Часть первая. Жаркий июль

"Скучный персонаж бродяга, не интересны

приключения матерого бойца, 

зачем вообще нужен небритый мужик,

если есть няшные девчата?"

(с)

"Не трать дыхания на мое имя

-- я вполне обойдусь и так"

(c) Б.Г. "Селфи"

Человек шагал от Горелой Глотки, и потому Арвер сперва взял его на прицел. Из Глотки в долину никогда не приходило ничего хорошего. Ладно бы еще команда Охотников -- им-то как раз в каменной кишке добычи валом! -- да только со стороны западного перевала приближался одиночка. Шагал неспешно, ровно, не загребая песка -- видать, еще не устал... Арвер еще отметил, что ногу незнакомец ставит "по лесному", носками несколько внутрь, чтобы увеличить шаг хоть на пол-пяди. Ботинки на незнакомце были непривычной работы, но крепкие с виду. Одежда тоже для жаркого дня чересчур. Зато для ночевки в чаще плотные штаны и мешковатая пятнистая куртка в самый раз.

-- Стой! -- Арвер переложил одностволку поудобнее и оттянул курок.

Мужчина остановился и попытался улыбнуться:

-- Здравствуй, уважаемый-старый-умный.

За свое оружие, висящее прямо на животе стволом вниз, пришелец нарочито не хватался, руки развел пошире.

-- До города далеко?

На руках гостя черные стрелковые перчатки, из отрезанных кончиков белые пятнышки пальцев -- напоминают рисунок на морде... Арвер едва успел остановиться. Полдень-то полдень, да тварям свет не помеха. Лучше не вспоминать, на чьей морде.

-- Какой тебе город? Ты что, не знаешь, куда попал?

-- Не знаешь, -- повторил гость неприятно-механическим голосом. Потом, видать, спохватился, натянул на загорелую морду еще одну штампованную улыбку и выговорил... Ну точно как детишки стишок за сладкое рассказывают, наизусть:

-- Я из Вакуо. Мы там все отбитые!

Незнакомец стоял шагах в десяти. Лошадь не вздрагивала и не храпела, что Арвер посчитал однозначно хорошим признаком. Лицо парня загорелое, правильное, без шрамов, не дергается. Спокоен. Все бы ничего, но быть настолько спокойным, выйдя из Горелой Глотки! Арвер всего лишь отважился срезать путь мимо горловины ущелья -- и то был готов стрелять на любое движение. Охотник высшего уровня, разгуливающий по лесам в одиночку? Чудное оружие, ремни, патронташи накрест... Арвер и сам с одностволкой, а как за стенами деревни без оружия? Не столичный округ, помощи не дозовешься, вдруг что!

Видать, отбился от своих. Если не местный, оно и понятно: команду в бою так разметать может, что на сборы и суток не хватит. Особенно в лесистых предгорьях, в каше таких вот полузакрытых долинок, похожих одна на другую, как две капли воды... Арвер махнул рукой вдоль желтой песчаной колеи:

-- Там село Кленовая Осень. Садись, подвезу.

-- Высшая сила да благодарна тебе, дед! -- снова не по-людски завернул гость. Подошел к пустой телеге, подмигнул коню, привычно похлопал его по морде. И одним движением, прямо с места, заскочил на грядку. А не фавн ли это часом? Не то, чтобы в Кленовой Осени зверолюдей так уж ненавидели, но фавн-Охотник, с открытой Аурой... На такой маяк сбежится половина окрестных тварей...

Арвер шевельнул вожжами, лошадка привычно налегла, воз дернулся, заскрипел -- покатился.

-- Так ты у нас Охотник из Вакуо?

-- Вакуо, да! -- гость обрадовался знакомому слову. -- Мы там все отбитые!

В каких же он вырос гребенях, что всеобщего языка не знает?

-- Охотник, да?

-- Мало-чуть-немножко, -- кивнул мужчина, устраиваясь на доске поудобнее. Арвер собрался было порасспросить, кого же он взялся везти в село, но тут слева, со стороны все той же Горелой Глотки, задергались верхушки кустов; Арвер едва успел приложиться, как из подлеска вылетели две черных твари. Маленький визжащий клубок -- борбатоск. За ним тушка побольше -- как бы не урса!

Конь рванулся -- да куда в оглоблях! Воз-то не пушинка! Только дернул напрасно, сбил прицел напрочь! Вот по следам же пришли, к гадалке не ходи! Вот же накаркал, козел старый!

Арвер выпалил -- промазал, фонтан песка вырос перед борбатоском. Конь дергался, визжал, как ребенок, и от этого у Арвера тряслись руки, борода путалась и лезла в затвор; с ужасом старик понял, что никак не успеет выстрелить еще хотя бы раз!

Тут над его левым ухом просунулась черная винтовка гостя и шарахнула так, что конь едва не выскочил из оглобель, замолотил всеми четырьмя -- и понес, хорошо хоть, по дороге! Арвер безуспешно натягивал вожжи, конь храпел, наверное, крутил головой -- стереть пыль с лица старику было нечем, пот выедал глаза, и Арвер ничего не видел, только вздрагивал всем телом каждый раз, когда над ухом равномерно, как огромные жуткие ходики, била винтовка Охотника. Старик не мог измерить, сколько это длилось -- просто конь вдруг пошел медленнее, и стало возможно вытереть лицо хотя бы полой рубашки.

