Глава 8. Олугань

Надежда - святотатство, за которое Смерть карает дерзких. Из книги Заветов Древних 

      Молодой парень, совсем мальчишка, был смугл и чумаз. На лице виднелись следы сажи – будто парнишка разводил костер, да так и не умылся после этого. Белки глаз ярко выделялись на фоне темной кожи, глаза блестели черными вишнями. Одежда – не то мешок, не то туника из грубой ткани с кожаным поясом.

      Увидев приблизившегося Табита, пастух отпрянул. Во взгляде появился откровенный испуг. Воин остановился, подняв руки ладонями вверх.

      - Ты кто такой?! – выкрикнул тот, во все глаза таращась на Табита.

      Голос звучал хрипловато. Парнишка говорил на ломаном наречии бедуинов из отдаленных территорий на юго-западе пустыни. В тех местах не было оазисов. Люди, обитавшие там, кочевали со своими верблюдами от колодца к колодцу. Их торговцы редко доходили до долины Кор. Чаще всего целебные снадобья, которые изготавливали бедуины, они продавали жителям оазисов. А те уже перепродавали их на ярмарке в долине.

      - Я путешественник, - проговорил Табит. – Лодка, на которой мы плыли, разбилась о камни возле берега – там, за перевалом… Я и мои спутницы выбрались на берег, - он примолк, пытаясь сообразить, что прибавить.

      - А остальные утонули? – пастух недоверчиво прищурился.                

      «Остальные».

      Интуиция подсказывала, что говорить – мол, он один плыл на лодке со спутницами – не стоит. Пастух и так глядел настороженно.

      - Откуда же вы плыли? – тем временем продолжил расспрашивать пастух. – Говор не наш, не землеморский. С островов? Не, оттуда другие люди приезжают, - принялся он рассуждать сам с собой. – А куда корабль направлялся – в Береговое или до самой Оссолони шел? Ближайшие порты – там.

      Может, сказать, что дальше? А есть ли что-нибудь дальше? И если есть, то что?

      - До Оссолони, - проговорил Табит, с трудом выговорив без запинки странное название.

      - В Оссолонь сейчас мало кораблей ходит, - проговорил пастух.

      - А мы до Берегового разве не дошли? – воин решил пойти на хитрость, воспользоваться тем, что знает новое название. – Я не понимаю, куда мы попали. Впервые в этих местах, - прибавил он.

      - Впервые, - проговорил пастух. – Говор-то не наш. И не могу понять, чей, - страх с его лица исчез окончательно, уступив место настороженному любопытству.

      - Расскажи, куда мы  попали, прошу, - проговорил Табит, добавив в голос просительных интонаций. – Мы ушли с берега, едва не заблудились в… лесу, - кстати попалось на язык новое слово. – Пытались найти человеческое жилье, но так и не нашли. Остановились здесь на привал, - он кивнул вниз, указывая на проснувшихся спутниц.

      - Ну, в этих местах вы бы и не нашли человеческого жилья на побережье, - пастух аж надулся от важности. – Море в этих местах опасное, на дне – камни, мели. Здесь корабли разбиваются. Как это вашего кормчего угораздило так близко подойти?

      - Я в этом не разбираюсь, - честно сознался Табит.

      И засомневался – а принято ли в этих местах, чтобы человек не разбирался, как плавают лодки, но плыл на такой? Однако пастух сказал о кормчем – значит, за выбор пути по воде отвечал особенный человек? Вроде проводника караванов – далеко не каждый житель большого оазиса, отправлявшийся с караваном, умел выбирать путь через барханы. Поэтому проводниками дорожили, берегли, как зеницу ока. За них отдавали жизнь, не задумываясь. Сгинет проводник – и весь караван погибнет.

      - Ты, видно, телохранитель знатных женщин? – пастух кивнул на его спутниц. – Твои спутницы ведь не из простых?

      - Не из простых, - решил согласиться Табит, в душе порадовавшись, что пастух сам сочинил для него историю.

      - За них, может, и выкуп дадут, - проговорил пастух.

       Табит насторожился. Это что – парнишка вздумал требовать выкуп с близких девушек? А что – если бы у бедняжек и правда были близкие в этих местах, наверняка заплатили бы, лишь бы их увидеть. А еще – пастух так и не ответил, куда же они попали. Да и правда ли он пастух?..

      Видимо, что-то изменилось в его лице, потому что тот вдруг отшатнулся. Глаза испуганно расширились. Парнишка поднял ладонь, будто пытаясь защититься.

      - Нет-нет, я расскажу, где мы! – торопливо проговорил он. – Вы же видели там, вдалеке, город, когда спускались. Это – Олугань, а раньше там стояла Луговая слобода. А я из Горовой слободы, мы в стороне, ближе к горам, - он огляделся, будто ища чего-то.

