пил минеральную воду. После вчерашних приключений меня мучил жестокий сушняк. Тем более, что в таком состоянии пить кофе не позволит инстинкт самосохранения. Сердце беречь надо.
Минералка была холодной и прекрасной.
Нутро не замаскируешь. Как бы мой двойник не наряжался и не перекрашивался, я бы все одно его узнал. Вот только, к чему я увидел двойника?
Память услужливо напомнила мифологию. Скандинавский Сван, Немецкий Доппельгангер, Британский Рэйз — все это двойники, являющиеся перед смертью.
брыкнул головой, отгоняя дурные мысли.
Если бы так, то не пил бы я сейчас воду.
целом, ситуация, сложившаяся в Пространстве Сна, более всего напоминала мне мудреную игру с непонятными целями и правилами. Точнее, насчет правил я уже знал — их нет, или они какие угодно.
На часах уже было двенадцать. Я лежал на диване и тупо переключал программы кретиноскопа. Вскоре я убедился в том, что мне не покажут ничего интересного и выключил ящик.
Лег и стал сканировать взором потолок. Тоже неблагодарное занятие.
Зазвенел телефон, разгоняя мрачное настроение. Я поднял трубку
промычал нечто невразумительное.
Звонил Антонович.
— Ну так что, поедем?
— Э-э-э… куда? — растерялся я.
— В Минск, мы же договорились! Ты что, забыл? Я растерялся.
— Я… договорились?
Антонович захохотал. Я потер висок:
— А что мы забыли в Минске?
— Ты сам собирался повезти меня в столицу, дескать, там полным-полно музыкантов. Познакомиться там, поиграть…
— Знаешь, что-то мне неохота сегодня куда-то ехать. Ты сейчас
где?
— На вокзале.
— В общем так…
задумался. Действительно, очень неплохо было бы сменить обстановку на пару суток. Опостылел мне этот Гомель уже. Да.
— У тебя деньги есть? — спросил я как можно более равнодушно.
— Конечно!
— Возьми билеты на завтрашнее утро… Поезд в шесть сорок две.
одиннадцать — там.
— Знаю такой…
— Я тебе завтра деньги отдам.
— Будь спок!
целом это и есть суть разговора. Договорились и ладно. Деваться было некуда — Антонович слишком загорелся идеей
собрать команду. И хоть я не очень-то верил в эту перспективу, было бы неприлично отказать ему: он уже успел выклянчить недельный отпуск за свой счет.
…Ванна заполнилась теплой водой. Я включил радио и погрузился в стихию. Тело расслабилось.
На самом деле, последние пару дней я изнывал от тоски. Скука крепко вцепилась в меня: даже дружеские попойки с развязыванием рук, мозгов и языка не обладали своей обычной магической силой. Каждый раз, закрывая за собой оранжевую дверь, я все дальше и дальше удалялся от обыденного мира.
вылил себе на голову кружки две воды (душ протекал и брызгал во все стороны, поэтому я им пока не пользовался) и стал читать вслух Хлебникова:
Из мешка
На пол рассыпались вещи!
я думаю, Что мир — Только усмешка, Что теплится
На устах повешенного.
Меня это стихотворение обычно приводило в чувство. Это был своего рода антидепрессант, причем очень эффективный.
Сквозь радиобред я услышал гром.
«Наконец-то! Кончится эта парилка проклятая».
быстро вылез из ванны, вытерся, оделся и выскочил на балкон. Дождь был знатный.
высунул под летящие капли голову и зажмурился от удовольствия.
«Есть еще порох в пороховницах!»
Меня охватила эйфория. Хотелось раскинуть руки и громко читать стихи, или петь песни во всю луженую глотку.
Но единственное, что выскочило из моего лексикона в этот момент, было лаконичное:
— Эх!
Получилось впихнуть все эмоции в один выдох. Я на несколько минут превратился в восторженное междометие…
…День приближался к занавесу. Я завел будильник на пять утра, подкрепился чаем с печеньем и лег, ожидая прихода сна.
В голове торжествовала некая симфония. Я часто слышу музыку перед сном.