Дело о пестрой курочке. Глава 2

Мир для двоих

Месяца красеня тринадцатое число Филогет Квадрига коротал в одной из своих лавок в нижнем городе. Ювелир, купец, глава торгового дома и просто добрый человек подменял там захворавшего лавочника. Болезнь настигла паренька внезапно, хотя простуды не редки по весне и осени в приморском Хоррхоле, продуваемом всеми ветрами. Магов лавочник опасался, хотя для хоррхольца то и неприлично — ибо маги несли простым горожанам и селянам мир, просвещение, здравие и вовсе Свет Корабельщика. Хотя, если подумать как следует, боялся бедняга скорее за толщину своего кошеля. А к хозяину или кому еще кидаться одалживать не спешил — как говорится, давила жаба. Простые же лекари, как всем известно, с насморком сладить не умеют. Разве что утишат свербение в носу, хриплый кашель и томление в теле. Потому жадина отлеживался в задней комнате, пил травяные настои и мазал ноги и грудь барсучьим жиром, обвязывая поверху платками из собачьей шерсти. Сам же Филогет, бросив сражаться с упертым парнем, встал за прилавок. Откровенно говоря, мастер скучал. И дом полная чаша, и дело, отлаженное, как часы, и даже книги и посиделки в «Удавленнике» — одной из лучших и злачнейших корчем Хоррхола — перестали его радовать. И хотя после столкновения с покойным магистром Ордена Пламени телесные раны Филогета успели зажить, то душевную растравило еще сильнее.

Был Квадрига мужчиной видным: разве что ростом не вышел, а все остальное при нем. И плечи широки, и ноги крепки. И на руки не жаловался. Мог лихого человека промеж ушей кистенем оглоушить, из арбалета стрелял недурно. Да и не бедствовал. Но, как человек практичный, выше головы не собирался прыгать. И тут так судьба повернула… Раз вытянул из моря тонущую раненую ведьму, вот и понеслось.

После столкновения с магистром хоррхолские маги Филогета хорошо подлатали, остался только шрам через нос, ну и правый глаз глядел криво — когда мастер злился. Но чем скорее Фей выздоравливал, тем чаще отлучалась от него Ранки, Рагнейда. Пока и вовсе не исчезла. Да вроде никуда не исчезла, жила в крепости, царящей над городом. Но маги с простонародьем не часто якшаются.

Была бы дева проводником — не жалел бы Квадрига крови для нее, каждую седмицу бы в храме встречались. А так и Рагнейда высоко взлетела. Привела из столицы помощь, отомстила обидчикам и сделалась при новом магистре рыцарем-командором. И дел у ней стало невпроворот, чтобы до простого мастера снисходить, пусть даже до главы торгового дома, но никак не мага. Так что мог ее Филогет теперь увидеть не раньше чем через месяц, на праздник святой Тумаллан, в шествии. И то издалека.

Ну что ж, через месяц так через месяц. Мастер не собирался тратить время зря. В день святой принято дарить друг другу кораблики, вот он и сделает такой для Ранки.

Работа увлекла Квадригу. Он варил рыбий клей… Шлифовал планочки для корпуса… Обметывал шелком края парусов. Прикидывал, как станет вытачивать фигурку ростра.

А тут лавочник с его простудой.

Впрочем, и погода сегодня стояла такая, что покупателей ждать не приходилось. Неслись серые, почти осенние тучи, цепляясь за коньки крыш, шпили и флюгера. Брызгал дождь. И море колотилось о скалы так, что отдавалось и на высоте.

Оставив верхнюю половину двери на всякий случай открытой, мастер зажег лампу и устроился у окна, разложив перед собой материал и инструменты, поставив на книгу Леля Имельдского, поэта-короля, золотую статуэтку святой Эрили. Фей сам отлил и украсил ее, едва покалеченные руки смогли держать инструменты. Статуэтка в вершок величиной получилась кривоватой, но в лице, в силуэте мгновенно угадывалась Ранки. Стояла, гордо выпрямившись, в плаще с капюшоном. В вытянутой руке держа на шесте ритуальный фонарик-кораблик, сплетенный из тончайшей золотой проволоки. Свет «вечного» огня раскрашивал золото алым, блики скользили, делая лицо живым.

Квадрига уже вел переговоры с хоррхольским бургомистром о покупке участка земли, чтобы выстроить на нем часовню и в статуе святой Эрили из червонного золота выше, чем в человеческий рост, повторить и живую копию, и маленький образец. Эта мысль посетила его, когда мастер смотрел на золотой профиль Рагнейды, что выздоравливала у него дома. Это видение спасало его в пыточных казематах. Образ ведьмы водил его рукой, когда Фей творил миниатюру. И должен был воплотиться в храме.

