Chapter 9
Что-то не получалось уснуть, даже спецупражнения не помогали. Миротворец храпел, как слон. Ему вообще все пофиг, ну и нервы у человека! А говорят, что больной... Да нет, тот самый здоровый -- вон как храпит.
Написал письмо Милли. Ну, ведь мастер эпистолярного жанра, вот и решил еще раз, может последний, щегольнуть.
Написал все такое, что, мол, отношения с ней — самые странные в его жизни, что никакая женщина не вызывала в нем таких странных чувств. И что она, Милли, тем, что выбрала его, и всегда выбирала его — при том, что любого мужика могла выбрать! — очень сильно помогла. Значит, что-то в нем есть, если такая женщина, как Милли Филис его выбрала и сына от него родила... Не знает, любовь, это не любовь, но что-то такое, очень особенное... Спасибо, Милли, за все, а за сына особенно...
Ну, ты, Максичек, и дурень! Почему ты так ловко врешь про любовь, а правда у тебя всегда такая косноязычная?
И сыну записочку написал — может Милли потом покажет, если нужным сочтет. Про то написал, что ближе сына никого нет, что он самый замечательный мальчик на свете. Папа, к сожалению, не может рядом быть — занят убийством драконов всяких мерзких, но очень любит. И, если вдруг папу дракон какой съест, то для того, чтобы маленького Максика не съел. Пусть слушается маму, мама — самая замечательная и маму папа тоже очень любит...
Блин! А вот это писать было очень тяжело... Слезы утирал, честное слово! Такой мальчик замечательный...
Написал Заправидле. Знать ее больше не хотел — все-таки измена это, как не рассказывай про любовь к йоко оно. Но он расстался с ней некрасиво, холодно и вообще про то, как ему неприятно, не сказал. Психолог советовал открыто говорить о своих чувствах.
Поэтому и написал правду: очень благодарен за то, что на ноги его поставила после кризиса, вылечила, в норму привела. За близость, которой ни с кем не было раньше, благодарен. Но расстроен и разбит ее изменой. Еще никогда раньше не бросала девушка и это очень неприятно, даже если, как они обсуждали неоднократно, любви между не было. Тем не менее, желает ей большого счастья, она очень хорошая женщина. И пусть подальше держится от своей мамаши, а йоко оно, пусть лучше мамаше покажет, что за малышку есть кому заступиться...
Не отправил, конечно. С утра — но еще не рассвело даже! — когда телефон и паспорт отдавал полковнику, тот сам спросил, кому сообщить... ну... если что не так пойдет?
Поручил сообщить приятному блондину. Блин! Ну и жизнь прожил, если сообщить можно только начальнику по бывшей работе...
Но может быть хладнокровный кальмар все-таки окажется человеком и письмо для Милли передаст?
(Там еще в телефоне были зашифрованные данные про журналиста, оператора, ну и всякое прочее, по операции, по мелочи, может, хоть за эту услугу письмо передаст?)
— И журналистов ему отдайте, — просил полковника, — все-таки они наши граждане и ему лучше с ними разбираться. Поверьте, он за ними присмотрит правильно. А если отпустить — то долго они не протянут, чем бы не закончилось... И вам же лучше — все следы замести.
— Джи, дружище... — обнял ее. Снова смотрели на него светлые глаза командира, — Не знаю, чтобы без тебя со мной было...
Крепкая тетка! Сжала в руках так, что больно.
— Все нормально будет, Даниель. Вернешься домой... В смысле, в гараж мой. Мой дом — твой дом.
— Спасибо.
— Такой симпатичный мальчик, — сказал дедушка, подмигнув Джи, — ты бы замутила с пареньком, если выберется.
Вообще дедуган уже в маразме! Сам с ним мути...
— Хватит уже соплей, — приказал миротворец, — Иди морду крась, времени нет.
