Погребальная процессия медленно двигалась к лесному кладбищу. Ни единого звука, ни одного лишнего шелеста веток или же неловкого покашливания — ничего не тревожило мертвого. Воины с суровыми лицами несли на своих плечах ладью с телом командира. Сегодня их мундиры были траурными — темно-зелеными с черными нашивками в виде поникших колокольчиков.

    Гиадариаль медленно шагала позади процессии, сжимая в руках платок. Ее муж был хорошим командиром, отменным супругом и отцом. Но вражеская стрела с ядом сделала свое дело. Эльфийка была одета по-походному, как и все воины, на ее плече висел лук — некогда плакать и носить траурные черные платья, когда опасность окружает со всех сторон. И в платье в чащобе не пройдешь. Ее лицо исказила гримаса боли и тоски, но рука были крепкими, а глаза зоркими.

    Когда процессия остановилась у Великого древа, праматери всего сущего, Гиадариаль опустилась на колени, как и полагалось вдовам. Воины же отнесли ладью с телом к самим корням Древа и поставили буквально у самого подножия, чтобы Древо забрало назад то, что дало взаймы — бренное тело эльфа.

    Похороны сейчас стали обыденным делом. После того, как началась война не на жизнь, а на смерть, светлые эльфы гибли часто. Те, кто мог спокойно прожить не одну тысячу лет, очень быстро становились частью Древа, порой не достигнув и совершеннолетия. Ее мужу повезло — он прожил долгую и насыщенную жизнь, многое повидал и избежал не одной опасности, но… судьба свое взяла.

    Гиадариаль смотрела, как воины почтительно расступаются в стороны, ритуально прикладывают ладони к груди и склоняют головы. Она повторила их жест, хотя ей хотелось плакать и кричать, как и положено женщине, но… плакать было некогда. Она смахнула скатившуюся по щеке слезинку.

    Новый командир затянул прощальную песнь, ее подхватили воины, теперь уже вдова и несколько помощников, подошедших парой минут позже. Видимо, они боялись нарушить покой или разгневать Древо. Хотя куда уж больше, боги и так гневаются, раз позволяют уничтожать их народ каким-то жалким людям…

    Песнь возносилась высоко в небо, пронзала сердца и души, выворачивала наизнанку, требовала, плакала, прощалась… Гиадариаль подпевала, и ее тонкий женский голос звучал плаксиво. Она и сама это знала, но ничего сделать не смогла. Ей следовало проводить мужа с честью, но все же… она любила его.

    Такого сурового, слишком серьезного и требовательного. Она вспоминала, как они познакомились на Дне цветов, как стали вместе гулять и собирать венки, как он подарил ей сначала розовые цветы, а после и алые. И как пришел свататься, весь такой молодой, смешной, зеленый… Отец еще тогда шутил, что он не дорос до невесты. Ничего, потом дорос…

    Она вспоминала свадьбу, когда почти весь их маленький лесной городок стал отмечать празднество. И когда крепкий эль мешался с медовухой, а раздоры между соседями временно прекращались. Вспоминала, с какой заботой он отнесся к их первому сыну и как любил и баловал дочь — одну из немногих девочек в городке… И как радостью отправился на службу, когда его призвал князь. Дослужился до командира, достроил им дом и даже предлагал попробовать родить еще ребенка. Не важно, сына или дочку.

    А потом началась война. Долгая, кровавая, страшная. Детей пришлось отправить в далекое поселение на самом севере, чтобы до них не добрались. Мужчины ушли воевать, а женщинам пришлось брать на себя все заботы об их обеспечении. В первый год войны это было еще непривычно, страшно и даже не верилось, что то и дело кого-то привозят к Древу хоронить. А дальше с годами все привыкли.

    Гиадариаль не верила, что ее муж погибнет. Она до последнего дня считала, что он удачливый, словно змей, и способен выкрутиться из любой ситуации. Но вот не вышло. Судьба угадала, когда и куда бить. И теперь ей пришлось хоронить супруга — не старого еще совсем эльфа, едва разменявшего две сотни лет.

    К Древу вышли жрицы — две древние эльфийки в белых одеяниях и ребенок, совсем мальчишка с длинным золотым посохом в руках. Они тоже подхватили песнь. Мальчишка ударил посохом в землю, земля разверзлась, и из нее выскочили корни — длинные, спутанные, крепкие. Корни оплели ладью и тело и потянули вниз, под землю. Песнь стала надрывной, болезненной, плаксивой. Гиадариаль смахнула с лица слезы. Ей вдруг стало спокойно и легко на душе, словно бы она смогла отпустить мужа в другую, новую жизнь. На ее лице появилась легкая печальная улыбка как символ прощания и обещания новой жизни.

    Разумеется, Гиадариаль отдаст трауру столько своего времени, сколько сможет. И почтит память супруга верностью и старанием. Но ничто не вечно. Она знала, что жизнь продолжается. Что мир не застынет навеки в круговерти печали. Что будущее неумолимо приближается во всем своем величии и ужасе.

    Эльфийка закрыла глаза и дождалась, пока мальчишка, будущий жрец, легонько коснется кончиком посоха ее головы. И лишь тогда она почувствовала, словно что-то стекает по телу, холодное, как горный ручей.

    — Ты свободна отныне, — тонко пропищал мальчишка, чей голос еще ломался. А сейчас он наверняка еще и переживал больше их всех вместе взятых. На прошлой церемонии Гиадариаль его не видела, когда хоронили ее племянника.

    — Благодарю богов и их посланников на земле, — тихо произнесла она и приложила ладони к лицу, будто и правда умывалась из источника. Этот ритуальный жест теперь она знала слишком хорошо — видела, как его делают многие вдовы.

    — Будь счастлива, — пропищал мальчишка, покраснел, как маков цвет и умчался прочь с посохом наперевес.

    Одна из жриц строго покачала пальцем, но он лишь пискнул что-то на их особом наречии, и снова воцарилась тишина.

    Древо молчало, корни погрузились обратно в землю вместе с телом. Воины поднялись с колен. И Гиадариаль тоже встала, отряхнула штаны на коленях и гордо выпрямила спину. Она собиралась сделать все возможное, чтобы эльфы выжили. Она собиралась трудиться на благо своего народа. Но одинокая слезинка все еще дрожала в уголке глаза как подтверждение того, что она чувствовала боль. Боль никуда не делась, лишь притупилась и чуть ослабла. Пройдет еще много дней, прежде чем она растает, как дым в облаках, как старый прошлогодний снег.

    Жрицы с мальчишкой ушли первыми, за ними зрители и воины, а уж после и вдова. Гиадариаль шла медленно и торжественно, словно несла ритуальный венок для супруга. Только вот мертвым венки уже не положены. Венки для живых…

    Лесная тишина будто поглотила все звуки — шаги, негромкие голоса, треск веточек, пение птиц. Эльфийка молчала. Ей не хотелось ничего говорить. Ей нужно было время смириться с потерей, успокоиться и вернуться в прежнее русло. И остальные понимали это. Ее не трогали до самого городка, давая возможность мысленно попрощаться с супругом. Тот, с кем она прожила почти сотню лет, значил все же многое.

    И лишь дома, когда дверь захлопнулась и отгородила ее от остального мира, Гиадариаль дала волю слезам…