Поглаживая пальцем статуэтку, Квадрига так углубился в мысли, что пропустил очередную горсть дождя, брызгами влетевшую в лавку, шлепанье босых ног и скрип дверной петли, когда на нижний край двери легли детские замурзанные пальчики и острый подбородок.

Два огромных голубых глаза поерзали из стороны в сторону по развешанным у входа бусам и перстенькам.

— Хочу вон то колечко. Где камешек голубенький.

Похоже, девочка, несмотря на крайнюю молодость, хорошо знала, что ей нужно.

— Туркус. Девичий камень.

— Ага. Поскорее, дяденька. У меня ножки замерзли.

Квадрига отпер створку:

— Ну, тогда входи.

Девчонка вытерла ноги о половичок у двери и влезла за стол:

— Ой, куколка!

— Это святая Эриль.

— Можно мне… потрогать?

Она протянула ручки, завернула статуэтку в грязный платок и стала баюкать у живота, напевая.

Фей постарался не рассмеяться. Достал из буфета кофейник и черствые булки на глиняном блюде. Поставил кофе закипать на решетку очага, а булочки на стол. Замарашка тут же утянула одну и громко захрустела.

— Что же ты колечко покупаешь, а не хлеб?

— А меня хлебник прогнал. И я ему в булки наплювала.

— Надеюсь, в эти ты плевать не станешь, — усмехнулся Квадрига.

— Не-е. Дяденька добрый.

— А почему хлебник тебя прогнал, — спросил Филогет, усаживаясь напротив малышки и разливая по чашкам кофе, — «карабелла» была фальшивая?

Девчонка пригубила кофе:

— Ух ты! Горячо… Не. Вот.

И выложила на стол скорлупку, еще более грязную, чем она сама.

Мастер подавился смешком. Задумчиво тронул пальцем скорлупу и удивился ее тяжести.

— Погоди-ка… Тебя, кстати, как звать?

— Мыфка, — отозвалась девочка с набитым ртом.

— Погоди, Мышка. Я сейчас.

Отмытая в горячей мыльной воде скорлупа оказалась из чистого червонного золота. Квадрига проверил ее капелькой кислоты и ошеломленно почесал нос острым краем.

Положил на стол перед девочкой вожделенное колечко и тяжелый от меди кошелек.

— Держи. А если расскажешь, где нашла такое — возьму тебя в дом. Все равно этому горе-продавцу уход нужен.

Девчонка заблестела глазищами:

— Куколку хочу! Она тижолая. У нее ребеночек внутри? Мамка тижолая была. Померла мамка.

— Так ты что же, совсем одна? — Квадрига сглотнул комок.

— Ага, — ответила девчонка простодушно. — А яичко я в канаве нашла, я там тряпки да кости искала. Давай покажу.

И резво вскочила на ноги.

— Но святую Эриль ты вернешь, она мне очень дорога.

— Жадёпа дядька!

Мышка плюнула мастеру в лицо и выскочила за двери. Вытирая глаза, Фей метнулся следом, с порога высматривая, куда она побежала, но девчонка как сквозь землю провалилась.

— Вот дрянь! — выругался Квадрига сквозь зубы, чувствуя себя последним дураком.

Размяк, разнежился, а Мышкино: «У нее ребеночек внутри?» — и вовсе всё из головы выбило. А теперь статуэтки нет. Для кого-то «куколка» — душа и сердце, для кого — просто кусок драгоценного металла. Разломать, переплавить — может произойти что угодно.

«Я ей, заразе мелкой, руки повыдергаю!» — пообещал Квадрига в ярости; запер лавку и скорым шагом направился в «Удавленника», чтобы встретиться с нужными людьми и организовать поиски.

Следующие несколько дней мастер и его помощники процеживали информацию сквозь частое сито.

Мышку никто не пустил бы в Храмовый квартал, где обитали маги, и Цитадель Ордена пламени. Непременно прогнали бы, вздумай она попрошайничать в Верхнем Городе. А вот дальше девчонка могла быть где угодно. Даже вовсе сбежать из Хоррхола.

Хотя поиск Квадрига начал от местности вокруг лавки незадачливого подчиненного.

Хлебник, которому Мышка «наплювала» в булки, как оказалось, жил неподалеку, на рогу улицы. Он часто подкармливал детишек неудачным печевом, но с момента ссоры девчонки не видел. Не мелькала она среди обитателей городского дна, в работных домах, ночлежках, приютах или острогах. В порту никто не брал Мышку на борт, не уходила девчонка с обозами и одинокими телегами сухим путем, не исчезала с бродячими жонглерами. А уж деньгами Квадрига сорил достаточно, чтобы ему не соврали. Упустил он пока единственно Наследников Волка — тех, кто тайно боролся с властью магов над собой и Хоррхолом. Бывало, бандиты эти подбирали детишек и растили, чтобы после вовлечь в свои богомерзкие дела.

