Глава 1. Семейный праздник и другие кары

Сизиф свои камни катает в Тартаре, не угодившие поэту Данте понтифики торчат прижжёнными пятками из земляных щелей восьмого круга ада, а Леруша, он же Валерьян Евтеевич Рубиненко, отбывает наказание в мире живых. За неудавшийся смертный грех расплата высока: Леруша обречён являться на все семейные сборища родни по матери, куда ни пригласят. Снисхождения не видать. Бессердечные Островичи пользуются вынужденной безотказностью болезного грешника и зазывают на календарные праздники, юбилейные даты, гулянки в честь открытия и закрытия очередного охотничьего сезона, а то и на пирушки без повода. Встречи эти неизменно заканчиваются разнузданными вакханалиями, где Леруше с полуночи до третьих петухов остаётся терпеть издевательства и непотребства. 

Старинный род Островичей Леруша ненавидит с того самого дня, как узнал о его существовании и своей к нему принадлежности. Ненавидит глухо, неприкрыто и порой деятельно — сложись обстоятельства иначе, он, полукровка, стал бы для Островичей опаснейшим врагом. 

Трагедия Леруши в том, что мать подкинула его в семью благородную и любящую, но в дела Островичей не посвящённую. Мрачная правда открылась, когда его привезли в горную крепость, где по семейной традиции старшие Островичи смотрят молодёжь. Леруша не был к такому готов, ему не хватило времени разобраться в правилах неизвестной ему игры. Осознав, куда попал, он пошёл на отчаянный шаг, желая избежать одного проклятия, но просчитался и навлёк на себя сразу два. Островичей итог его бунтарства весьма позабавил; внебрачного отпрыска приняли и пристроили к делу. Из смертельной угрозы для них он стал не слишком удобным, но действенным инструментом.

Случилось это тридцать три года назад, и с тех пор Леруша псом сидит на короткой цепи у тех, кого всем нутром желает извести со свету. И даже когда ему удаётся кого-то укусить, Островичи лишь посмеиваются над неудачливостью его жертвы. И приглашают Лерушу на очередной ужин, где обиженные им могут отыграться всласть.

И вот, тридцать три года спустя судьба Леруши завершает полный оборот: повинуясь воле родни, он возвращается в ту самую крепость на границе Галиции с Королевством Польским, где начались его злоключения. Всё повторяется, будто в дурном сне. Клан желает посмотреть на новое поколение Островичей. Как вороньё слетаются в фамильное гнездо старики и старухи в древних платьях и париках, чтоб в перерывах между чаями и картишками переломать жизни своим потомкам. 

Что тогда, в тысяча восемьсот тридцатом, что сейчас, в тысяча восемьсот шестьдесят третьем, гербы с вензелями с экипажей сняты — небезопасно при параде ездить, мужик бунтует. 

Обивка в салоне новая, на винного цвета бархате ни одной протёртости, а всё равно из углов тянет мышиным душком. Мимо окна неспешно плывут залитые солнцем луга, богатая красками зелень карпатских предгорий. По стеклу ползёт прибитая жарой муха, Леруше лень её сгонять: из его сегодняшних попутчиц эта раздражает меньше всего. Впрочем, тётушки, что взяли Лерушу с собой, тоже терпят его из милости. Если и глянут на него, то как на пустое место, не приглашают к беседе, не стесняются его присутствия, сплетничая монотонными, как скрип рессор, голосами и бесконечно подтрунивая подруга подругу, чей сынок-внук-правнук большее разочарование и чья дочка-внучка-правнучка неудачнее замуж вышла.

— …Тот, с вислыми усами? Да какой же он культурный, скажите на милость! Он и говорить-то нормально не умеет, через слово то шуфлядка, то парэчка, то ещё что неприличное. Он имение своё фольварком звал, представляете? Упырь болотный, а гонору — как у австрияка. Зачем вы вообще с ним породнились?

— Болотный-то болотный, а торфяной заводик у него доход приносит. Моя правнучка в столице не бедствует и обноски не носит, как ваша… Нет, ну вы посмотрите! — Ворчит Клементина Григорьевна, с неудовольствием наблюдая подпортивший красивые виды столб дыма над помещичьей усадьбой. — И всё-то этим полякам неймётся! 

