Chapter 15

С утра никого не было. Вышел, погулял по улице, забрал свои вещи из ящика, купил еды в магазинчике на углу…

Блин! Ну, сколько можно ждать… Смирился уже с тюрьмой. Судя по всему, что вокруг происходит – неплохое место пересидеть бурю.

Лежал в кровати, курил траву, изучая свое досье…

Блин! Блин, блин… Там Максик выглядел совсем не так, как он о себе думал. Узнать о себе из холодных и бездушные рабочих отчетов – жесткая психотерапия, типа, как для красоток из инстаграма смотреть на свои фотки без фильтра… И не только о себе узнать из этого досье новое, о других.

Вот командирские отчеты с учебы и совместной работы – крайне нелицеприятные: “ленив, малоинициативен, склонен к внутреннему саботажу…”. Командир безжалостно препарировал каждый промах, каждую трудность своего “протеже”, и даже слова “очень талантлив” и “весьма перспективен” не перекрывали тех гадких слов...

А вот командирское письмо, очень неформальное и очень злое, в службу, после стрельбы в университете, где он просил оставить Максика на работе, но только на самой черной, в какой-нибудь дыре, подальше, чтобы “этот придурок” и “эта скотина неблагодарная”, понял, как нужно обращаться с людьми, а сам командир не желает того больше знать... После этого и отправили в бармены…

Про протекцию командира было упомянуто на титульной странице “принят по рекомендации М.”, а на первых страницах, в отчете кого-то другого, было упомянуто, чем протекция вызвана – всегда хотел знать, как так получилось, что они сошлись все вместе.

Все просто – службе был нужен кто-то, кто мог бы контролировать опытного, такого нужного службе, сотрудника, но имеющего проблемы с дисциплиной и сложного в контроле. Тот опытный сотрудник избегал личных связей – никаких друзей, единицы знакомых, его женщина под полным его влиянием… Обычным способом невозможно стать его доверенным лицом, поэтому использовали комплексы плохого сына и хорошего отца, вслепую подсунув “профессионального сына”, мошенника на доверии из каталога той ужасной женщины. План полагал, что созданная “профессиональным сыном” привязанность поможет службе в контроле сотрудников… Профессионала со службы, командир разоблачил бы сразу, а того мошенника на доверии, что сам пока не понимал зачем он, врядли...

Командир всегда отрицал личную привязанность. Нет, он признавал, что Максик – его лучший проект(“хоть и не лучший ученик”) и куда больше, чем стажер, с которым выполняется типовой контракт по подготовке, даже признавал, что “существуют личные отношения” – но не больше. Максику объяснил наличие “личных отношений” тем, что однажды, в критическую минуту, обещал супруге своей драгоценной “усыновить ребеночка”, но обещание не выполнил, что тяготило – “джентльмен держит слово”.

А тут, пожалуйста – вот ей ребеночек, хоть и довольно крупный. Пусть нянчит, этот ребеночек в ласке очевидно нуждается, поможет в работе… И, конечно, “ребеночек” его супруги драгоценной – не последний самому командиру человек. Но не больше!

Но и без объявленной привязанности, командир, не смотря на хамство и общее угнетение, всегда был “свой”, во всех значениях этого слова. В огонь пошлет безжалостно, но и в огонь прыгнет, чтобы вытащить…

И Максик тоже старался командиру “своим” быть. Жаль, что судя по этим отчетам, не всегда получалось.

…Короче, план провалился, закончился тем, что мошенник на доверии стал плясать перед сотрудником “М” на задних лапках, заглядывать тому в рот и полностью подчинился его воле, вместо того, чтобы контролировать и информировать.

Потому, что “эта ужасная женщина”, которая составляла каталог подобных юных дарований, не упомянула в характеристике про значительные сиротские комплексы Макса и его потребность в идеальном отце. Скорей всего намеренно, тварь редкостная.... Сын получил отца, отец сына… ну, а служба осталась на бобах.

…Вот и нечего кичиться своим аналитическим отделом! Может там и умники сидят, но которые совсем не разбираются в людях. В отличие от “той ужасной женщины”.