В особую богопротивность еретиков и бунтарей мастер не верил, но поиск Наследников мог отнять много времени. А времени у Филогета как раз и не было.

День и другой сеть возвращалась без добычи, и мастер начинал грешным делом думать, что юная воровка сломала себе шею и упокоилась где-нибудь в катакомбах под городом или утонула в море, а статуэтка, так похожая на Ранки — вместе с ней. Но на третий от кражи день выяснилось, что Мышка вовсе не так несчастна и одинока, как стремилась мастеру показать. Жили в Нижнем городе в своем доме ее бабушка с дедушкой. Вездесущие ребятишки за малую мзду указали соглядатаям мастера этот дом, получили обещанную награду и были приставлены следить, не объявится ли сама Мышка или не выведут на нее добрые родственники. Вот только последние тоже куда-то пропали. И если раньше и крикливую бабку, и вредного деда видели на улице, в близлежащих лавках, а то и на рынке, сейчас оба как в воду канули — точь-в-точь как их внучка. Дом стоял запертый и тихий, сквозь сердечки в ставнях не проникало наружу ни лучика света, и дым не вился над трубой, к которой прислонялось позеленевшее медное гнездо с медной же сонной крачкой.

Не зря Хоррхол носил похожее на шелест крыльев название. Крачки еще прежде людей облюбовали скалы, на которых он после вырос. Крикливые, шумные, они наполняли город хлопаньем крыльев и неустанным кружением. И образы крылатых соседей воплощались в статуях, украшающих площади, мосты, фонтаны, арки на концах улиц, балконы и углы крыш; во флюгерах и обрамлениях водостоков. Крачек рисовали на гербах и повторяли формой шлемов. И городские башни были чем-то похожи на остроклювые птичьи головы.

Считалось, что гнездо крачки на крыше приносит счастье. А кому живой крачки недоставало, обходился медным или жестяным подобием.

Похоже, когда-то дедка с бабкой не бедствовали. А теперь дом обветшал. Кирпич выкрошился. По стенам вились сухие стебли непонятно каких растений. Часть окон и парадные двери стояли заколоченные, а из-под стены, ограждавшей двор, выходила вонючая сточная канава. Возможно, та самая, где Мышка отыскала скорлупу золотого яйца. Но посланцы нашли на дне лишь старые мослы и полураскисший сабо.

Ночью они проникли в дом, но там не было ни дедки, ни бабки, ни внучки, ни следов поспешного бегства или борьбы.

Утром пасмурного красеньского дня, опять чреватого ливнем, начальник охраны торгового дома пересказывал хозяину историю поисков. И, завершив сухой, но очень точный отчет, хмуро заметил, что Дом под крачкой — место нехорошее. Так и веет жутью. Он сам не маг, но душой готов поклясться, что без мага там не обойтись. Если, конечно, не желать влипнуть в большие неприятности. Поисковую группу эти самые неприятности стали преследовать у стен дома, и только опыт, решимость и немалая сноровка позволили отступить, отделавшись сотрясением и парой подвернутых ног.

Квадрига выслушал союзника молча, угостил кубком хорошего вина и задумался. Причин сомневаться в опыте и отваге подчиненного у него не было. Они вместе ходили против разбойников в Гиблых песках, вместе отбивали абордажную команду Аликс Неистовой под Дареином, вместе усидели не один кувшин тумалланского, обсуждая, как очистить торговый дом от взяточников и ворюг, и очистили-таки. Но со сверхъестественным мессир Ферье был Квадриге не помощник. Стоило нанять мага. Или?

Видимо, вино было крепкое, а кувшин глубокий, потому что вскорости мальчишка-посыльный несся что есть духу в Цитадель. А Квадрига, сидя у пылающего очага в «Удавленнике», куда переселился, когда тошно стало оставаться в пустых комнатах собственного дома, мрачно рассуждал, что рыцарь-командор занимается безопасностью Храма и борьбой с еретиками, а никак не пропавшими семействами и зловещими домами. Тут он явно сглупил и надо бы послать вдогон письмо с извинениями и корзиной лилий. А почему лилий? А леший его знает, просто хочется.

