала немного. Прости.
- Не страшно, - отвечаю. Иду за ней, смотря под ноги. Перебираю кроссовками грязную землю. Они мокнут от утренней росы. Ноги покрыты мурашками. Волоски дыбятся.
Мы приближаемся к парку по главной дороге, которая асфальтированной серой змеей теряется среди деревьев. Бордюр то тут то там раздолбан, да и сама тропа пребывает не в самом лучшем состоянии.
- Спасибо, что согласился, - говорит Аня, останавливается возле входа в лесистую зону. – А то знаешь, одной даже страшновато бегать.
- А наши?
- Наши максимум до ближайшего ларька могут добежать, - досадно говорит подруга. – А жаль. Иногда правда Виктор приходит и еще пара ребят из параллельных классов.
Останавливаемся возле деревянных ворот на которых, деревянном стенде написано: “Парк Полесье”. Внизу приписка: “соблюдать порядок и чистоту”.
- Ну, что готов? Давай разомнемся. Добежим до тренажеров возле речки. А обратно пешком. Туда километра три не больше.
- Готов, хотя не бегал давно, - немного смущенно бубню. Бегун из меня давно такой себе, но думаю, что справлюсь.
- Не скромничай, - Аня прикасается к моей груди. Одергивает руку. Улыбается. Проверяет часы.
- Окей, - киваю.
Опускаюсь поправить шнурки на кроссовках. Все еще холодно.
Мы разминаемся, потягиваем мышцы. Аня говорит, что делать. Повторяю за ней . Медленно опускаю и поднимаю голову. Развожу руки в стороны. Наклоняюсь, пытаясь достать пальцами до земли. Ноги сгибаются. Я не настолько гибок как она. Посматриваю на нее исподтишка «она же красивая?». Наверное, красивая.
Спустя пять минут незатейливых упражнений девушка кивает в знак, что пора начинать и достала из карманчика нарукавника наушники.
Голос за моей спиной. Знакомый и теплый.
- Вот они, мои лучшие ученики, только никому не говорите, что я вас так назвал.
Виктор. Физрук с идиотской и лучезарной улыбкой приближается в нашу сторону, в коротких шортах и длинной майке с нарисованным номером двадцать восемь. Тоненькие лямки его одежды едва закрывают накаченную и татуированную грудь. На голове кепка NY козырьком назад.
- Здравствуйте Виктор, - Аня заметно рада его присутствию, чего не скажешь обо мне.
- Привет, - протягивает мне руку. – Молодцы, что пришли.
Его ладонь теплая и сухая, с корочками мозолей на фалангах пальцев. Моя же успела вспотеть, хотя бегать мы еще и не начинали. Я сглатываю слюну и на глазах чуть ли не проступают слезы, от того, что дыхание буквально перехватывает. Только бы не словить панику, как это в последнее время часто бывает. Совсем больной, башкой окончательно тронулся.
- Погнали?
Резкий выпад. Бегу - ветер в лицо.
Парк скучает от одиночества. Редко-редко попадаются другие спортсмены, либо собачники.
В ушах наконец-то заиграла музыка и мне не нужно было больше искать нужный трек, уже неважно какой, главное отвлечься и не смущаться как идиот присутствия посторонних людей.
Знакомый мотив помогает перебирать ногами, не ускоряться, но и не отставать, и я подпеваю про себя незамысловатому припеву: «Hello, hello, how low?»
Виктор впереди нас, Аня тоже вырывается и сквозь музыку, которую я редко слушаю на всю громкость, до меня доносится ее ровное и уверенное дыхание. Подруга держит согнутые руки близко к груди и перебирает ими в такт шагам, как маятник на часах. По ее равномерным движениям можно отмеривать секунды, она как заводная игрушка. Я дышу как дурак. Не приспособлен. Отвык. С перебивками и глубокими вдохами.
С непривычки появляется резкая боль в левом боку. Но чтобы не показаться слабаком перед преподом, у которого на меня прям грандиозные планы, стараюсь не обращать на нее никакого внимания.
Деревья плотной стеной выстраиваются в длинный коридор неровной дороги. Уводят все дальше от городского гула. Сквозь музыку пробивается воронье карканье вперемешку с трелями ранних птах. Краем глаза вижу рыжую белку с пушистым хвостом. Ох Ави бы обрадовался.