Арвер проморгался -- вокруг уже распахнулись поля, и полуденное солнце жарило справа, не слева, значит -- поворот миновали. Охотник больше не стрелял -- как он удержался в телеге? А как сам Арвер удержался? Если это не чудо, то что вообще чудо?

Вожжи, наконец-то, подействовали, конь перестал рваться, а потом и вовсе остановился. Получается, тварей было всего две, и Охотник положил их прежде, чем шум достиг еще чьих-нибудь ушей.

Старик все же перезарядил свой прахобой и только потом слез с воза, чувствуя себя на все сто. В смысле -- на все сто лет. Хомут вроде бы уцелел, а вот крепление к оглоблям... Арвер подошел с левого бока и долго-долго гладил коня по крупно дрожащей шее. Ремни упряжи выглядели целыми, а сам-то конь с этаких скачек не надорвался?

Охотник вернулся на телегу; винтовка его будто сама собой оказалась повернута назад, к проклятому лесу.

Старик осторожно продышался. Жив остался -- ай, хорошо! Конь вроде бы не пострадал, разве что перепугался -- опять хорошо. Что рискнул, верхней дорогой поехал, тоже, получается, хорошо: не придется колотиться ночь в укрытии, сухой погоды день терять... Охотника встретил, да настоящего, судя по всему -- это для деревни совсем хорошо. На гримм в одиночку не ходят, стало быть, где-то неподалеку и команда его, а уж команда и вовсе подарок судьбы. Тут не столичный регион, Охотники редкость.

Старик поглядел на спутника внимательнее. Глаза того, по ближайшему рассмотрению, оказались прозрачно-серые, по запястьям и морщинкам в уголках глаз Арвер дал бы попутчику лет... Ну, больше тридцати, дыхание все же не юношеское. Но точно меньше сорока, вон как на воз прыгнул, с места, что твой кот... Запах от гостя был запахом обычного мужика на жаре. Арвер откашлялся и отошел к обочине, сплюнуть. Поглядел на тяжелые колосья -- выругался в бороду, чуть не забыл, для чего ходил.

Жать-родить -- нельзя погодить!

Тут не одному Охотнику, тут всей команде работы хватит, а было бы две, три команды -- и тем бы с перебором хватило!

***

С перебором хватило воды: после трехнедельного сухожара наконец-то пришел настоящий ливень. Уперлись в асфальт прямые струи, рассыпались брызги вполнеба, заиграла яркая радуга на черно-синей стене туч по северному горизонту. Загудело красное железо крыш, полетели от напора грозы даже крошки сурика, вскипело в желобах, пошло через край живой хрустальной завесой, и трубы водосточные утробно завыли, задрожали от стиснутых в них драконов.

По тротуарам враз покатились пенные гребни, а после того, как листья и пыль смыло -- даже вполне прозрачные волны. Над решетками закрутились маленькие водяные циклоны, а далеко-далеко внизу по течению из канализации осколками взрыва выскочили сорванные с привычных мест крысы, и громко заругались видевшие это люди.

В кабинете никто не ругался и даже не издавал ни звука. В кабинете собирались, вообще-то, на совещание. Вопрос был серьезный, а вот люди... Люди как раз остались людьми, несмотря на все звания, чины и прожитые годы. Мужчины с треском раскрыли раму. И теперь все собравшиеся просто смотрели на ливень, выбивающий из столицы сонную жаркую одурь, как пыль из ковра.

Самый важный по званию, председатель комитета государственной безопасности Союза Советских Социалистических Республик, генерал Серов Иван Александрович, смотрел на летнюю грозу в Москве, даже не шевеля губами. Его подчиненный у правого края окна напевал про себя, неслышно, и отстукивал ритм по белой крашеной доске подоконника. Мужчины были в штатском, в сшитых по фигуре летних серых костюмах и щегольских туфлях -- почти одинаковые, только подчиненный вдвое моложе Серова.

Левее мужчин о подоконник опирались две девушки. Несмотря на жаркий июль, обе носили плотные юбки в самый пол, алые носки туфелек едва выступали под синим блестящим шелком подолов. Белые рубашки у обеих сияли одинаково, а вот короткие жилетки-душегрейки каждая выбирала в цвет волос. Светло-зеленую с алым узором -- под красные глаза и русые волосы старшей; темно-серую, почти черную, с такой же красной окантовкой -- под янтарные глаза и белые волосы младшей.

Окно в кабинете председателя КГБ тесным никто бы не назвал, так что созерцать ливень все четверо могли, не толкаясь локтями.

Сильные ливни редко бывают долгими. Вот грохот и гул воды сменился шумом, шелестом листьев, громким назойливым шорохом шин по мокрому асфальту, да и сам асфальт показался из-под воды; вот красное железо крыш перестало гудеть под ударами, осталась только барабанная россыпь крупных капель -- и тогда собравшиеся услышали, что именно тихонько поет подчиненный генерала Серова: "Юго-восток, ненастная страна... Далекий город образ корабля приобретает в этой непогоде... Но там никто по палубам не ходит, и не стоит на вахте у руля"...

Девушки переглянулись, но промолчали, чтобы дослушать. Генерал несколько мгновений не мог понять, откуда этот новый звук. Ливень уже превратился в обычный плотный дождь, и последняя фраза песни на фоне шепота и шороха вспыхнула как алмаз на бархатной подложке:

-- В сезон дождей предписано уставом -- команде спать, прикинувшись усталым... Корабль дымит, но с места никуда...

Серов повернулся и поднял бровь удивленно-вопросительно:

-- Капитан?