      Козы разбрелись вокруг, щипая траву. Поднявшееся солнце припекало, в воздух поднялся одуряющий запах нагретой земли, незнакомых ароматических трав и чего-то еще, неопределимого. Звенели и скрипели неведомые существа – не то мелкие птицы, не то гремучие ящерицы. Правда, гремучих ящериц, живущих на внешних склонах гор, окружавших долину Кор, было слышно лишь вблизи. Но кто знает – может, в этих местах живут особенно громкие создания.

      - Значит, Горовая слобода, - повторил Табит.

      Слобода. Слово отдавало даже чем-то мокрым и звонким, как шлепки босых пяток по лужам после стремительного проливного дождя. Ребятишки в долине Кор всегда спешили набегаться по ним всласть, пока они не высохнут – а происходило это под лучами солнца в считанные минуты.

      Слобода – это вроде оазиса, по-местному?..

      - Да, я оттуда, - пастух глядел так же испуганно. – С нами рядом еще – слобода Лощинная, Родниковая и Взгорная. А дальше, туда, - он махнул рукой куда-то в сторону, - город Прелощинный. В четырех днях пути отсюда. Из Олугани ходят подводы до Берегового. А если хотите попасть сразу в Оссолонь – вам придется идти до самого Прелощинного.

      Подводы – это как караваны? Звучит, как что-то водяное. От непривычных слуху названий аж во рту сделалось горько и шершаво. А может, виной тому был воздух, пропитанный запахом травы и то, что он ни глотка воды еще не выпил с утра.

      - Скажи, как тебя называть? – спохватился Табит.

      - Меня? – пастух вроде как оробел от такого вопроса. – Заир я…

      - Скажи, Заир. Почему по ту сторону гор, до самого моря, нам не встретилось ни одного… ни одной слободы? Что, неужели там недостаточно травы для коз?

      Табит решился спросить напрямую – надо ведь все-таки разобраться, куда они попали. Мало ли, почему чужак спрашивает. Может, его просто любопытство заело. Пастух недоуменно заморгал. Лицо его вытянулось – не такого вопроса он ожидал!

      - А… травы для коз достаточно, - в голосе пастуха отчетливо слышалось сомнение. – Только городов-то там поблизости нет. Порт там построить нельзя, да и рыбаки не смогут в море ходить.

      Вон оно что. Не привыкли местные жители отправлять далекие караваны. Похоже, даже проложить через перевал дорогу, которая займет меньше дня пути, слишком сложно для них. Не иначе – обилие воды сделало их ленивыми и разнеженными.

      А может, пастух чего-то не договаривает. Черные глаза глядели настороженно и будто выжидающе. Так смотрят, опасаясь внезапного удара, и при этом собираясь нанести свой. Так порой вели себя разбойники-бедуины. Разведчики, втиравшиеся в доверие караванщикам.

      Табит насторожил слух. Кругом звенело и трещало – птицы, насекомые, ветерок в травах, шелест близкого леса. Он уловил даже далекое журчание воды в роднике. Зарубка на память – вода близко; как закончит разговор, обязательно пойти и набрать! Одна беда: звуки были незнакомыми, и уловить на их фоне – есть ли кто-нибудь поблизости, он не мог. Воин Смерти способен был уловить шаги крадущихся врагов в песках пустыни, но оказался бессилен услышать их в несмолкаемом звоне и щебете.

      - Послушай! – окликнул его пастух, точно ему пришло что-то в голову. – Олугань далеко – туда полдня идти. Ты со спутницами сюда добирался от самого берега, вы потерпели крушение. Они, должно быть, устали – знатным девушкам тяжело бродить бесприютными, спать на голой земле. В Горовой слободе найдутся люди, которые рады будут приютить вас всех просто так. Накормить, дать кров, чтобы вы все могли отдохнуть, - он выжидающе уставился на Табита.

      «Приютить всех просто так».

      Пастух намекает на то, что кто-то может и потребовать оплаты за гостеприимство? Такого не водилось даже среди самых свирепых бедуинов, промышлявших разбоем.    Требовать с гостя платы – гневить Судьбу! Что за дикий народ живет в этих местах?

      - Что же ты молчишь? – пастух прищурился.

      Настырность парня не понравилась Табиту. Да и как уйдешь с места – Нэйла, когда вернется, станет искать их здесь!

      - Я тебя благодарю, - проговорил воин, тщательно подбирая слова. – Но думаю, нам лучше будет сегодня же добраться до… Олугани, - он с запинкой выговорил непривычное название.

