— Иэ-эх!
попробуй не станцевать, зажатый в ряд молодых шотландцев, отплясывающих джигу!
Не получится!
Не можешь — научат, не хочешь — заставят.
Это как один механизм, ровно и точно прыгающий и выделывающий кренделя ногами под звуки волынок и барабанов.
Эх, размахнись рука, раззудись плечо! Черт побери…
угораздило же нас очутиться в центре этой поперечной сороконожки…
Тут шотландцы опять что-то гаркнули, топнули и по ряду пошло движение руками. Когда до нас дошел этот кордебалет, у Антоновича вырвали книжку и она, в буквальном смысле, пошла по рукам.
Я заорал благим матом и попытался вырваться из строя. Рядом со мной на чужих руках повис, высунув язык, обалдевший Антонович. По-моему, он попытался как-то прокомментировать происходящие события, но уход книги несколько выбил его из колеи.
Выскочить из строя мне не удалось, зато я увидел, как из конца ряда, пройдясь колесом, на авансцене объявился наш проводник из тринадцатого вагона. Он сорвал со щеки бинт и, прижав нашу книгу к груди, лихо взмахнул повязкой, а потом пошел вприсядку.
Какой-то обезумевший казак!
Вот уж где неповторимая веселуха!
Наконец, мне удалось покинуть джигующих и потащить за собой закашлявшегося Антоновича.
В это время проводник из тринадцатого вагона…
В общем, джига вдруг приостановилась и пошла задом наперед. Музыка излилась бредом сбрендивших барабанщиков и волынщиков. Точно так же, наизнанку, стали двигаться джигующие.
Лицо проводника выразило разочарование и он (вприсядку!) пошел назад в строй.
Только я подумал обрадоваться, что вот сейчас мы снова присоединимся к танцорам и книга к нам вернется…
…а на кой, она мне/нам, собственно сдалась?..
…потому что так мне подсказала логика, как Антонович заматерился пуще прежнего и повис в воздухе вверх ногами. При этом
он держался за мою руку. Это его, видно, и спасало.
Меня так и подмывало сесть на пол и развести руками. Но не очень-то хотелось, чтобы Антонович улетел вверх.
Поэтому я схватил его покрепче и заорал:
— На хрен эту книгу!..
Надо было увидеть морду хозяина тринадцатого вагона, когда я выпалил это. Она вытянулась во все стороны сразу, полетела, покрылась темно-коричневыми пятнами с салатовыми точками и захлопала крыльями (точнее крылышками).
— Да-антес! — прогремело у меня за спиной. Книгокрад виновато заулыбался и зарядил телепомехами.
Сверху скатертью свесился белый транспарант: «ЭТО У НИХ». Я
махнул рукой и посмотрел на кричавшего.
«Бедная, бедная Пеппилотта…»
Медленно передергивая затвор многоствольного авиапулемета, украсившись роковой улыбкой, в противоположном углу стены возвышался Рэмбо. Вот только голова у него была почему-то подозрительно пушкинская.
— Там, на невидимых крупинках, следы упитанных макак! — нараспев отчеканил А. С. Рэмбо и удивительно мелодично расстрелял книгокрада.