Капитан смущенно замолчал, но девушки хором потребовали:

-- Дальше!

-- Не выучил дальше, -- капитан вздохнул. -- Рифма сложная. Прошу простить.

-- Что ж, -- девушки снова переглянулись и старшая повернулась к генералу:

-- Я обдумала вашу просьбу и согласна ее исполнить.

Младшая серьезно наклонила голову:

-- Мы вам поможем.

Серов тяжело переступил внутрь комнаты. Капитан, высунувшись до пояса, с грохотом закрыл деревянные рамы, остекленные еще при царе в мелкую клетку -- и шум дождя исчез. Комната словно бы вырастала вокруг рассаживающихся за столом: из полированного паркета поднимались светло-бежевые стены, сбежались кожаные стулья, натопырили вопросительно гнутые спинки, а картотечные шкафы и дорогой изукрашенный сейф прищурились на них щелями-ящиками презрительно. Из напряженного нетерпения и ожидания сконденсировался приставной столик, на котором некогда квадратно-гнездовым способом посеяли четыре телефона прямой связи, без диска номеронабирателя -- словно безлицые манекены модного магазина. Теперь на столике произрастало уже шесть рядов о семи аппаратах каждый, Мичурину на зависть, и толстая плетенка их корней-кабелей уходила в гипсовую розетку с масонскими символами.

Наконец, белый потолок завершил сцену; генерал выдохнул:

-- Почему вы решили нам помочь?

Старшая улыбнулась тонко, а младшая несколько грустно:

-- Ваш мир -- самый могущественный наш союзник. У нас больше нигде нет выхода на первых лиц громадной державы, способной купить все, что бы мы только ни предложили, способной продать нам огромный ассортимент в невообразимых количествах. Вы же знаете, за чем плыл Колумб?

Серов знал:

-- За пряностями. Потому что в средние века холодильников не было. Мясо можно было худо-бедно коптить с пряностями либо забивать в бочки с большим количеством соли.

Младшая кивнула и поправила снежно-белые волосы:

-- В обычных средних веках соль, специи, сахар, удобрения, порох -- все, для чего нужна химия -- делается магами в гомеопатических дозах. Или выпаривается из морской воды с огромными затратами дров, угля -- или добывается в заднице шайтана. Себестоимость настолько большая, что до прибылей можно просто не дожить. А вы можете предложить нам, к примеру, соль -- вагонами! Составами!

-- Это важное обстоятельство, но не главное, -- старшая метнула острый взгляд:

-- Вы не пытаетесь на нас давить. Почему?

-- Ваш возраст... И ваш опыт, -- генерал переложил кожаную папку, -- не подсказывают вам ответа?

Старшая вздохнула:

-- Не спрашивай старого, спрашивай бывалого. Моя сказка про совершенно иных героев.

Младшая улыбнулась:

-- Герои, допустим, у нас имеются. Но там, куда мы на этот раз влезли, не помешает грамотная силовая поддержка. С высоты уже вашего... Специфического, назовем так, опыта.

И обе девушки поглядели на капитана.

Капитан спокойно встретил янтарный и алый взгляды:

-- А что там?

-- А там, капитан, крокодилы.

-- И волки-беовульфы, и медведи-урсы, и кабаны-борбатоски.

-- И огромные слоны с зубами, голиафы называются.

-- И неверморы -- вороны величиной с дом.

-- Про драконов говорят, как про погоду, обыденно. Но врать не стану, сама не видела.

-- Зато как девчонку живьем грызли, наблюдала в подробностях. Едва успела вытащить.

-- И все эти твари, называемые местными "гримм", в отличие от обычного зверья, после смерти просто рассыпаются в черную пыль. У них внутри ни костей, ни сердца. Вот как это может объяснить хоть магия, хоть вера, хоть наука?

-- Нет, -- капитан поднял руки протестующе, -- раз ваши штатные герои не справились, я и ожидал чего-то... Сложного. Но ваша цель там -- что? Минерал, человек, сведения?

-- У них все держится на Прахе.

-- На пыли?

-- На Прахе, именно с большой буквы, -- старшая вытащила из внутреннего кармана жилетки небольшой пенал тусклого металла, положила на стол, сдвинула крышку. Мужчины заглянули, едва не столкнувшись лбами:

-- Как порох, -- сказал генерал, -- в полузарядах такой.

-- У них этот материал вместо пороха. А еще вместо светопроизводящих машин. Вместо быстросчетных машин.

-- Как? Генераторы на порохе? ЭВМ на порохе? Это как вообще? Это что за...?

-- Не на порохе, генерал. На Прахе. Там этого Праха столько разновидностей... -- старшая осторожно задвинула крышечку, спрятала пенал и только потом разрешила себе глубокий вздох:

-- Я впервые пожалела, что никогда не училась в хорошей школе. Про людей, отношения, психологию эту вашу я кое-что узнала, срок жизни-то у меня известно какой. Как вы говорите, зайца можно научить курить! А вот естественные науки...

-- Наша цель этот самый Прах. Понять, что за оно -- а тогда станет ясно, кому его можно продавать, -- закончила младшая.

-- Вот, -- кивнула старшая, -- и я помню вашу давешнюю просьбу: как пойдем еще куда, то прихватить с собой вашего человека. Вам-то, наверное, по первому разу нет разницы, куда именно? Знаю по себе: в первый раз все интересно!

***

-- Интересно? -- после ухода девушек Серов поглядел на капитана прямо и тяжело.

