Когда Арти пришёл в себя, то не было ничего, кроме боли, он был сплошным комком оголенных нервов и ощущал себя раненым зверем, полным злости и страха. Продлилось это недолго, и наступившая темнота ощущалась спасением. Когда он открыл глаза второй раз, то боль была как будто на заднем фоне, а тело — совсем чужим. Во рту что-то мешало, и он закашлялся, прибежала девушка во врачебном халате, подкрутила что-то в капельнице, и он снова начал засыпать. Капельница… Халат… перед тем, как отрубиться, пришло понимание, что он в больнице.
Когда он пришёл в себя в третий раз, то в горле уже ничего не чувствовалось. Боль все ещё была, но снова лишь отголосками, смотреть было тяжело, и он подумал закрыть глаза, но пришёл врач и поздравил его с днем рождения. День рождения… В памяти всплыла вечеринка, мустанг, пьянящая скорость и короткий полет. Кот… Арти хотел спросить про кота, но сказать ничего не смог, доктор успокоил его, что все потом, а пока ему надо отдыхать и набираться сил.
Сил Арти набрался, хотя было тяжело. Оказалось, что он провел месяц в искусственной коме, пока отёк мозга спал, а за это время перенёс три операции, которые собрали его по кускам. Ногу едва удалось сохранить, а еще был поврежден позвоночник, так что ходить он вряд ли сможет, внутренние органы остались целыми по чистой случайности и лишь получили множественные ушибы. Но все это ерунда, ведь он выжил чудом, родился заново, при том что водителю автомобиля повезло гораздо меньше. Так, по крайней мере, сказал врач.
Через пять дней его выписали домой в инвалидном кресле. Держать в больнице его смысла не было, а по страховке к нему должна была приходить сиделка. Жить пока получалось исключительно на обезболивающих, две ноги и рука были в гипсе, голова раскалывалась от любого неосторожного движения. Пока он был в больнице, было так плохо, что не думалось вообще ни о чем, а дома, куда его занёс за дополнительную плату водитель такси, появились мысли.
Кот умер. Арти понял это сразу, как открыл дверь, по запаху. А потом пришлось сидеть так до вечера и прихода сиделки, потому что сам не мог ни открыть окна, ни вынести и похоронить несчастное животное. Матерящаяся грузная тётка, проветрила помещение и собрала останки Кота в мусорный мешок, проклиная Арти, как будто он ей жизнь сломал. Он же молчал все время, пока она находилась в доме, и только когда ушла, в голос разрыдался.
Арти не помнил, когда он в последний раз плакал, а сейчас оплакивал кота. Было безумно жаль его, доверившегося человеку и в итоге получившего такую ужасную смерть от голода и жажды. Понимание, что оплакивать нужно ещё и себя, пришло гораздо позже.
Ему сняли гипс сначала с руки, потом освободили ноги, и начался реабилитационный ад. Квартира, которая всегда была его убежищем, из крепости превратилась в тюрьму. К нему никто не приходил, потому что, как выяснилось, несмотря на огромное количество знакомых и поклонников, друзей у него не было, работы тоже больше не было, по понятным причинам, хотя ему и выплатили довольно неплохое выходное пособие, не потому что были должны, а чтобы поддержать. За это Арти был благодарен. Вернее, понимал, что должен быть благодарен, но ничего не чувствовал. Вообще. Если бы кто-то спросил его, он бы рассказал, что по ощущениям, умер тогда, в аварии, но это не было никому интересно.
Он снова совсем не знал, как жить дальше, но тогда он хотя бы знал, кто он, и тогда он был сам у себя, а сейчас даже его у него больше не было. В зеркало Арти посмотрелся лишь раз и после этого умывался с закрытыми глазами. Тело, его гордость, выглядело так, если бы его сшил Франкенштейн из лоскутков. Будто в насмешку, лицо почти не пострадало, а ведь оно никогда ему особо не нравилось.
Каждый день стал днем сурка. Реабилитационный центр, где не было ничего, кроме дикой боли и бесконечного стыда, а потом дом, где он сидел и смотрел в стену. Впервые он вообще ничего не хотел, ни о чем не мечтал, разве что, чтобы кто-то его добил, но сам почему-то сделать это не решался. Выгоревший, разбитый, беспомощный.
А потом он смог согнуть пальцы на ноге. Физиотерапевт сказал, что не стоит слишком радоваться, и это не значит, что он когда-нибудь снова пойдёт, но Арти и не радовался. Он злился. На себя, на центр, на жизнь. И эта злость, глубокая, первобытная, заставила его действовать. Кто они такие, чтобы давать свои прогнозы, они его не знают, даже не представляют, кем он был, на что был способен.
Блог на ютубе про свою реабилитацию он начал снимать тоже себе на зло. Как будто наказывая себя за бывшую свою любовь к всеобщему восхищению, веру в лучшее и привычку ни о чем не париться. Он рыл информацию, сам пробовал разные методики и упражнения, снимал это на камеру и выкладывал в сеть. Пропускал мимо ободряющие комментарии и упивался хейтерами, как упивался раньше вниманием поклонников. Они не могли ненавидеть его больше, чем он сам себя ненавидел, но звучали в унисон с тем, что было у него внутри. На пять лет это стало его спасением, а потом прошло и это, но было уже неважно.
