Охота на Лешего

Начнем с того, что в чертовщину я не верю. Вот не верю и все тут. Какая еще нечисть? Все можно объяснить с точки зрения науки и злого человеческого умысла. И я, стоя в лесу, пытаюсь понять то, что перед собой вижу – кто-то взял сову и равномерно ее перьями выложил круг метра два в диаметре, а в центре этого круга поместил голый скелет птицы. Круг абсолютно ровный, скелет цел, а мяса на нем почти нет, словно обглодали птичку, не тронув ни один хрящ, чтоб кости не рассыпались. В общем, как в музее зоологическом. В лес мы зашли достаточно далеко – шутники сюда не доходят. А животные птицу бы разорвали на части, не говоря уже о том, что построение геометрических фигур им неведомо. Пытаюсь понять, что это за хрень, но не могу. Оглядываюсь на своих спутников, а эти два здоровых лба замерли, как жертвы перед хищником с надеждой, что тот примет их за трупы и пойдет дальше.

Я участковый на Дальних камнях, и я же исполняющий обязанности главного и единственного лесника на сотни километров в округе. Зовут меня Леха, по документам Алексей Алексеевич Путевой. С ударением на “о” и от слова “путь”. Не перепутайте. Для знакомых я Леха, для жены – Леший, ибо, как лесник, шатаюсь медведем-шатуном по лесу.

Все началось с того, что на днях вечером к моей жене Полинке прибежала ее подружка – жаловаться на мать. Та опять сошлась с местным алкашом и самогонщиком, и ушла с ним в лес – варить самогон. Почему в лес? Так это они от меня сбежали. Я регулярно конфискую их самогонные аппараты, уничтожаю, а местные алконавты гандобят новые. Жизнь у нас как авантюрный детектив – поймай меня, если сможешь. Вот я и ловлю.

Того же дня в лесу я нашел теть Свету, ту самую любительницу острых ощущений и огненной воды. Она стояла под деревом и шептала: “Страшно! Страшно! Боженька, как же страшно!” Я с трудом отцепил ее от дерева и буквально на руках вынес из леса. Вы знаете, каково это – тащить на себе тетку, оцепеневшую от ужаса? Я сперва думал, что у нее белая горячка, но нет – запаха не было абсолютно.

Дотащил ее до своего дома. И не потому, что мне так хотелось, а просто мой дом самый ближний к лесу. Жена моя ее в чувства привела, и она рассказала, что пошла к ручью, который недалеко от их землянки протекал, а там баба какая-то худая рубашку мужскую полощет, а рубашка вся в крови, да кровь та не вымывается. Окликнула она ту бабу, а баба голову подняла, а у ней вместо лица – череп, обтянутый кожей. Что было дальше – не помнит, и как я ее на себе пер – совсем не помнит.

Отвел я ее к ней домой, сдал на руки дочери, велел в доме под замок запереть. Да к себе пошел. А дома звонок из города – едет к нам иностранная делегация – ученые. Заметили через спутник в нашем районе медведя-гризли. Как к нам попал? Никто не знает. Вот и едут, чтоб выяснить.

Я на ногах еле стою, мне на утро самогонщика дядь Серегу искать, или Серого, как его тут все кличут. А вдруг та баба тощая, которую издалека за скелет приняли, беглянка откуда-то? Тюрьмы они везде есть, а Серый хоть и самогонщик, да свой, местный, жалко, если убьют за бражку.

Плюнул я на все и завалился спать.

Ночью меня Полинка будит и смартфон в лицо тычет. Смотри, говорит, она существует – Бенни-прачка, женский дух в облике прачки, стирающий у воды окровавленную одежду. Чью одежду она стирает, тот и помрет в скорости.

Жена у меня – прости, Полин – малость фантазерка. Во всех домовых, леших, русалок верит. Посты-праздники соблюдает. Считает, что у нас дома домовой живет. И даже имя этому домовому дала – Игоречек. Считает, что Игоречек у нас – это Игоша, душа ее брата, умершего при рождении. Говорит, что видела его в детстве – рук и ног нет, тело да голова, а зубы острые, и он этими зубами ее за ноги кусал. У Полинки действительно шрамы на ногах, словно ее собаки в детстве покусали. Думаю, что с собаками так и было, а детский мозг преобразовал животных в необъяснимое чудовище. Вот двадцать первый век на дворе, смартфон из рук не выпускает, а в голове дремучее средневековье. Не верю я во все это.