-- Интересно, -- согласился капитан. -- Разрешите вопрос?

-- Разрешаю.

-- Что вам не нравится?

Серов поднялся, прошагал по кабинету, потрогал дверцу сейфа. Слева от сейфа, в рамке на стене, капитан увидел жуткую картинку. Двое преувеличенно угрюмых типусов с наушниками на гладко зачесанных волосах, с чашками чая в руках, на фоне громадного бобинного магнитофона, все это нарисовано полусотней оттенков серого, и только буквы внизу ярко-белые: "Родина слышит".

-- Нравится? -- то ли Серов заметил интерес к рисунку, то ли отвечал на вопрос; капитан промолчал. Генерал прошелся взад-вперед, вернулся на стул, решительно придвинул и раскрыл кожаную папку.

-- С животными ты уже работал, водил по Москве медведя. Фавны тамошние тебе не в новинку будут. А гримм... Ну что гримм, возьмешь винтовку новую.

-- Это Драгунова под буржуйский "Шайен"?

-- Именно, десять и три на семьдесят семь. Туда по уму ОСВ нужна, двенадцать и семь. Раз уж там слоны с зубами. Но из ОСВ с рук стрелять -- спину поломаешь. Сам знаешь, на сошки стать всегда времени нет. Поэтому бери, что есть. По весу выходит, к драгуновской можно патронов сотни две взять. Я распоряжусь, тебе выдадут спецсерию ручной сборки, точность будет, как у самого Зайцева.

-- Двести патронов? Двадцать кило, и это без самой винтовки, без снаряжения? Это же ни побежать, ни прыгнуть!

-- Ну бери полтораста, но меньше тебе же самому невыгодно. Пополняться там негде.

-- Ладно, перемотаюсь лентами, как матросы в кино, как-нибудь размажу нагрузку по телу. Говорили, в той глуши, куда портал у них провешен, за внешний вид беспокоиться не нужно.

-- Про их камень-переводчик что-нибудь сказал Келдыш?

-- Сказал, что чисто в теории можно такой электронный прибор сделать на базе компьютеров. Но это даже для... Тех документов... Даже для Веденеева будет сложновато.

-- На случай утери переводчика меры принял?

-- Мне записали фразу на бумажке, я ее выучил. Универсальное извинение. И еще словарик на триста слов.

-- Слова-то хоть нормальные, или все про тяжелые танки с ракетными базами?

Капитан молча улыбнулся. Кожаная папка захлопнулась. Генерал повертел пальцами, поглядел на них, как на чужие.

-- Стихотворение про дождь откуда?

-- Из "тех документов". Там целая библиотека в текстовом формате, тысячи книг. Стихи, песни, проза. Не зря же Веденеев это присылал.

-- Так. А теперь будет еще одно такое вот место, про которое мы не сможем ничего сказать прямо. "Те документы", "то место"... Новое управление организовывать надо... Двадцатое уже имеется, по порядку -- двадцать первое?

-- Очко.

-- Доиграешься, капитан.

-- Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут.

-- Читал про Чкалова, перелет в Америку через Северный Полюс?

-- Читал.

-- Его там репортеры спрашивают: вы богаты? Он говорит: у меня сто семьдесят миллионов. Спрашивают: чего? Долларов, рублей, золотых слитков, гектаров земли? Чкалов отвечает: у меня сто семьдесят миллионов человек. Они работают на меня. А я -- на них.

Зазвонил один из телефонов на приставном столике. Генерал не глядя взял трубку, послушал с полминуты, буркнул:

-- Разрешаю. Немедленно.

Положил трубку. Скривился:

-- Гагарин -- честная победа. Все старались, от немцев до корейцев. А тут... Какие-то девочки. Переходы. Лисы-оборотни, которые на самом деле волки... Не укладывается в голове. Поэтому я тебе инструкцию дать не могу. Все важно. Цвет неба, запах травы, вкус водки... Есть же у них там водка?

-- Наверное. Врачи говорят, спиртосодержащие напитки были придуманы очень давно, как единственное питье, не портящееся при хранении.

-- Все, что я тебе в самом деле могу приказать -- закусывать не забывай... Понимаешь, капитан, -- Серов долгие две секунды смотрел прямо; капитан выдержал его взгляд не без труда. Генерал повторил:

-- Понимаешь, капитан, я в это никак не могу поверить. Вот что мы построим огромный звездолет, и "Орион", в грохоте и дыме, как у Ефремова, полетит на планеты Великого Кольца -- верю. Всем Союзом, да с китайцами, да с индусами, чехами, кто там у нас еще? Бирма корпуса для приемников лепит, Египет форму шьет и соус в тюбики пихает, все делом заняты... И полетит "Орион" к планете с черными маками, а там найдет все то же самое: девушек-оборотней, гримм, прах, черта в ступе, семиглавого пятихрена...

Серов развел руками:

-- Вот в такое мне легко поверить, всю жизнь я видел только победы через боль, напряжение и кровь. А если миров и в самом деле что песчинок на морском берегу -- какой вообще смысл их пересчитывать? Да легче кота Леопольда инструктировать перед высадкой на Марс!

-- Жизнь кино, -- капитан вежливой улыбкой поддержал шутку начальника, -- но мы с билетом!

Серов продолжил глухим низким тоном:

-- Мы как будто заглянули в конец задачника, где все ответы. Мы за лишние полкило массы на орбите Казахстан гептилом травим, стреляем городами! Тут вдруг на тебе: сразу цель полета достигнута. Вот всамделишные инопланетяне, получите-распишитесь. А что у них спрашивать? О чем с ними беседовать?

