Table of Contents
Free

Білінгва

Уладзіслаў Наважылаў aka Lesley Knife
Story Digest, 281 399 chars, 7.03 p.

In progress

Table of Contents
  • Содержание
  • Уладзіслаў Наважылаў aka
  • БІЛІНГВА
  • . . .
  • . . .
  • . . .
  • ОРАНЖЕВАЯ ДВЕРЬ
  • . . .
  • . . .
  • Пролог
  • День 88-ой
  • Ночь
  • День 89-ый
  • Ночь
  • День 90-ый
  • Ночь
  • х х
  • х х
  • День 91-ый
  • Ночь
  • День 92-ой
  • Мистерия № 1. День «Х»
  • Г. Х. Миллер. «Сонник или толкование снов».
  • Г. Х. Миллер. Там же.
  • Г. Х. Миллер. Там же.
  • Ночь
  • День 93-ий
  • Мистерия № 2. День «Х»
  • Джемело I (ложится на диван, закуривает): У меня потерян дар речи.
  • Джемело II (подходит к кардиналу, кланяется): Ваше высокопреосвященство?
  • Кардинал (задумывается): Окей, я отдам книгу.
  • Джемело II (делает реверанс): Простите, мессир. Мы догадывались, что вы ведете двойную игру. Незачем было устраивать
  • Джемело I (открывает по внезапному наитию нужную страницу
  • Джемело II: Наиболее точный перевод. ЗМЕЯ это состояние энергии, особое состояние. Описать это мне, по крайней мере, недоступно.
  • Джемело II: Началось.
  • Ночь 50-ая
  • Ночь
  • х х х
  • День 94-ый
  • х х х
  • х х х
  • х х
  • Эпилог
  • ВЕРЕВКА
  • ПАГАРЭЛЬЦЫ
  • Дзеючыя асобы
  • Казёл — жывеліна з асабістай думкай.
  • ПЕРШЫ АКТ
  • Сцэна першая
  • Сцэна другая
  • Коваль: Ды не… Я стаміўся, хлопцы, пастаянна гасьціна гэтыя —
  • Коваль: А я не кідаю… Хочаце, я вам што-небудзь палатаю? Амаль бясплатна?
  • Пупок: Цыц! Ну і чорт з табой! Пайшлі, Цыбуля, гультаяць без
  • Сцэна трэцяя
  • Пупок (пафасна): Коваль вырашыў нам здрадзіць, вырашыў здрадзіць нам і нашым ідэалам, ён лічыць нас людзьмі ніжэйшага гатунку! Я выразна чуў гэта ў яго прамовах.
  • Пупок: Не, не бываць разладу паміж братоў! Я зраблю ўсё, каб вярнуць яго ў нашы шэрагі! Каб гультаяць і далей усім разам, як завяшчалі Дзяды!
  • ДРУГІ АКТ
  • Сцэна першая
  • Пупок: Усе трын-трава! Мы проста не прызнаемся ні ў чым і ўсе справы! І мы — не мы, і казёл фальшывы!
  • Рацыя: Хацела я аддацца выяўленчым мастацтвам, захаваць мясцовыя прыгажосьці на палатне! Але не тут жа было! Казёл непрыемны жрэ нашы травы! Казёл нелегальны сера на нашу глебу! Муж мой! Ты патрэбны мне! Прырода пад пагрозай!
  • Коваль: Казлоў я з дзяцінства не трымаю. У мяне ёсць сьвінкі.
  • Коваль: Ах, ты сволач! Пайшоў прэч адсюль, разам з казлом і сваім падпявалам!
  • Коваль: Ідзі ты лесам!
  • Коваль: Каб я цябе тут больш не бачыў, правальвай!
  • Сцэна другая
  • Цыбуля: Ну, там гуманітарная катастрофа.
  • Панацэя: Ну так атрымайце крэдыт.
  • Сцэна трэцяя
  • Пупок: Усе супраць мяне. Увесь сусьвет супраць мяне!
  • Пупок (з гонарам): Я — супраць усяго сусьвету!
  • ТРЭЦІ АКТ
  • Сцэна першая
  • Пупок стаіць каля брамкі дома Цыбулі, трасе пачкам купюр. Пупок: Братачка, выходзь! Выходзь!
  • Цыбуля: Я мужыком буду незалежна ад таго, што ты там думаеш.
  • Цыбуля: Ты — мурло.
  • Сцэна другая
