1.
Покойный Мармадьюк Мортимер Хенрик Уотсон редко выпивал больше трёх кружек пива. Но если выпивал, то обязательно говорил своему сыну:
- Джон! В любой ситуации помни: Господь за нас, потому что мы – его стража на грешной земле. И ещё одно. Если у тебя родится сын, не называй его, ради всего святого, Мармадьюком. А с остальным можно разобраться. Ты запомнил?
Он запомнил. Сына пока не было даже в проекте, как, впрочем, и дочери, и назвать Мармадьюком он никого не мог, даже если бы и захотел. Богу Джон всегда доверял, искренне считая, что именно благодаря высшим силам дожил до своих тридцати трёх. Но именно сейчас мудрое отцовское наставление казалось особенно бесполезным, даже издевательским.
Джон Уотсон стоял на коленях над мёртвой женщиной и бессильно кусал губы.
Он узнал её, хотя они никогда не были знакомы.
Вчера он раскланялся с ней на Харли-стрит, куда ездил к своему преуспевающему коллеге на консультацию. Вообще-то он не заигрывал с женщинами на улице, но эта сияла таким невероятным, открытым, безгрешным счастьем, что удержаться было невозможно: Джон приподнял котелок и с улыбкой поклонился. Он ни на что не рассчитывал, просто душевный порыв, просто полуосознанное желание получить на секундочку её улыбку в личное пользование. И она улыбнулась в ответ, очаровательно смутившись, слегка покраснела и ускорила шаг. Уотсон не позволил себе даже оглянуться ей вслед, накрыт внезапным озарением: наверняка эта молодая женщина только что точно узнала, что беременна, такое чистое сияние могут испускать только будущие матери… Больше ничего не было, абсолютно ничего! Пустяк, мимолётная встреча.
И вот её итог. Милое округлое личико, украшенное россыпью веснушек, искажено гримасой невыразимого ужаса, а зеленовато-карие глаза слепо таращатся в рассветное, осклизлое от дождя лондонское небо.
- Что с ней случилось, доктор?
«С ней случился я», - хотел ответить Джон, но вместо этого сказал:
- Разрыв сердца.
Лжец, лжец!
- Такая молодая, - жалостливо зацокала языком румяная леди в синем капоре.
Хорошая, по всему, тётка. Булочница, вдова. На исходе ночи она внезапно проснулась, ей показалось, что в лавке (а лавка находилась в первом этаже того же дома) кто-то есть. Наскоро одевшись, она спустилась на улицу по наружной лестнице. Лавка оказалась в полном порядке, зато на тротуаре почтенная дама нашла неподвижное тело. Подняла крик, послала за ближайшим врачом. Ближайшим врачом оказался Джон, и он ни на секунду не усомнился, что это тоже не было случайностью.
- Вызывайте полицию, мадам, - сказал Уотсон, поднимаясь с колен и отряхивая брюки. – Врач ей не нужен, но нужно установить, кто она, кто её родные. Это дело полиции. Скажете полисмену, что если понадобятся мои показания или иная помощь, пусть оставят записку, я освобожусь после пяти и буду полностью в их распоряжении. А сейчас – прошу прощения, мне нужно спешить к больному.
Беги, трус.
Он ушёл, не оборачиваясь, вжав голову в плечи и сильно ссутулившись. Лжец и трус, он бежал с поля боя, оставляя за собой очередного мертвеца. Никакой он не страж Господень, он загнанная крыса, боящаяся выглянуть из норы. Никакой больной его не ждал. Джон отменил все рабочие визиты ещё вчера до обеда, вернувшись с Харли-стрит. Его возвращения ждал посыльный с известием, что мистер Грейди, пациент доктора Уотсона, скоропостижно скончался два часа назад.
Сначала пришло удивление: как же так? Грейди уверенно шёл на поправку и уже провожал маслеными глазками бойкую горничную.
Через минуту пришло понимание. Это первый звонок.
Поспешая за посыльным, Джон уже знал, что увидит. И перекошенное диким страхом посиневшее лицо пожилого толстяка, которому не повезло с врачом, не стало для него сюрпризом. Под аккомпанемент причитаний убитой горем родни Джон мог думать только об одном: его нашли.