Утром ни свет, ни заря, привезло мне районное начальство ученых.

Если это ученые, то я балерина Большого оперного театра имени Рихарда Зорге.

Выгрузились два амбала под два метра ростом и с такой мышечной массой, как у Арнольда Шварценеггера в лучшие его годы была. Это же десантура, твою дивизию.

Девки поприбегали со всего села – кубики на животе глядеть. А иностранцы знай себе красуются, разделись оба до пояса и оборудование свое разгружают. А они подумали, кто это все будет тянуть? На машине в лес не въедешь, и электрички там не ходят.

– Леший, – прошептала мне на ухо жена, – Бенни-прачка за этими иностранцами приходила. Умрет один из них или оба. Это дух из их местности.

– Да ну, Поль! Скажешь еще, – отмахнулся я.

– Вот увидишь! – прошипела жена, поцеловала в щеку и зашептала обережную, как она ее называет, молитву.

– Наняли бы лучше вертолет, да выгрузились где вам надо, – проворчал я, подходя к собирающимся иностранцам.

– Нельзя вертолет, – на чистом русском ответил один из них, у которого волосы более русые, чем выгоревшие белые у второго. – Зверь испугается, глубже уйдет. Я, кстати, Алекс, – протянул мне руку русявый, – переводчик и помощник. Язык ваш хорошо знаю, меня вывезли из вашей страны, из этих мест, кстати, в десять лет. А ученый у нас Ингвар, но русский язык он не понимает, так что все общение через меня.

– Через тебя, Алекс, так через тебя, – пожал я его руку. Мозолистая. Видимо мышкой за компьютером натер, переводчик. – Алекс это от Алексей или Александр?

– Александр.

Условились, что я отведу их в сторожку к Белым камням, а сам вернусь за ними через неделю. Три дня пути туда, столько же обратно. День дома и опять два раза по три. А если они за неделю не управятся? А если потеряются? Многолетний опыт по экстремальным местам планеты? Ну, ребятки, сами напросились.

И вот стоим в лесу перед кругом с перьями я и эти два терминатора, нагруженные так, что со стороны своими баулами напоминают боевых трансформеров. Я смартфон достал, несколько снимков сделал, удивился, что связи уже нет, да дальше пошел. Ингвар за моей спиной залаял что-то на своем. Странно, что они так впечатлились, думал, что бывалые мужики.

Повел их через то место где, по показаниям теть Светы, старый самогонщик дядь Серега обустроил землянку. Хоть бы у теть Светы просто случился припадок, и ей все привиделось. А если его та тощая баба порешила? Связь тут не ловит, помощь не вызовешь, а человеческая жизнь дороже всего. Придется иностранцам обратно топать, глядишь, и передумают по нашим лесам шляться.

Идем уж который час. За спиной скрипят кроссовками ученые-терминаторы, изредка между собою переругиваясь. Алекс так и не сказал из какой страны Ингвар, и на каком языке они разговаривают. Я отрываюсь от них – мне лес надо слушать, только вот не слышу я леса, уши как ватой заложило – тишина, даже ветра нет, дерево не скрипнет, ветка не упадет, куст листвою не пошепчется. Про птиц молчу, их что угодно могло спугнуть. А тут такое… Понимаешь, что не оглох, только по шуршанию обуви – то ветка хрустнет под подошвой, то выскользнут с тихим шорохом прошлогодние иголки.

Оглядываюсь и вижу вдалеке своих терминаторов. Их уже качает от усталости, как пьяных велосипедистов. Выбираю место и сбрасываю свой рюкзак. Четыре часа идем, передохнуть не мешает. Отхожу в сторону, чтобы отлить, и вижу спуск в землянку, деревянную дверь и почерневшее лицо, выглядывающее через зарешеченное окошко. На черном лице – белые остекленевшие глаза. Отлить захотелось еще сильнее, насилу успел ширинку расстегнуть.