Воздух вокруг продолжает вибрировать и подгонять меня.
- Марк, держи ритм. Два шага вдох, один выдох, - направляет Виктор, который периодически поглядывает на нас с Аней. – Ты себя так загоняешь.
Мой взгляд скользит по его спине и выше или ниже, задерживается на рельефных мышцах рук. Я разглядываю его ноги, оцениваю пластику движений и ловлю себя на мысли, что думаю о его заде, о его фигуре. Отец говорил: «Женщина – гитара, мужчина – бокал вина». Мать походу не особо по фигуре гитара, если он нашел себе какую-то овцу.
«Только не это», - мысль пулей врывается в голову и селится проказой в моем больном сознании.
Жар палит грудь, встречая меня с правдой, на которую я не способен. Жар между ног. Хочется разрыдаться, чтобы спугнуть странные мысли, или закричать, или побежать быстрее.
Открывается второе дыхание и преодолевая болевые позывы в том злосчастном левом боку, ускоряюсь. Увеличивая громкость следующей песни, я стремительно разрываю воздушную преграду и обгоняю Виктора. Только бы не видеть его зад. Не смотреть на крепкие ноги. Не разглядывать тело, мысль о котором доводит до дрожи.
Внутри перекрикиваю Rammstein. Я умоляю себя бежать и не останавливаться. Я даже готов нырнуть в воду, чтобы скрыть позор. Член неприятно трется о трусы в такт с моими движениями. Ощущаю, как каждая жилка на нем пульсирует, подгоняя к катарсису. Надо остановиться, сказать, что хочу в туалет. И избавиться от преследовавшего меня Эрота. Надо спрятаться под кровать, за шкафом, под одеялом. Боюсь.
Я ныряю под воду, кутаюсь в полотенце, забираюсь на дерево.
Думай о чем-нибудь другом. Отвлекись от задницы своего препода. Эта правда просачивается дальше мозга, дальше этой всратой тупой башки.
- Марк, - зовет Аня. – Ты чего так разогнался?
Жар не отступает, дыхание постепенно сдает, но я не обращаю внимания. Мной ведут не ноги, а желание скрыться, паническое желание провалиться сквозь землю. У этой вселенной походу самые идиотские законы, иначе я не понимаю. Хотя нет, понимаю. Это те самые дурацкие нейлоновые шнурки, которые хоть морским узлом затяни, они все равно развяжутся.
Ноги путаются. Падаю, инстинктивно выставив руки перед собой, чтобы не встретиться носом с асфальтом. Проезжаюсь ладонями, царапая до крови их будто наждачной бумагой. Боль не заставляет себя долго ждать и моментально ошпаривает кожу на руках. Ранки хаотично щиплют, что сконцентрироваться на одной точке было невозможно и я расслабляюсь, себе на зло.
Я расслабляюсь, выпуская наружу все страхи и остаюсь лежать долю секунды, осознавая, что сейчас произошло. Силясь не зарыдать от отчаяния.
- Приятель.
Виктор тут как тут, склоняется надо мной. С ног сбивает морозный запах его дезодоранта вперемешку с горячим как солнце потом. Аня садится рядом и заботливо гладит меня по плечу.
- Марк? Ты чего?
- Нормально, - вру я, боясь пошевелиться. Членом чувствую холодок остывающего семени. Мокро. – Я, кажется набегался. Не заметил, как шнурки развязались, - волнительно тараторю и продолжаю лежать. Подношу ладони к лицу. Разглядываю.
Ободранная кожа на руках пропускает маленькие капельки крови. Но это волнует меня меньше.
- Не вставай, – командует Виктор. – Скажи где болит, ничего не сломал?
Молчу, пытаясь прислушаться к своему телу. На руки плевать, болит душа.
- Все нормально, кажется, - Аккуратно поднимаюсь, бросая взгляд на шорты, на которых красуется мокрое пятно. Коленки задрожали.
Хочу спрятаться от них. Главное, чтобы не заметили.
- Марк, - Аня качает головой. – Ты правда в порядке?