Его нашли, и сегодня несчастная женщина заплатила жизнью за то, что необдуманно щедро подарила незнакомцу немного радости. Джон тихонько застонал. Он знал, что будет дальше. Он уже проходил этот круг ада. Пять лет назад ему уже довелось стоять одиноким колосом на жнивье смерти, больше всего жалея, что не его срезал безжалостный серп. Тогда он сбежал в Индию, в другой ад, ненамного лучший. Полгода назад вернувшись в Лондон, Джон наивно считал, что запутал след.
Он ошибался.
И на этот раз сбежать не удастся.
В берлоге прочно устоялся запах пыли и затхлости. Берлога необходима любому охотнику, который собрался осесть на одном месте на хоть сколько-нибудь длительный срок. Это правило Уотсон-старший вбил в наследника накрепко.
Берлога. Убежище, о котором знаешь ты один. В крайнем случае – ты и твой напарник, которому доверяешь больше, чем себе. Нора, глубже которой – только преисподняя. Берлога. Здесь можно отсидеться, если крепко прижмёт. Здесь можно хранить то, что не должны найти в основном жилье ни при каких обстоятельствах. В конце концов, просто иногда человеку нужно место, где он может немного побыть собой.
Полгода назад Джон за гроши снял эту халупу в Хакни-Уик на неопределённый срок и сделал из неё убежище одинокого охотника. Правда, с благоустройством пришлось немного попотеть, но так или иначе всё устроилось.
Он механически проверил целостность солевых дорожек на подоконниках и под дверью, наскоро просмотрел запирающие знаки и сигнальные метки. Всё цело, только есть одно «но» – в прошлый раз это всё не помогло. Ни капельки.
Он рухнул на ветхий стул, и древняя мебель жалобно крякнула. Джон уселся плотнее, по старой привычке сильно наклонившись вперёд и уперев локти в колени. Так ему всегда лучше думалось. Сделал несколько дыхательных упражнений, которым научился в Индии у хорошего человека. Да, так лучше. Теперь можно думать.
Кошмар вернулся за ним, кошмар выжидал пять с половиной лет, и с этим фактом надо смириться. Принять его, как условия задачи, как данность. Теперь Джон сможет это сделать, он был на войне и остался жив, на его душе наросла броня, которая поможет ему трезво и беспристрастно подойти к проблеме.
Джон уронил лицо в ладони. Какая там броня, если ужас остался там, под наростом? Гораздо глубже… гораздо. Он же не трус, он стоял, не шелохнувшись, и вбивал серебро, пулю за пулей, в оскаленную морду тигра-оборотня, который терроризировал одно маленькое селение милях в сорока от Ришикеша. Тигр упал, когда его и охотника разделяло не более ярда, шестую пулю Уотсон влепил практически в упор, между горящих ненавистью глаз людоеда. Джон не боялся буйных посмертий, умел договариваться с расшалившимися брауни, знал, что делать с неупокоенными разных видов, сталкивался с ведьмами и упырями… Но безликий страх, неуловимый, невидимый, безжалостный… Как убить то, чего не можешь даже назвать?
С большим трудом подавив панику, Джон прошёл в западный угол единственной комнатки своей берлоги. Там хранился запас виски. Он вытащил пыльную бутылку, откупорил, плеснул в не очень чистую кружку. Пропитанный дымом спирт обжёг гортань, и Уотсон закашлялся. На глаза навернулись слёзы, но в голове немного прояснилось.
Отец всегда говорил, что сперва надо убивать нечисть тем, что знаешь, а потом – тем, что есть.
А что есть?
Джон торопливо вывалил на дощатый стол свой арсенал. Серебро, святая вода в железной фляге, крест с заострённой длинной перекладиной. Кое-какие амулеты, так, с миру по нитке. Освящённые ножи, верный револьвер. Маленькая статуэтка Ганеши, подарок Майкла Стэнфорда. Друг и сослуживец уверял, что глиняный истуканчик приносит удачу, но Джон пока ничего похожего не наблюдал, однако фигурку слона с обломанным бивнем продолжал хранить. Старое, уже мутнеющее зеркало в костяной оправе, про которое отец говорил, что, по семейной легенде, ему можно задавать вопросы. Маленькому Джону очень нравилось спрашивать у куска посеребрённого стекла, он ли на свете всех милее, но в ответ любопытствующий неизменно получал только отражение собственных оттопыренных ушей. Впрочем, иногда мальчишке казалось, что он видит в зеркальной дали какие-то смутные картинки.
