День 92-ой
резко сел на диване, на котором только что видел сны, и широко раскрытыми глазами уставился на Арчи. Он безмятежно спал напротив меня. Судя по стилю сна, абсолютно трезвый. Зато у меня в организме пристроился ипподром с бешеными мустангами.
Одно дело бодрствовать во сне, другое — наяву. Да еще с похмелья. Достаточно сложное состояние. В первую очередь, сложное для понимания.
Это называется «синдром собственной непостижимости».
встал и шатаясь, стал пробираться к телефону.
Зачем нам девы златовласы,
Любовь, луна и тишина… Уй!
Подайте лучше горы мяса
И бочек — черт! — сорок семь вина…
Дошел-таки. Подвиг совершил. Впотьмах. Герой недоумчатый… Где-то здесь записан телефон Антоновича… вернее, сподвижницы,
которой он ночует. Ах ты… Вот она, моя находка.
Звоню.
Трубку поднимает сонная помятая леди. Игоря зовет нехотя.
— Антонович? Что ты делаешь? Раздается приглушенный смешок.
— Телевизор смотрю. Он тоже уже не спит. Я ловлю клина и молчу.
— Ты чего меня поднял?
— Что ты имел в виду. Когда сказал, что я много ем на ночь?
— То, что ты толстый и славный парниша. Чего ты меня поднял? Меня стали обуревать сомнения — а вдруг не он?
— Вот… если тебе нечего будет ответить на мой вопрос — вызывай психушку…
— Пускай Арчи вызывает.
— Нет, следующее. Ты что, кардинал? С каких пор ты рыбалкой увлекся?
Пауза. Все, пора в психушку.
— Ну, понимаешь… Просто это на самом деле очень удобная шмотка. А рыба там — восхитительная.
Я вздохнул с облегчением:
— Так это ты был?
— Вне сомнений. Ты дашь мне досмотреть мультики?
— Погоди, поговорить хочу…
— Спятил, дятел? Сколько времени, знаешь? Полшестого! Иди спать, днем встретимся, поболтаем.
— Да хрена я сейчас засну! У меня не то состояние…
— Верю. А вот я полон сил и хочу поспать.
— Погоди… где встретимся и во сколько?
— На Независимости. В полдень. Сойдет?
— Ага…
Пока я соображал, он уже отключился. Бу-бу-бу. Это гудки.
пошел на кухню. Нашел несчастную сигарету и бутылку пива — долго смотрел на оба чуда природы с сомнением. Потом тяжело вздохнул, назвал себя алкоголиком и придурком и принялся за бесполезный завтрак.
Спустя полбутылки, на кухне появился Арчи.
— Здрасте! Чего ты в такую рань?
развел руками. Но слова оставил при себе.
— Ясно, — прокомментировал он мой жест.
После этого почесал пуп, достал из холодильника минералку и сел напротив.
— Жара.
— Угу.
— Хочешь минералки?
— Хочешь пива?
Посидели, посмеялись. Арчи зевнул, вернул минералку на место и отправился спать.
Мне же спать не хотелось решительно. Допив пиво, я посетил сортир и замер, не зная, чем заняться.
Кончилось все тем, что я нацепил наушники и включил DEAD CAN DANCE.
Даже вздремнул.
Но дверь не пожелала открываться утром.
И так страдал до одиннадцати часов.
договорился с Арчи. Суть договора заключалась в том, что если
вдруг не уеду в родные пенаты, то позвоню и праздник продолжится. Как и следовало ожидать, при упоминании о празднике мы оба сморщились. Да, поднадоело… Собрав свои жизненные пожитки, я отправился на площадь Независимости.
Там меня уже искал глазами голодного волка Антонович.
— Ну, как дела? — осведомился он.
— Колбасит.
— Ага. Энд плющит.
—Аты?
Антонович лукаво посмотрел на небо.
— Что я? Дела пошли в гору, настал мой звездный час. Все круто! Жизнь прекрасна! Шашки наголо… Слушай, поехали домой!
опешил.
— Чего вдруг?
— Ах, устал я… — картинно сказал он. — Короче, у тебя есть дела здесь?
