Chapter 13
Служебный дом был чем-то вроде санатория – прекрасные условия, матрас ортопедический, телевизор во всю стену, показывал только мультики и образовательные программы; японский хвойный садик и баскетбольная площадка… Но, тем не менее, этот служебный дом все-таки был тюрьмой, пусть и очень комфортабельной.
Контакты запрещены. Покидать территорию нельзя. Связи нет. Телефона нет. Интернета нет. Денег нет. Паспорта, по прежнему, нет…
Если бы все прошло по плану, то по протоколу, возвращаясь с миссии, нужно в офисе, под роспись, сдать паспорт Даниеля, которым он на миссиях зарубежом пользовался, и получить свой настоящий паспорт, опять же, под роспись и записи в нескольких журналах. Потому, что очень нехорошо, если два паспорта одновременно засветятся – у службы потом разборки и с мидом и с мвд.
…Два паренька еще там были. Скорей всего, они стерегли новоприбывшего, но тактично – типа, они тоже там живут. Один даже был знаком по спецшколе – создавал иллюзию непринужденного общения, в карты играли, в баскетбол…
Приходил доктор – такой добрый, старомодный седенький дедуган с бородкой. Расспрашивал о самочувствии, сочувственно кивал, стучал по коленке, заглядывал в глаза, заставлял “ласточку” делать, такое все… Взял анализы и прописал таблетки. Одни таблетки были знакомы – выписывали уже, чтобы притормозить после стресса, другие – не знает. Пил все старательно, потому, как глючило не по-детски…
И почему так? В опасности был уже – и пистолет к голове приставляли, и били куда жестче, и умереть боялся не раз… Но отходил быстро, да и тогда, не смотря на страх смерти, боль и ужас, себя и ситуацию контролировал.
А после того, как убегали от танка по пашне, после жуткого похода по тем лесополосам, что-то сломалось в голове, испортился вот этот его нормальный механизм нормальной реакции на стресс, что всегда был. Теперь клинит лицо, дергается глаз, иллюзии, переходящие в глюки…
…Если не знаете, то иллюзии, это когда что-то реальное с каким-то воображаемым сочетается, но реальность отличаешь четко. Ну, вот, когда, кажется, что Джей в ухе кричит – и почему-то в одном ухе… Но точно знаешь, что никто не кричит, постучишь по уху – и в норме, это иллюзия… А вот, когда совсем связь с реальностью теряешь, то это уже серьезно – но пока еще не так плохо, да и таблетки подлечат.
…Что же там, в том бермудском треугольнике смерти, было по другому, чем раньше?
Наверное, целесообразность.
В других переделках, которые попадал, был какой-то смысл. Просто оказался глупее, слабее, неподготовленней… Проиграл более ловкому. А более ловкий выиграл. И понятно, чего тот хочет, в чем его выигрыш. В смысле, целесообразность… Дело житейское.
А тут нет целесообразности… И принять как стихийное бедствие… ну какая может быть целесообразность у цунами! … так вот, принять действия разумного существа, как стихийного действия, тоже не получается.
И там был не один – это подкосило, это исчерпало ресурс. Всегда был один и за себя только отвечал. А тут за ним была Джи и те малознакомые женщины… И ребенок увязался.
Да не хрена не хотел их спасать, самому бы выжить! Но и кинуть почему-то не мог.
И врата ада не открываются за просто так, заплатить за проход приходится. Тем, что сейчас на таблетках, как психбольной…
Поставили ему, таки, ПТСР. Ну и прочее всякое, по мелочи…
Как отдохнул да в норму почти пришел, то стал в офис ездить, как на работу: сначала в письменном виде все излагал – уйму бумаги перевел, где их пресловутая забота об экологии! – а потом и к допросам перешли.
И в глазах комиссии по внутренним расследованиям опоздание на поезд выглядело совсем не так невинно.
Во-первых, это нарушение приказа. Тут служба, а не самодеятельность.
Во-вторых, он не принадлежит сам себе, в оговоренной в контракте мере. На подготовку потрачены большие деньги и он не может ними рисковать, по своему капризу.
В-третьих, подвергнув себя риску оказаться на территории, занятой противником —вероятным противником, согласно военной доктрине — он мог принести неприятности службе утечкой конфиденциальной информации и медийными рисками.
И в-четвертных, контакт с представителями армии противника… вероятного противника… мог быть попыткой удачной вербовки, а оттого нужны дополнительные проверки.
Вот такая фигня!
И началось…
После допросов по делу, началась новая серия, видимо с участием психологов, которые, ко всем тем же самым вопросам по событиям, их последовательности и результату, добавляли еще свое дебильное:
– А что вы чувствовали при этом?