- Стой, я вижу жизнь тебя не учит. Аккуратнее надо быть, - не успеваю сделать шаг, как физрук резко опускается передо мной на одно колено и крепко подвязывает шнурки, - Та-а-ак, - протягивает Виктор и переводит взгляд на меня. Смотрит снизу-вверх, потом на ничего не понимающую Аню и усмехается. – Понятненько!
Он выпрямляется и загораживает меня спиной, пряча от подруги. Кладет руку на плечо, тяжесть которой показалась невыносимой. Горячей. Прекрасной.
- Марк, дойдешь сам? - спрашивает он.
Виктор с заботой смотрит мне в глаза. Он не насмехается, но не отпускает руку. Немного сдавливает мое плечо. Кажется, я слышу его мысли. «Все хорошо, приятель, все хорошо». Соглашаюсь и выдыхаю.
- Да, - отвечаю, пугаясь собственного голоса.
- Хочешь я тебя провожу?
- Не надо, - отвечает за меня Виктор. – Марк попей воды. А да, - вспоминает он. – Ань, подай бутылку.
Учитель просит вытянуть руки. Придерживает их, разглядывая царапины на ладонях. Цокает. Хмурится.
- Пару дней не поплаваешь, ничего страшного. Будет щипать, - предупреждает он, но не дождавшись моего согласия начинает лить. Массирует, промывая ранки. Точно бросили ледышку на накаленную сковородку. Кажется, услышал шипение своей кожи от соприкосновения со смешавшейся с кровью водой. Я морщусь, но молчу, с наслаждением рассматривая его пальцы.
Он смотрит в глаза. Кивает. Подмигиавает. Шепчет:
- Марк, не надо расстраиваться, это совершенно нормально. Если хочешь, потом поговорим, - кладет бутылку рядом, поворачивается к Ане. – Побежали.
Моя подруга с недоверием разглядывает меня, не особо понимая, что сейчас произошло.
- А как мы Марка тут оставим? – не понимает она.
- Да бегите уже, - смелею я и выдавливаю какое-то подобие улыбки, прикрывая шорты. – Сейчас не зомби-апокалипсис, справлюсь.
Провожаю их взглядом. И наконец-то выдыхаю. Судорожно и тяжело. Воздух отказывался покидать легкие, поэтому отозвался дрожью в теле. А вместе с ней я медленно сползаю по дереву, не обращая внимания, что кора корябает мне кожу через футболку.
И я наконец-то даю волю чувствам, вымаливая про себя у бога прощение. Нет, я не плачу навзрыд. Я кричу! Так громко, и про себя. Только невнятный стон вырывается изо рта, и я стараюсь его спрятать, чтобы не привлечь внимание нечаянных прохожих. Тело сотрясает судорога, потом вторая. У меня не получается сдерживать слезы.
Они обжигающими струйками стекают по щекам. Я клонюсь на холодную землю. Подгибаю под себя колени, обнимаю. Рукой щупаю член, пытаясь очистить его от клейкой массы. Неприятно. Ощущаю себя грязным, испорченным, больным.
Поллюция. Какое же мерзкое слово. Мокрое пятно на шортах разрастается проклятьем над моей жизнью. Я воняю грязью. Ненавижу себя.
Лежу, свернувшись в позе эмбриона. Передо мной ползает маленький жучок. Он занят своей работой. Путешествует одними ему ведомыми путями. Ему нет дела до моих проблем. У жука своя жизнь.
На пожухлой траве лежат опавшие листья. Тело ломит и изводится судорогой. Я не хочу никуда идти. Только умереть. Тут будет моя могила. Меня даже не надо хоронить. Можно просто присыпать мусором и ждать, когда животные разнесут останки, дворовые псы обглодают до последней косточки.
Если бы я надел футболку, то мог бы подвязать кофту. Но как говорят,
Подношу пальцы к носу, убеждая себя, что я все еще пахну. Бью кулаком о землю. Дышу.
Дышу долго. Закрываю глаза. Выдыхаю ртом. Запах моей грязи осел болью осознания в голове. Нет, прошу тебя, господи. Шум вмиг затихает перед бурей, оставляя меня-марионетку на растерзание страху.
Как же я себя ненавижу.