Я рассеянно посмотрел под ноги. Влево, вправо, назад, сам не понимаю, что, собственно, хотел такого увидеть. НЛО…
— Да нет, в общем. И домой не против…
Билеты, как оказалось, этот прохвост уже успел взять. Практичный, черт. До поезда оставалось меньше часа, но торчать на перроне в такую жару нас не радовало. А в зале ожидания вкалывали
кондиционеры и имелся какой-никакой буфет. Кофе было захолустное, но при всем богатстве выбора, другая альтернатива нам не светила.
И вел Антонович себя так, как будто не встретились мы во сне. И не оказались двумя Запредельными, в реальности знавшими друг друга, как облупленных.
— Ты знаешь, что вчера в Гомеле негра линчевали? — вдруг спросил он.
— Что?!
— Негра линчевали. В Парке. Старики-ветераны. Представляешь себе?
— Да быть не может… — я внимательно посмотрел ему в глаза. Он ни капельки не шутил. — В голове не укладывается.
— Да… вчера НТВ сообщило. А Штаты объявили свободный въезд для белорусов и казахов. На две недели.
— Бред какой-то…
Антонович кивнул.
— Так точно. Только это не бред. Это прорыв сна в явь. В реальности такие хохмы вряд ли возможны. Я думаю, это только начало.
Опаньки. Поднял, называется, настроение. Информация к невеселому размышлению.
Обычно, на маршруте Минск-Гомель (и наоборот) народу навалом. Нам достался — смех сквозь слезы — тринадцатый вагон. Причем он был практически пустой… если не считать трех, допотопного вида, бабок в последнем купе. Нам выпало первое, рядом с проводником.
Проводник был яркой личностью. Опухший мужик с перебинтованной щекой. Эдакий комедийный бандит семнадцатого года. Волосы во все стороны и усы топорщатся, как у помойного кота! Имя-отчество, как я не старался, так и осталось неизвестным. Просто бейджик этот как-то ускользал из поля зрения — то блестел от солнца, то в тень прятался.
Творческая обстановка. Идеальная для Стивена Кинга.
А вообще-то, это было что-то из Булгакова.
Но я увлекся. Все из-за мистического настроения. Антонович меня здорово припугнул своими новостями, да плюс ночной визит, достаточно из ряда вон выходящий. Все это подтолкнуло меня к
детализации и осторожности. Я старался замечать всякие странности… хотя при этом умудрялся быть довольно рассеянным.
Минский вокзал поплыл, меняясь с домами и последующими современными хижинами и избами. Колеса отбивали свою чечетку. Проводник с несчастным видом попортил наши билеты и поплелся к бабулькам.
— Чая, кофе нет. Минералка… теплая. — предупредил он нас продемонстрировав свою спину.
Мы переглянулись.
Псих на железной дороге. Такие делишки.
А Игорь задумчиво сказал:
— Мне этот ямщик напоминает немца под Сталинградом.
— Почему?
Антонович неопределенно махнул ладонью перед собственным лицом и скорчил богомерзкую гримасу. Мол, он ужасен и вида захолустного.
Да, так оно и было.
— Чая, кофе нет. Минералка теплая, — передразнил он проводника.
Затем мы оба, изнемогая от жары, развалились на полках. И тут я не выдержал:
— Как ты туда попал?
— В Сон? — уточнил Антонович. — Как и все. За исключением тебя, разумеется. Пришел ко мне среди ночи мой двойник и сказал что все это проще пареной репы. Научил меня мантре. Если я хочу попасть
пространство, а не просто выспаться, я читаю ее перед сном.
— Харе Кришна?
— Не-а, — ухмыльнулся он. — Да я тебе ее не скажу, все равно. Если я с кем-либо поделюсь этими способами, они потеряют весь смысл. Точно так, как и многие секреты мои…
— Имя? — не понял я.
— Ну да. Я же и выгляжу там немного иначе. Я — Кардинал… обычная моя шмотка на той стороне. Удобно и забавно. Это только ты один — зимой и летом, одним цветом — и здесь и там одинаково выглядишь.
Антонович многозначительно посмотрел на меня:
— В семье не без урода. Меня это возмутило:
— Сам ты урод! Что же я виноват, что у меня все не так, как у людей?
— Как же ты не урод, если ты самый натуральный урод. Хотя ты, конечно же, в этом и не виноват! — накинулся на меня Игорь. — Волк, тот тоже не виноват в том, что ему жрать надо. Так и ты. Сам то ты здесь не при чем. Но, знаешь ли, что, вообще, означает твое появление?..