Грим из подручных материалов собрал, в магазин ближайший съездил... Ну, если задача опознать будет или человек, что знает журналиста, появится, то расколят, конечно, сразу. Но, по имеющейся информации, таких вроде нет, для того, чтобы блокпост пройти, может прокатить. Тут даже лучше, что личность публичная, все в лицо знают, особо с фотографией не сверяют... Два часа возился, давно этого не делал — грим сложный, с накладками под челюсть, под скулы, разлет бровей изменить нужно... Крылья носа другие... Разное сочетание тонов меняет визуальное восприятие расстояние от носа до верхней губы, расстояние между глаз... Ну, когда-то в этом был очень хорош — лучше командира, кстати! — но давно не тренировался. Тут еще повезло, что тип лица у того журналиста подходящий, не такой сложный случай, как мог бы быть.
— Ну-ка, смотрите, — сказал чужим голосом, голосом того журналиста, повернулся на кресле, в сторону полковника. Тот рот, конечно, раскрыл. И слова из того рта полились всякие, нецензурные. Но не брань это была, а восхищение и восторг...
Любишь ты аплодисменты, Максичек, пусть и матерные... Улыбаешься во все свои зубы голливудские.
— Вот я продешевил! — восхищался полковник, — так и знал, что ты стоишь, куда больше.
Даниель улыбался во все свои зубы голливудские. Исчезла его тоска и страх почему-то прошел. Как на соревнованиях — свербит в животе и заднице, но как только «старт» объявили, то проходит все, ничего, кроме цели нет. Теперь он вышел на сцену и играл роль. И не мерзкую роль дознавателя в подвале, а, приятную роль героя...
Почему-то считается, что роль Гамлета — принца мятущегося — главная роль актера. Но насчет этого, такая мысль, что у каждого актера своя главная роль. Вот у Максичка — именно эта, здесь и сейчас, и он, как Гамлет может прочитать тот монолог:
Быть или не быть — таков вопрос. Что благородней духом — покоряться пращам и стрелам яростной судьбы, иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством...
— Мы их всех убьем, — сказал миротворец, уменьем Даниеля кое-как подтянутый до фотографии оператора в документах, — Мы убьем их всех.
Миротворец философию не разводил, у него был свой, очень краткий монолог миротворца.
С машиной группы сопровождения делали большой крюк, километров триста пятьдесят, чтобы на нужную дорогу выйти. Ехали очень медленно, дорога жуткая, а едут они все-таки в бомбе. От линии фронта ехали в машине вместе, а обратно ребята из группы пошли пешком.
— Сдетонировать от выбоины не должно, — обещал дедушка, — но если передком удариться, то немного может и рвануть, для тех, кто внутри, довольно критично.
Спасибо, дедушка, что предупредил!
Да, по плану, взорваться от удара машина не могла, иначе ее бы не доставить так просто, основной взрыв произойдет, после того, как Даниель нажмет на детонатор — очень маленький, китайский кнопочный телефон, который запрятал... ну, в общем неважно, где там телефон запрятал, вы там, люди, не прячьте лучше.
Вообще не так, чтобы очень машину любил водить. Есть ребята, которых от автомобилей и гонок прет просто, вот взять хотя бы ту же Джи... А Максик очень осторожный и несколько трусливый, для него в спецшколе занятия по экстремальному вождению серьезным испытанием были — да страшно очень, скажет прямо. Но сдал экзамен хорошо — дело нехитрое, выполняй всю технику правильно и не думай про то, как страшно... И уж тем более не стоит думать про то, как страшно ехать внутри бомбы по плохой дороге.
И не думать про то, что штаб может оказаться вообще в другом здании и они не готовы. И не думать, что сопровождающих может быть слишком много, и его остановят, и основной задачи не выполнит...
Миротворца за руль не пустил. Еще натворит чего, психопат, и вся подготовка пропадет зря.
Ехали молча и в тишине было довольно тоскливо. И тогда старинный способ применил — песню петь, морскую, под которую моряки, к далеким берегам гребли... На корабле тоже не всегда весело было, вот и заводил их шкипер подобными песнями...