Землянка оказалась старым, вросшим в землю домом, запертым изнутри, а человек, глядящий через решетку, уже мертв. Просовываю внутрь руку, трогаю лицо – день мертв точно.

У ученых нашелся ломик. Мы с Алексом сняли дверь с петель, и он, исхитрившись, отодвинул внутренний засов. Покойник, дядь Серега, стоял ни на что не опираясь. Первый раз такое вижу. Достал смартфон, настроил вспышку, темно ведь в окопе и самой землянке, и сделал снимок.

Короткий крик, раздавшийся изнутри, ультразвуком хлестнул по ушам. Я упал, выронив смартфон и закрыв уши. Алекс выволок меня из землянки за плечи. Обернувшись, я увидел Ингвара – он бежал к нам с лентой запаянных в пластик лимонов. Я поздно понял, что у него в руках, и что он собирается делать. Пламя вырвалась из землянки, и крик, от которого я упал, взорвался в моих мозгах.

Мне в лицо плеснули холодной водой.

Я открыл глаза и увидел вблизи лицо этого белобрысого викинга Ингвара. У него настолько бледно серые глаза, что, кажется, будто вовсе нет радужки, только зрачок и белок, обрамленный светлыми выгоревшими ресницами. Он что-то сказал на своем гортанном, слегка каркающем языке. И я поежился. Все ждал, что обнажатся зубы и покажутся клыки. При всей правильности лица было в нем что-то зловещее, отталкивающее.

– Ооон сппроссил, – заикаясь, произнес Алекс, – сссможешь ли ты идти?

Я повернул голову на звук голоса. Алекс сидел рядом со мной мокрый и мелко дрожал.

– Что это было? – спросил я у него.

– Ттебе лучше не ззнать, – Алекс, шатнувшись, встал и быстро пошел к оставленным на поляне рюкзакам.

Оба викинга копались в своих вещах. Я поплелся к землянке. На самом ее краю валялся мой смартфон. Судя по трещинам на стекле – на него наступили. Поднял аппарат, вынул из бокового кармана штанов пакет для улик и аккуратно поместил телефон внутрь. Может, удастся восстановить, там же фотографии нужные следствию.

От землянки мало что осталось. Жаль, что я не видел происходящего, но по оставленным разрушениям складывалось чувство, что внутрь попала бомба. Крыши не было. Одна пустая, выгоревшая яма. Я бы даже поверил, что иностранцы, пользуясь моей отключкой, перенесли меня в другое место, но вон под теми двумя сросшимися деревьями, в пятнадцати шагах правее, я отливал.

– Далеко ты забрался, Серый. Даже пепла от тебя не осталось, – потоптался я возле дымящейся слегка ямы. – Как теперь мне дело закрывать, если нет тела? Писать – без вести пропавший?

– Леха, – уже не заикаясь, окликнул меня Алекс, – здесь оставаться нельзя. Надо уходить.

Немного поругался с иностранцами – настаивал на возвращении, а они ничего не хотели слушать, у них зверь в другое место уйти может – и ищи его потом. Бросить их я не мог, головой, как говорится, за них перед начальством в ответе.

Шли долго, до самого вечера, изредка останавливаясь на попить-отлить. Я все прокручивал в голове события.

Одуревшая от страха тетя Света – чтоб она чего-то испугалась – это надо постараться. Вся деревня знает ее боевой нрав, и что ей запросто даже в чужое село к мужику ночью сходить. Ничего не боится, оторва по жизни, а тут вдруг – страшно.

Дядь Сергей под стать своей подруге – самогону хряпнет и на взбесившегося быка пойдет, тореадор местный. А тут умер, судя по всему, от разрыва сердца. Жаль, экспертизу уже не сделать.