Тоже самое произошло и с Милли Филис. Опытный жиголо, выбранный из сотни других, как наиболее подходящий под эмоциональные и сексуальные потребности объекта, такой, на котором клейма негде ставить, не способный, судя по всем характеристикам, на глубокие чувства и длительные отношения, полностью провалил операцию, влюбившись в свой объект. Да так, что полностью от объекта своей любви отказался – от денег и совместной жизни, а соответственно и служба потеряла инструмент влияния на знаменитость. Корыстный жиголо оказался влюбленным романтиком… Кажется кого-то даже лишили премии за этот недосмотр.

В общем, с самого начала у службы с Максиком не задалось. Но поскольку кадр все-таки ценный, да и заплатили командиру немало, чтобы поднатаскал, пустили в дело.

И вот тут приятно почитать, тут куда лучше, чем он думал и что все говорили в лицо. Отличная результативность, особенно, если в связке с другими делами, прежде ему неизвестными, смотреть. Даже та, вроде бы, ерунда, которую где-то подслушал или дамочка какая выболтала в постели, могла иметь серьезные последствия. Круто было, да… Его это работа, точно… Не жаль времени, что на службе был. Это вам не на фронтире жульничества, это куда масштабней...

Да, некоторые миссии запорол из-за избыточного героизма. И вроде бы это косяк досадный, но вот приписка приятного блондина: “полагаю, такой психотип может неожиданно изменить баланс сил, а способность к ситуативным, непродуманным решениям, статистически может принести пользу”.

В переводе с протокольного, это значит: Ты герой, Максичек! Хоть и разгребать дерьмо за тобой приходится в половине случаев.

Но с активной работы, из первого эшелона агентов, убрали – не нужны там такие герои, нужны исполнительные. Сопутствующий ущерб большой. Неподходящий психотип.

А в учителях – какое геройство… И ничего больше в службе больше не светило, так, что не жаль, что выгнали. Не видать ему там роста, в джемсбонды не выйти.

…А вот недавнее, снова про командира: в связи с тем, что Макс стал основным наследником их имущества, предполагается, что и в курсе местонахождения архива… Держать на контроле!

А вот и не в курсе!

– Не нужно вам это, Максичек! – нежно сказала командирская жена, – За такое убивают, мы не хотим вам неприятностей…

Так и не сказали, как не ныл, как не манипулировал, отказались сообщать, где всякие документы, которые хозяйственный командир всю жизнь собирал, где бы не работал….

Да так и сказал на дознании, жену командира процитировал. Детектор лжи подтвердил, что еще надо… Не верят, уже все знают, что чемпион по вранью ловко может детектор лжи обмануть.

Приободрился. Даже в эйфории был от самолюбования – столько всего сделано, столько людей задействовано в Максичкиной судьбе, даже вот от министра запрос есть… Где Максичек, пусть и со звучной, но никому неизвестной фамилией — и где министр.

На эмоциях написал приятному блондину шикарное письмо с извинениями. Посмотрел в старинном эпистолярном учебнике, как писать, со всеми этими “примите заверения в глубочайшем почтении…” Благодарил за поддержку и мудрое руководство, раскаивался в ошибках и просил простить. Бес попутал. Продуло. Выдуло мозг. За насилие извиняется и вынос секретных документов также… Виноват. Готов принять всю ответственность. На своем месте жительства неотлучно пребывает и решения ждет.

Да ты поэт, Максичек!

Вызвал курьера, отправил приятному блондину письмо, досье и те карты памяти из телефона, которые достал из ботинок наконец. Копии, конечно, сделал, на всякий случай. И копии содержимого карт памяти отправил еще одной журналистке, знакомой командира, чтобы она “сделала, что считает нужным”.

Подождал еще пару дней в каннабиольном дыму. Никто не приходил. Блин! Судя по всему, такое спокойное место, как тюрьма ему не светит. А это значит бояться того, что тюрьмы хуже.

Началась параноидальная фаза.

Возможно, конечно, что от того, что значительно превысил рекомендованную доктором-барыгой дозу, а возможно просто свихнулся – те диагнозы, что ставят, по простонародному так назвать можно.