Генерал хлопнул по столешнице, поднял брови:

-- Ладно там я -- сапог-артиллерист. Но ведь сам Келдыш голову ломает. Какие вам, говорит, инструкции? У Миклухо-Маклая что, инструкции были? Или, может, Ермак с Хабаровым на привалах депутатские наказы перечитывали, вели среди казаков политработу? С инструкциями Беринг плавал, чем кончил -- известно!

Генерал вздохнул и поднялся; капитан, видя завершение разговора, поднялся также. Серов сдвинул брови:

-- А не идти тоже нельзя! Нельзя отказаться от шанса. Сам же я Стругацких Никите советовал, а вчитался -- аж перекосило: "Если ты настолько примитивен, что воображаешь, будто на неизвестных планетах можно отыскать некую драгоценность, невозможную на Земле"... Этак, получается, и Гагарин летал зря?

Генерал выкатил ящик стола, смахнул в него кожаную папку, задвинул ящик и не глядя повернул ключ, сунул его в карман.

-- Ты ведь по смыслу такой же Гагарин. Ты же, получается, представитель и не Союза, а всей Земли. Человечества!

И внезапно засмеялся:

-- Представь, ты дров наломаешь, а те, другие, про французов и американцев плохо подумают. Уж постарайся там, не позорь великий американский народ!

Поглядел на разбегающиеся тучи в клеточках переплета:

-- Не будет у тебя красной дорожки. Не повесят портрет на фасаде Исторического музея. И "меньше взвода" -- это было при царе-батюшке. А тебе, капитан, вдруг что -- меньше пули не дадут.

Перемолчал и спросил обычным голосом:

-- Зная все это -- пойдешь?

Капитан уверенно кивнул. За окном прекратился дождь, и снова выкатилось солнце, и пар уже дрожал над красным суриком кровель, и неслышно матерящиеся дворники дергали упавшую ветку, намертво засевшую в щелях ливнеприемной решетки.

-- Парус.

-- Что, капитан?

-- Звездолет у Ефремова назывался не "Орион", а "Парус".

***

"Я "Парус", я "Парус", иду от Веги двадцать шесть лет. Во внешнем ледяном кольце системы получил пробоину в двигательном отсеке, нарушена регулировка защитного поля моторов. Двадцать лет пытался набрать скорость, но двигатели пришлось остановить. Пять лет летел по инерции, уклонился от курса. Вхожу в гравитационное возмущение 6559-ЦТ+13-ПКБ. Звезда похожа на Солнце. Одна из планет системы похожа на Землю. Буду садиться и ждать помощи."

-- Пожалуй, достаточно, -- командир экспедиции повернулся к товарищам. Астрофизик-навигатор ответил на вопросительный взгляд:

-- Все готово, антенна сориентирована в сторону Земли. Если, конечно, мы верно вычислили смещение. Все курсовые звезды на своих местах, -- вздохнул, захлопнул томик древней поэзии, с которым не разлучался даже во сне:

-- Проверка по цефеидам подтверждает правильность расчета. Что же вас беспокоит?

Командир повернулся к механику, и тот прищурился, вычисляя в уме -- врожденный талант позволял ему считать быстрее многих машин -- а потом вынес решение:

-- Горючего для планетарных моторов у нас на посадку и взлет. И почти полные баки анамезона. Беречь его не стоит, если только мы не сможем настроить защитное поле главных моторов.

-- Двадцать лет пытались. Не напоминай!

-- Значит, анамезон для нас бесполезен, и на посылку сообщения можно выделить его с запасом, чтобы взять луч несколько пошире.

-- На восьми световых годах достаточно будет и естественного расхождения, -- проворчал астрофизик. -- Но как объяснить саму звезду? На трассе до Веги ее не было. На обратной трассе вдруг появилась. Если это летящая звезда, пересекающая диск Галактики, так сказать, по своим делам...

Астронавты заулыбались -- будто теплый ветер пробежал по кают-компании -- но астрофизик не поддался общему настроению:

-- С такой скоростью она увезет нас далеко в сторону от курса. Куда Земле посылать помощь?

Командир забрал подбородок в горсть:

-- Жаль, что у меня такой небольшой опыт. Я чувствую какую-то неправильность, хотя бы в том, что все приборы показывают верно, без расхождений.

Астрофизик и механик встревоженно переглянулись:

-- А ведь правда, погрешности в работающей технике имеются всегда!

Биолог покачала золотыми волосами:

-- Я проверила. Сразу, как чиркающие ракеты принесли образцы биосферы. И второй раз, когда бомбовая станция в телекамеры показала там, внизу, почти земной пейзаж, лесистые предгорья. Мне тоже показалось, по меньшей мере, странным такое везение.

-- Так вот зачем были вызовы в медблок, уколы, тесты, упражнения!

-- Да, именно.

-- И каков же вывод?

-- Мы в здравом уме и не находимся в коллективной галлюцинации. Почему бы не признать очевидное? Нам просто повезло найти землеподобную планету всего в полутора-двух парсеках от Земли. Мы уклонились от курса довольно сильно, а на межзвездных расстояниях и половина промилле большая погрешность!

-- Итак? -- начальник экспедиции еще раз обвел взглядом кают-компанию.

-- Планета обитаема, но не отвечает на запросы по радио -- видимо, мы зовем не на их частотах. Мое предложение -- садиться подальше от больших городов.