— Скоро утихомирятся, — Клеопатра Архиповна глядит на пожар сквозь театральный лорнет так, будто оценивает убедительность декораций. — В январе они бодро начали, да быстро сникли, только по Западному краю ещё баламутят. Сил у них немного.

Леруше любопытна не столько драма за окном, сколько реакция тётушек на оную. Клементина Григорьевна и Клеопатра Архиповна решительно не считают творящееся беззаконие не то что поводом для тревоги, но даже стоящим развлечением. Видали и получше, во времена Лжедмитриев небось.

— А дворня чем мается? Кажись, даже не тушат, лентяи.

— Разбежались. А то и сами что у хозяев растащили, огонь всё спишет. 

— Может, боятся чего? — Леруша пробует постращать попутчиц. — А ну как мужики с вилами всё ещё по окрестности ходят, барских прихвостней выискивают? 

Клеопатра Архиповна переводит лорнет на него: надо же, младший, не спросив позволения, голос подаёт! 

— А ежели и правда ходят, — усмехается она, подмигивает Клементине Григорьевне, предлагая подыграть. — Вот скажите, Валерьян Евтеевич, а ну как остановит нас толпа посреди дороги, да спросит, мол, не видали ли мы их пана-вурдалака, что выберете: их обидчика искать будете, или на нас натравите?

— А зачем выбирать? — изумляется Леруша. — Сначала вас сдам, потом пана им выслежу, а там и отряд сколотится, чтоб ещё кого из ваших по дороге в крепость заловить.

Собеседниц его ответ веселит, от их лисьего хихиканья по коже бегут мурашки. Конечно, в словах Леруши много самонадеянности и мало веры в осуществимость плана: тётушки в случае чего прикажут ему их защитить — и никуда Леруша не денется, защитит; отлучиться на поиски постороннего пана он также не сможет, ведь обязан явиться на семейное собрание вовремя; да и вряд ли отряд бунтовщиков станет его, благородного, слушать. Но досадно, что тётушки не воспринимают его всерьёз вовсе. 

Как будто не по вине Леруши пустует в экипаже четвёртое место. Раньше с Клементиной Григорьевной и Клеопатрой Архиповной ездила и добрая их подруга, лерушина матушка. Уже давно не ездит — пусть не своими руками, а Леруша всё же спровадил её на тот свет. Он был уверен, что его самого казнят за такое, но что сделали Островичи? Пригласили на материнские похороны, где шутя сунули его к ней в гроб на всю панихиду, и чуть было не закопали так; из могилы Лерушу достали в последний момент и передали опеку над ним одной из тётушек. На том история и кончилась: матереубийство Леруше не припоминают вовсе, Клементина Григорьевна с Клеопатрой Архиповной преспокойно ездят с ним наедине. 

Когда-то Леруша до глубины души изумлялся безразличию и жестокому юмору родни. Полежав парализованным в гробу с обезглавленной покойницей, понял: старикам Островичам до безумия скучно живётся. 

Их не останавливают. Как будто весь живой мир в сговоре и отводит глаза от Островичей, не желая связываться. Никому не интересный экипаж катится себе по веками наезженной дороге к забытой людьми крепости. К счастью для Леруши, они прибудут на место задолго до заката.

***

Если у старой крепости и было когда-то имя, то Леруше оно не известно. На его памяти Островичи зовут её не иначе как охотничьим домиком. Этот “домик” прячется за сплошной стеной и валами, обросшими непроходимым кустарником, щерится во все стороны бастионами с ярусными фланками, торчит четырьмя базальтовыми башнями над верхушками исполинских сосен. Во внутреннем “дворике”, кроме основного и хозяйственных строений, умещаются недавно законченный павильон оранжереи, конюшни и старый парк с заболоченным прудом. А если верить россказням одного знакомого Леруши, ныне покойного, где-то в фамильном склепе прячется вход в целый лабиринт подземелий. 

