Час ночи. В комнате темно, светится только экран монитора, мигают разноцветные лампочки. Синяя – компьютера, зеленые – роутера (они самые веселые), красная - выключенного вентилятора. В иные ночи мне нравится смотреть на них словно на украшенную елку. Из курилки пробивается тяжелый желтоватый свет. Обычно там я зажигаю ночами две свечи, чтобы не шарить в темноте, когда захочется курить. Но сейчас и курить не хочется. Я бесконечно переключаю каналы Ютуб, не потому что в часто бессвязной речи блогеров надеюсь уловить тень истины. Нет. Но в эту ночь у всех экстренное включение, все ждут мировую войну. Час назад сообщили, что в сторону нашей страны выпущен рой беспилотников и долетят они через несколько часов. Но беспилотников я не боюсь, эти устройства будут сбиты в любом случае. Но, говорят, что следом за ними полетят ракеты, а это уже проблема.
Очень хочется спать, но я должен в случае тревоги разбудить домашних и отправить их в защищенную комнату. Хотя я слышал, что она не рассчитана на баллистические ракеты и запросто может быть ими уничтожена. Но другого выбора у нас нет.
Чтобы отвлечься я пишу сказку под монотонный бубнеж новостного канала. Прислушиваюсь и к тому, что происходит за окном. Но там тишина. Нездоровая тишина, несвойственная нашему городу. Если выглянуть в окно, то можно увидеть множество светящихся окон. Никто не спит, но и не издают ни звука. Даже машины не ездят, громко шелестя шинами по асфальту. В наших домах нет звукоизоляции, а построены они так, что позавидовал бы любой оперный театр. Каждый самый тихий звук многократно усиливается до такой степени, что можно услышать даже телефонный разговор, происходящий где-то внизу на улице. Причем сышно даже то, что несется из телефона. Народ здесь простой, от соседей секретов не имеет.
На странице появляется название: «Сказка о чудовищном Лотто». Почему я так его назвал? Не знаю. Выплыло имя. Хотя, может быть, это вовсе и не имя, а прозвище или какое-то специальное слово, перевода которого я не знаю. А пока веду с собой мысленный диалог:
- Почему он это делает?
- Потому, что может.
Не знаю, кому я задаю этот вопрос. Наверное, всем сразу и только одному – своему персонажу. Наполняя его всеми подряд качествами, всем, о чем думаю в последнее время. Или о ком?
В старые-стародавние времена жил правитель одного города. То ли он был богатым феодалом, то ли президентом. Я же для удобства, назову его королем. И не только для удобства. Говорят, что современные читатели очень любят этот титул. Ну, в самом деле, какая еще сказка может быть про президента. Даже как-то неприлично звучит. Итак, жил-был король по имени Лотто. По номеру - не знаю. Может первый, а может и второй.
Жил он, как и полагается во дворце, дворец стоял на горе, у подножия горы разрастался город, а вокруг шумел темный лес. В подвалах дворца располагался винный погреб, а от него, множество подземных ходов вели вниз в самые недра горы. По словам прислуги, в горе были построены королевские покои, уходящие чуть ли не до центра Земли. Это, конечно, сказки. Не до центра Земли, но весьма глубоко. Никто не знает для чего покои эти были построены и чего мог бы бояться король, ведь, наоборот, все боялись его, но поверим королевской прислуге, уж она-то знает.
Все-таки плохо, что у нас только защищенная комната в квартире, да еще и на четвертом этаже. Вот было бы нормальное заглубленное бомбоубежище, не пришлось бы мне тут караулить вражеские ракеты. Ушел бы вниз, завернулся бы в одеяло и спал бы себе.
Кошки начинают нервничать. Высунули морды в окно и перебирают лапами по подоконнику. Под звуки сирены их поймать невозможно. Одна прячется между компом и стеной, вторая лезет под покрывало на кровати. Но никакой сирены еще нет, а кошки почему-то нервничают.
Блогер говорит, что все долетит через час. Значит у меня есть час, чтобы дописать сказку. Сказочники они вообще такие – им лишь бы дописать, а потом хоть гори все огнем.