-- Ты поэтому бомбовую станцию с телесвязью положила в глушь?

-- Именно. Если они достаточно сильны и развиты, они найдут нас и сумеют нам помочь. Если же их сил недостаточно, то и беспокоить их сразу с посадки ни к чему. Кто знает, как их общество нас воспримет. Сперва осмотримся на месте. Потребуется -- установим связь, наладим обмен.

-- Поддерживаю. Сперва посадка, потом изучение, потом контакт.

-- Садимся.

-- Высылаем сообщение и на посадку.

Командир нажал кнопку, и автомат бросил подготовленное послание в неизмеримую даль, в неописуемую черную пустоту, где через рассчитанное время пролетит Солнечная Система, устремляющаяся к альфа Лебедя со скоростью двести километров за секунду. Радиоволны достигнут этого района приблизительно через пять земных лет. Если расчет верен, сообщение и адресат сойдутся, и тогда есть надежда на помощь -- еще через несколько лет, ведь навряд ли на Земле прямо так сразу найдется свободный звездолет.

Но внизу проплывает землеподобная планета, воздух ее пригоден для дыхания, врач исследовал микроорганизмы и вырастил хороший запас вакцины; за месяц на орбите даже иммунный ответ успел сформироваться у всего экипажа. Люди эпохи Кольца не боялись трудностей и непоколебимо верили в могущество земной науки, техники -- следовательно, и в себя тоже.

Чем труднее экспедиция -- тем больше радость и слава по возвращении!

А теперь нужно всего лишь терпеливо исполнить план.

Команда заняла места в посадочных ложементах, планетарные моторы дохнули белым огнем. Звездолет первого класса "Парус" болидом прогремел над ледяными равнинами северного континента. Завершил торможение, исполинской кометой перечеркнул небеса второго континента -- зеленого -- и начал посадку. Садился "Парус" в языках пламени, в смертоносном грохоте и звоне планетарных моторов, распугавшем все живое, казалось, на тысячу километров -- и после всего этого шума неожиданно мягко и плавно вдавил в грунт опоры почти над своей бомбовой станцией, назначенной посадочным радиомаяком.

Командир поднял руку к пульту, оказавшемуся над головой, повернул рычаг выключения упоров. Медленно, короткими толчками звездолёт стал оседать носом, пока не принял горизонтального положения. Посадка окончилась. Как всегда, она давала настолько сильную встряску человеческому организму, что космонавты должны были некоторое время приходить в себя.

Наконец, биолог закончила серию проверок:

-- Воздух для дыхания годен.

-- Первый выход в скафандрах, -- отрезал командир. Врач поддержал его:

-- Необходимо проверить иммунизацию. Мне для опытов нужно не менее трех суток. Стандартных земных.

-- Мне кажется, тут и сутки не отличаются, -- астрофизик щелкал кнопками вычислителя. -- Как-то все это странно. Вероятность подобного, конечно, есть. Но куда больше вероятность, что выпавший из окна карандаш полетит вверх, потому что броуновское движение молекул воздуха... М-да...

-- Сейчас всем отдыхать после посадки. Сбор в кают-компании, завтра утром, -- командир выбрался из кресла и направился в спортивный зал, делать упражнения на растяжку, до которых был большой охотник.

Врач и биолог переглянулись:

-- Вот и начнем... -- сказала биолог. Врач подхватил:

-- Завтра утром.

***

Утром над усадьбой поднялся легкий туман от маленького, умилительно красивого, прудика. Здесь рос бамбук, и почему-то можжевельник, и зачем-то пиния; на берегу капитан вспомнил, как водил медведя озеленять московские дворы, и как спорил с разными людьми о людях же. Интересно, как теперь выглядит их с медведем озеро? Живы те деревца, или местные все-таки затоптали посадки?

Сюда хулиганы не влезут, пинию не сломают: озерцо в сердце большой усадьбы, а усадьба ограждена высокими, крепкими на вид, стенами, даже с черепичной крышей, как на больших домах. И домов тут как бы не два десятка, а уж резьбы-позолоты-львиных морд! Людей, правда, для настолько просторного подворья маловато -- но, говорят, здесь недавно завершилась большая гражданская война, да еще и засуха... Кто в Союзе при Сталине родился, тот поймет сразу.

Так что капитан сидел на выглаженной каменной скамеечке, и без мыслей наблюдал, как ручеек наполняет водой чашку. Полная чаша перевешивала коромысло, выливалась. Коромысло перевешивало в обратную сторону и звонко щелкало по пеньку неведомого дерева, распугивая местных воробьев -- или трясогузок, пес их знает... Чаша снова наполнялась из ручейка, цикл повторялся. Пахло цветами от больших садов, пахло начавшими созревать яблоками -- здесь тоже клонилось к осени.

-- Господина ожидают в персиковом зале, -- на вполне понятном русском сказал неслышно подошедший садовник. На слуг местные походили не очень: каждый второй таскал оружие открыто, а у каждого первого капитан читал наметанным глазом что-то под полой или в сапоге. Вот и у паренька штанина при поклоне обрисовала "орлиную" рукоять, как на польских саблях -- точно, засапожник. Капитан поднялся:

-- Ведите.

Работник еще раз поклонился, четко повернулся -- нет, не слуги это никакие... Как там назывались у султана его тайные агенты? Бостанжи, вот. И тоже, что характерно, садовниками числились.

В персиковом зале капитан увидел знакомых уже девушек, мать и дочь. А еще светловолосого, представительного, несколько полноватого мужчину с огоньками в хитрющих глазах.