Как ни странно, живописная махина на горе привлекает не так уж много внимания. Местные привыкли к ней, как к части пейзажа. Старые истории об обитателях проклятой твердыни давно превратились в сказки, а новых не появляется: Островичи не живут здесь постоянно, поручив поддержание порядка горстке рассыпающихся от дряхлости слуг, а когда приезжают, то никого в округе не трогают. Еду, дрова, свечи и иногда младенцев в крепость поставляют через расположенный неподалёку женский монастырь. 

Любопытные путешественники, если оказываются в этих краях и готовы ради прекрасных видов блуждать по горам без проводника — ведь показать им путь дураков нет, — обычно сдаются перед колючими зарослями. Упорные продираются порой до запертых ворот, которые им никто открывать не намерен, могут побродить вдоль стен в надежде обнаружить брешь, и в конце концов уходят ни с чем. Или срываются в овраги. А найдись такой смекалистый ловкач, что сумеет попасть внутрь — так там его встретят старые рыцари. Им, между прочим, тоже очень скучно. 

Чем такое приключение может закончиться, Леруша знает слишком хорошо: сам когда-то с кузенами Зоревыми по молодости лазил, куда не просили. Целы они остались лишь потому, что стража вовремя распознала в них хозяйскую кровь. 

Эх, было же время. Сегодня ни Леруша, ни его кузены с кузинами уже не те, кем были тридцать три года назад. 

Молодёжь среди съехавшейся родни, всё прибывающей в крепость нескончаемой вереницей, отличить легче лёгкого: по семейному обычаю дебютанты одеты в белое. Леруша старается не глядеть в их лица, не хочет узнавать и запоминать. Сверстников он тоже избегает: а ну как решат познакомить со своими чадами? Сам Леруша о женитьбе не мечтает и следит за тем, чтоб не заделать ненароком детишек на стороне: не хочет передавать своё проклятие дальше. Он знает, что за судьба ждёт молодых Островичей, и будь у него хоть капля свободы, он ни за что не оказался этой ночью рядом с ними. 

Или, ещё лучше, оказался бы здесь с приличным запасом пороха и спичками. 

Но он не может ни сбежать, ни сжечь всё дотла, ни приткнуться в тёмном углу и просидеть там забытым до самого утра. А потому выкручивается как умеет: растворяется в толпе, всё время движется куда-то с видом сосредоточенным и целеустремлённым, не давая втянуть себя в светские беседы. Мало кто из родни ожидает от Леруши вежливости, но некоторые приличия он старается соблюдать: на ходу раскланивается и, если видит к себе интерес, тут же просит извинить, обещая встретиться позже. По сути, не врёт — условия его приглашения ясно оговаривают и необходимость принять участие в застолье, у всех на виду. Леруша знает, что это значит. Все вокруг, кроме людей в белом, это знают. Леруша кожей чувствует скользящие по телу насмешливые взгляды, слышит намёки на донышке невинных фраз. 

Поток гостей выносит Лерушу в красную гостиную — просторную залу между бальной и северной обеденной, где расставлены столы для картёжников. Нарядная стайка дебютанток в непрактично пышных юбках так же, как Леруша, не знает куда себя девать, и принимается с интересом изучать развешанные всюду картины. Мрачные сцены охоты ничего не подозревающих девушек лишь веселят.

— Неужели это дедушка? — замечает одна, вглядываясь в лицо красавца в военном мундире. 

Её дедушка изображён молодым в окружении своры борзых: псы только что загнали и завалили добычу, одни ластятся к хозяину, другие ещё рвут павшего оленя, морды у всех в крови. Художник не нарисовал охотнику ни ружья, ни иного оружия, зато передал живую радость, с какой тот гладит своих собак, пачкая руки, и немой крик во взгляде задираемого заживо оленя. Белые рога на красном снегу. 

Леруша колеблется, не подсказать ли невинным душам, что картина пусть и написана в натуралистической манере, на самом деле аллегорична. Как и все прочие полотна в этом доме. 

Справа и выше — сцена охоты юной Клеопатры Архиповны. Чернокудрая дева в меховой накидке и венке из летних цветов любовно перерезает шею единорогу. Живописец, конечно, весьма польстил заказчице, но портретное сходство угадать можно. 