Лотто был высок и могуч. Широкие плечи всегда скрыты латами, мускулистые ноги тоже закованы в латы, кисти рук скрыты под металлическими перчатками с гибкими сочленениями. Появлялся он на приемах и в партикулярном платье, но его пидж… мантия, все равно, странно топорщилась на плечах и груди.
Голос у Лотто был тонковат для такой фигуры, но неизменно звенел металлическими нотами и поражал окружающих механической размеренной речью. Впрочем, говорил он мало, лишь давал указания секретарю, а уж тот потом и передавал по цепочке. Так и уходили законы и указы в народ.
Странным было и лицо Лотто. Бледное как смерть, похожее на лицо манекена. Казалось, что кожа его лица твердая словно пластик, и толстая настолько, что ни одна мышца не смогла бы изобразить на этом лице улыбку или наморщить лоб. Король Лотто был лишен мимики, и для того, чтобы изобразить гнев или радость, он натягивал на лицо маску с соответствующим выражением. Таких масок у него было много и все они висели на стенах кабинета, чтобы всегда, в нужный момент, оказаться под рукой.
С соседями король не ладил, и часто устраивал с ними войны. Иногда совсем короткие, а иногда и затяжные, часто совершенно бессмысленные, зато кровавые. Бывало, что его войска, набранные из жителей города возвращались домой побитыми, но никогда ни одна неудача не могла излечить его жажду крови. Дня не было, чтобы его королевство с кем-то не воевало. Сам Лотто в битвах замечен не был, никогда не скакал впереди своей армии на коне. Зато награждал вояк щедро, устраивал для них во дворце приемы и увешивал жестяными медалями и другими цацками их потрепанные мундиры. «Народ любит все блестящее», - частенько поговаривал он и сам верил в свои слова.
Пока покорный народ воевал, Лотто предавался удовольствиям. Особенно он любил поохотиться. Но это была совсем не такая охота, о которой вы, может быть, подумали. Охотился Лотто, исключительно, на своих подданных. Обычно слуги загоняли в темный лес девушку и начинали гонять ее от дерева к дереву, пугая звуком охотничьих рожков и собаками. А потом выезжал сам король в блестящих доспехах и метким выстрелом из лука, приканчивал жертву. Дочерей отбирали у родителей по жребию. Когда-то давно он таким образом очистил женские монастыри и приюты, а потом переключился на горожан. А чтобы не возмущались, издал приказ, чтобы девушек с самого рождения воспитывали только с одной целью – быть готовой с радостью отдать свою жизнь на потеху короля. Он мнил себя вечным и поэтому готов был ждать, когда подрастут новорожденные. Их мясо скармливали охотничьим собакам. Но по трущобам бродили слухи, что король сам не гнушается подобным угощением. Ведь его личный колдун Уго утверждал, что таким образом можно продлить жизнь и молодость.
За окном нарастает гул. Это отдаленный равномерный звук, который принято называть белым шумом. Его можно не заметить и не услышать, но только не в такую ночь, когда вздрагиваешь даже от стука крышки мусорного бака.
Мейн-кун Мику сидит в курилке на стуле и внимательно следит за полетом огромных летучих мышей, которые в это время выходят на охоту. Мыши бесшумно носятся перед окном и их, подсвеченные фонарями крылья, кажутся пергаментными. Сколько еще продлится их безмятежность в ночном городе?
- Мику, - говорю я, - это не голуби.
Она поворачивает ко мне рыжую морду, с белым пятном на носу и топорщит усы. Она и без меня знает, что это не голуби, но ей интересен любой, кто умеет летать. Наверное, втайне завидует такому умению.
В небе слышен грохот. Это пролетает тяжелый военный самолет с недалекого аэродрома. Здесь все рядом, такая страна.