      Слова – чистая ложь, он и сам знал это. Он не собирался двигаться с места. Но не станет ведь пастух проверять, убрались пришельцы восвояси, или по-прежнему находятся в лесу. А может, лучше бы девушек отправить с парнишкой в эту слободу? Самому проводить их, посмотреть, как устроились. Оставить на всякий случай записку для Нэйлы – если та вернется раньше, чем он. Трем девушкам и правда нелегко будет прожить несколько дней под открытым небом – тем более, что в этих местах царила сырость, и по утрам становилось прохладно.

      - Благодарю, что рассказал, где мы очутились, - прибавил он. – Я вернусь к спутницам, скажу, что нам осталось не так далеко пройти, чтобы добраться до цели.

      Парень кивнул. Во взгляде притаилась настороженность – точно что-то задумал. Табит двинулся обратно к лесу. Возможно, стоит оставить для Нэйлы послание на случай ее возвращения, и правда отправиться в Олугань? Со спутницами они доберутся туда после полудня.

      А дальше? Искать мумию, расспрашивать местных, не появлялась ли она? Вот только она вряд ли передвигалась по поселку в открытую. В этих местах к мумиям относятся враждебно. Если же она попалась кому-то на глаза – то он, расспрашивая, подвергнет риску и себя, и спутниц.

      Нет, бегать туда-сюда не дело. Пока он станет бродить по Олугани – Нэйла может вернуться сюда. Найдет послание, помчится снова в Олугань, вслед за ними… бессмысленная беготня. Да и с ней может что-нибудь случиться.

      А если уже случилось – она могла попасть кому-нибудь на глаза в городе! Нет, терзать себя догадками бессмысленно. Нужно подождать пару дней – и уж тогда трогаться с места, если мумия не появится.

      - Ты что-то узнал? – кинулась ему навстречу Нилам, едва он спустился.

      - Узнал, - Табит кивнул. – Узнал, как называется то поселение, - кивнул в сторону невидимого сейчас за лесом скопления человеческого жилья. – Олугань. Город. Еще к северу отсюда по побережью есть поселок Береговой. А дальше – Оссолонь.

      - Никогда не слышала таких названий, - девушка нахмурилась.

      - Потому что таких названий нет в земле Панг! – напомнил Табит. – Мне эти названия тоже незнакомы. Вы трое, должно быть, проголодались, - прибавил он. – Пастух сказал – вы втроем можете найти гостеприимство в их… слободе, - повторил он с запинкой новое слово. – Я сказал ему, что вы ехали в Оссолонь, и у вас там родственники. Он считает, что я – ваш телохранитель.

       - Мы никуда не пойдем! – на личике Нилам отразился испуг. – А… тебя он, получается, не пригласил? – она нахмурилась недоуменно.

      - Мне в любом случае придется остаться, - отозвался он. – Нужно дождаться Нэйлу.

      «К тому же этот пастух и у меня не  вызывает доверия».

      - Мы останемся, - она упрямо помотала головой. – Идти с человеком, которого мы не знаем, - и примолкла.

      Табита и Нэйлу они тоже знали всего пару дней. Вот только иного выбора, кроме как довериться, у троих беглянок, потерявших дом, не было. Довериться бродягам, чужим здесь, которых они уже знали пару дней, девушкам оказалось проще, чем местным, от которых еще непонятно, чего ждать.

      - Табит! – окликнула Нилам. – Ты, наверное, тоже голоден. Мы нашли здесь неподалеку дикую яблоню. Плоды еще не совсем созрели, но мы их испекли… и нашли воду! – она протянула ему флягу.

      И правда – от разожженного костра тянуло легким запахом с кислинкой. Табит поначалу не обратил внимания, потому что фрукт, о котором говорила Нилам, не был ему знаком. Он и заключил, что это фрукт, только из-за запаха, в котором кислинка смешивалась со сладостью.

      Пока он говорил с пастухом – девушки позаботились о еде. Неплохо бы найти еще мяса или поймать рыбы в каком-нибудь ручье…

       - Я пока не голоден, - проговорил он, отпивая несколько глотков из фляги и оглядываясь.

      Первым делом – неплохо бы на всякий случай оставить записку для Нэйлы. Написать все, что узнал от пастуха. Табит сам не мог бы сказать, откуда у него появилась твердая уверенность, что мумия, вернувшись, не найдет на месте ни его, ни их спутниц.

      Только записку нужно написать так, чтобы никто, кроме Нэйлы, не понял. А лучше – и не нашел. Да, местные жители говорили на языке одного из оазисов. Но – кто знает? Возможно, кому-то здесь окажется знаком и язык жителей долины Кор.

      Спрятать на дереве, среди ветвей! – решил он.

      И внизу, на стволе вырезать только одно слово – название игры, в которую играли в детстве. Нэйла поймет – в той игре они всегда оставляли друг другу послания где-нибудь на высоте – в верхних ветвях лоз или среди верхних камней стен.