Леруша стоит спиной к камину и оборачиваться не намерен — там, если не перевесили, должна быть сцена охоты его матери. Он не хочет лишний раз глядеть на неё не из неприязни к покойнице, а потому что слишком уж мерзкая история там зашифрована.

— Леруша, а ты когда свою закажешь? — мурлыкает за левым плечом знакомый голос. Кузина Софья, как всегда, подкрадывается неслышно. — Наши все давно уже сделали и сюда привезли, но без тебя семейная галерея не полна!

— Не знаю, чего хочу, — признаётся Леруша, — и хочу ли вообще. 

— Столько лет прошло, а наш главный охотник всё не озаботился прославляющим его портретом? Подумать только!

Издёвка бъёт по больному, ведь произносит её Софья — одна из небольшого числа кузин, с кем Леруша вроде как дружен. Она, братья Зоревы, Аксинья и Прасковья были знакомы ещё до того, как Леруша узнал о своём с ними родстве, встречались на званых вечерах у его матушки. И уж кто-кто, а Софья не может не понимать, каково Леруше вспоминать свой дебют, и смерть какой жертвы пришлось бы воспеть. 

Он молчит, а Софья не отстаёт, хватает под локоть, тянет за собой:

—  Так ты новые не видел? Пойдём скорей, свою покажу! И у Пети хорошо получилось, тебе понравится! Помнишь, как это было?

Они оба понимают, что Леруше не понравится вовсе.

— Позже взгляну.

— Пойдём, не упрямься! Лучше угадай, к какому мастеру я обратилась!

Спасение приходит неожиданно: как бы случайно на пути у них вырастает хромой рыцарь с латными наплечниками поверх сюртука. 

— Чего тебе? — ворчит на посланца старейшин Софья. 

— Валерьяна Евтеевича требуют срочно отправить переодеться, — механический голос старого рыцаря дребезжит распаянной медью, оловянные глаза на неподвижном восковом лице смотрят без выражения. Поди догадайся, осталось ли за маской послушания что-то личное, или говоришь с бездушной пустышкой. 

— Спасибо, что выручил, — наугад пробует заговорить с провожатым Леруша, когда они отходят за угол. Он со всеми рыцарями семьи обращается по-человечески, сочувствуя их положению. К тому же родню раздражает такое панибратство с низшими. — Но переодеваться мне зачем?

Проходя мимо зеркал, он оглядывает себя наскоро — серый костюм из английской шерсти сидит прилично и чист.

— Велено так, — приподнимаясь, пластины наплечников чуть скрипят о удерживающую их на месте кожу. — Покажу вам ваши покои. Туда уже всё принесли, что нашли целого, выбирайте и примеряйте.

— Вот как. Ещё и чужое поношенное.

Леруша, конечно, имеет теперь хороший повод ненадолго побыть один. Но ничего хорошего он для себя не ждёт. Вопрос лишь в том, какую именно каверзу готовят старики на этот раз? Кем его обрядить собираются?

Комнату ему выделили в западной башне, с видом на закат над пропастью — ещё один очевидный намёк, Леруша к таким привык. Но главный сюрприз ждёт на широкой кровати: выложенная на выбор одежда. Брюки, панталоны, кюлоты, чулки, сорочки, сюртуки с жилетами и камзол, три пары башмаков с пряжками — что достали из сундуков не траченное мышами и молью, то и подали. 

Всё — белое.

Такая подлость даже для Леруши в новинку. 

— Они хотят, чтоб я дебютантом прикинулся? — он встряхивает гривой седых волос. — Я же не похож! И меня уже видели…

Рыцарь глядит в пространство мимо него, и Леруша умолкает. Спорить бесполезно. Старики хотят развлечься, и плевать им, какова будет цена. 

А кроме того, Леруше, конечно, тяжело заново проходить сломавшее его когда-то испытание, но есть у него и резон всё же в нём поучаствовать. Он всё-таки тоже Острович и действительно охотник в душе. 

— Будь по-вашему, — решает Леруша. — Но сыграем по-моему.