На окраине города в маленьком доме под черепичной крышей жила семья кузнеца. Сам кузнец, его жена, тихая незаметная женщина и дочь. О дочери следует рассказать подробнее, ибо она была приметной девицей. Настоящее имя ее было – Гортензия, но все называли ее – «бешеная». И я буду называть – Гортензия бешеная, чтобы никто не спутал ее с другими сумасшедшими этого города. Однажды, когда девушка была совсем маленькой и непослушной, она специально разбила тарелку, чтобы привлечь к себе внимание. И привлекла. Мать решила ее примерно наказать и заперла в чулане. Девочка долго не думала, нашарила в темноте топор и разнесла в щепки тяжелую дубовую дверь. С тех пор прошло совсем немного времени, всего-то несколько лет. Гортензия росла, накапливая силу, словно какой-то богатырь из сказки. И уже с радостью помогала отцу в кузнице, с легкостью, играючи, поднимала любой молот и перегнала отца в скорости ковки. Характер ее, однако, не улучшился, и она как прежде на любое слово наливалась бешенством, делавшим ее синие глаза ярко красными, и первая бросалась на обидчика с кулаками.
Вот на эту самую Гортензию-бешеную и пал жребий, во время очередного розыгрыша девиц для королевской охоты. Принес повестку человек из канцелярии короля, отъем девиц из семей всегда проводился с большой пышностью.
- Доченька, - взвыла мать Гортензии. – Убъют они тебя!
- Тихо, маманя, - ответила дочь низким грудным голосом. – Не родилась еще та собака, что сожрет меня.
Наутро к дому подъехала тяжелая карета, которую тащила уставшая лошадь. Карета была вся заключена в металлические щиты, напоминающие латы короля, и с решетками на окнах.
Гортензия-бешеная сунула за голенище сапога острый нож, с которым никогда не расставалась, и царственной походкой подошла к карете.
Из всех домов глазели соседи, перешептывались:
- Жребий ей выпал… Бешеной больше, считай, и нет… Туда ей и дорога…
Гортензия окинула их пронзительно синими глазами, усмехнулась ядовито и влезла в карету, на дверцу которой тут же был повешен амбарный замок, во избежание конфузов. Не каждый день приходилось везти на охоту такую богатырь-девицу.
Как только карета прибыла на место, дверца ее распахнулась и внутрь полезли три стражника, чтобы надеть на девушку наручники. Только не на такую напали. Гортензия легким движением плеча выпихнула их наружу, а потом и сама вылезла. Раскидала стражников, вздумавших к ней снова подступиться, а одному даже нос сломала. А потом еще издевательски хлопнула в ладоши и проорала:
- Кыш!
Стражники и разбежались. А Гортензия-бешеная присела на, выступающий из земли, корень и принялась ждать.
Вот так же, как и я сейчас жду. Бывает же так, сидишь и ждешь чего-то неотвратимого, все равно, как ждал был прихода лавы из извергающегося вулкана. Или наводнения, которое уже в пути. На все нужно время, даже для прилета ракет издалека.
Раздается низкий хрипловатый гул, не ровный звук самолета, а такой, словно бы внутри этого шума еще и пересыпается песок. Это заработал Железный купол недалеко от Нир-Цви. Выпустил ракету. Если работает ближнее ПВО, значит уже скоро. Скоро, скоро… А сколько? Я же еще не дописал.
Да, полно, важно ли теперь, дописано что-то там или нет? Та тошнота, которую я испытываю, называется «отвращение ко всему сущему». И можете меня укорять в том, что я повторяюсь, но эту фразу я буду писать снова и снова.
В, конце концов, какое мне дело до того, что кто-то думает. Разве сейчас есть этот кто-то? Да никого нет рядом со мной. Все происходящее я переживаю в одиночестве, как и всегда. Но я должен прожить, переварить и усвоить всю гамму новых чувств, перемешанных с привычным отвращением.
