***
Открываю глаза
Дыхание учащается. По лицу скатывается слеза. Падает на подушку соленой каплей. Представляю кислотное шипение и ткань на наволочке разъедается, испаряясь в едком зеленоватом дыме. Не, я не рыдаю. Ощущение чьей-то хватки на шее не слабеет, вовсе наоборот. Ком пристает к горлу, затрудняя дыхание. Новая и такая знакомая боль, точно чья-то рука тянет за волоски на затылке.
Я лежу на кровати. Не голый, но искренне шлю всех нахуй, ни перед кем не отчитываюсь и ненавижу людей.
Глубокая ночь. В комнате темно и даже холодно, но я лежу не укрытый одеялом и смотрю в потолок. Никогда раньше не думал, что в таком положении можно долго пролежать. Это очень утомляет, но тем не менее пустоты потолка – простор воображению. Скучать не приходится, я поглощен своими мыслями. Пространство размыто. Провожу взглядом по комнате. Неясные углы иллюзорно увеличиваются. Я Алиса в стране чудес.
Сегодня я написал на стене «Мерзкий глист».
Разглядываю теперь, хоть и не вижу, но знаю, что надпись там. Она привлекает внимание. Мигает мне маячком, как подсвеченный ЭнПиСи в игре. Облизываюсь, смачивая ссохшиеся губы.
Может написать ей?
Три ночи: «Привет. Спишь?».
Тишина. Свет от экрана телефона на некоторое время как-то разбил тьму, но тут же глаза снова привыкли к царящему полумраку. Наверняка, у Киры высветилась моя фотка с вздернутым носом, но она ее проигнорировала. Да и не спала она. В этом я уверен.
Пусть уже закончится этот сраный учебный год, с его проблемами и свалить быстрее отсюда.
Меня всегда учили с детства, что раз уже я старший сын, то должна быть какая-то ответственность, все должно быть, по совести. Быть опорой родителям и помогать младшим. Но какой опорой я могу быть, если не знаю, как справиться со своими проблемами? Если в жизни творится полный пиздец, какую помощь я могу оказать Глебу и Иве? И тут вот мама всплыла такая: «Помогай им, не спускай с них глаз, я работаю, а ты-то, ты! Должен, обязан, надо!». А что-я-то? Что!
Дурак!
От этих мыслей сам себе кривлю лицо. Когда раздражаешься сильно и все бесит и начинаешь корчить рожу или бить себя. Например, по ноге. Нужно разрядиться и выплеснуть энергию. И тогда я бью себя по бедру. Сжал кулаки так сильно, что кожа натянулась на кулаки и пальцы заныли.
Переворачиваюсь на бок. Вздыхаю. Рассматриваю ладонь в тусклом свете уличного фонаря, который едва добирается до моей комнаты. Не могу уснуть. Мысль, идея зовет меня сесть за рабочий стол.
Я едва слышно включаю комп. Немного вздрагиваю вместе с его натужным гудением, которое в ночной тишине кажется невероятно громким. Резко выкручиваю колонки на минимум. И едва касаясь пальцами по клавиатуре вбиваю в гугле: “гей знакомства”. Перед глазами предстает россыпь ссылок, предлагающих посетить сайты. Выбираю один, который кажется наиболее нормальным и прохожу регистрацию.
Стараюсь не дышать, в тот же момент представляя, как прямо сейчас мать врывается в комнату и с криком: “какого черта тут происходит” отвешивает мне такую оплеуху, что я падаю навзничь. Попался с поличным.
Этого не случается, и не случится даже в ближайшие десять минут, на которые я уделяю время краткому рассказу о себе: познакомлюсь с симпатичным парнем от восемнадцати до двадцати пяти лет. Фотографию заливать не буду, возраст укажу девятнадцать, чтобы ни у кого не возникло вопросов. И ударяю по коленеке так, чтобы боль была моим другом. Мы сольемся с ней навек и станем единым целым. И еще раз, чтобы наказать за все, что натворил. Если бы никого не было дома, я бы разбил посуду кулаком. Но и этого было недостаточно, чтобы вся наваждение отступило и наконец позволило мне нормально и глубоко провалиться в сон. Что же я делаю.
Но подгоняя внутри себя решиться. Я нажимаю на кнопку “завершить регистрацию”. Будто нет шанса все исправить и я не смогу удалить анкету. Там вообще другие имя и фамилия. Вообще вся инфа другая. Придуманный несуществующий девятнадцатилетний парень, совершенно не я. Не израильтянин из Ашдода, не говорю на иврите.
Но эта анкета тяжеленным якорем будто пригвождает меня в настоящее. Я признаюсь сам себе, подталкиваемый воспоминаниями о прекрасной спине моего препода. Или такой теплой улыбкой Ариэля. Да хотя бы скулами Юдина. Всеми парнями, которые так или иначе оставили о себе в памяти какой-то маленький подарок, который в любую секунду дает о себе знать мощным стояком.
Я гей. И я не знаю, что с этим делать.
Из-за этой мысли, просто запускаю пальцы в волосы и хватаю их, немного тяну на себя и выдыхаю. Пусть анкета пока существует, потому что прямо сейчас страх приказывает мне лечь в кровать и отдышаться.
«Ты что пляшешь во сне? Посмотри всю простынь смял в гармошку», - сердится мать. Я не понимаю ее. Мне просто тяжело уснуть. Не получается. Мешают звуки, шорохи, мысли. Особенно они. Тягучие и липкие.
Утро. В моей комнате копошение.
Утренняя эрекция. Потягиваюсь в кровати. Зеваю так сладко и тянусь еще раз, что аж болят прожилки на руках. Хрустят заплывшие кости.
- Час дня, - недовольный голос заставляет проснуться быстрее.