Иностранцы – те еще фрукты. Вот не верю, что Ингвар ученый. Покажите мне ученого, который так лихо с гранатами управляется. И откуда они у него? В самолете такое не провезешь, значит, здесь купленное. Где у нас можно купить гранаты? Да еще в виде лимонов? Нигде. Шпионы они. Сто процентов шпионы.

А главное, что мне непонятно – что это визжало? Не гранаты же. Может, дядь Сергей сирену какую на охрану своей землянки поставил? Да сам с перепуга и помер.

Под ногами иногда чавкало. Мы приближались к болоту. Через него, конечно, есть тропа, но ее прощупывать надо, тогда есть шанс проскочить. А с весом этих шпионов даже твердая кочка в топь уйдет. Обходить надо, а это долго – не успеем до темна. На болоте ставить палатку гиблое дело. В леших, русалок и прочих навок я не верю, но комары заживо сожрать могут, и никакой репликант не поможет. Кстати, а где комары?

– Алекс, – подошел я к бывшему соотечественнику, – впереди болото. Его обходить часа четыре, не успеем до темна. Земля уже сырая, а чуть ближе, так по щиколотку в воде будем.

Иностранцы начали между собой ругаться. Ингвар злой, его руки так и мелькают перед лицом Алекса, указывает вперед и на часы на руке, приставляет два пальца к виску, изображая пистолет. Твою дивизию. Ведь есть же с собой пистолет. Надо было обратно их гнать. А то заладили – вперед! А у меня труп, до которого им совсем нет дела. Что им с того, что пьяница местный погиб?

Мы поставили палатку. С костром пришлось повозиться, близость к болоту сказалась на дровах – они были сырыми и нещадно дымили. У этого тоже есть плюсы – после нас не будет пожара из-за влажности, дым отгонит диких зверей и комаров. Странно, что мы их не встретили. Да и зверья и птиц совсем нет. Настораживает меня это безмолвие. Тишина. И только костер шкворчит, вытапливая влажность из дров. Химический запах средства для розжига перебивает все лесные запахи. Тревожно.

Спать решили по очереди. Первый остался дежурить Ингвар, потом Алекс, а я под утро. Я жаворонок, мне легче встать в четыре утра, чем не спать в двенадцать ночи. Раздевшись, я нырнул в свой спальник, взяв с собой пистолет, мало ли что задумают иностранцы, после гранат в виде обычных лимонов у Ингвара я им не доверяю.

Разбудил меня страшный рев. Не то зверь кричал, не то человек. Я весь сжался, пытаясь спрятаться, но спальник это не то место, где можно отсидеться в лесу. Пошарив под свернутой под головой курткой, под которую спрятал пистолет, я понял, что оружие у меня вытащили. Рев не повторился. Аккуратно расстегнув молнию, я увидел брошенный на соседнем спальнике зажженный фонарик. В палатке я был один. Повернулся к вещам – ни рюкзака, ни брюк моих не было.

– Вот крысы, – выругался на иностранцев.

Взял в руку фонарик, но он тут же погас. В полной темноте надел куртку, на ощупь нашел сапоги. Хоть это не взяли. Осторожно выглянув из палатки, я увидел только затухающий костер. Может эти ученые отошли отлить да испугались чего? Так им и надо. Куда делись мои вещи? Я вышел из палатки, подбросил дров в костер, и тот слегка притух, прогревая и суша новые ветки.

Чуть левее по направлению к болоту что-то светилось. Я оглянулся по сторонам – тишина, темнота, и только костер, как живой организм, напоминал, что свет, звуки и тепло еще существуют. Светящееся пятно лежало недалеко от меня. Левой рукой я нащупал в куртке перочинный нож, и открыл его, не вынимая руку из кармана. Хоть какая, но защита. Приблизившись к пятну, понял, что на земле лежит включенный смартфон. Кто-то из иностранцев обронил. Я нагнулся поднять и отскочил назад. С замершего за разбитым стеклом кадра на меня смотрел дядь Серега. Теперь уже покойник. Но отшатнулся я по другой причине – на фотографии за спиной покойника было привидение. Голова, тонкая длинная шея и поднятые вверх руки – все словно вылеплено из тумана. Но самым страшным был глаз посредине лба и орущий рот. Я словно опять услышал тот крик, от которого потерял сознание.