Джон невольно улыбнулся воспоминанию, пододвинул зеркало ближе к себе, выделив из общей кучи.
- Эх ты, - укоризненно сказал он бесполезному предмету, который по-прежнему исправно отражал только то, что положено отражать порядочному зеркалу, - оракул… Скажи, что мне делать? У меня нет оружия, которое может убить безликого, я не знаю, у кого ещё спросить совета. Могу, конечно, пустить себе пулю в лоб, но разве это остановит чудовище? Что мне делать, если я совершенно один, и помощи ждать неоткуда?
И обвёл пальцем оправу.
Зеркальце затеплилось тусклым бледно-жёлтым свечением.
Джон уронил кружку. Не дыша заглянул в светящуюся гладь.
Встретился взглядом с отражением, и почувствовал, как пол уходит у него из-под ног: мало того, что лицо в зазеркалье ему не принадлежало, так ещё и лиц этих было два!..
2.
Дин, обуянный приступом острой хозяйственности – это нечто абсолютно неуправляемое. По разрушительной силе, как оценил Сэм, это стихийное бедствие оставляло далеко за флагом самум, наводнение и дождь из лягушек в штате Мэн.
Оставалось радоваться, что таких приступов на Сэмовой памяти было всего три.
Первый – когда тринадцатилетний Дин решил испечь пирог на папин день рождения. Пирог, точнее то, что должно было его изображать, Джон Винчестер стоически съел и даже похвалил. Сэм тогда ещё подумал, что папа – настоящий герой, и после этого подвига у него должны развиться какие-нибудь, хоть самые завалящие, суперспособности. Мотельную кухоньку они отскребали втроём три с половиной часа.
Второй приступ накрыл их в гостях у Бобби Сингера, лет через семь-восемь после первого случая. Но тогда они легко отделались, потому что Бобби вернулся раньше ожидаемого и решительно пресёк все поползновения навести порядок в жилой части дома. Так что Дин только успел отломать дверцу от книжного шкафа и потерять несколько нужных вещей (сам Дин уверял, что ничего он не трогал, а Сингеровская берлога жрёт манускрипты и носки совершенно самостоятельно).
И вот – третий! Бункер Летописцев содрогался в непритворном ужасе, когда старший Винчестер с грохотом проносился его коридорами с криком: «Смотри, что я нашёл!» Смотреть было, спору нет, интересно.
- Какие рога! Ты только глянь, вот это рога! – восторгался Дин, размахивая действительно знатными лосиными рогами. Рога крепились к сосновой дощечке, а на правой ветви болтался жестяной инвентарный номер.
- Ты запомнил, откуда это взял? – безнадёжно вопрошал Сэм, пытаясь рассмотреть бирку. – Тут же всё по полочкам…
- Да хрена ли нам полочка! – рогоноситель воинственно потряс трофеем. – Ты глянь, какие…
Правый рог отпал, хрустнул о плитки пола и разлетелся на длинные волокнистые щепки.
- Тем более на хрен полочку, - резюмировал Дин, сунул уцелевший рог в руки брату и унёсся за очередной жертвой.
Сэм пошёл за веником, забросив бывшую гордость матёрого копытного на плечо, как самурай – двуручный меч. Останавливать Дина было бесполезно, да он и не собирался. Оживлённый, увлечённый, отвлечённый от насущных проблем Дин смотрелся совсем мальчишкой, вёл себя как мальчишка и… Сэму страшно хотелось, чтобы эта игра продлилась как можно дольше. Чёрт с ними, с артефактами. Тем более, этот вполне может оказаться не артефактом, а, скажем, вещдоком, проходящим по какому-нибудь давно забытому делу. Или просто подарком самоотверженных работников летописания главе филиала в связи с разводом.
Сэм примостил уцелевший рог в кучку сорванных с мест предметов. Он лелеял надежду когда-нибудь разложить разномастное барахло, по неведомым причинам приглянувшееся его брату, по местам, в строгом соответствии с реестром и инвентаризационной ведомостью. Знал, что едва ли этим девичьим мечтам суждено сбыться, но…
Он неторопливо сгребал в кучу роговые щепки, когда очередной восторженный вопль: «Смотри, что я здесь!..» сменился грохотом и воплем совершенно не восторженным. Сэм отшвырнул веник и со всех ног помчался на звук. За те несчастные сорок секунд, которые понадобились для преодоления двух лестничных пролётов и небольшого коридорчика, он успел перетасовать в голове две дюжины вариантов того, какую пакость умудрился обнаружить его брат. Но всё оказалось гораздо прозаичнее. Ящик Пандоры, ежели таковой и хранился в Бункере (а Сэм этого варианта не исключал), остался невскрытым. Просто Дин навернулся со стремянки, обрушил стеллаж и теперь слабо шевелился под грудой картонных коробок и фанерных ящиков.