      Послание нацарапал углем на вырезанных кусках древесной коры. Спрятал среди верхних ветвей раскидистого дерева, примотал длинной полоской коры к одной из веток. Название игры нацарапал на другом дереве – вместе с указанием, что искать записку следует на другом. Спутницы наблюдали за ним недоуменно, но молчали.

      Едва покончил с посланием – к шороху зарослей добавился дробный перестук по глинистой почве, смешанный с металлическим звоном. Что это – кто-то бряцает на ходу железными сковородами?..

      Не успел он удивиться – на их поляну выбрался отряд вооруженных воинов верхом на невиданных четвероногих животных. Что-то среднее между верблюдом и шакалом, но не похожее ни на того, ни на другого, животное. На спине каждого восседал человек, покрытый броней из стальных колец – Табит впервые видел такое количество металла на одном человеке. Головы венчали стальные шапки – а может, котлы?..

      Здесь защитную броню делают из стали? Сколько же у них месторождений железа?! Табит в молчаливом изумлении взирал на пришельцев. Он понимал, что они явились не с мирными намерениями, что они – сильнее, и ему нечего им противопоставить. Но все это меркло перед изумлением.

      Девушки испуганно сжались возле костра. Ехавший впереди снял свою стальную шапку-котелок, украшенную перьями какой-то невиданно яркой птицы.

      - Я – командир стражи Олугани, - заявил он. – И вы – все четверо – пойдете с нами! – он настороженно огляделся. – Ты! – он, выхватив прямую, точно палка, саблю, ткнул ею в Табита. – Говори – где твои сообщники!

      Воин выпрямился.

      - У меня нет сообщников, - помедлив, отозвался он.

      Как эти люди так стремительно сюда добрались?! Идти отсюда до Олугани – несколько часов… Наверняка о них доложил пастух. Но…

      Мысли путались. Если пустить верблюда вскачь – он может нестись очень быстро. Возможно, эти животные тоже обладают такой способностью? Человек говорит о сообщниках – его, Табита, приняли за разбойника?..

      А может, это – на самом деле разбойники? И только назвались стражниками?

      Перепуганных девушек посадили на спины животных, позади всадников. Табит не пытался воспротивиться, когда ему связывали руки и привязывали к седлу одного из животных. Саблю у него отобрали. Придется идти до Олугани. Догадается ли Нэйла, куда именно они делись?

      Не зря ли он разговаривал с пастухом? Глядишь – тот бы их и не заметил. А может, это отказ от гостеприимного предложения показался пастуху подозрительным…

*** ***

      Часть пути до Олугани пришлось проделать бегом. Всадники не слишком церемонились с пленником. На середине пути кто-то из девушек – кажется, Канти – поднял крик, пытаясь что-то объяснить всадникам. Две другие подхватили. Слушать их никто не стал – только прибавили шагу. Табиту пришлось бежать со всей доступной ему быстротой, чтобы не упасть. Всадник, к седлу которого была привязана веревка, оглядывался с удивлением. Кажется, не  ожидал упорства от пленника.

      Так или иначе – а шаг убавили, удалось даже какое-то время пройти пешком, выровнять дыхание. Человеку, не прошедшему выучки в храме Смерти, пришлось бы тяжело.

      Табит хорошо помнил, что точно таким же образом пленных привязывали к седлам верблюдов разбойники из диких кочевых племен, живущих грабежом, нападавших на караваны и оазисы.

      Правда, за скачущим верблюдом Табит бы не угнался – невзирая на всю выучку.

      Черту города переступили, когда солнце не успело взобраться в зенит. Нилам беспомощно оглянулась на Табита, когда всадники, везшие девушек, свернули на боковую улицу. Он слегка махнул ей связанными руками.

      Его повезли к центру города. Люди выходили за ограды домов, таращились с испугом и любопытством.

*** ***

      Внутри города находился укрепленный участок, обнесенный высокой каменной стеной. Там так же жили люди, но дома оказались выше и выглядели прочнее.

      «Крепость».

      В сердце этой крепости высилась громадная постройка – выше, чем храм Жизни в долине Кор. Туда его и повели.

      Сумрачные переходы, узкие окна, в которые едва просачивался свет. Прохлада. В помещении сразу стало легче. Каменные ступени, ведущие под землю. Правда, не так глубоко, как в царство Смерти. Решетчатые двери, запиравшиеся сразу за пленником. Длинный коридор вдоль решеток. За каждой решеткой – тоже пленники в тесных помещениях. В одно из таких втолкнули Табита.

      Комната – квадратная, несколько шагов вдоль и поперек. Вместо стены со стороны коридора – решетка из толстых стволов, похожих на пальмовые. Свет внутрь попадал из коридора. Напротив – такая же комната, в глубине которой находился какой-то бедолага. Сушеная трава в углу, две бочки. Одна – с водой, вторая – у входа – с нечистотами.