Внезапно смартфон погас. Я уж хотел наклониться и пошарить руками по земле. Это ведь мой смартфон. Я сделал тот кадр. Как вдруг услышал хруст ломаемого стекла. Кто-то сейчас топчется по телефону.

– Гады! Да вы в курсе сколько эта железяка стоит? – возмутился я и попытался оттолкнуть гада со своей собственности.

Мои руки наткнулись на грубую, влажную и скользкую ткань, словно ее хорошо вымочили в болоте. И тут же нос прошиб тошнотворный запах гниения – так воняет разлагающееся тело.

– Мало того, что вы воры, так еще и из болота падаль какую-то приперли?

Я развернулся и ушел к костру, чтобы соорудить факел. Времени искать тряпку и наматывать ее на палку не было и я просто выхватил из огня наполовину загоревшуюся деревяшку и развернулся идти обратно. Передо мной стояли оба иностранца, удерживаемые кем-то за шеи. Третьего посередине я не видел. Но, если учитывать, что пацаны метра по два, этот третий был еще выше.

Шпионы сто процентов. Нет у нас таких высоких.

Я поднес горящую ветку к этому третьему, чтоб рассмотреть его лицо, и увидел на лице маску с одним глазом. Вспомнилась фотография на смартфоне. Это они кого-то своего разыскивают, стали бы они в другое государство за медведем переться. Но этот кто-то убил Серого, дядь Серегу. А может, он с ними заодно? Решили меня пугануть? Мол, деревенский полицейский – парень недалекий, припугнем – и побежит он, теряя портки, домой под юбку к своей жене.

– Руки вверх! – гаркнул я. – Заканчиваем шоу! Снимаем маски!

Постарался крикнуть как можно убедительнее, наглее. Я тут начальник! Моя территория!

Да, боюсь, что они меня втроем сейчас схватят, повяжут, да в болоте притопят. Я ткнул в среднего горящей веткой, а он возьми и подставь на свое место одного из иностранцев. Одежда на нем внезапно вспыхнула, словно была пропитана тем вонючим раствором для розжига костров. Ингвар – а это оказался он – заорал, задергался. Третий выпустил его, объятого пламенем, и тот с раскинутыми в стороны руками пошел на меня. Я отскочил в сторону.

– На землю падай, придурок! Катайся по земле! Алекс, скажи ему!

Я убегал от живого факела Ингвара, а тот все шел за мной и орал как раненый медведь. Далеко я не уходил, кружил по поляне. Умолял Алекса очнуться, а тот стоял рядом с пришедшим и, казалось, не замечал ничего. Я схватил одну из толстых веток, собранных нами вчера для костра и сбил Ингвара с ног. Тот упал и больше не двигался. Одежда на нем уже сгорела, теперь догорала плоть. Рука из одних костей скребла землю рядом с собой. Спасать было уже некого. Меня тошнило от вида и запаха. К такому трудно привыкнуть, хоть во время учебы я видел всякое. Не уберег я одного иностранца. Другого бы живым сохранить.

Алекс с пришлым подошли к трупу Ингвара. Я попятился от них подальше, спрятавшись за дерево.

У пришлого в руках была длинная, как посох, палка. Он ударил догорающий труп по шее, и голова, оторвавшись, откатилась в сторону. Другим краем палки он ловко поддел череп и, проткнув его у основания, поднял к своей голове. Теперь я рассмотрел его лицо – один глаз и рот. Вот Лихо какое-то одноглазое!

Одноглазый дунул на череп, и у того засветились все отверстия, словно внутри черепа оказалась вставлена мощная лампа. Теперь Лихо развернулось к Алексу и посветило ему в лицо. У Алекса изо рта полилась вода.

– Что же ты, Сашенька, чужим демонам служишь? – тонкий противный голос плачущей старухи спросил переводчика.