  • Пупок: У гэту цяжкую гадзіну! Калі ўвесь свет настроіўся супраць нас! Я абвяшчаю ўсім, што я добры! І лепш за ўсіх, і хто сумневы ў гэтым асмеліцца выказаць, той будзе знішчаны мной!
  • Пупок: І ты, казёл?
  • Пупок: Ах ты, курва! Ты вырашыў мяне апошняга пазбавіць багацьця! Здраднік, ты на ворагаў маіх працуеш, ты бабам прадаўся!
  • Пупок: Казёл, адкажаш мне за ўсё, цябе я ахвярую Дзядам! Яны тады мне ўсё даруюць і зробяць магутным сапраўды!
  • Цыбуля: Пупок, хопіць з глузду ехаць, трэці дзень не прасыхаеш
  • Сцэна трэцяя
  • (фінал)
  • Цыбуля: Апупець, дай хоць барабан выратую!
  • Пупок (гінучы ў агні): Бабы праклятыя! Ва ўсім вінаватыя! Казлы!
  • Цыбуля: Вось дурань, жыў бы сабе, малако ў мяне купляў, не ж, вось надумаў…
  • Панацэя: Вось і разумніца.
  • Цыбуля: А давай.
  • Заслона
  • АД С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ
  • Вместо вступления
  • . . .
  • Действующие лица
  • Петрарка и Натуфийская культура
  • х х
  • Раз — свидетель, Два — свидетель
  • Окрестина (ИВС-ЦИП) — Жодино
  • БЕГ ОТ БЫКОВ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
  • Междусрочье
  • Лимб
  • Глава манихейская, которой не должно быть, но без нее повествование не полно.
  • Украина
  • Литва
  • СТИХИРА
  • Мосцік
  • Продана!
  • Прывітанне
  • Увага санітараў
  • Шыбеніцы
  • Батальён
  • Песня эмігранту
  • Жыве Беларусь!
  • Як тапелец
  • Пералік і перазовы
  • Патоп
  • Нейтрына
  • Заслона
  • Калі я нарэшце прачнуся
  • Беларус будучыні
  • Нябесны горад
  • Дыпламатыя
  • Когда я скончаюсь
  • Сон купца
  • Прошедший год
  • Синдром Туретта
  • Смерть от потери нюха
  • Лучшее путешествие
  • Сегодня
  • Последний, сделанный из Солнца
  • Я — груша
  • Вот и всё
  • Каменный век вернулся
  • Глумливый манифест
  • Песня о йоге-мистике
  • Предновогодняя суета
  • Когда я стану Северным сияньем
  • Танатос и Эрос
  • Советы родных и близких
  • Долетел и зажег
  • Бесплатный цирк
  • Временная петля
  • Вчера я не успел
  • Глядя вверх
  • Пасьянс
  • Воин Пустоты
  • Древний язык
  • Скоро сороковой день
  • Правдоруб
  • Понимание
  • меня со смертью разногласия
  • Жаба
  • Рэальнасць
  • Гомель
  • Первого марта
  • Видение
  • Цена бессмертия
  • Сновизор
  • Мой двойник
  • Голый против мрака
  • Реплика
  • Галимат. Тот, кто прошел путь до конца
  • Внезапный транзит
  • Здесь неуютно
  • Тридцать три подзатыльника
  • «Буратино»
  • Не раб больше
  • Реликт
  • Чорт вусаты
  • Крылатая цитадель
  • Игра с ненулевой суммой[5]
  • Рыцари небес
  • Ты не пройдешь!
  • Смерть на миру
  • Пролетел штурмовик
  • Вероятностная вилка
  • Плоть против железа
  • Хаябуса
  • Шепот утопленника
  • Ракету!
  • Не надо печалиться
  • Мара
  • Смотрим во тьму с оптимизмом
  • Кот
  • Былая слава
  • Коснувшийся метеор[6]
  • Космической пиратке
  • День суслика[8]
  • Укрощение огня. Перезапуск
  • Бегство небес
  • Диалог при факелах
  • Черные мысли
  • Кредо космического пирата
  • Рыбопоклонничество
  • Эволюция
  • notes
  • Примечания
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
Settings
Шрифт
Отступ