Короче, стал переживать, что, если приятный блондин не принял извинений и одновременно официальный ход делу не дал, то значит хочет от бывшего сотрудника избавиться. И по личным причинам и, вследствие излишней информированности своего бывшего подопечного – многое, из того, что было в том досье, Максику знать вообще нельзя…

Бежать сил нет. И некуда бежать… Ладно заберется на тигра еще раз, авось не сожрет.

Снял с пола гостинной персидский ковер…

Это был любимый ковер командира. Сам лично его пылесосил, считал, что Максик слишком грубо орудует щеткой, еще испортит антикварную вещь – девятнадцатый век, золотая нить…

Дом был полон воспоминаний, а про ковер была отдельная сказка.

Давным давно, когда командир был еще юн, попал он в суровую перестрелку и отважные товарищи несли его к вертолету, завернув в этот ковер, как Клеопатру к Цезарю…

– Не надо заливать!

Про Клеопатру и Цезаря ничего сказать не может, а про то, что тот ковер весит практически столько же, как и командир, и отважные товарищи задолбались бы нести двойной вес – скажет сразу.

Пятьдесят процентов того, что рассказывал командир про бурное прошлое состояло из вранья. Утверждал, что врет намеренно, тренируя наблюдательность Максика и его способности видеть логические несостыковки.

…Ладно, на самом деле командир всего лишь лежал на том ковре и истекал кровью – вон там чуть осталось после химчистки, а вот тут на боку – шрам… И потом, когда все-таки истекать перестал, то забрал этот ковер с собой в вертолет. А ковер забрал с собой, как цену крови… Ну, такие там понятия… Потому, что сразу, лежа на том ковре, определил антикварную ценность… Потому, что всегда нужно учиться и использовать любую возможность поднять свой культурно-образовательный уровень… А потом этот ковер помыли от крови, чтобы не впиталась, из шланга и навесили на палатку сохнуть. И ночью напал коварный враг и расстрелял палатку из пулемета, но ковер с основой из золотых нитей – поэтому такой тяжелый! – спас раненого командира, поскольку пули запутались в нитях золотых…

И поэтому столь ценный ковер – и в символическом плане, и в материальном! – нельзя доверить столь бестолковой золушке, которая орудует щеткой от пылесоса, как ятаганом… Про ятаган потом расскажет.

…Так вот, взял этот пуленепробиваемый ковер, еле доволок, залез на стремянку и давай окно заколачивать, как ставнями. Дрель, дюбеля… Пробил в знаменитом ковре дыры – прямо к стене приколотил. И пока вот с ковром возился, дрелью жужжал, то нормально все, как только прекращал – паника накрывает гадко.

Там и ставни были, но ветер чуть испортил – давно никто не следил, надо на улицу выходить, чтобы поправить, а на улице очень страшно – опасность может быть повсюду…

Вам смешно, да? А вот ни хрена эта паранойя не смешная, когда внутри головы. И даже куда страшнее, чем то, что по-настоящему.

Наверное, если читать про это после того, как про то, настоящее, уже прочитали, то даже скучно – ржачно паренек свихнулся, но вообще ничего особенного, нудновато, много подробностей. А для того, кто свихнулся, это очень даже особенное,..

Вот когда в мерзлой канаве сидел – это ужас был вообще, но там какие варианты – или убьют или нет, источник опасности видишь, шансы свои оцениваешь реально. А тут опасности не видишь, может, ее и вовсе нет, но очень плохо, очень… Вот вроде все понимаешь мозгом, связи с реальностью не теряешь, а ведешь себя вот так – не контролируешь себя.