Булькает телефон, это пришло на почту письмо. Ну что ж, может быть, это и есть тот самый ответ, который я ищу. Открываю письмо и вижу издевательский текст: «Хабад. Спроси раввина». Затем следует длинный список раввинов, которых следует о чем-то спросить. Только ценники за вопросы почему-то не выставлены. А надо бы так: «Мы все умрем?» - пятьдесят шекелей. «Ракеты долетят?» - пятьдесят шекелей. «В чем смысл жизни?» - сто шекелей. А что, смысл - он всегда дороже всего, потому что его мало, слишком мало в человеческих поступках.
Ждала она недолго. Скоро послышался, приглушенный опавшей листвой, стук копыт и зашелестели кусты. Между деревьев показался всадник на черном, необыкновенно крупном жеребце. Заметив Гортензию, он поднял лук и выпустил в ее сторону стрелу со стальным наконечником, которая с одного удара убивала и оленя, и медведя. Про человека даже и говорить не стоит. Но девица оказалась ловкой и успела отпрыгнуть, лишь край подола оказался пригвождённом к дереву. Пока Лотто прилаживался сделать второй выстрел, Гортензия уже одним усилием выдернула из дерева стрелу и, держа ее перед собой, двинулась на всадника. В ее глазах полыхало бешенство, заливая красным потоком небесную синеву глаз. Для нее это была уже крайняя степень гнева, в таком состоянии никто бы не остановил девицу.
Жеребец, учуяв опасность, исходящую от предполагаемой жертвы, попятился. Лотто перестал возиться с луком и поднял глаза. Ах, что это были за глаза. Глубоко спрятанные в складках век, они казались бесцветными и мутными, словно запыленные линзы очков. Гортензия никогда не была склонна к поэзии, и ей было совершенно наплевать на какие-то там глаза. Хоть и королевские. Она продолжала идти вперед, и тогда произошло странное – король Лотто развернул жеребца и покинул лес, оставив Гортензию одну.
Конечно, ни о каком испуге и речи идти не могло. Лотто никогда никого не боялся. Наверное, такое поведение имело какую-то другую причину. И вскоре причина вскрылась.
Гортензия вернулась в родительский дом – целая и невредимая. Не проявляя признаков даже небольшого волнения, она спокойно вошла в столовую и уселась у обеденного стола.
- Есть хочу, - сообщила она изумленной матери.
В глубоком молчании поела суп, и улеглась спать. И спала до самого заката, что часто случается при стрессе. Хотя не могу точно сказать испытывала она стресс или нет.
Все вернулось в свою колею. И рассвет Гортензия уже встретила в кузне под веселую перекличку молотов и молотков.
Но через несколько дней к дому подъехала та же самая железная карета и вышли из нее трое. Все в черном и в одинаковых шляпах. Они не были похожи на простых стражников, которых Лотто обычно направлял за девицами. Но соседи не сомневались, что эти люди прибыли для того, чтобы арестовать Гортензию.
Но случилось совсем другое. Чего никто и не ожидал.
Один из вошедших обратился к матери Гортензии:
- Именем короля, - сказал он, - я приехал, чтобы сосватать девицу Гортензию по кличке Бешеная.
- За кого, - в испуге переспросила мать.
- За короля, - ответил мужчина обыденным тоном. – Король решил, что она достойна и титула, и самого короля. И выразил желание жениться на ней. Поэтому, оную девицу мы изымаем и забираем во дворец.
Гортензия только что вернулась из коровника и, как была в грязных сапогах и подоткнутой домашней юбке, вошла в комнату. Она услышала лишь конец фразы и снова ехидно ухмыльнулась, как делала всегда, когда задумывала какую-то гадость.
В комнату тем временем внесли большую корзину, из которой выглядывали рыбьи хвосты и оперенные крылья рябчиков. Это было подношение для родителей.
- Подарок невесте! – приказал главный.
И перед Гортензией на стол положили раскрытый сафьяновый футляр с поблескивающим гранатовым ожерельем.
- Не очень-то щедр король, - подытожила девицы, глядя на этот подарок.
Мужчина опустил глаза, ведь он сам выбирал украшение в лавке и сэкономил на нем основательно.
- Во дворце, вы получите все, что захотите, - буркнул он. – А это пока лишь знак… эээ…. символ.