Что чувствовал? Что чувствовал… Ну вы все и суки – вот, что сейчас чувствует, это точно…
Больше всего – ошибиться боялся. Он ведь не той программе учился…
Боялся, не по той дороге пойти… Что карту перепутал в уме – боялся… Боялся, что тоненькой брошюрки “Мины и их виды” явно мало, чтобы минные поля определять… Усталости боялся, голода и того, что не справится – слаб слишком…
Ребенок этот раздражал, когда приходилось нести на спине… Девок ненавидел потому, что шли медленно…
Радость чувствовал, когда мет в аптечке нашел, руки от счастья дрожали – и не потому, что наркоман, а потому, что теперь сможет пройти, а может быть, дойти…
…– Имя, звание и должность тех военных противника… вероятного противника, с которыми вы контактировали?
– Я не знаю. Не успел узнать. Убил их всех. Всех, с кем контактировал.
– Каким способом?
Рассказывал ведь уже. И писал два раза… И детектор лжи проходил. Не очень веселый рассказ, но ладно, для тупых еще раз...
А психологи вот это свое, идиотское:
– И что вы при этом чувствовали?
Спугнуть боялся, момент неверно выбрать… И больше ничего не чувствовал.
А когда в ту детскую зашел, то техническая трудность возникла – мог в девушку попасть…
– …И еще мне было интересно, правда ли, что у трупа пенис остается в эрекции.
Больше ничего не чувствовал.
Ну, а при захвате машины, там вообще ни мыслей, ни чувств – только адреналин. И в контакт ни с кем не вступил вообще, слова не сказал никому, не успел… Убил их всех. Ничего не чувствовал, усталость, разве что.
И когда раненого застрелил, то ничего не чувствовал. Целесообразность чувствовал.
– …Или целесообразность не чувство? – психологам вернее, откуда ему-то знать, не теоретик он. Практик, черт его дери.
… Возле дороги увидели труп, который ест бродячая собака. Весь живот уже выела, все внутренности… Засунул ребенка за спину, чтоб не видел, а сам смотрел на то, что у того, кто был когда-то человеком, внутри. С интересом смотрел... И думал про то, что еды не очень много — может быть застрелить ту собаку и съесть? Или вредно есть, если она вот только труп съела? Не знал точно… Но поскольку боялся шуметь и еда кое-какая все-таки еще была в запасе, не стал…
– И что вы чувствовали при этом?
Ничего. Колебался… А вдруг все-таки надо было застрелить ту собаку – неизвестно, сколько дорога продлится… Не знал, ведь, куда идти и насколько долго.
Понравилось оружие в руках держать – от него что-то зависит, не от обстоятельств нецелесообразных, а хоть жизнь его собственная зависит…
Но вот сейчас, на допросе психологическом, чувствовал очень много всего. И не только из-за того, что на языке этих психологов-живодеров называется “ретравматизация”, но и как-то в целом нестабилен был. Точнее – эмоционально-лабилен…
Тут вопрос, почему в службу тогда взяли, не определив профнепригодность, после множества тестов и освидетельствований, годным признали? Потому, как сам себя скрывал ловко.
И не из-за корысти там какой-то или желания обмануть, а потому, что именно в этом секрет везучести и живучести: быть таким, каким тебя хотят видеть. К любой аудитории мог приспособиться, любому человеку понравиться… Выжить любой ценой – такая задача стояла перед Максиком с детства. Поэтому и наращивалась с детства толстая, непробиваемая психическая оболочка, благодаря которой в досье и было записано “стрессоустойчивый”.
И с внешней стороны оболочки был тот Максик, который всем нравился – в меру циничный, ироничный, сексуальный, материалистичный и хладнокровный… Профпригодный, короче. Без совести и с сердцем, расположенным в другом месте – пониже.
А внутри оболочки, совсем загнанный, и глубоко спрятанный, другой был Максичек… Профнепригодный.
Из-за двойственности этой на себя всегда будто со стороны смотрел -- изнутри или снаружи, с самим собой всегда внутренний диалог вел.
Командир что–то подозревал, но даже ему не удалось вытащить того, кто внутри, наружу. И пугал, и показывал всякие гадости на стажировке и заставлял гадости всякие делать, а Максик и глазом не моргнул – будто так и надо. Тот, кто снаружи – все может делать… Давил командир и психологически, и физически – ненавидел командирскую сволочь, павиана напыщенного, но ни разу не выпустил того, кто внутри. Как же его выпустить – сразу умрешь…
У командирской жены, сладкими пирогами и нежными руками, удавалось чуть внутрь заглянуть, но и от нее прятался. Ей легче было понять – она сама такая… И ее Максичек видел куда лучше. Себя показывать не хотел.