- Понизу, что ли, мало интересного? – задал Сэм риторический вопрос, торопливо отгребая пыльные вместилища неведомого с организма старшего брата. – Какого чёрта тебе приспичило лезть под потолок? Чтобы станцевать джигу?
Но когда из-под вороха каких-то перьев, собранных в лохматые пучки, показалось лицо Дина, шутки кончились. Лицо было не по-хорошему бледным и каким-то застывшим.
- Дин? – тревожный оклик. – Что?
- Нога.
Голос почти не дрожал. Но Сэм уже увидел. Носок правого Динова ботинка вывернулся под таким углом, что все сомнения в том, в порядке ли нога, отпали сами собой.
- Талант, - коротко констатировал Сэм. – Обойтись без серьёзных травм после стычки с Рыцарем Ада и сломать ногу, грохнувшись с лестницы – это надо уметь. Не всем, знаешь ли, дано.
Он бухтел и в то же время действовал. Подобрал пару подходящих планок, одну из которых пришлось отодрать от подвернувшегося под руку ящика. Разгерметизированный ящик охотно срыгнул на пол кучкой мелких предметов, но Сэм не обратил внимания. Моток прочной бечевы и старая наволочка интересовали его гораздо больше.
- Ненавижу этот момент, - проворчал Дин, наблюдавший за братом без особого энтузиазма. Попыток приподняться он не делал. – Быстрее, коновал косорукий. И ботинок сними. А то распухнет, как в прошлый раз, в больнице срежут, а это у меня последняя пара.
- За тайленолом сходить? – предложил косорукий коновал, стараясь сдержать дрожь в руках. Он тоже ненавидел моменты, когда его действия причиняли брату боль. А при наложении шины на сломанную ногу это неизбежно.
- Да не помогает он нифига, - отмахнулся травмированный. – Лучше давай быстрее, пока не началось.
Сэм кивнул. Да, поторопиться имело смысл, пока шоковый адреналин в крови действует не хуже патентованного анестетика. Он быстро присел на корточки, распустил шнурок и аккуратно, плавно потянул на себя за пятку правый ботинок лежащего брата.
- Легче! – рыкнул Дин, сцепляя челюсти створками капкана. На лбу и над верхней губой заблестели крупные капли пота, а пальцы конвульсивно стиснулись в кулаки.
- Прости. Надо будет завести в доме тапочки.
Ботинок отделился от ноги, и Сэм попытался улыбнуться, хотя смешно ему не было совсем. Чуть выше лодыжки выпирала, натягивая кожу изнутри, сломанная кость, и что делать с этим дерьмом, он не знал.
Дыхание Дина стало неровным, прерывистым, и это тоже не нравилось до ужаса.
- Не копайся, - прохрипел он, - давай свои палки…
Сэм покачал головой. Он понял, что от следующего прикосновения к перелому Дин просто потеряет сознание.
- Я сбегаю за чем-нибудь обезболивающим. В этот раз, похоже, началось раньше. Я не хочу…
- К чёрту, - перебил старший. – Перетерплю. Только в больницу неохота. То есть как раз охота, только на нас…
- Перетерпит он… Ты на себя посмотри!
И Сэм, которого эта бравада вкупе с собственной некомпетентностью уже успели вывести из равновесия, выхватил из кучи рассыпанной мелочёвки старое зеркальце в костяной оправе и поднёс к лицу Дина.
- Ты же на себя не похож!
Неожиданно Дин взял зеркальце и как-то необычайно внимательно в него вгляделся.
- В кои-то веки ты прав, - сказал он задумчиво и рывком сел, дёрнувшись от боли. – Это, можно сказать, совсем не я.
Сэм мгновенно перебросил тело так, чтобы подпереть плечом неустойчивого брата и заглянуть в зеркальце под тем же углом, что и он.
- Ох, бля, - только и смог сказать.