И, если у него и есть приятное воспоминание про папашу собственного, то когда в парке один раз на лодке в парке катал — маленький Максик представлял, что на большом пиратском корабле. Маленький Максик не могу удержать весла, а папаша пел эту песню:
— Греби, мой мальчик, дуй к тому берегу... Ведь мне сказали, что там много золота — на берегах Сакраменто...
И маленький Максик, в смешной, пиратской треуголке из газеты, двумя руками пытался грести хотя бы одним веслом...
...А потом, на стажировке, когда прорубал тем мачете заросли в джунглях, командир шел следом и пел ту же самую песню:
— Гребите, ребята, поднажмите еще...
Командир пел, что мачта на корабле кривая, как и руки шкипера, командир, голосом своим музыкальным и командирским, пел про то, что про то, что в каютах полно тараканов, камбуз грязен, а в хлебе уже личинки завелись, но это ничего, нужно идти дальше, нужно грести еще, еще чуть..
— Гребите, ребята, сильнее... Дуйте в Калифорнию, там кучи золота, как мне сказали... На берегах Сакраменто...
...На берегах Сакраменто жил сын, маленький Максик. И большой Макс ничего не может сделать для своего сына — так уж получилось, но может для других маленьких мальчиков, которые случайно попали в его периметр.
— Расположение периметра нельзя выбирать, — поясняла эту свою теорию командирская супруга драгоценная, — вы в его центр случайно попадаете и сами периметр свой определяете, насколько можете дотянуться.
Как и не выбираешь тигра, ты на пути тигра оказался, случайно... Вот и скачешь на нем, чтоб не сожрал. И, в меру сил своих и умений, очень хочется тигра того палочкой в глаз ткнуть...
Ну и пусть сожрет, зато будет без глаза!
...Миротворцу понравилась морская песня, припев там вообще очень простой, они орали ту песню во всю глотку и заткнулись только тогда, когда на телефон позвонили и сказали, что все готово, их уже ждут на блокпосте и вообще, опаздывать нехорошо.
Посмотрел внимательно на миротворца.
— Не сорвешься раньше времени? — уточнил, — Нам нужно больше, чем тот блокпост.
— Я в норме, — ответил миротворец, — Ради того, чтобы мир творить, потерплю... Я миротворец-профессионал.
Мир творить. Удивительно и парадоксально, что мир нужно творить путем насилия. А войну можно творить, как те журналисты к примеру, словом, умом, хитростью и обманом.
Еще раз посмотрел на напарника.
— Лучше на себя посмотри, — сказал миротворец, — Расслабь мыщцы. А то морда будет дергаться...
Это точно. Молодец, что напомнил.
На блокпосте кучу народу было. Заметил, как водил глазами миротворец, мысленно пересчитывая урон противнику...
Блин! Ну, что опять за команда! Уставший донельзя полковник, нарушитель армейской дисциплины, производитель контрафактной мебели, хамская механик-лесбиянка, древний дедушка, что засыпает на ходу, туповатый местный и миротворец-психопат...
Какой командир, такая и команда. Пора бы и привыкнуть. Если у тебя, Максичек, еще будет какая-то команда, то именно такая — люди, который в правилах не живут, во всем их нарушают, но свой кодекс внутренний, джетльменский, никогда... Потому, что и твой командир такой был и с тобой возился потому, что и ты такой.
Потому, что команда отбирается по главному принципу — чтобы «свой» был. «Свой» — это тот, кто с одной стороны той самой линии разграничения, во всех ее оттенках.
Вот миротворец, пусть и психопат, он совсем «свой», хоть практически незнаком и говорят друг с другом, на неродном для обоих, языке.
...И когда все эти, кто «свои» для него, рядом станут, то и невозможное случается, и даже чудеса можно сотворить.
...Хохотал и острил, был в центре внимания, повторял все шутки журналистские, которые выучил, когда по видео готовился, следил за мимикой и жестами. Быть другим человеком требует сильной концентрации, некогда думать и анализировать, бояться... И еще важно на себя все внимание перетянуть, чтобы на оператора поменьше смотрели и на его документы.