Шаг за шагом, вернее шевеление пальцем за шевелением пальцем, и он вернул себе подвижность. Он все ещё мучился от болей, конечно, как раньше не было даже близко, но Арти ходил, опираясь на палку, не более нескольких часов в день, и все же не остался прикованным к инвалидному креслу. Врачи говорили, что это чудо, но Арти хорошо теперь знал, что за каждым чудом стоит чей-то каторжный труд, пот и слезы, в данном случае — его.
А ещё, он разуверился в профессионализме врачей настолько, что решил попробовать сам стать физиотерапевтом. В конце концов, поставить себя на ноги он смог, возможно, получится ещё с кем-то, у кого другие забрали надежду. Как он поступал в мед, было отдельной историей. Наверное, будь он все тем же, как до аварии, у него ничего бы не вышло. Но сейчас он знал, что способен на большее, чем от него ожидают, на большее, чем он сам от себя ожидает.
Учёба давалась тяжело и так, а ещё постоянные боли, которые никак не уходили до конца. В университете на него поглядывали искоса и не особо общались. Мало того, что он был старше всех на десять лет, так ещё хмурый, необщительный и с палкой. Друзей не было и вне учёбы. Как не было и любовников. Каждый раз, когда ему сильно хотелось секса, он раздевался догола, подходил к зеркалу, и желание пропадало. Если так было у него относительно себя, чего уж стоило ожидать от окружающих. Возможно, для кого-то внешность значения не имела, но ему всегда было нечего предложить, кроме тела, он не обладал ни особой харизмой, ни эмпатией, не думал о партнере. А теперь не было вообще ничего.
Хорошо хоть о деньгах не приходилось особо думать, стипендия плюс пенсия по инвалидности и минус субсидии на коммуналку… Да-да, пришлось научиться и этому. Плюс оставались кое-какие сбережения и деньги от продажи машины. Вряд ли бы он когда-нибудь решился вернуться за руль. На еду и одежду хватало, а больше и тратить-то было не на что.
Так и получилось, что начало его карьеры пришлось на тридцать шесть лет, так и получилось, что это было первое его осознанное решение в жизни, когда он вместо того, чтобы плыть по течению, погреб против него. И ему действительно нравилось. Нравилось совершать чудеса для своих пациентов, и пусть только они вдвоём знали, что стояло за этим чудом, для всех окружающих это было магией. Ему больше не доставалось внимания окружающих, все внимание доставалось пациентам, но почему-то его распирала гордость за чужие достижения.
Этот случай был тяжёлый. Пациент ничего не хотел, его привели родители, потому что он стал отказываться от еды, а про эту больницу говорили, что тут совершают чудеса. Фигурист с травмой позвоночника — знакомая до боли ситуация. Путь был долгим. Арти понимал его, как никто другой, как и то, что главная проблема не в боли и тяжести реабилитации — она в голове. Он не был психологом, но решил, что его собственная история поможет.
Арти никогда не был тем, кто делится личным и пускает кого-либо к себе в душу. Но подумал, что от одного рассказа о себе с мотивационной целью, ничего плохого не случится.
Когда они закончили разговаривать, оказалось, что в центре уже не осталось никого. Он выложил Валентину, а фигуриста звали именно так, всю свою жизнь. А Валентин в ответ — свою. Арти ни с кем так никогда не общался и уж тем более не подпускал к себе так близко малознакомого человека. И это оказалось даже приятным.
А потом, наверное, свое дело сыграло то, что они проводили вместе большую часть дня, и Арти понял, что влюбился. Такое с ним было впервые. Впервые он хотел быть рядом именно с конкретным человеком, а ещё — чтобы не было пусто в постели.
Их отношения не были невозможными, на каминг аут Артёма, Валентин сказал, что он би. Только вот признаваться в своих чувствах было чертовски страшно. Так, как, наверное, никогда в жизни. Страшно подумать, что будет, если Валентин его отвергнет, а еще страшнее, если согласится. Ведь после этого обязательно последует секс, и придётся раздеваться, чего Арти совсем не хотел. А ещё настоящие отношения предполагали доверие, и этого Арти тоже боялся и не умел.
Но потом было окончание реабилитации, пожелание друг другу всего хорошего и обмен телефонами на всякий случай. Сердце болезненно сжалось, когда Валентин исчез в лабиринте коридоров. Бояться вроде стало нечего, но от этого почему-то стало в разы хуже. Одиночество в собственной квартире теперь казалось хуже, чем возможное предательство доверия.
А через неделю Валентин вдруг появился снова. Ждал его под конец рабочей смены с букетом цветов. Арти много чего дарили в жизни, но вот цветов — никогда. Он рассмеялся. Страх еще оставался, но не было ощущения, что он совершает ошибку или что у двух калек не может быть нормального будущего. Наоборот, казалось, что жизнь только сейчас начинается по- настоящему, а все, что было до этого, всего лишь пролог.