Гортензия пожала могучими плечами и, подхватив подарок, отправилась к карете.
- Благословляю тебя, доченька, - прошептала мать ей вслед.
И это верно, если не можешь справиться с девицей – женись на ней. Мысль забавная, и я в голос смеюсь. Смех странно звучит в тишине и мне самому кажется зловещим. Я ухожу в курилку. Обе свечи горят ровным светом – нет ни малейшего ветерка.
Курю и тупо смотрю на дым. Цитирую, вдруг всплывшие, строки из собственного давнего стихотворения:
- Дым голубой завивался в спираль…
Но, отчего-то, себя было жаль.
Одергиваю себя: «Нетушки! Никакой жалости к себе не будет! Не дождетесь! Да, с какой стати вообще?» Какой смысл себя жалеть, когда нет зрителей?
- Кто ты? - спросил я, почти не дыша.
- Просто заблудшая чья-то душа.
Нет, нельзя ничего произносить, глядя на свечи. Желания исполняются. Особенно самые глупые. Из-за домов, со стороны Тель-Авива движется по небу ракета. Она летит довольно низко, большая, продолговатая, огненная. Летит бесшумно и деловито. Пересекает небо, видимое из окна, проходит где-то над домом и, как я могу предположить, уже пролетает Лод и Рамле. Куда летит эта заблудшая душа человечества? Зачем показалась мне, ведь я ничего не могу с ней поделать. Мы случайно встретились и молча разошлись, вот и все.
Ракета не виновата, она просто железка. Но ведь есть кто-то принимающий такие решения собственной волей. Скорее даже не волей, а исключительно по собственному капризу. Тот, кого подняли на плечах дяденьки в строгих костюмах, подняли на вершину власти, не замечая его ничтожности. А, когда таракан вылез на паркет, те же дяденьки теперь водят вокруг него хороводы и рассказывают друг другу о том, какой он опасный. Вместо того, чтобы просто придавить.
Удивляюсь, что могу думать обо всем этом совершенно спокойно. Да еще и получать какое-то удовольствие от того, что разбираюсь в том, что происходит. И совсем не боюсь. Потому что страх и бешенство – одно и тоже, все зависит только от количества адреналина, и я умею переходить к бешенству, минуя первую стадию.
Отыграли свадьбу, и молодые отправились в покои – огромную королевскую спальню, по традиции убранную в красных и черных цветах. (Да простит меня Эдгар По). Король Лотто уселся в большое кресло и, словно бы, не решался приступать к исполнению супружеских обязанностей. Он только стянул маску, изображающую безудержное веселье, в которой провел весь вечер, и небрежно бросил ее на пол. Гортензия-бешеная была хороша в шелковом платье гранатового цвета с кринолином и пышными рукавами. На шее у нее светилось то самое гранатовое ожерелье. Несмотря на уговоры, она не согласилась сменить его на фамильные бриллианты короля. Из принципа. И еще из каких-то рациональных побуждений. Она кружила по комнате, дотрагиваясь то до мраморной скульптуры нимфы, то касаясь столбиков роскошной кровати, но приближаться к мужу не торопилась.
Издали, из самого дальнего угла, она решилась задать королю только один вопрос:
- Зачем ты убиваешь всех, до кого только можешь дотянуться?
- Потому что могу, - ответил Лотто своим металлическим голосом.
- Каждый человек может! – не сдержалась Гортензия, наливаясь яростью. – То, что можешь ты, могу и я., и даже больше того!
Решившись, она одним прыжком оказалась рядом с Лотто, и добавила:
- Ты спрашивал, почему я выбрала платье такого цвета? Я готова ответить. Потому, что на нем не видно крови.
С этими словами она нащупала на животе свой нож, предусмотрительно спрятанный под одеждой еще в момент ритуального переодевания невесты. Нож этот, покоился в кожаных ножнах, которые надежно были прикреплены к корсету. Гортензия простонародным жестом сунула руку за декольте, вытащила свое оружие из ножен, рискуя порезать грудь, и полоснула им короля поперек шеи.