      Первым делом он выпил пару пригоршней воды – жажда после дороги к городу сделалась невыносимой. Только после этого огляделся как следует.

      Видимо, это строение – это что-то вроде зарешеченной ямы, где преступники ждут обычно суда. Только здесь под это выделили целую постройку. Что это – задерживали слишком много людей, или они удирали чересчур резво? Оно и неудивительно – здесь-то не пустыня. Есть куда бежать, не умрешь, отправившись в путь без припасов и воды. Или это – избыток заботы о здоровье пленных? В яме-то наверняка будет неимоверная сырость!

       Неважно. Возможно, в свое время он получит ответ и на этот вопрос. Сейчас важнее – что станется с его спутницами. Но этого он выяснить не мог.

      Табит выбрал место у стены напротив решетки и уселся на пол, скрестив ноги. Когда не знаешь, что делать, и мысли приносят тревогу – медитируй. Это напутствие из Трактата о безупречности сейчас, как никогда, кстати.

      Он прикрыл глаза, сосредоточился на дыхании. Воздух подземелья был спертым, душным. Запах напоминал то, как пахло в ямах для преступников.

      Табит не заметил, как человек в камере напротив зашевелился на своей подстилке, приподнялся. Подошел к решетке и с любопытством уставился прямо на него. Лишь ощущение чужого взгляда заставило воина вынырнуть из транса, в который он погрузился привычно быстро.

      Открыл глаза и наткнулся на пристальный взгляд из-за решетки напротив. Пленник внимательно разглядывал его, хмурился.

      Воин смутно ощущал, что это – не простое любопытство. Взгляд человека был тверд и остр. Да и не выглядел он затравленным, смирившимся, ожидающим своей участи узником. Он скорее походил на хищного зверя, что попался в капкан, но теперь ждет охотников, чтобы как следует напоследок потрепать их.

      - Эй! – поняв, что его любопытство замечено, человек окликнул Табита.

      - Ты меня?.. – тот поднялся, подошел к решетке.

      - Тебя, кого ж еще, - человек хрипло рассмеялся. – Ты, видимо, недавно в команде Берегового? Я тебя прежде не видел, да и ребята, что здесь недавно, говорят – в первый раз видят. Как же ты исхитрился попасться, а? – он ощерил гнилые зубы.

      - О чем ты? – Табит нахмурился, отчаявшись понять смысл слов. – Я не из Берегового.

      Человек из камеры напротив удивленно уставился на него – потом хрипло рассмеялся, качая головой.

      - А ты остер, - заявил наконец он. – Ишь, как! Не из Берегового! – повторил он и снова залился смехом. – Парень не промах! Не только на ноги резвый. Мы ведь все уже слышали историю про то, как ты бежал от самых гор до Олугани без остановки! Где ж тебя, такого, Береговой нашел, а?..

      Табит молчал. Из тирады незнакомца он не понял ни слова. Пожалуй, понял только одно – Береговой – это не название поселка. Это, скорее, имя. Вот только чье?..

      Странными кличками порой называли разбойников в бедуинских шайках… Береговой – кто-то вроде атамана? А его, получается, приняли за одного из подручных. А вот этот – тоже из подручных. Чьих, интересно?.. И еще – здесь, в крепости, быстро распространяются сведения. Хотя узники сидят взаперти.

      - Что ж ты молчишь? – нетерпеливо переспросил человек. – Язык проглотил?

      - Что ты хочешь узнать? – осторожно полюбопытствовал Табит.

      - Да вот любопытно, откуда такой любопытный экземпляр атаману попался, - он усмехнулся. – Наши-то ребята обычно от горных подножий до Олугани едва живыми добираются. Кое-кто и вовсе до первого допроса не доживает. Да я сам дня три отлеживался, когда меня сюда приволокли! Повезло – костей не переломал. А тебе хоть бы хны! – он удивленно покачал головой. – Откуда ж ты такой?..

      Табит помолчал, раздумывая, что бы ответить. Сказать, что он не тот, за кого его приняли? А смысл?..

      Прямолинейность, свойственная безупречным, вряд ли сейчас сыграет ему на руку. Нужно хитрить и изворачиваться – пусть это и непривычно.

      А что, если…

      - Я родом из земли Панг, - проговорил воин и смолк, ожидая реакции.

      Едва слышный гул разговоров смолк. Кажется, сидевшие в камерах заключенные даже дышать перестали. Не то от изумления, не то от любопытства.

      - Чего? – протянул его собеседник. – Ты тут над нами шутки шутить вздумал, или просто – головой тронутый?..

      - Отчего же шутки, - медленно проговорил Табит.