…С тем, кто внутри, мало знаком, но как-только вылазил, сволочь малолетняя, то жди беды. Вот как сейчас…
…Ну, не первый же у него допрос, не первый раз под следствием… Да он будто уже родился под следствием – так много раз под ним был! Почему же так сейчас плывет, почему так поддается, почему глаза мокрые…
Таблетки! Те, которые прописал, типа, добрый доктор, чтобы тик убрать да глюки снять… Так долго пил те таблетки, целую горсть разных… Ублюдок тот доктор, есть ли на него конвенция какая, женевская… Доктор менгеле, ублюдок нацистский, опыты над людьми ставит… Оболочка стала мягкой, как желе, контролировать себя невозможно… Зачем нужно это издевательство? Чтобы правду сказал? Так и не врал…
Кто ж тебе поверит, Максичек, чемпион по брехне?
Правдивость слез чемпиона по брехне, только химическими препаратами определить можно.
…Короче, закончился этот допрос очень некрасивой истерикой. Ну, конечно, в жизни много позора было, но этот допрос на призовых местах списка:
Взрослый мужчина..
Сколько ему? Уже тридцать три, как у Христа…
…размазывая слезы по лицу, бился головой об стол и обдирал, вместе с кожей, остатки своих перламутровых ногтей… Про тигра им рассказывал, всхлипывая и запинаясь.
..Ну, он же на тигре скачет, в шерсть вцепившись. Он такой слабый, не когтей нет, ни зубов, а тигр, вон какой, здоровый… Не может от тигра убежать – догонит и сожрет, не может слезть, не может быть сброшенным – сожрет… И так все равно сожрет, все равно ведь сбросит, тигр сильнее… Но вдруг нет? Вдруг измотается и сам издохнет?
Командир говорил, что шансы всегда есть, нужно держаться, даже если руки до крови ободрал, царапины заживут… И даже, если сожрет, цена обеда испортит тигру все пищеварение – не так обидно.
…Вот этим и занимался на территории, занятой противником… вероятным противником… Больше ничем. Скакал на тигре.
– Оседлал тигра, понимаете?! Повезло мне, я вообще везунчик…
В исполнении командира эта китайская притча выглядела мудро, патетично и пафосно, а у Максика на том допросе – довольно жалко, просто стыд. И неизвестно, как бы еще опозорился, но только кто-то сказал, из-за спины, из-за угла.
– Достаточно.
Куратору не полагалось быть на подобных допросах – мог быть предвзят, на ответы допрашиваемого влиять. В лучшем случае – по трансляции мог смотреть. Но то, что приятный блондин не последний человек в офисе и звание имеет высокое, позволило сидеть в темном углу, за спиной подопечного. И видеть все это позорище… Которое он и прекратил своим авторитетом.
Потому, как позорище было нецелесообразным.
Конечно, подумал тогда, что приятный блондин прекратил, чтобы куратора не позорил: любой косяк Эфенди – это косяк его куратора.
И даже не подумал тогда, что тот просто захотел помочь.
Когда в служебный дом вернулись, то, конечно, колеса те в унитаз хотел выбросить, но вовремя спохватился – ребята точно за этим следят, поэтому, как обычно на их глазах, после еды, закинулся… Не нужно матерым агентом быть, чтобы таблетки не глотать, а до того, чтобы за щеками смотрели – пока еще не дошло.
И стало нелегко, конечно. Ко всему прочему, еще и синдром отмены добавился – с головой совсем худо стало. Но нельзя показывать, нужно нормальным притвориться, пока все не закончится. Не выдаст он больше себя настоящего… Дулю вам всем!
И играть нормального, скажем прямо, стало самой сложной ролью вундеркинда-брехуна.
Перестал играть в баскетбол – не мог сосредоточиться, на корзине сфокусироваться, занялся садом – весна пришла, самое время работ… Вспомнил, как такой весной работал золушкой в саду командира – ныл страшно, а ведь хорошие были времена…
Наконец все закончилось. Комиссия по внутренним расследованиями сочла, что выгнать недисциплинированного сотрудника без выходного пособия и со штрафом – вполне достаточно. Пожали руку, попрощались – все цивилизованно, все в костюмах. Старался придурком не выглядеть изо всех сил, улыбался во все свои зубы, благодарил…
– Спасибо за сотрудничество! Хорошего дня!
Домой ехать можно, процедура эксфильтрации закончена, паспорт на днях обещали отдать, какого-то начальника нет, чтобы акт подписать… Вот вам деньги на проезд – кредитные карточки вернут вместе с паспортом… Не переживайте, все будет хорошо. Хорошего дня!
И уже на кнопку лифта нажал, лифт гудел… Ну, и едь себе в лифте, так нет, психбольной придурок без таблеток, не поехал в лифте, как нормальный человек! А, похлопывая себя по уху, пошел по коридору к кабинету приятного блондина. И зашел туда без стука. И спросил сразу:
– Вы знали, что будет там, на западной трассе?