Она ожидала, что кровь из перерезанной артерии тяжелой волной выплеснется наружу. Но этого не случилось. Толстая кожа королевского лица распалась на две половины, и приподнялась у подбородка. Лотто ухватился за щеки, пытаясь сохранить лицо, но Гортензия, резанула ему по пальцам. Нож соскользнул и перерезалал кожу на лбу. Скальп с волосами отвалился назад, обнажая пустоту. Лицо же поползло вниз. Это была еще одна маска, прикрывающая истинный облик Лотто. Что-то звякнуло на полу, из-за разорванной маски выпало устройство, генерирующее голос. И в ту же секунду Гортензия услышала крик, похожий на мяукающий плач младенца.
Лотто вскочил с кресла и заметался по комнате, прижимая остатки маски к щекам и глазам. Сослепу наткнулся на угол стола и… Раздался деревянный треск и обе ноги отвалились от колен, увлекая за собой бархатные штаны короля. Гортензия увидела крохотные босые, почти детские ножки, утопающие по щиколотки в ворсе ковра. И заметила, что вместо трусов Лотто носит подгузник, точно такой, какие надевают на младенцев. Король потянулся руками к штанам, накрепко приделанным к деревянным ногам обеими штанинами. И в это время с его головы соскользнули остатки маски, и появилось его настоящее лицо. Младенческая голова размером с кулак, совершенно лысый череп с остатками волос, и огромный беззубый рот. Великий и страшный король Лотто оказался просто уродом, с недоразвитыми ногами и длинными руками, на которые ему и пришлось опереться, потому ножки были слабыми. В такой позе, Лотто напоминал примата.
Все это произошла так быстро, что Гортензия вначале даже не поняла, что случилось, и с удивлением разглядывала удивительное создание, словно вылупившееся из скорлупы.
Дверь в спальню, как и положено, охранял стражник. От нечего делать, он с интересом прислушивался к тому, что происходило между новобрачными. Когда раздался резкий визг, стражник решил, что это кричит Гортензия, а стало быть, брак можно признать консуммированным. Но вопли продолжались, и стражник, удивленный такой страстью, лишь покачал головой и восхитился мужской силой своего короля. И только потом, в непрекращающемся визге он разобрал одно единственное слово: «Стража!».
- Стража! – закричал охранник на весь дворец. – Немедленно к королю!
Несколько стражников появились в конце длинного коридора. Но никто не решался войти в спальню новобрачных, хотя оттуда и продолжал раздаваться пронзительный визг. Наконец, один из них решился и приоткрыл дверь.
По комнате, опираясь на все четыре конечности, бегало удивительное существо. Его можно было бы принять за обезьяну, если бы не почти человеческое лицо и свадебный камзол. Существо раскрывало красный беззубый рот и пищало:
- Повесить эту женщину! Нет, сначала пытать ее! Сжечь как ведьму! Утопить в гнилом пруду! Расчленить!
Стража сначала онемела, но потом кто-то засмеялся, и через мгновение все уже просто покатывались со смеху. Хотя не пристало никому смеяться в присутствии короля, без его соизволения. А то, что это и есть король Лотто, сомнений не возникало. Ведь все узнали валявшиеся на ковре бархатные штаны и сапоги, в которые были обуты королевские деревянные ноги. Там же валялась и его праздничная маска.
- Молчать! – прогремел низкий грудной голос.
Гортензия, величественная в своем наряде, стояла неподвижно, наблюдая за корчами Лотто. Она не смеялась, а лишь улыбалась своей язвительной улыбкой.
Стражники уставились на нее, а потом с криками «Ваше Величество» пали перед ней ниц.
Вот так всегда в любом конфликте, побеждает не тот, кто кричит громче всех о своей силе, а тот, кто в своей силе уверен, но молчит. Гортензия победила Лотто в тот самый момент, когда атака на мою страну была отбита. Что будет дальше – я не знаю, ведь после каждой победы следует что-то еще. И каким будет будущее – неизвестно.