Но прежде, чем он принял решение, в коридоре прозвучали шаги и лязгнуло железо. Голос Ранки отдал резкий приказ, и сама она вошла, пригнувшись у низкой притолоки. Нетерпеливым жестом отправила Ферье прочь и села у ног Квадриги, щекой прижавшись к его колену.

И сам мастер сидел дурак дураком, с отнявшимся языком и ногами, и только тяжелая ладонь, отбросив капюшон мокрого плаща, гладила рыжеватые волосы ведьмы.

Ранки поймала его свободную руку и провела ею вдоль лица, где холодное золото срослось с живой кожей. Маску Филогет сам сделал для ведьмы, чтобы скрыть шрам от зубов оборотня. Рагнейда боялась насмешек и жалости. А теперь рыцаря-командора узнавали по этой маске и багряному плащу.

— Фей, куда ты пропал? Я нарочно меняла маршруты патрулей, чтобы проехать у твоего дома.

— Я был здесь. Там… слишком одиноко.

Мастер приподнял ее лицо за подбородок. Руки Ранки легли ему на плечи. А дальше… иначе и быть не могло. И лишь ненадолго Филогет вывалился из безумия и прошел мимо стражи в душный общий зал корчмы, чтобы вернуться с растрепанным букетом мать-и-мачехи. Желтыми цветочками по весне усеяны в Хоррхоле все склоны, и девчонки-цветочницы раздают букетики чуть ли не даром. Но ведь это неправильно — без цветов.

Желтыми цветочками была усеяна широкая постель. Они забились в складки простыней и алого стеганого одеяла, валялись между круглыми подушками с кистями по краям и у мраморного подножия кровати.

Покусывая стебелек, Ранки внимательно слушала рассказ Квадриги.

— Хорошо, — ведьма погладила ладонью широкую грудь мастера, поросшую рыжеватым волосом. — Сейчас ты накормишь меня обедом. А вечером встретимся. На месте.

Вечер упал на Хоррхол, как плащ на клетку с птицами. На синей шерсти мерцали редкие звезды. А в проломе улицы было вовсе темно, пусто и тихо. И в этой тишине шуршала метла, которой толстуха в юбке колоколом скребла крыльцо рядом с таинственным домом.

— Ты сама на себя не похожа, — усмехнулся Квадрига, когда Ранки его окликнула. Рыцарь-командор обдернула передник:

— Сам бы платье натянул на доспехи!

И презирая подглядывающих сквозь ставни горожан, одарила Филогета долгим поцелуем. Затем пригнула метлу и боком села на ручку. Оглянулась на мастера:

— Давай.

Он громко хмыкнул и устроился позади, обхватив Ранки за талию. Метла прогнулась, как перина, и, подпрыгнув, стала подниматься.

Слышно было, как местные обитатели с шумом отскакивают от окон. Ведьма сощурилась и потянула ручку метлы на себя.

— Мы чудесно смотрелись бы на фоне полной луны… — Квадрига стоял на плоской крыше, упираясь ладонями в колени, переводя дух после резкого взлета, — …если бы луна была видна.

— Я знала, что тебе понравится.

Ранки осторожно прислонила метлу прутьями вверх к медному гнезду крачки и избавилась от маскировочных одежек, сложив их и сунув под гнездо.

— Мне показалось, отсюда войти разумнее.

— Мне тоже. Смотри, их теперь две, — он погладил сидящую на гнезде крачку по жесткой спинке. — А может, этой не было видно снизу.

Рагнейда поразмышляла, заодно наколдовав себе и Филогету способность видеть в темноте.

— Ну-ка, — они дружно приподняли крачку за крылья, и мастер не удержавшись, присвистнул: в гнезде на клочке грязной соломы лежало золотое яйцо.

— Не трогай!

Медная крачка вернулась на место.

— Просто идеальный тайник.

— Или… — они переглянулись, одновременно подумав об одном и том же.

— Знаешь, магия тут есть, — Ранки поправила корд у бедра. — Только неопределенная и очень слабая. Давай все осмотрим, а обсудим позже, в «Удавленнике».

— Идет. Похоже, его часто открывали, — Квадрига показал ведьме царапины на раме чердачного окна.

— Там сейчас пусто, — Ранки прикинула взглядом, протиснется ли в кирасе, и решила, что пролезет.

Мастер перекинул ноги через подоконник и скользнул внутрь. Ведьма нырнула следом и бесшумно затворила окно.