      - Думаешь, здесь все малограмотные? Или хочешь сказать, что ты прямиком с того света явился? – он прищурился, склонил голову набок – не то пришло что-то в голову, не то пытался понять, что на уме у Табита. – Что-то здесь кроется, - вынес-таки он суждение. – И бабы. Не скажешь ведь, откуда они взялись? С чего это Береговой с бабами какими-то связался? Пусть даже родственники у них богатые-разбогатые. Что-то ты темнишь.

      Табит молча ждал продолжения. Из земли Панг для них означает – с того света? Из владений Смерти, что ли?..

      Человек ощерился, отошел от решетки. Вернулся на подстилку в углу. Расспросить бы его – да разговор не задался. Жаль.

      Табит вернулся к дальней стене, снова уселся и попытался сосредоточиться. Второй раз вымести из головы мысли оказалось сложнее. Вернется Нэйла и не найдет их – что-то она предпримет? Да и благополучным ли оказалось ее путешествие в Олугань? Может, она где-то в этом же подземелье…

      Оба они давно уже не в руке Смерти. Он – все еще может быть, как и трое их новых знакомых из земли Панг. А вот что станется с Нэйлой, если ее тело разрушится – остается лишь гадать.

      Если здесь распространяются сведения – быть может, кто-то из узников знает, и как бежать отсюда? Правда, вряд ли он получит внятный ответ на расспросы – после выходки с землей Панг. Но легенды о родине их с Нэйлой спутниц, выходит, здесь ходили! Название оказалось знакомо.

      Часовая медитация принесла успокоение в сумятицу мыслей. На удивление, никто его не трогал – словно нарочно дали время подумать и привести в порядок мысли.

      Табит, дождавшись, когда в душе наступит умиротворение, улегся в позу эмбриона лицом вниз, чтобы не отвлекаться на то, что происходило за решеткой. И принялся размышлять.

       Здешние узники сразу приняли его за одного из разбойничьей шайки. Это точно не по собственному разумению – видимо, сведения они получили от кого-то из стражников. А значит – те, кто привел его сюда, считают его членом вполне определенной шайки под командованием атамана по прозвищу Береговой. Возможно, их спутницы и объяснят, что он – не тот, за кого его приняли. В конце концов, не примут ведь их за сообщниц. А если они повторят ту историю, что они наскоро сочинили с утра – про кораблекрушение, у них всех есть шанс выбраться.

      Никто за ним не шел, и это удивило Табита. Ему дали время успокоить карусель мыслей в голове, обдумать ситуацию, в которой он оказался. Это казалось странным. Что это – у местных законников нет науки о допросах?

      Общеизвестный закон – преступника нужно допрашивать сразу, пока он не придумал, что наплести. Не давать времени на передышку, на то, чтобы вернуть утраченное хладнокровие. Упустишь время – и долго потом станешь безуспешно биться, пытаясь выбить из упертого бедуина сведения о его дружках-разбойниках. А те тем временем продолжат грабить караваны и убивать людей.

      Обязан ли он, будучи безупречным воином Смерти, поделиться знаниями с теми, кто в этом мире выполняет работу, подобную той, что выполнял он сам у себя дома?

      Недаром этические вопросы во все времена считались самыми сложными. Табит задумался над соотношением доброй воли безупречного и уважения к свободному выбору жителей чужого ему мира.

      Впрочем, о свободе можно будет говорить тогда, когда появится сам выбор, - решил наконец он. Сейчас же их свобода поступать так, а не иначе проистекает от невежества. Пусть получат знания о правилах ведения допросов – и тогда уже совершают выбор свободно и с открытыми глазами.

*** ***

      Говорить о способах допроса ему с дознавателями не пришлось.

      Те, как выяснилось, и сами немало понимали в допросном деле. Стражников интересовали мнимые сообщники Табита – пираты, орудовавшие на побережье. Пиратами, должно быть, называли местных разбойников.

      Спустя пару часов Табит понял, что напрасно подумывал ознакомить здешних воинов с действенными способами – как разговорить пленника. Похоже, фора во времени была способом заставить пойманного успокоиться, вернуть ему надежду. Возможность прийти в себя, обдумать ситуацию давали намеренно. Тем тяжелее для пленника было осознавать, что ему не на что надеяться.

      Однако он надеялся вовсе не на то, что сумеет сочинить удобоваримую ложь! Он рассчитывал, что его спутницы расскажут, кто они такие.

      Видимо, им не поверили. В пустыне ведь такое случалось – при разбойничьих шайках находили девушек, сообщниц налетчиков. Те были с ними сообща, во всем помогали им. Нередко втирались в доверие к караванщикам и даже стражникам, рассказывая, что их взяли в плен и требуют выкуп с близких.

