Дикарь: Причуды Пути

— Чьи будете? — недружелюбно спросил стражник. Слова на империке он произносил коряво, едва понятно. Белозуб подивился этому — вроде бакирцы гораздо ближе к Свету, а вот гляди, выговор хуже, чем у них в Щите.

Охотник порылся в поясной сумке и протянул служивому свернутый вчетверо лист бумаги. Рядом беспокойно засопел Кривопят. Дикарь смотрел на все действо отстраненно, будто это его совсем не касалось. Белозуб же наблюдал за действиями стража с интересом и некоторым почти священным страхом. Сам он грамоте обучен не был, да и считать умел только до двадцати и одного. Переданный боярином охранный лист, доселе им не пригождавшийся, был для Белозуба чем-то навроде магического оберега или амулета. И все же охотник не знал, что там написано — а от этого возникала опасение, что начертанные символы могут отразиться на их судьбе не самым благоприятным образом. Ато боярин решит в рабство их продать по приходе? Сомнительно, конечно — но у них то из оружия легкий лук да секира с копьем (пришлось выложить четыре серебрушки в селе по дороге и прикупить взамен утраченных в поединке с дриадами — не идти же совсем без оружия), а тут служивые все в кольчугах да при мечах. Гукнуть не успеешь — в цепях окажешься.

Белозуб глянул на Дикаря. Тот встретился с охотником взглядом и тяжкие думы мигом улетучились из головы Белозуба. Стражник тем временем, нахмурив лоб, поглядел в лист и что-то на своем языке крикнул за ворота. Вскоре оттуда появился мужчина: широкоплечий, чуть повыше Белозуба ростом, в длинной, до колен, кольчуге, стальном шлеме с широкими, как у купеческих шляп, полями и с внушающим трепет двуручным мечом за спиной.

— Что там, Юруг? — спросил сержант на империке.

— Пришлые, господин сержант! С нечистем в компании. Вот, грамоту показали!

Сержант взял у Юруга лист, хмыкнул и перевернул его. Углубился в чтение и, будто споткнувшись о написанное взглядом, нахмурился.

— За мной пожалуйте, людины, — приказным тоном произнес он, дочитав. — Нечего перед вратами стоять.

— Так, боярин, чего ж стоять-то? — возразил сбитый с толку Кривопят. — Коли можно в город — так пропустите, а коли нельзя — так мы пойдем.

— Эко болтливый люд попался, — цокнул сержант. — Давай без разговоров, мужик. Ходи за мной сам. А не то парней кликну и…

Они не стали узнавать, что скрывается за «и…». Белозуб снова оглянулся на Дикаря — и снова обрел спокойствие, встретившись с ним взглядом. Они вошли за ворота и оказались в каменной арке с низким потолком, освещаемой тусклым светом двух факелов.

— Сюда, — сержант указал на низкие двери в левой стене. Кривопят едва не задел проем макушкой, Белозубу и Дикарю пришлось наклониться, чтобы войти. Миновали небольшой коридор, и оказались внутри сторожки — тесного помещения с одним небольшим окном, голыми стенами и единственным столом и столом внутри. «Хотя б потолок выше, чем в коридоре, — подумал Белозуб. — Спину распрямить можно, не затечет».

— От самого Умбона шли? — спросил сержант, присаживаясь на стул.

— Да, боярин, — ответил Белозуб.

— Да уж, боярин я, так боярин, — усмехнулся чему-то своему сержант. Потом оценивающе глянул на путников. — В грамоте сказано, что трое вас было охотников и один нечисть.

— Погиб товарищ наш, боярин. В лесу напали на нас чуди. Мы еле ноги унесли, а он погиб.

— А не врете? Хотя, что мне с того, врете вы или нет. Вот, что я скажу вам — не пройти вам в Бакир.

— То есть как? — удивленно и почти с отчаяньем спроси Кривопят.

— Вот так. Четвертый день прошел, как чужаки здесь резню устроили — пять человек убили, да купца одного уважаемого ограбили. Градоправитель всех наемников и чужаков из городу погнать. Кто ярлыка выше синего не имеет, того в город пускать не велено. А у вас ярлыка нет.

— Мне у вас в городе задерживаться не нужно, — вступил в разговор Дикарь. Сержант посмотрел на него с удивлением — выговор империка чудя был гораздо чище, чем у самого служивого. — Я хочу нанять охрану, и двинуться дальше — к Великому Хребту. Провожатые же мои — честные люди и просто хотят домой

— Охрану у нас сейчас не наймешь, — чуть помолчав, ответил сержант. Посмотрел на грамоту, покачал головой. — Коли б не грамота, выгнал бы вас взашей. Однако ж дело важное, видимо. И градоправителя беспокоить по пустякам не хочется.

— И не надо, — Дикарь вынул из ожерелья камень карри и положил на стол перед сержантом. — Зачем уважаемого беспокоить?

— Да, незачем, — кивнул сержант и спрятал камень за пазуху. — Вот что порешим, людины. В посадах, что у южной стены, у нас купеческий двор. Обычно всяких подозрительных туда никого не пускают. Но раз уж вы, — он красноречиво посмотрел на Дикаря, — вижу, не лихие, я за вас поручусь. Напишу лист, а Юруг вас проводит. Купцы караваны всюду водят, помогут вам. Вот так. А теперь идите.

Юруг оказался не очень доволен порученной задачей, по дороге словом ни обмолвился с охотниками и поспешно ретировался, только лишь они вошли в ворота купеческого двора. Распорядитель, небольшого роста аккуратно подстриженный плотный мужчина, прочитал грамоту от сержанта, нахмурился и посмотрел на путников.