-- Мой отец -- Лоуренс из Йотсу.

-- Теперь из Йотсу, -- легко согласился мужчина:

-- У меня гостинный двор с купальнями на горячих источниках, лучшая в мире жена, -- Лоуренс кивнул направо, русоволосая даже слегка покраснела, -- и замечательная дочь! -- тут Лоуренс кивнул налево, где точно так же довольно улыбнулась и порозовела платиновая блондинка Мия.

-- А это мой друг, -- Мия приглашающе помахала в дверь, из которой вошел парень. Тоже светловолосый, но куда моложе и стройнее Лоуренса. Парень одевался, как и его будущий тесть, в темные тона. Куртка, штаны, ботинки, светлые манжеты из-под куртки. Лицо симметричное, чистое, черты твердые, рукопожатие теплое, сухое, крепкое -- хорошее впечатление. А вот Лоуренс руки даже не протянул. Обижен?

-- Другой обычай, -- пояснила русоволосая, прекрасно читавшая капитана. -- Ну, а меня ты и так знаешь.

-- Да уж знаю, -- хмыкнул капитан, встряхивая цепочку с медальоном-переводчиком:

-- Вот у меня транслятор заработал, и я прочитал ту фразу... Хоро, мне именно так и надо представляться? "Я из Вакуо. Мы там все отбитые!" -- с чувством продекламировал капитан. Лоуренс улыбнулся, Мия засмеялась, ее парень хмыкнул. Одна Хоро нисколько не смутилась:

-- В тебе росту почти семь футов, да ты еще будешь обвешан этой своей зброей... Сбруей... Короче, крутому парню не к лицу мямлить и сюсюкать. "Извините-простите, сами мы не местные" -- не для твоего типажа. Ты вот каждый день бреешься?

-- Да.

-- Перед выходом отпусти щетину.

Капитан поглядел на Лоуренса -- тот кивнул:

-- Она всегда советует в яблочко. Я, по крайней мере, ни разу не жалел.

-- Еще бы ты осмелился, -- буркнула Хоро, и тут уже вся ее семья откровенно засмеялась.

-- Но что мы стоим? Чай стынет!

Разместились за полированным столиком, выложенным как бы паркетом из разноцветных плашек, искусно врезанных в столешницу. Налили чая... До сей минуты капитан представить не мог, что у чая может быть вкус! Не просто вкус чая, как вот вкус хлеба или там земли на губах. А именно конкретного сорта!

Сам не заметил, как выхлебал чашечку; Мия тут же налила ее доверху:

-- Улун. Здешняя знаменитость.

Капитан молча кивнул. Вторую он уже пил неторопливо, с удовольствием, оглядывая комнату. Резные панели, небольшое окошко, ставни настежь, а стекол и вовсе нет. За окном почти недвижимые облака, цветные в лучах восходящего солнца. Между окнами в простенке камин -- холодный, лето. На противоположной стене зеленые огоньки, прибор примерно на высоте груди...

-- Скажите, капитан -- Лоуренс отставил свою чашку, -- Мия рассказывала, она гостила у вас в стране...

-- У бабушки Карины, с Ларисой, -- пояснила Мия, -- в Тверской области.

Здесь, у себя дома, оборотни хвосты не прятали. Обе женщины носили брючные костюмы -- мать рыжий, дочка темно-серый -- и туфли без каблука. Так что Мие ничто не мешало расчесывать хвост гребнем. Хоро, судя по дрожанию хвоста, наслаждалась ароматом чая.

-- Да, -- Лоуренс щелкнул чашечку по ручке, и та завертелась на блюдечке волчком, -- мне, торговцу, совершенно не понятно, как это может существовать целая огромная страна, где нет... Как вы это называете... Использования одного человека другим.

-- Эксплуатация мы это называем, -- капитан тоже допил чай. -- Но вот здесь я мало что могу объяснить. Вам бы с нашими учеными поговорить.

-- Но ведь любой труд не бесплатен, иначе это попросту рабство. А если у человека нет ничего личного, как ему планировать хоть на завтра? Если ему неизвестно, какие будут ресурсы, какие цели?

Капитан закряхтел. "Бить нельзя их! А не вникнут -- разъяснять!" Да, потомки, видать, немало потанцевали на граблях, раз даже в песни попало. Но ведь я не агитатор -- я спецназовский боец. Мне бы в руки две гранаты -- тут бы гадам и...

-- Я не могу ответить на ваш вопрос. Если хотите, я запрошу хорошие книги. Не ту муть, что раньше писали, а сегодняшние, из Ефремовского института. Там все четко, понятно.

Лоуренс налил еще чашку. Враждебности капитан в нем не чувствовал. И вообще, ощущение от собравшихся за столом было как от завтрака в семье горного мастера на рудниках Бельгийского Конго. Или от знакомства с резидентурой, которая в Аргентинах-Гватемалах обычно и маскировалась именно вот под семейный бизнес. Важный солидный глава семейства относится к неугомонной жене то ли самую малость неодобрительно, то ли, напротив, со сдержанной завистью, но в целом с несомненной любовью и восхищением. Ну, а парень Мии, разумеется, во всем свою девушку поддерживает.

И даже занимались волки-оборотни обычнейшей торговлей; по крайней мере, никаких злодейских планов относительно посещаемых миров они не обсуждали -- ну, не при постороннем же, в самом-то деле.