Из зазеркалья на них таращились абсолютно незнакомые круглые серые глаза. Выражение растерянного удивления на простоватой физиономии отражения подчёркивалось оттопыренными ушами.
- Ты ещё кто? – поинтересовался Дин. – И что ты делаешь в зеркале?
3.
Лица приятные, ничуть не испуганные. Молодые люди, едва ли старше самого Джона. Акцент странный. Зеленовато-карие глаза одного и россыпь веснушек на носу и скулах другого болезненно потревожили свежую рану: не иначе, мёртвая женщина поделилась…
Но если Господь действительно не оставляет своих стражей…
- Моё имя Джон. Джон Уотсон. Я просил помощи.
- Здорово, - ухмыльнулся обладатель веснушек. – А мы, значит, бригада по вызову.
Оправившись от первого потрясения, Джон вгляделся в лицо нахала внимательнее. Веснушки яркие, потому что кожа бледная. Зрачки – как острия иголок. Пот на лбу и над верхней губой. Жила на виске бьётся слишком часто.
- У вас болевой шок, - выпалил он. Диагноз сложился сам собой, не потребовав дополнительных усилий ума. Сколько таких окаменевших лиц он перевидал за последние пять лет…
- А ты говоришь, как британец, - пренебрежительно осклабился веснушчатый.
Да, и дыхание – тоже.
- Я и есть британец.
- А у меня и есть болевой шок.
- Он ногу сломал, - вмешался наконец-то второй парень, довольно вежливо. – А вы – врач?
- Да.
Ситуация оборачивалась фарсом. Джон просил помощи, но, похоже, этим ребятам помощь была нужнее.
- Показывайте травму, - сказал он. – Остальное – после.
Если принять, что недоверие может иметь вес, то на Уотсона из зазеркалья обрушилось тонны две, не меньше. А и верно, с какой стати они должны ему верить? Большинство здравомыслящих людей вообще не стали бы разговаривать с посторонним отражением.
Зеркало в руке Джона дрогнуло, так, что он на мгновение потерял собеседников из виду, а когда изображение вернулось, то лица последних приобрели совершенно другое выражение. Ещё одно чудо на сегодня? Не многовато ли?
- Хорошо, док, - поспешно сказал более вежливый парень. – Меня зовут Сэм Винчестер. Моего старшего брата – Дин. И вы нас чертовски выручите, если поможете советом.
Предполагаемый пациент промолчал, и что-то подсказало Джону, что это уже очень много.
Джон почесал в затылке. Что же заставило их так резко переменить отношение? Он думал, пока Сэм разрезал штанину на раненой ноге брата и пристраивал обзор. А когда понял…
Дьявол!
Когда зеркальце в его руке качнулось, в поле зрения Сэма и Дина наверняка попал стол с охотничьими принадлежностями, разложенными на столешнице. Неужели такое возможно?..
Ещё интереснее. Но это тоже – потом.
Осмотрев повреждения, Джон присвистнул.
- Меня радует, - сказал он, чтобы не молчать, - что кожные покровы целы.
Дин, который к тому времени уже откровенно позеленел, сказал, что его уже вообще ничего не радует, и что хорошо бы начать что-нибудь делать. Уотсон ответил, что без хлороформирования тут делать нечего. Дин выругался, Сэм побежал искать хлороформ, гипсовые бинты и разное по мелочи. Пока он бегал, Джон узнал о себе немало нового, но спорить не стал: он знал такую реакцию на болевой шок, и знал, что она присуща, как правило, очень отважным людям.
В поле обзора появился Сэм с набором предметов, которые ему велел отыскать доктор. Младший из братьев Винчестер сообщил, что некие летописцы (Джон не понял, к чему они там) – невероятно запасливые люди, и арсенал медикаментов, как на сорок лет назад, у них могуч. Дин из последних сил хорохорился, говорил, что стакан виски с успехом заменит всю эту хлородрянь, но, придавлен к полу сердитым от волнения братом, оставил неуместную браваду и подчинился. Не прошло и получаса, как больной уже крепко спал, размеренно дыша в самодельную маску, а морщины на его лбу разгладились. Скатки из одеял, по указаниям Джона подложенные в стратегически важных местах, придали телу Дина наиболее удобное для манипуляций положение.