Окрестина (ИВС-ЦИП) — Жодино

После оглашения приговора стали меня тасовать из одной камеры

другую по всему ИВС. Эти миграции отразились на мне высоким давлением, головной и сердечной болью и прочими неприятными бонусами.

Чтобы вы понимали, получить помощь от врача в Окрестина — надежды мало. Из пяти обращений лишь дважды мне оказывалась какая-то помощь (давали таблетки). Остальные разговоры были троллингом со стороны врачих, или тупым игнором. Троллинг был такой: у меня давление — я не знаю, от чего вас лечить — я принимаю такие-то и такие-то лекарства — я не знаю, от чего вас лечить. Давление мерить никто не собирался. Один раз мне дали таблетки, я проспал часа три замертво, но башка трещать не перестала (на улицу нас никто не выводил, первая и последняя прогулка за восемь суток произошла аж в Жодино). В последний раз пришла тётя, померила давление, сказала, что оно высокое и исчезла. Тупо исчезла.

Один раз мне дали валидол — вот и вся медицина.

Прогулок на Окрестина тоже не было, хотя по режиму дня они и положены.

Окрестина в душ мы попали лишь потому что персонал был к нам дружелюбно настроен — это была чистая партизанщина. Открывается камера, в ней появляется лицо надзирателя — ребята, давайте я вас в душ отведу, шустренько, у нас двадцать минут. Мы подскочили, как укушенные — потом такой возможности не было. В Жодино я душа не видывал, например.

Что из плюсов — радовала компания. В какую бы камеру меня не запирали, везде сидели такие же политические, как и я. За все восемь суток встретил только двоих не в теме — один попал за езду без прав, а второй тупо по синьке.

целом, на фоне большинства сидевших людей я ощущал себя дурачком, необразованным и косноязычным валенком. Переводят меня

камеру, а там — айтишник, физик, предприниматель, мотогонщик, инженер, и так далее. И отныне всех этих людей можно называть урками. Такие дела.

Истории ареста у всех поголовно — цирк 18+. Так, в Жодино я досиживал с коллегами со своей работы, которых сняли с мотоциклов и

отправили за решетку потому что (ну как минимум, один из них) те ехали на мотоцикле, при этом махали флагами и кричали «Жыве Беларусь!». Я искренне завидую слуху свидетелей — как крики из-под шлема на фоне рева мотора можно слышать на расстоянии — думаю, для этого нужны сверхспособности.

Транспортировали в Жодино нас ночью — это была первая возможность подышать свежим воздухом. Времени на доставку ушло неизвестно сколько, мы пытались то поспать, то помедитировать, но и то и другое давалось с трудом.

Жодино нас приняли крайне сурово — погнали по темным коридорам, напоминающим мне локации игры S.T.A.L.K.E.R. — подсознательно я ждал, что сейчас из-за поворота вынырнет Контролер или Кровосос, хотя местный персонал вел себя, по сути, аналогично этим существам. В общем, мрачно.

На нас громко матерно орали, грозно сверлили нас взглядами, были щедры на угрозы и нелестные эпитеты. Глядя на то, как я задыхался, пытаясь двигаться по катакомбам как можно скорее (что с моим весом адская пытка) каратель пообещал, что я сегодня у него еще позанимаюсь спортом, но на мое счастье потом забыл об обещании. Иначе не писал бы я эти мемуары.

Сухой, мелкий фельдшер сквернословил не по юным годам — масштаб матерщины был космический.

Из-под висящей на его понималке балаклавы лупились на мир озлобленные глаза, и в этот момент я был рад, что в меня не летят из-за этой же шапки его сопли и слюни.

— Имя! Фамилия!

— Новожилов Владислав Фёдорович.

— Чем болен?

— Гипертония, сердце пошаливает, гастрит и еще много чего разного.

— Кто вас, долбоёбов, вообще на площадь тянул?!

— Какая площадь? Меня забрали на районе, я к машине шел!

— Я не хочу с вами общаться! Вот и весь разговор.

Тем не менее, чертей и карателей от персонала мы четко отличали

— первые с трудом складывают слова в предложения и ненавидят всё, кроме афедрона Лукавого, вторые же просто делали свою работу и

искренне желали нас тут больше не видеть. Все же в тюрьме должен сидеть вор, а не люди с гражданской позицией.

— Где работаете? — спрашивает меня невысокий молодой человек, явно любитель потягать гири в спортзале.

— Там-то и там-то, — отвечаю я.

— О, и я хотел раньше к вам устроиться работать…

Мое сознание в растерянности — как же так, дружище? Я работаю там, где выше всего ценят людей, а ты — в тюрьме? Что пошло не так, где ты не туда свернул?…

У меня — ни единого слова в ответ. Нечем и незачем.

Он проглядывает мои вещи, обнаруживает переданные женой две тетрадки и ручку, просит меня не рисовать там свастики (меня эта просьба повергает в шок — так вот для чего в тюрьму садятся, чтобы свастики в тетрадке рисовать!), — я, само собой, соглашаюсь, после чего нас разводят по камерам и мы, вымотавшись, отключаемся.

Шесть утра, врубается свет в камерах.

Сначала завтрак — каша и чай по-армейски (это когда в чан досыпается порция новых дров в течение неведомо скольких заварок), и утренняя поверка. Она же — шмон.

грохотом открываются двери — на пороге даже и не черт, а человек. Контраст с принимавшими нас ночью карателями разителен.

Маска снята, улыбка как положено:

— Раз, два… Все на месте?

— Да!

— Вопросы есть?

— Прогулка будет?

— По возможности. Еще есть? Нет? Ну и хорошо.

Ради справедливости — на следующий раз перекличка была по всем правилам, но и там уже не пахло концлагерщиной.