На пыльном чердаке не нашлось ничего интересного, и они спустились по лесенке с надломленной ступенькой на второй этаж. Две захламленные спальни по обе стороны коридора убирались в последний раз лет сто назад. В первой жил неопрятный старик, во второй — прижимистая старуха. Забавно было разглядывать закаменевшие остатки трапезы на блюдце с отколотым краем, засаленные кальцонес, потеки желтка на кресле с вылезающей обивкой. Находить аккуратно разрезанные суровой ниткой свечки и кусочки мыла; поеденные молью шубы несусветной давности и кое-как заштопанные полосатые чулки или дешевые серьги с альмандинами, припрятанные в бочку с толокном.

— Противно, — заметила Рагнейда. — Но ничего особенного нет.

Коридор упирался в низкую галерею с лестницей еще более ветхой, чем ведущая с чердака. Ранки запнулась о гнилую ступеньку, та затрещала; ведьма вскрикнула, вцепляясь в перила:

— Зараза, ногу подвернула!

Лицо Филогета невольно расплылось в ухмылке: он и сам везде вставлял эту «заразу». Поддерживая, он свел подругу вниз. Усадил на табурет посреди замызганной кухни. Присел на корточки, чтобы стянуть с нее сапог.

— Оставь, — Ранки нагнулась, пробуя сквозь толстую кожу ощупать лодыжку. — Не влезет назад. Не босиком же мне прыгать.

Ведьма с ненавистью взглянула на лестницу:

— Нет, быть в шаге от разгадки и…

— Мои люди следят за домом, вернемся сюда завтра.

— И мои. Но…

Мастер ободряюще похлопал Ранки по руке:

— Я схожу за метлой. Выйдем через дверь и улетим с заднего двора. Не боишься одна оставаться?

— И погреб не осмотрели, — пробормотала Ранки, прислушиваясь. Ее лицо сделалось сосредоточенным, и Квадрига ушел, чтобы ведьме не мешать.

— Эта девочка. Ты ничего не заметил странного? — спросила она, когда Филогет вернулся с метлой и охапкой одежды.

— Кроме того, что она была жутко грязной и голодной?

— В этой кухне я бы тоже есть побрезговала. Но давай здесь все осмотрим.

И вместе с табуретом на вершок взлетела над полом.

— Ого! Летающий стул! — восхитился Квадрига. — Я подсуну его конкурентам. Или продам за мешок золота в бродячий цирк.

— Заклинание простенькое. Продержится до полуночи.

— Что ж, тогда не станем терять время.

Плясать они начали от печки. Точнее, от обложенного диким камнем круглого очага с вертелом и колпаком широкой трубы над ним. Очаг не чистили отродясь. В золе валялись огрызки обгорелых досок и яичная скорлупа.

За очагом в закуте на куче серой соломы, застеленной тряпками, стояло лукошко с той же соломой внутри. В лукошке отыскалось с полдюжины раздавленных куриных яиц, к плетеным из лозы стенкам налипло несколько пестрых перышек и капелька крови. Ранки хищно оскалилась, кинувшись на нее, словно ястреб на добычу. Но стоило начать читать заклинание, как лукошко вспыхнуло дымным пламенем. Квадрига плеснул на огонь ковш воды. Тот зашипел и потух. Мастер с ведьмой закашлялись.

— Кому-то очень не хочется… чтобы его нашли, — Рагнейда нахмурилась, ладонью разгоняя перед собою дым.

— Это маг?

— Да. Не повезло ему, оцарапался. Но курочку унес.

Ведьма, щурясь, уставилась на пол:

— Нет, в этой грязи следов не видно. И еще… где спала девочка?

— Может, здесь? — мастер распахнул дверцу кладовой и расчихался от пыли. Рагнейда вместе с табуретом подлетела к нему. Скривилась:

— Мышами пахнет. Как вы, люди, можете жить в такой… Прости, это не о тебе.

Филогет положил руку на ее холодное оплечье:

— Все люди разные. И маги, видимо, тоже?

Ранки накрыла его руку своей.

Они вместе всматривались в сумрак тесной кладовой с полками, горшками и бочонками, с усохшими останками колбас, свисающими с перекладины. В кладовой пованивало гнилью и плесенью, но запах помета и мышиной шерсти эту вонь перебивал.

— Овчины, одеяло. Похоже на постель. Дедка с бабкой не боялись, что внучка по ночам стрескает их варенье?

— Зато дверь, как крепостная, — Рагнейда провела пальцами по грубо кованому засову. — Без щелей. Ребенок мог задохнуться!

— Ну, всяко, голодом Мышку не морили. Хотя по ней не скажешь.

— Мышку… — Рагнейда опять чихнула и задумалась. Квадрига терпеливо ждал.

— Все, хватит с меня этого дома! — произнесла рыцарь-командор наконец. На заднем дворе она сменила табурет на метлу и вместе с Филогетом взлетела над городом. В лица ударил холодный и сырой весенний ветер.