***
Я слег с температурой. Дома уже несколько дней.
Аня норовит зайти с пакетом апельсинов или любых других, на мое усмотрение, фруктов. Она строчит с утра до ночи. Шлет мне сердечки. В вк кидает музыку. Просит сфотографироваться вместе как выздоровею, чтобы у нас была общая аватарка. С сердечками. А я не понимаю, как из умной и ответственной девочки она так резко превратилась в ванильную дуру?
Кашляю. Першит в горле.
Денис скинул сообщение:
«Как здоровье? Кароч, у меня днюха на след. неделе, ты приглашен!» И россыпь смайликов.
«Отказов не принимаю! Поправляйся, у тебя есть неделя», – добавляет он.
«Как ты себя чувствуешь, любимый? Мы же пойдем на день рождения к Денису? Я пока никому о нас не говорила», - пишет Аня.
«Мы» - царапает что-то внутри груди, и я снова разрываюсь густым кашлем.
На улице проливной дождь. Гремит так сильно, что трясутся окна, того гляди вылетят к чертовой матери.
Иногда я представляю себе разные ситуации, в которых могу оказаться. Разные жизненные штуки. К примеру, что будет если стекла действительно треснут. Куда мы пойдем, что будем делать? Я представляю реакцию матери и Авива, предугадываю их поведение, либо дорисовываю, что-то самостоятельно, что не свойственно им вообще. Не всегда получается думать о чем-то более-менее позитивном. Или я принимаюсь фантазировать, что произойдет если мама в какой-то день не вернется домой. Не приготовит поесть, либо сильно заболеет.
Авив все еще не теряет надежды и с уверенностью ждет прилета Нибиру. В последнее время стал много рисовать, всяких пришельцев, обязательно зеленым фломастером, иначе какого цвета могут быть инопланетяне? Я заражаюсь его азартом и думаю, что, а вдруг это действительно что-то неизбежное. И что все наше существование в принципе заранее прописанный сценарий. Лучше, наверное так, чем просто исчезнуть из-за третьей мировой. Хоть какое-то разнообразие. И почему Авив не хочет верить во, что-то более приятное, к примеру в единорогов.
Пока что никому из них не отвечаю.
И вот в такие моменты я начинаю напоминать себе, чтобы я ни за что на свете не вел себя как отец. Я все равно останусь старшим братом. Меня заносит в какой-нибудь фильм, американскую трагикомедию. Где я учусь, подрабатываю и постоянно ношусь в школу разгребать очередной кавардак, который натворил Авив. Люди вокруг относятся к нам с пониманием и жалостью. Еще бы, сироты и молодой я, несущий ответственность за одного троглодита. Я пытаюсь строить личную жизнь. И вот тут самое интересное. Точнее, по законам жанра должно быть интересное. Как она будет выглядеть.
То есть, ну к примеру, брат приходит из школы с синяком под глазом, очередным, потому что его побили, из-за того, что узнали с кем я живу. А мы с моим воображаемым парнем хватаемся за голову. Вот ведь подстава, что мои отношения так могут повлиять на жизнь брата. “Ой, Марко Поло, ты драматизируешь, устакань ливер, уйми либидо”, - сказала бы Кира. По большому счету, всем должно быть плевать. Но все равно не хотелось бы быть причиной проблем в жизни Авива.
Фоном играет музыка, а я сижу возле компа. Уткнувшись в монитор разглядываю фотографии полуобнаженных парней. Разглядываю тщательно. И прислушиваюсь к сигналам своего тела. Пытаюсь не возбудиться. Самозакалка. Сейчас я насильно заставлю себя быть нормальным.
Вот фотка очередного с накаченным торсом, с литыми руками. Такими же как у Ариэля. И я не знаю мне это помогает или нет. В мыслях ничего не представляется, но и взгляд не отвести. Провожу рукой по члену, чтобы удостовериться, что он не стоит. Так и есть. Значит тест пройден, меня не заводят парни. Мне не нравится с ними, мне куда приятнее с девушками. Ага, продолжай себя обманывать.
Просматриваю еще несколько страниц. Листаю дальше. Не решаюсь взглянуть на фотки уже полностью голых парней. Парней, которые обнимают друг друга или целуют, мужчин, которые занимаются сексом. Но сама мысль о том, что я могу увидеть заставляла щеки полыхать огнем, а сердце неистово трепетать. Это какое-то всратое наваждение. Мне и хочется, и нет. Как бы себя уговариваю: «ну, давай взгляни, чтобы понять, что тебе это не нужно». Дурацкое само убеждение, типа я попробую наркотик, чтобы всем доказать свою силу воли.