Алекс рванулся от Лиха и побежал, натыкаясь на деревья. А за ним с хохотом на огромной скорости мчалось Лихо, подсвечивая себе дорогу черепом. Гнал он Алекса на болото. Мне бы сейчас сбежать отсюда. Да куда без фонаря среди ночи я двинусь? И иностранца хоть одного спасти надо, а то посадят за убийство сразу троих. Кому и что я докажу? Я пошел следом за мечущимся впереди огоньком.

Загнало Лихо Алекса в болото. Стоит по грудь, руками по тине лупит, рот открывает, а из него вместо слов вода льется. А Лихо на кочке рядом стоит да черепом подсвечивает, как молодого парня трясина болотная в себя затаскивает.

– Нельзя, Сашенька, чужим служить. Ты для них не свой, а всегда чужой, – плакал завывая голос старухи.

– Ба-бабушка! – прохрипел Алекс.

Вода доставала ему уже до подбородка, и он отплевывался тиной.

Тут я вспомнил чей это голос. Бабуля одна в городе, где я учился, с ума сошла. Вся ее родня уехала за границу, увезя любимого внука. Ходила она по городу, плакала, внука разыскивала. Много раз ее видел. И точно – внука звали Сашенькой. Неужели совпадение? Иль правда все? Да, нет. Не верю я в это. Наукой не доказано.

Вспомнил, что жена про Лихо говорила, что оно в душу заглядывает и наружу страхи вытаскивает.

Но Алекс-то тонет! Вон – одна макушка осталась. А что я один в болото? Засосет как и его.

– Засосет, Леший, утянет болото родимое и будешь с болотником Сашенькой тут куковать, русалок гонять, да путников пугать.

Голос на этот раз был низкий, словно шедший из-под земли, да насквозь пробирающий. Осветило меня светом черепа, и прирос я к земле. Все тело застыло, ни моргнуть, ни слюну не сглотнуть. И пошло ко мне Лихо по болоту как по твердой земле.

– Не пришло еще твое время, Леший, но придет. Ты наш. Тебя мамка твоя у богов вымолила. Да не те боги услышали.

Лихо совсем уж подошло близко ко мне и посмотрело мне в глаза своим одним глазом. Холод. От него шел такой холод. Я втягивал воздух, и мои легкие замерзали, как в самые лютые морозы. Я развернулся и побежал. Совсем не зная куда. Бросив за спиной все вещи. Я бежал, словно меня за пятки хватали бешеные псы. В какой-то момент я заметил, что в руках у меня посох, и он освещает мне дорогу. Я бросил его, но тут же заблудился. Вернулся, подобрал. Внутри свет едва тлел. Времени оставалось мало. Я опять побежал, пока не увидел край леса, а там уже стояла Полинка, районное начальство и люди из центра. И выскакиваю я в куртке, трусах, резиновых сапогах и черепом на палке. Красивая ситуация. В кавычках красивая, конечно.

– А вот и наш Леха Путевой, – первым опомнился глава района.

Полинка бросилась мне на шею с воем и причитаниями, как это обычно делают женщины. Кто-то вырвал у меня из рук палку, краем уха я услышал слова “на экспертизу”. Кто-то попытался разнять нас с Полинкой. А кто-то очень добрый и вовсе поднес к моим губам фляжку с водкой. Мой нос втянул запах спирта, и я как младенец присосался к емкости со спасительной жидкостью.

Через полчаса мы уже сидели в моем доме за большим обеденным столом. Полинка метала на него все, что могло подойти под определение “закуска”. Невесть откуда взявшаяся водка лилась по стаканам. Пилось. Закусывалось.

– Леха, – прожевав огурец, опомнился глава района, – тут твои коллеги из центра. Ты не подумай. Тебя ни в чем не обвиняют. Ингвара твоего разыскивает международная полиция, много на нем грехов и преступлений. Да и наши прошляпили, что шпионы они. Напишем, что в болоте утопли. Ты только расскажи нам всю правду – что там было? Нам же надо отчет писать.

– Правду? – засомневался я, но решил рискнуть. – Ну, слушайте. Начнем с того, что в чертовщину я не верю. Вот не верю и все тут. Какая еще нечисть? Все можно объяснить с точки зрения науки и злого человеческого умысла.