— Вас, охотники, можно отправить тотчас же, — сказал он. — Караван на Щит отправляется сегодня до заката. Что до тебя, нечисть, то, по правде сказать, и терпеть тебя здесь не хочется, но и с кем тебя отправить, я не знаю.

— Мне нужно к Великому Хребту, — сказал Дикарь, игнорируя неприязненный тон распорядителя. — Дорога моя опасна, а оружие мне носить запрещено. Значит, мне нужно туда, где можно нанять охрану.

— Охрану нанять, говоришь. Тогда тебе лучше всего направиться в Гнездовье. Это по дороге, считай у самого Хребта и есть. Народ там лихой в основном, но коли хочешь нанять кого — это точно туда.

— Значит, в Гнездовье и лежит мой путь, — заключил Дикарь.

— Завтра утром туда уходят телеги. Переночуешь на конюшне. Смотри, не проспи — дольше ночи я тебя тут терпеть не намерен, пусть хоть сам градоправитель за тебя попросит, — распорядитель смачно сплюнул на землю и повернулся к Белозубу, — вам вон к той арке. Вот тот господин в бордовом платье — наниматель. Я ему скажу про вас. Как решу вопрос — помашу рукой. Сильно ни с кем не заговаривайте, держитесь особняком. Это марнэсцы, их оскорбить — раз плюнуть, и ребята они горячие.

И распорядитель удалился.

— Люди, — произнес Дикарь. — Считают, что каждое их мнение имеет вес в мире.

— Не все такие, Дикарь, — возразил Белозуб.

— Не все, — согласился Дикарь. — А нам пора прощаться, мои невольные провожатые. Благодарю вас и сожалею о вашей потере.

— Это я тебя благодарить должен, — Кривопят глянул на Дикаря, и глаза его заслезились. — Коли б не ты, то сожрали бы меня с потрохами эти чуди лесные и косточек бы не осталось. Прости, Дикарь, за все, что я о тебе думал и говорил.

Дикарь протянул ладонь и положил Кривопяту на лоб.

— Не скоро ты еще забудешь их, Кривопят, — сказал он. — Но порчи они в тебе не оставили. Вот мой тебе завет — если слова твои правдивы, то брось охоту. Возьми этот камень, он ценится у вас. Такого хватит, чтобы более кровь не лить понапрасну. И ты Белозуб возьми. Дал бы вам и третий, за друга вашего — да боюсь раздором он вам послужит.

— Дикарь, — Белозуб принял камень, посмотрел на него и протянул назад. — Не нужен мне этот камень…

— Белозуб, ты чего, — опешил Кривопят.

— …расскажи мне, что с Лесом нашим. И что с тем лесом, в котором Лохмач погиб. Что это за чуди, и почему на них порча?

— Ты хочешь Слушать, — Дикарь посмотрел на него строго. — Но я не могу тебе этого рассказать. Много запретов лежит на Вольном Народе, и один из них — разрушать веру в отца вашей церкви. Не могу я, Белозуб. Это будет стоить жизни — и тебе, и Кривопяту.

— Белозуб, ты что? — Кривопят потряс товарища за плечо. — Не гневи Отца, Белозуб. Вон ужо распорядитель машет. Пойдем.

— Нет, Кривой, — Белозуб повертел в руках камень карри и протянул его Кривопяту. — Возьми и мой камень. А моя дорога назад не лежит. Я думал об этом с тех пор как Лохмач погиб. Если порча у нас в Лесу, то я хочу знать откуда она и как ее снять. Если Тень ложится на землю — я не хочу ждать пока нас всех, как Лохмача. Если Дикарь ищет, отчего все это — я пойду с ним.

— Совсем чокнулся, — потрясенно произнес Кривопят, принимая камень. Глянул в сторону каравана — распорядитель махал рукой все активнее.  Перевел взгляд на Белозуба и, неожиданно даже для самого себя, обнял его. — Тогда бывай, Белозуб. Да хранит тебя Отец и Дочь. Только, боюсь, болярину все это не понравится.

— Ну и пусть, — махнул рукой Белозуб. На душе скребли кошки. Он посмотрел на Дикаря, но не нашел у того во взгляде успокоения. «Что я делаю? — подумал он. — Зачем? Сгрызут мои косточки чуди в лесах или, чего доброго, повесят потом за Отечье поругание». Но что-то внутри него, нежданно пробудившееся еще в тот момент, когда он разрубал дриадьи путы, не позволяло отступить. — Пусть болярину не нравится. А место мое все равно теперь не там, а с Дикарем.

Кривопят сжал губы, нервно кивнул и чуть ли не бегом кинулся к мужчине в бордовом платье. Белозуб посмотрел ему вслед, нервно поглаживая свой лук.

— Я не мог вмешиваться в твой выбор, Белозуб, — словно извиняясь, произнес Дикарь. — Ты должен был решится сам. Я знал, что ты хочешь Слушать. Теперь я знаю и то, что ты хочешь Идти.

— И куда же мы пойдем? — спросил он, будто бы и не обращаясь к Дикарю, а спрашивая у себя, у судьбы, у жизни.

— Сначала в Гнездовье, а потом — куда повелят Духи, — ответили судьба, жизнь и он сам себе голосом Дикаря. — Но пойдем мы завтра.

— А сейчас? Что сейчас, Дикарь?

— Зови меня Кудуко, Белозуб. Отныне я не Дикарь для тебя, и ты для меня не Человек Света. Нас ведет один Путь. И сейчас мы отправимся по нему — я буду говорить, а ты слушать. Только отойдем от посторонних ушей. В конюшню, мой друг. Кони — гордые животные. Они не выдадут наши слова в ненужные уши.