Услышав собственный стон, я выключил будильник и разлепил глаза.
«Бедная, бедная Пеппилотта…»
Вставать. Надо. Умыться, убриться до синевы, почистить зубы… провести ряд мелких косметических операций.
И — кофеин. Мне нужен кофеин.
Чтобы окончательно проснуться и вляпаться в эту реальность.
Ведь это всего лишь новый день.
Надо стать обыкновенным человеком. Как это утомительно… День — неукоснительно соблюдаемый ритуал, составная часть
суток, прелюдия к ночи. И только. Я живу как все до тех пор, пока не решу окончательно захлопнуть за собой оранжевую дверь. Впрочем, вряд ли это случиться скоро.
Когда от момента пробуждения меня отделяло два часа, я вышел на улицу.
Солнце трепало зрительные нервы и я, надвинув бейсболку на самые глаза, направился в магазин.
На крыльце завсегдатайствовали местные алкаши. Приветливые, если добавить на флакон, и угрюмые во всех остальных случаях.
тех пор, как я обнаружил в себе способности спеца, я смотрел на них как на здешних Минувших. Человека бросило на ту сторону в самый нежданный момент и он — ни жив, ни мертв, он — Минувший.
Правда, что миновали эти алкаши? Жизнь или смерть? Да в принципе, я сам пьяница еще тот… Скажем алкоголю — иногда!
— Здорово, Славка!
Мысли развеялись; я заметил выросшего из-под земли Антоновича.
— Здорово. Ты что — выходной сегодня?
Антонович кивнул. Оптимистическая, сияющая физиономия, закованная в джинсовый костюм и кроссовки. Почти блондин. Мой ровесник — тоже пять пятилеток… глаза пройдохи и талантливого музыканта. И явное желание отметить выходной возлияниями.
А что еще делать в выходные, нам, молодым, да неженатым… Или как в случае Антоновича — разведенным.
В общем, денег совместными усилиями нашли на две бутылки «Столичной». Да плюс мой салат (со вчерашнего) и пару колец нищенской колбасы.
Сидели у меня, пили водку. Слушали Роберта Фриппа — потянуло на психоделию.
Я, подумав, развеселился и начал разглагольствовать о жизни нашей… прискорбная картина.
— Слушай, Эдуардович! — перебил меня он, — я никак не могу взять в толк, ты что, всерьез музыку забросил? С твоей-то голосиной!
Я развел руками.
— А с кем играть?
Все разбежались кто куда,
Но до сих пор пылает,
Безумная моя звезда
сердце болью надрывает. Мне самому теперь охота На мельницы бросаться психом!
скорчив рожу Дон-Кихота Бороться со Всемирным Лихом, Но верю я: придет мой час
Во все я веру потеряю
возликует мой ракшас
я конкретно забухаю…
— Стихоплет хренов, — возмутился Антонович, — строишь из себя Пушкина…
— Хлебникова, — поправил я.
— Да хоть Зрелищникова! Ты — поверь мне — на непризнанного гения не тянешь. Стихи у тебя хорошие, спору нет…
— Говно стихи… были бы хорошие, их бы в школе учили.
— Ага, на политинформации… — Антонович рассмеялся, — давай соберём состав и будем громыхать по клубам, а?
Я поморщился:
— Ни фига у нас не выйдет. Золотого запасу нема.
Антонович задумался. Пока он размышлял, я разлил спиртное по стаканчикам. Заканчивалась первая бутылка.
— Моя команда распалась, — сказал я, пытаясь поймать в салате помидоринку, — а с новыми музыкантами — дефицит. Да их вообще нету.
Мы крякнули.
— Можно детей набрать, — предложил Антонович.
— Можно. Желания у них полным полно. Только нету ни инструментов, ни навыков. С пионерами возни, порой, больше чем с бабами.
— О, бабы! — Глаза Антоновича засияли…
Вторую бутылку предварила завязка непристойного разговора.
И понеслась…
Потом вообще чудеса начались: взмахнул Антонович левым рукавом — явилась на столе бутыль зелена вина, взмахнул правым — явилась курица-гриль… В дело, одним словом, пошла его недельная зарплата.
Расстались мы друзьями — не разлей вода. Размахнись рука, раззудись плечо…
Он ушел, сохраняя на лице выражение полного умиротворения.
Рот до ушей.
совершил набег на магазин и принес домой две полуторалитровые минералки, в качестве боевых трофеев.
Вечер пришел молча, не стучась. Он застал меня перед кретиноскопом, который еще называют телевизором. Я силился понять: что за немыслимые вещи происходят на голубом экране. Но мне это было не совсем доступно.
Потом я плюнул на все, принял почти холодный душ и немного протрезвел. Швырнул в рот две таблетки тазепама и улегся, не соображая ничего.
Морфей около часа кивался вокруг моей кровати. Наконец он подошел ко мне и я легко провалился в сон.