Один раз в Жодино, как я уже писал, нас вывели на прогулку — это такой процесс проветривания и разминки в железобетонной клетке

— то самое небо в клеточку. После недели взаперти это было прекрасно

— я сидел на лавочке и жмурился сытым котом, остальные балагурили и спешили накуриться впрок — ведь в камерах нам этого делать не давали, несмотря на наличие надписи «Место для курения» над сортирной дыркой.

субботу я добился аудиенции врача — на удивление, адекватный дядька, выслушавший меня, сделавший укол и давший блистер таблеток. Спасибо ему, он спас меня от болей в спине, жить мне стало проще.

Жодино, как выяснилось, не так уж и страшно, и даже вода из-под крана там вполне питьевая. Но скажу вам так — я все же, имея выбор, выберу свободу, а не клетку, будь она хоть из чистого золота.

эту субботу в тюрьме, согласно расписанию, шла культурно-воспитательная работа: орало местное радио. Был чудной плейлист, где соседствовали «Синий платочек» и Sting, The Beatles и Солодуха, а вечером радио врубили на всю катушку и врезали подборку самого гадкого шансона, когда-либо рожденного фантазией человека.

десять часов вечера, когда близился отбой, радио застонало звуками гимна действующего режима.

— Сейчас болельщики на матчах под этот гимн отворачиваются лицом к стене и закладывают руки за голову. Типа, это то, что с нами делают под этот гимн, — рассказал Стас, один из моих товарищей по камере.

воскресную ночь в коридоре стояла тишина — новых людей не привезли, но это значило только то, что цикл повторяется и все новые арестанты проходят путь от РУВД, до Окрестина и дальше уже, куда черту в голову взбредет. Такая жизнь при Лукавом. В коридоре персонал друг другу жаловался, что людей критически не хватает и вообще (непечатные тирады).

Для меня воскресенье было странным. Я знал, что вечером меня должны освободить, но готовился к любой подлости — ой, забыли, ой, тут тебе пятнашку накинули за лишний вес, ой, просто не твое дело змагар, скажи спасибо что живой.

За эти дни я понял, как никогда ясно, насколько же это огромная система бесполезна. Она в чистом виде — паразит. Все, что они делают

— для галочки, все для того, чтобы начальство было довольно, а начальство здесь явно живет в другой Вселенной, они беспощадно оторваны от реальности, и законы на ходу сочиняют, тут же их нарушают и делают вид, что так и надо. Они нездешние, они черти и оккупанты, их главарь в лучшем случае рвотный рефлекс вызывает у нормального человека, а эти…

Они даже в интернете смотрят официальное телевидение, потому что другого им не велено.

Столкнувшись с реальностью они или бьют дубинкой, или замыкаются на словах «Нам это не интересно, мы не хотим с вами общаться».

В воскресенье я спал.

Вечером за мной все же пришли. После тюремных формальностей я наконец-то увидел Помидорова — он отбывал срок на втором этаже, я

— на первом. Меня снова погоняли по сталкерским коридорам. Сопровождавший нас тюремщик косо смотрел на меня из-за моего крайне тяжелого дыхания, но скорости не сбавил, да я и сам хотел быстрее убраться из этих казематов.

Хотя чувства были самые неоднозначные — вроде как и свобода, а вроде как — а смысл?

Но перед тюремными воротами было много людей, это придавало сил. Ну, по крайней мере, есть все шансы, что меня подкинут до города

— в заключении всегда просчитываешь самые плохие варианты, поэтому мысль о том, что мир о тебе забыл — норма. Тем приятнее осознавать, что пессимистический прогноз был ошибочен, никто тебя не забыл, а даже наоборот — только о тебе и говорят.

На выходе я перекинулся какими-то словами со своими товарищами и увидел двух идущих мне навстречу человек. Сначала я узнал адвоката, и первый шаг сделал по направлению к ней — видимо, так отреагировала та часть сознания, которая сейчас видел мир только через решетку. Но тут я понял, что рядом с адвокатом шла моя жена, потерял контроль над собой, ноги понесли меня к ней, а потом я не мог ничего сказать из-за слез и комка в горле.

Самый родной и любимый мой человек.

не узнал жену сразу, значит, будет богатая. Значит, все будет хорошо у нас, а у тех, кто нас разлучает, бьет дубинками, лжесвидетельствует и ненавидит за то, что мы их не боимся — у них не будет хорошо.

Они черти, они живут в аду, ими управляет Лукавый. И пусть даже этот ад с человеческим лицом, это не страна для жизни.

А мы — люди Света. Мы — жизнь. И нас гораздо больше. А значит, рассеется тьма и черти разбегутся.

Их тюрьмы нас не убивают, а закаляют. И выходим мы из них полные веселой злобы, яркой такой, солнечной, обжигающей, и все это не зря.

Ад с человеческим лицом уйдет в небытие, и мы снова проснемся

стране, в которой будет хотеться жить. 01.10.2020