      За несколько часов Табит узнал уйму подробностей о том, кто такой атаман Береговой, о его преступлениях, выслушал длинный перечень названий кораблей – так называли большие лодки, насколько он понял – которые разбились о скалы возле этих берегов. Он пытался объяснить, что его приняли не за того – его не слушали. И раз за разом повторяли одни и те же вопросы.

      Если так – ему не стоит ждать ни пощады, ни освобождения. Действовать следует, пока у него целы кости. На его удачу – дознаватели знали толк в допросах, и не стали ломать кости пленнику раньше времени.

      Воинов Смерти учили управлять собственным дыханием и даже сердцебиением. Умел Табит и терпеть боль. Сделать вид, что лишился сознания от боли, ему ничего не стоило.

Расчет оправдался. Бесчувственному пленнику не стали связывать руки, чтобы тащить его в камеру. Когда выволокли на лестницу – Табит вытащил меч у одного из стражников. Те не сразу сообразили, что происходит – это дало ему фору.

      Он успел прорваться наверх, погнул пару железных прутьев в одной из решеток. Зарубил нескольких стражников, встретившихся ему на пути. Однако до выхода не добрался – его перехватили недалеко от выхода.

       Стражники Олугани задавили его числом – даже воин, прошедший выучку в храме Смерти, не смог ничего противопоставить нескольким десяткам вооруженных противников.

      Воина отвели не в его камеру – в другую, неподалеку от допросного помещения. Там приковали к вмурованным в каменную стену тяжелым кандалам. Железный ошейник, железные обручи на руки и на ноги. Толстые цепи тянулись к стене, не позволяя далеко отойти от нее. Теперь он даже на выход мог глядеть лишь с расстояния пары шагов.

      «Все в руке Смерти».

      Табит не боялся гибели. Но беспомощность оказалась невыносимой. Он не сумел бежать, не смог доказать своей невиновности. Он не знал, что можно придумать, чтобы обмануть тюремщиков, вывернуться и оказаться на свободе. И не знал, как остановить бесконечные допросы. Тюремщики явно вознамерились вытрясти из него все, что он знает. Беда в том, что он не знал ничего из того, что им было нужно.

      «Где прячется Береговой?»

      Ему-то откуда знать?..

      «Где золото с «Дельфина»? Кому продали большую торговую печать?»

      Что такое – дельфин? Какая печать?..

      Он даже смысла некоторых вопросов не мог понять.

      Когда они с Нэйлой бродили по лесам вдоль побережья, им не попалось даже следов разбойников, что якобы там промышляли. Когда в спешке с тремя спутницами оттуда убегали – тем более не заметили чьего-либо присутствия. Только преследователей из храма Зинната, что в земле Панг – и тех видела лишь Нэйла.

      «Все в руке Смерти».

      Перед ликом всепоглощающей Смерти все сущее делается беспомощным. Держаться за жизнь бессмысленно – так учит книга Заветов древних.

      Еще она учит, что тот, кто нарушил заветы Безупречности, кто оступился и нарушил волю Смерти, рано или поздно будет подвергнут испытанию. Потому что покорность Смерти – это закон самого мира. И тот, кто пошел против Смерти – должен осознать ошибку.

      Все живое в любой миг может уйти в небытие – таков договор между Смертью и Жизнью. Строить планы на будущее, обдумывать, надеяться – значит оскорблять саму Смерть. Она не может оставить такой вызов без внимания.

      А он совершил настоящее святотатство, посягнув на ее достояние.

      И, даже если она и обратила на него благосклонный взор, и решила дать ему еще время в этом мире за то, что он выполнит ее поручение…

      А может, поручение и было – испытанием. И, когда он возомнил, что выполнил его, и тем самым  откупился – она напомнила о себе. О своем могуществе и его беспомощности перед ее ликом.

      Пусть это другой мир – но все живое здесь наверняка умирает так же, как и в пустыне Хал. А значит, и законы Смерти и Жизни здесь те же самые.

      Именно сейчас, когда есть незавершенные дела. Когда есть, куда стремиться. Когда есть, за кого тревожиться – мир оставляет ему лишь один путь: в небытие. Путь долгий и мучительный – чтобы он успел осознать и покориться. И тем самым очистить свою душу от святотатств, которых успел натворить.

      - Тише ты, не переломи хребет прежде времени, - ворчливый голос был далеким и незначащим.

      Он принадлежал миру Жизни. Жизни, до которой ему, Табиту, уже не должно было быть дела. Он прошел испытание. Он понял, что ему не должно быть заботы о тех, что остались. У них – своя судьба. И у них есть свои силы и разум, чтобы принять ее.

      - Упертый, зараза, - голоса продолжали бубнить бессмыслицу.