Ты вундеркинд, Максичек, ты таким родился — можешь кем угодно притвориться, всех облапошить... Золотой мальчик.
И это твоя главная роль. Ты тот давид, кто победит голиафа.
«Суициальная наглость» — так называл такой прием командир, когда принимали, нагло и вызывающе, образ того человека, которого все знают. Наглость снимала подозрения — ну не может нормальный человек так.
Командин не мог. Он нормальный был, профпригодный. А у супруги его драгоценной получалось, она с Максиком самого начала были отличной командой... Ненормальные, успешно обдуривающие все комиссии и проходящие все экспертизы, Профнепригодные, но способные на суицидальную наглость.
Документы прошли. Ну, не так, чтобы особо страшно... Да эти документы уже тысячу раз просматривали, так что никто соответствие личности документам не удостоверял всерьез, такой суицидальной наглости не ожидал. Приступили к личному досмотру.
Немного переживал за своего «оператора». Миротворец не выносил тактильного контакта, даже руку пожимал редко. Миротворец поднял глаза вверх, будто считал в уме.
Тот действительно считал. Считал, сколько нужно убить негодяев, чтобы как-то компенсировать то, что враги хлопали его по заднице, а он ничего с ними не сделал.
Забрали все телефоны, проверили на наличие дополнительных электронных устройств, типа записывающих или средств связи. Как и обещал дедушка, тот выключенный, маленький кнопочный телефон, спрятанный в самом надежном месте, не обнаружили.
За обыск извинялись, но все же понимают важность мероприятия, да?
Журналист понимающе кивал. Журналист был очень доволен — это лучшее интервью в его жизни, такая возможность редкая...
Приступили к обыску машины... Хотели сначала в другую машину пересадить, но журналист, показывая технические документы, объяснил, что некоторая техника может быть использована только с этой машиной, также там оборудование для прямого эфира... Вот, пожалуйста, разрешение вашей службы безопасности, вот еще бумаги... Пожалуйста, проверяйте, мы все понимаем... Но только и так чуть опоздали, как бы не отнимать у важных людей время.
Ничего подозрительного в машине не нашли. Разрешили садиться. В машину сели еще два вооруженных сопровождающих, которые могли с иностранцами говорить — спереди, на пассажирское, и сзади.
Следовать четко за ведущей машиной сопровождения, маршрут не менять, скорость держать ровной... При всем почтении к представителям прессы... Сами должны понимать, требования безопасности...
Конечно, конечно.. Вот, куртку сюда уберем, чтобы удобней было...
Посмотрел на миротворца. У того довольный был вид. Как у алкоголика, который мучался на вечеринке трезвенников, а потом случайно нашел бутылку винца... Успокоился.
Тронулись. Журналист беспрерывно болтал — он же человек творческий, экстравертный, работа такая... Рассказывал смешные, двусмысленные анекдоты. Потом из двусмысленных байки его превратились в вовсе непристойные. Находящиеся при исполнении, вооруженные сопровождающие, очень расслабились. Что может расслабить любого лучше, чем всякие истории «про баб». А уж подобных историй «про баб» этот журналюга знал предостаточно... Хохотал так, что рот у всех растягивался в улыбке. Голливудские зубы блестели...
Миротворец не ждал команды Даниеля, хоть того полковник и назначил старшим в их группе. По таким делам он сам себе командир, лучше знает, когда начинать...
Ну, посмотрите, как они на Даниеля вылупились, только на него и смотрят, на рожу смазливую, на зубы его белоснежные... Ничего не видят больше, кроме зубов, на дорогу не смотрят, а ведь обязаны... Крут, Даниель, да, а на вид дурачок дурачком... Но и миротворец непрост...
— Отвел душу, — сказал миротворец Даниелю, — ну, хоть недаром съездили, уже результат больше нуля...
Миротворец одевал Даниелю защиту...
— Ты лучше трупы выровняй, а то заметят, — торопил того Даниель, — Давай, вон пока первая машина повернет... Две секунды... Один, два...
— Удачи, бро! — миротворец выпал из машины в кусты.