Мимо купе промелькнул таинственный проводник, одарив нас осуждающим взглядом. Мы заговорили тише.
— Вообще, сон, — начал поучать он меня, — это убежище мистики и чудес, в которые наяву человечество давно не верит. Вся волшебная требуха возможна теперь лишь во сне, потому как наяву магии мешает техника. Любая, абы рукотворная. Ведь в древности люди видели в основном вещие сны. Понимаешь?
Я кивнул. Вроде, понимаю…
— А сейчас такие сны — редкость. Все дело в том, что Пространство Сна увеличилось за счет Исконных… Так уже тысячи три лет. Видишь ли, Исконные — везде. Исконные. И во сне и наяву. Им вообще наплевать на наши понятия. Но, вместе с ними на ту сторону ушла эмоциональная энергия и контакт с природой. Наяву мы уже не ощущаем бессознательной идентичности с Природой. Все это теперь внутри нас, забаррикадировалось от развития прогресса… от очеловечивания мира. Получилось так, что со временем человеку перестало быть нужно все это. Эта колоссальная потеря нам была — против нашего желания — возмещена в виде снов. Всяких, а не только вещих. Все наши инстинкты и утерянные магические способности всплывают во сне. А вместе с ними о себе нам напоминают Великие Демоны, духи и прочее. Ведь, допустим, если ты находишься в психически уравновешенном состоянии, у тебя есть иммунитет от Инферно — понимаешь, о чем я?
— Инферно — это типа всякие злые духи и бесы. Верно? Антонович почесал затылок.
— Слишком обобщенно, но, в целом, так. Ладно, дальше. Твой разум в принципе можно уподобить острову. Сейчас объясню. Кругом
— океан бессознательного, хаотического мышления — древнего и не в
коей мере от тебя не зависящего. В нем — вся древняя чертовщина, в нем есть в равной мере Свет и Тьма, ничто не доминирует. В нем твои инстинкты, причем самые черные, твои втоптанные в помойку желания
— те, которые просто ужасны… Убийство, насилие… но среди этого дерьма и доброта безграничная, на уровне сумасшествия. Еще и магическая сила, словом, как у Христа. Вот, это — океан. Разум — сознание — это остров. Остров этот состоит из твоих желаний, инстинктов, которые ты в себе подавляешь, но в целом они естественны. Обычные человеческие страсти — вино, деньги, женщины, ненависть там какая-нибудь. Все такие, только все этого стесняются. Этот остров, вернее, его земля, почва, это то, что аморально. Ты стараешься не ходить босиком по земле. А на самом острове — город…
— Город? — перебил его я.
— Да, город, — кивнул он, — но не совсем тот, о котором ты подумал. Этот город — это твой разум, вкупе с моралью, это почти то, что ты есть наяву. Это стержень твоего повседневного эго.
— Фрейд?
— Что?
— Это ты у Фрейда вычитал? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Я не читал Фрейда. Я тебе говорю как есть. Слушай дальше. Город этот, допустим, окружен стеной — вот она-то и есть твой иммунитет от всей чертовщины. Так, в принципе, устроено человеческое сознание. Весь фокус этой схемы в том, что в допотопные времена иммунитета не было. Человек наблюдал Океан Бессознательного вокруг себя наяву. И потом эта среда почувствовала себя слишком неуютно. Впрочем, — задумчиво произнес Антонович, — скорее разум сам выработал этот иммунитет. Человек в результате перестал идентифицировать и распознавать бессознательное. Я слыхал как-то, что психологам известен такой феномен: предмет, который человек не знает и не может ни с чем сравнить, для него не существует. Поэтому он его и не видит… То же самое произошло со средой Инферно.
— Ты меня запугал, — пробормотал я, пытаясь разобраться в сказанном.
— Э-э… тут такая хрень, что чем дальше в лес, тем больше дров, — ответил он. — Слушай остальное. Есть искусственные методы временного устранения иммунитета — назовем это так. Это алкоголь и наркота. Всякий кайф… но последствия уж больно дороговато обходятся… Я с наркотой не знаком. С серьезной.
— Я тоже.