И началась самая странная операция на памяти доктора Уотсона. Он руководил, Сэм – исполнял. Используя помимо слов мимику, жесты и проверенные солдатские солёные выражения, Джон, как мог, объяснил своему ассистенту, что именно тот должен чувствовать подушечками пальцев, когда обломки кости ложатся как надо. Сам-то Джон подобные ощущения хорошо знал, особенно после мясорубки под Калькуттой, а вот передать их словами оказалось сложнее. Но парень оказался весьма способным и понятливым, а некоторые вещи схватывал буквально на лету.
Они вдвоём обливались потом по обе стороны зеркального стекла, раздражённо рычали друг на друга, но дело постепенно продвигалось. В результате придирчиво осмотренная Уотсоном конечность Дина Винчестера укрылась до колена толстым, надёжным лубком. Сэм, кряхтя, перетащил брата на низкую тахту и почти без сил шлёпнулся рядом, прямо на пол.
- Ёханый бабай, - выдохнул он, трясущимися руками размазывая гипсовую полузастывшую массу по лицу. – Как будто на мне всю Небраску вспахали. Не зря я не захотел идти в медицину. Неужели – всё?
- Не имею чести знать упомянутое вами существо, но пока – всё. Только ждать, пока очнётся.
Джон потянулся к забытой на время операции бутылке и обнаружил, что у него тоже дрожат руки.
- Хорошая мысль, - одобрил Сэм, проследив движение доктора. – И вы классно руководили, док. С таким сложным переломом я бы сам не справился, а в больнице нам пока что нежелательно показываться. Я вообще удивляюсь, что вы не потребовали рентгеновский аппарат и штат медсестричек.
Джон с трудом проглотил спиртное.
- Да я… что тут такого… - замямлил он как обычно, когда его хвалили. – А что такое рентгеновский аппарат?
Сэм задумался. Его подвижное лицо забавно меняло выражение от недоумённого до скептического и далее – к просветлённому.
- Вы не падаете в обморок, если в зеркале вместо вас отражается кто-то другой. Вашему револьверу место в музее. Вы странновато одеты и привыкли пользоваться хлороформом на операциях вместо современного наркоза.
- Не люблю опиаты, - пожал плечами Джон. За револьвер он немного обиделся, но решил смолчать по этому поводу. – Непредсказуемое поведение пациента на операционном столе…
- Вот именно. Что ж… - Винчестер съехал на бормотание, но тут же вернул голосу силу: - Это Бункер, в конце концов. Какой у вас год, доктор Уотсон?
- Тысяча восемьсот восемьдесят первый от рождества Христова, если не врёт «Таймс».
Сэм довольно хлопнул себя по колену.
- Привет из две тысячи тринадцатого! Рассказывайте, док. Пока Дин спит, я могу начать думать. Не знаю, как работает эта хрень, - кивок на зеркальце, - но ясно, что кроме как выслушать и попробовать дать совет, я ничем вам не помогу. А то и совета не получится.
- Две тысячи… тринадцатый?! – Джону показалось, что глаза у него сейчас полезут из орбит. – Две тыся…
- Да ладно вам, - беспечно перебил Винчестер. – Просто ещё один вид сверхъестественного. Вы разве не сталкивались с монстрами, которые могут шалить со временем?
Джон с трудом сглотнул сухим горлом.
- Оборотни, демоны, ходячие мертвецы, - начал он перечислять невесть зачем. – Вампиры. Духи. Фейри разве что...
- Хампти-Дампти? – предложил Сэм, начиная улыбаться.
- Идите к дьяволу, - буркнул Уотсон, возвращая самообладание. И добавил после паузы: - Коллега.
- Уже был. Там скверно, коллега.
- Я нахожусь в пекле сейчас. И тут действительно скверно.
- Рассказывай. Не теряй времени. Оно в пекле дорого стоит.
- Дороже, чем ты думаешь. Слушай.
4.
- Всё началось чуть больше пяти лет назад.
Уотсон сделал паузу и основательно приложился к бутылке. Своё зеркало он ещё до начала операции закрепил в щели на подоконнике, поэтому мог не носить его в руке. Сэм подумал, что и ему неплохо бы по части выпивки последовать примеру лопоухого доктора, которого зовут, как какого-нибудь героя новелл Конан Дойла. Как того звали по имени, вспомнить бы?.. Но идти на кухню было лень, очень уж славно сиделось возле спящего, уютно закутанного в одеяла Дина. Чёрт с ней, с выпивкой, пускай Джон за двоих глотнёт.