Законопатил окно, принес в комнату воды и какого-то печенья, ведро с крышкой, что намеревался использовать в качестве туалета. Перенес в комнату предметы, на которые командир указал, как подходящие для умерщвления людей, такие как – торшер(остов торшера – стальная пика), кочергу от камина(однажды подобная кочерга уже спасла жизнь), всякие прочие бытовые штуки, которые командир любовно превратил в оружие и, конечно же, ятаган…

Ятаган – единственное из коллекции холодного оружия, что хранилось в доме, а не в банке или у адвоката (“”вы, Максичек, растеряте ценные вещи, пусть будет кто-то, кто объяснит вам их ценность”). Потому, что это была подделка, современная копия. И командир повесил тот поддельный ятаган над диваном, в назидание самому себе, своей самоуверенности непристойной – ему всучили этот клинок в Стамбуле, что-то рассказывая про восемнадцатый век. “Рассказчик был типа вас, Максик, вот я и опозорил свои седины – облапошил меня, как мальчика”

Но и от поддельного ятагана была польза – если злоумышленник проникнет в дом, когда командир расслабленный сидит, такой, на диване и книжку читает, то кранты тому злоумышленнику – так как в секунду времени в одной руке ятаган, а в другой – пика из торшера…

Командир был тихий параноик, очень рациональный, без всяких детских истерик с коврами. Он просто всегда был готов, что могут убить, и поэтому всегда был готов убить сам.

…Задвинул дверь дубовым комодом, сверху кресло еще поставил. И довольно лег в кровать, положив рядом ятаган. Сделал все, что мог.

…Вы знаете, что значит слово “ятаган”? “Укладывающий вечным сном”. Круто, да?

Уложит всех. И приятного блондина, и его людей. Не даст тигру сожрать себя так легко. Оседлает тигра.

И погрузился в каннабиольный дым.

И конечно за несколько дней все это самозаточение в крепости закончилось бы плохо. Самокрутка выпала бы у сонного Максичка из рук, начала бы тлеть кровать, потом персидский ковер стал бы дымить антикварными токсинами… Короче, не стало бы ковра вовсе, вместе со свихнувшимся Максичком. Разве, что золотые нити остались бы, если командир и про них не наврал…

Но он же везунчик. Блин, да как же ему всегда везет! Почему, чьими молитвами…?

Потому, что когда простыня начала тлеть, то ему позвонили.

Проснулся, залил водой простыню, чертыхаясь последними словами про то, что тигр может быть такой жалкий и сожрать только потому, что всадник – свихнувшийся идиот!

Нашел телефон, стараясь ятаган из рук не выпускать. Кто еще там может ему звонить… Они что, уже возле дома?

Но нет. Это позвонила Джи.

Позвонила, узнать, как добрался. Так беспокоилась. Звонила в ту военную часть, но там никто ничего не знает – говорят, не было никакого Даниеля… Так странно. Восстановила номер, купила телефон и давай звонить – много раз звонила! – выключен телефон и в мессенджерах неактивен… Переживала, как бы не случилось чего.

– Как дела, Даниель?

– Все норм… – пробормотал хрипло.

Джи, Джи… Ну, кто у него еще остался “свой”, кроме нее. Переживала… Кто бы еще за него переживал..

– Как там девочки?

Да все хорошо. Джей уже мама из больницы домой забрала, говорят, отойдет скоро… Нет, пожалуй, еще рано контакты в модельном бизнесе присылать, но передаст, что Даниель беспокоится и рад помочь - ей будет приятно... Остальные – тоже в порядке. Кей мобилизовалась в военные медсестры, там, где она – не детская отоларингология, но почему-то уже не боится. Поехавшая на религиозной почве дама – впрочем, эта Кей всегда была с придурью! Но сейчас от ее реальная польза, поэтому пусть уж молится, сколько хочет… Даниель – свинья, если не может запомнить имени той ее знакомой и теперь Джи даже не будет говорить, но и с той все хорошо, уехала к детям заграницу! …Родителей девочки еще ищут – пока не в живых нету, ни в мертвых… Она, Джи, занята тем, в чем может быть полезней других – чинит машины. По телефону не будет говорить где, там, где нужнее…

– А ты сам как, Даниель?

Что рассказать? Что рассказать женщине, которая звонит по дорогому роумингу из воюющей страны, из того места, что нельзя по телефону называть? Рассказать, что ему плохо и страшно в паре тысяч километров от реальной опасности – такой, как у нее над головой.? Что он дебил со спецподготовкой, который своей тени боится и спит с ятаганом?