Мать вздыхает, складывая свежие простыни и пододеяльник, не обращая на меня никакого внимания. Разбирает вещи на полках, протирает пыль с таким лицом, будто я где-то провинился. Кидает в мою сторону хмурый взгляд.
- Помоги мне, - вместо доброго утра.
Умоюсь потом. Нехотя и со скрипом деревянной кровати поднимаюсь и подхожу к ней. Голова погрязла в мыслях и сонной дымке. Покачиваюсь.
- Что не разбудили? – спрашиваю сонным голосом. В нос врывается неприятный запах изо рта. Тру глаз.
- Тебя добудишься, - отвечает мать. – Я протереть хочу, надо шкаф отодвинуть.
Наклоняется к ведру. Выжимает тряпку. Продолжает, не смотря в мою сторону:
- Играл что ль всю ночь?
- Бессонница.
- В твои годы? – она выпрямляется и почему-то подмигивает. – Влюбился что ль? – спрашивает с надеждой в голосе.
Влюбился? Сразу представился Виктор. Точнее не он, а его зад. Сейчас если у меня встанет перед матерью вообще прикол будет. Этого еще не хватало. Смущенно, отвернувшись к ней спиной натягиваю домашнее трико. Ежусь от холода. Надеваю футболку. За окном сыро. Льет как из ведра. Под резкими порывами ветра сгибаются худые березы. С каждым днем листьев на деревьях все меньше. Стекла на окнах грязные. Собирались их вымыть, как только мы заехали, но дело так и не дошло. Мать терпеливо ждет.
Отодвигаю шкаф. Новый, который купили по скидкам в ИКЕА. Он тяжелый, но она не помогает. Стоит рядом, смотрит за моей работой, подсказывает:
- Осторожней, не поцарапай.
Мне не понятно ее отношение к вещам. Она может спокойно рисовать на стенах, разрешает Авиву чуть не в грязи копаться. Но не дай бог появится хоть одна маленькая царапинка на новом шкафе. Эта царапинка будто на ее сердце.
Другие же шрамы на моих ладонях покрываются жгучей резью. Больно прикасаться к стенкам дощатого гиганта. Но я осторожен. Нежен с новым шкафом. Я со своим членом не так аккуратен, а с ним вот да. Еще бы, по-моему, хорошее настроение кормилицы сейчас зависит исключительно от того как я справлюсь с мужской обязанностью по дому. Двигаю еще медленнее, почти стою на месте.
- Осторожнее! Марк, а то все попадает, - снова напоминает мать. Придерживает меня за плечи, мешает.
Хватает швабру. Пропихивает ее в образовавшуюся щель между стеной и шкафом. Вымывает оттуда клубок пыли. Строго смотрит на меня. Указывает пальцем.
- Видишь сколько грязи? И мы этим дышим.
Предлагаю про себя дышать воздухом, а не пылью. Хмыкаю. Мать берет тряпку в руки, проталкивает ее дальше в щель. Мусора еще больше. Тряпка черная, что заставляет кормилицу сопеть под нос. Шкаф в моей комнате. А значит – это моя грязь.
- Это пыль, - жму плечами, не придавая внимания ее замечаниям. – Она повсюду. У каждого в квартире есть, - с запинками и сонно говорю под нос.
- Какая разница. Смотри как много. Откуда ее столько? Ужас просто.
Пыли не так много, как мне кажется. Но я не берусь оспаривать мамино мнение. Киваю. Начинаю двигать обратно, как только она закончила. Шкаф застревает на выбитой деревяшке старого паркета. Не замечаю. Толкаю. Дверцы предательски стукаются, так что он накреняется и чуть не падает. Придерживаю навалившись всем весом. Тяжело.
- Осторожно! – взрывается мама. – Осторожно! – повторяет она строже.
Наконец-то помогает мне. Придерживает фанерного товарища с другой стороны. Упирается коленом ему в бок. Говорит позитивно:
- Вот так.
Я рад, что не поцарапал. Разминаю руки и плечи. Мама смотрит и смеется:
- Ну силач, - горделиво произносит она. – Спортсмен.
Она стоит посреди моей комнаты в розово-зеленом халате с закатанными рукавами. Обводит пространство взглядом, в молчании. Дышит ровно. Светлый локон выбивается из тугого пучка на голову. Цепляется взглядом за стену. Читает вслух:
- Дрочат все! – затихает, переваривая. – Марко в самом деле?
Понимаю, что не надо было это писать. Заливаюсь краской. Но и не понимаю ее реакции. Она то ли смеется, то ли сейчас сорвется с катушек.
- Теперь я точно знаю откуда у Авива полон рот скверностей.
Скверна – одно из любимых слов. Она так называет свекровь. Скверна! Потому что созвучно и очень уж подходит под описание.
Жмет плечами. Хватает ведро с грязной водой и покачивая головой в разные стороны идет на выход, бубня про себя:
- Вырос мальчик.
В животе заурчало. Не помню во сколько смог уснуть. Но есть хочется дико.
Сажусь на край кровати. Рассматриваю руки. Ладони все еще неприятно саднят, но боль постепенно уходит. Я не рассказывал ей, что упал. Удалось тогда незаметной тенью прошмыгнуть в свою комнату и снова передернуть, отдавшись невероятному возбуждению. Внутри все закипало от избытка чувств и единственным верным способом сбросить напряжение оказался онанизм.
Я прислонил свои трусы к носу и глубоко вздохнул, прокручивая в голове сцену своего позора. Пылая как огонь, я ненавидел каждую клеточку своего естества, но желание было настолько невыносимым, что меня буквально сбивало с ног.
Дома я был в безопасности. В своей кровати, под одеялом.
Я перевожу взгляд на телефон, который буквально сейчас пиликнул оповещением о новом письме.
“Привет, познакомимся?