Все, что в моей голове – это все неправда, я сам выбираю кем мне быть и я буду тем, кем пожелаю, как бы по-идиотски это не звучало. Смеюсь от такой смелости.
Трек сменяется. Джони Кэш, хоть я и не сразу придал значение музыке. Иногда специально ставлю особенную песню, чтобы обрисовать день, придать новое значение событиям, либо усилить эмоции. И вот старик Джони затянул как он себя ненавидит. Я бы и не узнал об этой песне, если бы не мать, теперь она в списке любимых. И слова настолько мне сейчас необходимы, звучат именно в этой ебаной песне. Я причиняю себе боль, чтобы понять, что все еще чувствую.
Найти аккаунт препода по физре во вконтакте не составило проблем. Город, место работы и вуаля на аватарке он со со своей будущей женой, счастливый, сука. Обнимает ее за талию, а она как типичная тупая телка улыбается с высунутым языком. Он в онлайне. Фотографий немного и почти все постановочные, хорошего качества, где он красуется голым торсом в спортзале, ничуть не хуже тех пацанов. Он с гитарой на концерте. Прям фишка такая делать фотки с рок-концертов черно-белыми. Но его это так украшает. Из-за контраста кажется, что он как мраморный памятник.
Фотографии с моря, в красно-чёрных пляжных шортах, даже неважно где и в какой стране. Виктор приковывает мое внимание, настолько, что не дышу. Не отвожу взгляд, изучаю каждый выступ массивного тела и пытаюсь представить его запах.
Это откровение, которое я смог себе позволить. Но это провоцирует отчаянный крик в подушку. Закрываю вкладку. Выключаю комп, монитор. Подношу кулак ко рту и разрываюсь в мокротном кашле, так что бронхи болят.
Меня не оставляет желание наказать самого себя за то, что я такой. Предатель, очень яркое и болезненное чувство. И еще неясно кого подставил, себя, мать или, возможно, президента. Совесть, как помойная крыса прогрызается мерзкими зубами изнутри, так что тянет блевать. Я хватаю подушку, как американская школьница из сериалов, стиснув ее между ног и жмурю глаза что есть сил, до слез, а в голове тарабанит: «Успокойся».
Снова включаю монитор. Комп. Он приветствует меня шумным гудением, напоминая, что пора бы его почистить. Меня температурит. Горло раздирает, больно даже дышать. Уши от частого кашля заложило.
Просматриваю свою страницу. Не отвечаю друзьям. Нахожу физрука. Добавляю в друзья. Выключаю.
Однажды у меня была ангина. В горле будто застрял еж, выставив все колючки наружу. В самый жар мать сидела рядом и кажется безостановочно проверяла температуру. Рассматривала градусник с хмурым лицом, покачивала головой, но, чтобы меня не пугать тепло улыбалась. Потом будто не верила, прикладывала ладонь, потом губы и целовала меня, проводя пальцами по щеке.
- Мой маленький принц, - говорила она с давно позабытой нежностью в голосе.
Гладила и успокаивала, что скоро все пройдет. Надо принять лекарство, подвязать шарф вокруг шеи. Мать поддерживала меня за спину, когда я ослабленный поднимался в кровати на локтях и широко открывал рот, чтобы она дала мне микстуру. А потом я медленно возвращался на промокшую от пота подушку.
Дверь в мою комнату закрыта. Я с какой-то необъяснимой надеждой жду стука и уже готов сказать: «Войдите». Но дверь неподвижна. Мать наказала мелким, чтобы они даже не смели приближаться к моей комнате, а если и приспичит, то сдерживать «приспичилку» и под страхом смерти бежать куда подальше, чтобы не заразиться.
Сейчас ей приходится каждый день опаздывать на работу, чтобы отвести их в школу.
- Вот надо было тебе заболеть. Так и знала, - злится она и подгоняет брата.
Я молча дожидаюсь, когда смолкнут голоса. Теперь смогу погрузиться в тишину опустевшей квартиры. Смогу позволить себе кашлять так громко и так сильно, насколько это вообще будет возможно.