– Все хорошо.

– Что у тебя с голосом? Ты хрипишь. Простудился?

– Начал курить…

Потом подумал, что Джи ведь знакома с учителем Даниелем, “голубоватой вежливой мямлей” и можно позволить себе хоть что-то сказать:

– Что-то я раскис, Джи.

– Понятное дело… Не каждый день такой поход. Но вышли ведь, все получилось.

– Я не вышел… Я все еще там.

И начал рассказывать ей про то, что с головой не очень, работу потерял, с начальством поругался, заперся в комнате и спит с ятаганом…

– Вот все время кажется, что мы на машине той едем. А иногда, что в канаве той сидим…

Блин! Ну он точно голубоватая вежливая мямля... Стыд-то какой – ему, у которого в досье написано “стрессоустойчивый”, тому, на подготовку которого – в то числе и чтоб такое переживать, потрачены огромные деньги, а он тут жалуется женщине из воюющей страны, как ему плохо… Но человек ведь! И человек не может быть один.

– Может стоит к врачу пойти, дружище? – осторожно спросила Джи, – У вас же там все хорошо, много врачей…

Нет. К врачу не пойдет. Врачи наизнанку выворачивают, делают слабым и уязвимым… От врачей и их таблеток только хуже.

– Не дури, Даниель. Иди к врачу. Была бы рядом – сама бы отвела. Но ты понимаешь, что сейчас не до тебя. И ты не ребенок…

Блин! Ему это говорят всю жизнь. С командиром был ребенком, хоть и тот все время так говорил…

Даниель еще что-то бормотал придурошное, про тигра Джи рассказывал и про линию разграничения добра и зла, и что линия эта размыта, будто чернила водой, и теперь все – черно… Кто “свой”, кто нет – вообще не понимает. И поэтому из комнаты не выйдет…

Послушала Джи это все, а потом, как рявкнет:

– Прекрати быть придурком, Даниель!

Ох, какая сладкая команда, давно не слышал. Он же вообще, очень исполнительный – так и отмечено в досье. Может, не очень инициативный, но, если с приказом согласен, выполнит ответственно.

– Задрал ты меня своим нытьем!

А вот это вообще музыка! Именно так командир говорил, такими словами…

– Не могла бы ты, милая Джи, “р” не говорить так грубо, а на согласной делать небольшое придыхание…

– Совсем чокнулся? Ты мне тут, придурок, учителя английского не включай, сейчас тебя учим…

Небольшое придыхание на согласных в этой фразе и нежное, воркующее “р” говорил командир – английский был тому родной, в отличии от них с Джи.

– Пожалуйста! Мне очень нужно…

Джи постаралась. Может произношение и не такое, но ор и напор почти такие же: “Задрал ты меня своим нытьем!”

– Так вот, Даниель: сейчас ты отодвинешь комод, снимешь этот негигиеничный ковер с окна, примешь душ и отправишься к врачу. Понятно тебе!

– Я не могу выйти, не могу…

– Даниель, какая тебе разница – убьют тебя или нет. Ты тут ныл, что ты одинок и некому тебя пожалеть, но тут-то и счастье – некому сожалеть, не жены, ни детей, ни родителей…. Убьют – так убьют. Разве не так ты мне говорил, в той лесополосе… Там ты не боялся.

Это так, детка, это так. Не боялся…

…“Что вы при этом чувствовали?”..

…– Я не разумом боюсь, просто паника… Свихнулся.

– Иди к врачу. А вот тут только врач может помочь…Блин, Даниель, ну я правда очень занята, не могу тебя взять за руку. Придется самому. Позвонишь как вернешься от врача, расскажешь мне все.Ты спас меня, Даниель, и я хочу помочь…

Ты уже помогла очень сильно, детка. Вон, какая проплешина на простыне.

– … У меня деньги тут сейчас закончатся на телефоне, но я тебе потом еще перезвоню. Пока, Даниель.

И выключился телефон. И он снова остался один. Но как-то один больше не был. Был кто-то свой.