— И правильно. С алкоголем проще. После трехсот-четырехсот грамм ты вылазишь на берег, за пределы города. Потому что иммунитет твой уже ослаблен и не действует. После двух-трех суток реального запоя ты уже плаваешь возле побережья океана.
— Белочка? — удивился я.
— Она самая. Допился до чертиков — вот и разглядывай их на здоровье. Те, у кого напрочь снесло башню — это пловцы, которые уже забыли путь к берегу. Вот… Пространство Сна, это часть… атмосферы сознания, эгосферы, допустим, находящееся над сознанием. При этом они как бы накладываются друг на друга, но тем не менее не соприкасаются. Сноплавание — это процесс прежде всего наблюдения.
Я задумался.
— Что-то ты, — говорю, — наплел такое, что черт ногу сломит. Причем здесь я и мое уродство?
Он вздохнул, напуская на себя профессорский вид:
— Такое дело: все Запредельные, и я в том числе, приходили через двойников, таким образом получая во Сне опору и самоконтроль. Мы не беспокоим Океан, и он, соответственно, не нарушает границу. Ты, получается, своим появлением проколол границу, и, следовательно, надо ожидать того, что оттуда выйдет… выползет… тьфу, черт! Короче, будут ответные…
Он совершенно замудрил со своими философскими рассуждениями и скорострельно выдал трехэтажную матерную тираду.
— Уф. Короче, произойдет то, что уже происходит. Сон и явь переплетутся и мы их перестанем различать. Ведь факт линчевания негра ветеранами в Гомеле раньше можно было только в дурном сне увидеть. Не так ли?
— Угу.
— То-то, — он пафосно поднял к небесам указательный палец. — Отсюда следует вывод, что отныне либо Инферно, как, впрочем, и Свет, вступают в свои законные права и начинаются Сумерки Человечества,
или что еще хуже — День и Ночь сменяются одними вечными сутками… — он подумал. — Что, в общем-то, абсолютно одно и то же.
Антонович стих.
Мы оба погрузились в размышления.
— Меня, Славик, вот что интересует, — заговорил он вновь, — ты когда и как в Пространство вошел? И как ты это вообще делаешь?
— Ну, я… А что? — тут до меня дошло. — Ты что, не знаешь, как
вхожу?
— Нет, конечно!
— А кто же… И никто из Запредельных не знает?
— Представь себе, никто и не догадывается.
— Это… Вот те раз!
рассказал ему о визите, когда меня заблокировали и мне пришлось катапультироваться. Рассказал я и о том, что мне едва удалось выйти из Сна и то с посторонней помощью. По ходу повествования вспомнил слова Старожила о Запечатанных и о заклинании…
— Да… — потянул Антонович, выслушав меня. — Ничего подобного не слыхал. Блин, как все сложно. Прямо как в хоккее.
— Я вот что скажу, — поразмыслив сказал он. — Запредельным тебя не блокировать, не уничтожать, тем более, смысла нет. Ведь, сам посуди — изменись мир или нет, мы-то уже изменившиеся. Нам просто интересен твой путь…
«Вот как, — подумалось мне, —как водку пить — земля качаться, так я и Антонович — не разлей вода. А теперь он сидит и чревовещает мне от имени Запредельных. Ришелье, мать твою, Мазарини недорэканный!»
Меня взяла злость и в сторону Антоновича полетела железная кружка. Он, едва успев уклониться, уставился на меня взъерошенным тигром:
— Офигел?!
Но я действительно к этому моменту уже офигел, пытаясь постигнуть откуда взялась эта кружка и кто ее так кинул. Не я же!
Более того, кружка наполовину вошла в стенку купе и, зашипев, расплавилась. А застыв, приобрела форму тюльпана, цвета металлик.
Но мы не успели окончательно обалдеть от изумления. В этот момент поезд въехал в туннель.
это при том, что в Беларуси нету, насколько я знаю, туннелей. На маршруте Минск-Гомель, по крайней мере, отродясь не бывало.
Въехал в туннель поезд, голося истерическим паровозным гудком. Который на тепловозе отсутствовал.
Так мы въехали в Безумию.
Океан Бессознательного бушевал и плевался, пытаясь выбраться наружу.
Мы, по крайней мере, в следующую минуту, совершенно мокрые, стояли на его берегу и, очумев, пытались сообразить, что произошло и где, собственно поезд…