- Мы с отцом возвращались с кладбища ближе к рассвету, рядовое дело…
- Посолить и сжечь, - подмигнул Сэм. – Твой отец – тоже охотник?
- Был. Да, он был отличным охотником, мне до него далеко.
- Наш с Дином – тоже. И тоже – был.
Винчестер почувствовал, что его симпатия к зазеркальному коллеге потихоньку выходит за рамки деловых отношений.
Джон кивнул, принимая к сведению, и продолжил:
- На пороге лежала наша квартирная хозяйка, мисс Холлидэй. Она была мертва, и на её лице застыл самый большой ужас, который можно себе представить. Повреждений на её теле я не обнаружил. Я решил, что это был разрыв сердца, всё-таки мисс Холлидэй была немолода и часто жаловалась на одышку. Отец сказал, что она, должно быть, хотела позвать на помощь соседей, но не успела. Мы оба ошиблись самым роковым образом. И за следующие дни вокруг нас образовалась буквально мёртвая зона: все люди, с которыми мы так или иначе имели дело, умирали от страха, и никаких следов насилия. Знакомые охотники, с которыми доводилось сотрудничать и дружить. Кэбмен, который нас подвёз, очень милый человек, всю дорогу рассказывал про своих маленьких дочек. Мои пациенты. Архивариус. Кладбищенский сторож, приятель отца. Мои студенческие друзья. Все, кого мы так или иначе касались. Искали ведьму, которая могла бы наложить такое родовое проклятие, но без результатов. Искали любые сведения о нашем невидимом убийце, но ничего не нашли. Немного похоже на одно редкостное существо, в Уэльсе его называют «оно», но «оно» никогда не убивает избирательно, сама его суть в стихийном выборе жертв. А в нашем случае – преследование в чистом виде. Мы уехали из Лондона, но это не остановило эпидемию смертей. Это, чем бы оно ни было, шло по нашему следу. А когда умер отец, я понял, что оно шло не за нами. Оно шло только за мной. Я телеграфировал брату Генри в Австралию, он, слава Богу, отозвался сразу. Тогда, будучи в полном отчаяньи, я подумал, что если бежать достаточно далеко, то этот кошмар отстанет. Он же не смог добраться до Генри! И я бежал. Завербовался на военную службу, уплыл в Индию. В чём-то я оказался прав. Загадочные смерти прекратились, те немногие коллеги, кто остался жив, писали мне об этом. Больше в Англии не находили мертвецов с перекорёженными ужасом лицами. И на чужбине ничего такого не происходило. Покойников-то, конечно, хватало, но причины этого не выходили за рамки обычных, человеческих. Хотя иногда я сомневался в том, что человеческих. Война и человечность плохо сочетаются между собой.
Уотсон потемнел и снова схватился за бутылку. Сэм молчал, выжидая.
- Полгода назад я вернулся, купил маленькую практику. Думал, что всё будет хорошо.
- Оно тоже вернулось, - сказал Винчестер скорее утвердительно, чем вопросительно.
- Да. Вчера. Уже двое, и неизвестно, кто следующий. И когда – тоже неизвестно. Возможно, прямо сейчас. Я в течение пяти лет расспрашивал всех, кого можно, на двух материках. Вёл переписку со специалистами, даже спиритов, да простит мне Господь, привлекал. Но не узнал о своём проклятии ничего. И бежать вечно тоже не могу. Вот, одна надежда на вас, людей из будущего. Если вы не поможете, то хоть душу в заклад неси.
- Не стоит, - обронил Сэм. – Штрига?
- Нет. Никто из жертв не спал. Не стрига, не инкубонис, не деманий страха. Сэм, я уже думал о пуле в лоб, и если бы доподлинно знал, что это исчезнет со мною навсегда, то…
- Не паникуй, коллега. У нас очень большие возможности по части поиска информации. Мы обязательно узнаем, как убить эту тварь, и ты её убьёшь.
Джон съёжился на своём стуле, зарыв лицо в ладони, и Сэм отчётливо увидел, что оттёртые руки врача дрожат. Храбрый, добрый, великодушный человек, который, даже будучи на грани самоубийства, в первую очередь занялся чужими проблемами… Нет, невозможно допустить, чтобы…
- Мы обязательно узнаем, - повторил Винчестер, вложив в свои слова столько уверенности, сколько в них поместилось. – Продержись ещё немного, Джон.