      - Упертый – разговорим. Не на третий, так на пятый день. Ты, давай-ка, иголочки-то повытаскивай, не забудь какую. Заражение пойдет – да помрет прежде времени… Пусть нынче отдохнет, следователь-то, и тот умаялся, вон, пошел, весь красный… Пусть отдохнет, завтра разговор продолжим.

      Бессмысленная болтовня перед ликом Смерти.

*** ***

      Жжение.

      Обжигающее питье заставило очнуться, вынырнуть из вязкого полузабытья. Туман перед глазами рассеялся – Табит и забыл, когда видел так четко окружающий мир. Над ним возвышался человек в глубоко надвинутом капюшоне.

      Вот капюшон упал – и воин увидел голову шакала с горящими изумрудным светом глазами. Если ему является слуга самой Смерти – значит, он вплотную подошел к порогу небытия. Значит, последнее испытание закончено – он прошел его.

      - Я готов идти, - голос не слушался.

      Табит попытался приподняться – тот, за кем пришел страж ворот царства Смерти, должен следовать за ним на своих ногах. Этим он докажет, что достоин милости владычицы сущего.

      - Куда ты готов идти?! – тот поспешно толкнул его обратно. – Лежи. У тебя все кости переломаны. Благодари всевидящего Зинната, что позволил нам вовремя забрать тебя. И терпение дознавателей, которые решили во что бы то ни стало выведать у тебя секреты пиратов. Лежи! Тебе нужен покой…

      Голова шакала исчезла. Картина перед взором померкла. Что это – он не прошел испытания, и его оставили жить, чтобы он лучше осознал свое ничтожество перед лицом Смерти? Или прошел… Мысли ворочались вяло. Голова закружилась. Он  так и не успел понять, что же означают слова существа. Страж Смерти ни словом не обмолвился об испытании. Но сказал о Зиннате. И о покое… все эти мысли мелькнули и пропали – Табита поглотил мрак.

*** ***

      Снова голова шакала. Знакомое одеяние – Табит понял, что уже видел узоры, украшающие ворот и полы длинной хламиды существа.

      В этот раз не было тумана, окутывающего сознание и застилающего взор. Исчезла боль. Ощущение нереальности происходящего отодвинулось. Воин видел потолок, часть стены, ощущал подушку под головой и простыни. Тело заматывали бинты. И над ним возвышался неизвестный с головой шакала. Тот самый, которого он видел.

      - Я рад, что ты уже пришел в себя, - тот ощерил тонкие острые клыки. – Через несколько дней ты сможешь встать на ноги.  

      Значит, страж царства Смерти ему не привиделся. Вот только… не страж. То есть – не тот страж, которого он видел во владениях Смерти.

      - Встать? – переспросил Табит в недоумении, пытаясь приподняться.

      - Лежи, - властно приказал неизвестный. – Не сейчас – еще рано. Через несколько дней, когда срастутся кости. Ты ведь помнишь, что происходило в крепости?

      - Помню, - Табит не слишком уверенно кивнул. – Стражники… они пытались узнать, где прячутся разбойники… пираты. И что затевают. Только мне ничего об этом не известно.

      - Я знаю, - тот кивнул. – Мы вовремя пришли за тобой. Еще немного – и стало бы поздно. Я – верховный жрец храма Зинната здесь, в Олугани.

      - Жрец Зинната?! – Табит, забывшись, едва снова не приподнялся. – Ты – не страж владений Смерти…

      - Нет, - тот покачал головой. – Я не знаю, о чем ты говоришь, и здесь тебе лучше молчать об этом. Не нужно смущать умы людей. Твои спутницы будут рады узнать, что тебе лучше, - он помолчал. – И еще. Ты теперь должен храму Зинната – надеюсь, ты понимаешь это?

      Табит после недолгого молчания кивнул. Долг жизни – понятно. Чего же от него потребуют? Или он отныне – храмовый раб?..

      - Твоя спутница тоже теперь должница, - сообщил жрец. – У вас будет одно задание на двоих. Какое – расскажу позже, когда ты поправишься. Послезавтра сможешь увидеть ее – она пока что не может сюда прийти.

      - Нэйла?! – Табит снова едва не подскочил.

      - Отдыхай, - в который раз повторил жрец. – Скоро ты ее увидишь и все узнаешь…

      Табит хотел окликнуть его, спросить о спутницах – но его неодолимо потянуло в сон. Ведь жрец с шакальей головой говорил о Нэйле?! Прямого ответа он так и не получил. Возможно, жители Олугани попытались убить мумию, и жрецы храма спасли ее. А быть может, речь шла о Нилам или Канти с Латой – их ведь привезли вместе с ним. Еще и задание… слишком много непонятного. Мысли путались. Глаза сами собой закрылись, Табит провалился в сон.