Мия допила свою чашку, разлила всем по последней -- чайник и закончился. Собрала чашки на лакированный черный поднос, отдала поднос одному из якобы садовников, поднялась:

-- Капитан, пойдемте. Небольшая формальность.

Надавила завиток резьбы на косяке -- с тихим шорохом отъехала толстенная сдвижная панель, за которой медленно провернулась круглая дверь синего сплава. Перешагнув толстенный порог, землянин оказался внутри семигранной бетонной гайки поперечником двенадцать-пятнадцать шагов. По центру каждой стены размещались пронумерованные двери -- шесть на шести сторонах; из люка в седьмой стене только что вошли собеседники. Пахло как в мощной электрической подстанции: мокрым бетоном и самую чуточку гарью, маслом, как в трансформаторе под полной нагрузкой. Только не гудели сердечники, ничто не нарушало вневременной тишины. Холодный пол, такие же серые стены, хмурый военный потолок, и даже лампы знакомые, в шахтерских взрывозащитных решетках, в толстенных колпаках армированного стекла. Лампами зал и освещался: окна отсутствовали, как понятие.

-- Светочи у вас же покупали, -- Мия вышла на вытоптанную середину комнаты. -- Полезный мир.

Капитанская тележка с набитым рюкзаком и горой коробок так и стояла у могучего дверного косяка возле цифры "четыре" -- с Земли капитан перешел именно сюда. Только сейчас капитан разглядел, что дверные косяки тут все цельнокованные, и даже не стальные -- судя по зеленовато-бронзовому отливу, хитрый сплав.

-- Дорого встало, -- Мия тоже умела отвечать на незаданные вопросы. -- Капитан, это и есть установки перехода. В новые миры мы открываем порталы лично, а затем для поддержания канала назначаются свободные ворота. Сюда может выйти любой, не обязательно я или мама. И, если с вашими отношения сложатся, вы сможете самостоятельно... Понятно?

Землянин сглотнул. Девушка улыбнулась недобро, показав клыки:

-- Теперь вы знаете одно из уязвимых мест нашего торгового дома. Если между людьми все хорошо, то ничего не надо говорить. Но предупредить я обязана. Понятно, что вы попытаетесь узнать секрет перехода. Не вздрагивайте! Я не первый мир посещаю и не десятый даже. Рано или поздно гениальная идея осеняет всех, и вашему начальству этого не избежать. Неминуемо!

Жестом девушка отстранила возражения и продолжила:

-- Так вот, капитан, судьба вашего мира зависит от простой мысли. Договариваться выгоднее, чем отнимать силой. В долгосрочной, так сказать, перспективе. А за любой вред моим близким... Комнатка у нас такая не одна, где прочие -- я не знаю. Нарочно так устроено, чтобы подвешивать меня на дыбу было бесполезно... Понятно?

Чего тут было не понять! Раскроет милая девочка любую из шести дверей хоть в Белый Дом, хоть в красный Кремль, хоть в желтый Запретный Город, хоть в черный Рейхстаг -- а то и во все места разом. И даже никаких ядерных зарядов не надо, или там холерно-чумных микробов. Обычнейшего ножа в печень более, чем хватит. Лидера с доски -- драка ферзей за власть -- пешки врассыпную -- ладьи-слоны-кони суверенитета гребут, кто сколько унесет -- и вот оно, вместо великой державы лоскутное одеяло германских княжеств, запуганных соседями, опутанных кредитами, которых не грабит разве что ленивый.

И хотел капитан обидеться: да за кого ты меня держишь, блондинка? Да знаешь ли ты, что я видел на войне?

Только ведь был он капитан двадцатого главного управления, и потому допущен к документам потомков из две тысячи двенадцатого. А из тех документов знал на примерах, безо всяких умствований, достоверно: власть всегда найдет, чем обосновать подлость, если в той подлости окажется достаточно большая выгода. Что выгода на сегодня, а уже послезавтра похмелье унесет все прибыли, то никому не важно. Мы-то послезавтра уже не будем у руля. Кто нынче нас подпирает снизу, кто на места наши сегодня с фурией рвется -- рано или поздно дорвется. И выиграет непередаваемое удовольствие разгребать-расхлебывать за предшественниками. Чтобы жизнь малиной не казалась.

В том, первом, варианте истории так вышло погано, что потомки узлом завязывались, лишь бы только сделать бывшее -- не бывшим. Наконец, Веденееву Саше удалось весточку на полвека назад отослать -- и все завертелось...

Снова промолчал капитан -- и снова угадал. Мия заговорила уже обычным голосом:

-- Гримм хоть убивать можно. Вот если Свидетеля Канона встретим, беда будет.

-- А что за нахррр... -- капитан прокашлялся, и только через добрых полторы минуты избавился от хрипа в пересохшем горле:

-- Сектанты?

-- Не знаю. Может статься, тоже спецслужба. Как говорят на Таларе, "у всякого заклинания есть хозяин". Свидетель недоволен, что мы соединяем разные миры. Говорит, мы развитие в этих мирах комкаем. Не даем им собственными силами чего-то достичь...

Капитан вздрогнул от бритой макушки до пяток в крепких прыжковых ботинках. Точь-в-точь слова генерала Серова! И логика в них очень даже имеется. Выходит, Серов по мере развития сюжета вполне может перейти на сторону Свидетеля Канона. Мия его не грохнет? Впрочем, все это так умозрительно и ненадежно, что капитан даже не задумался: сам-то на чьей стороне окажется?

Мия сложила руки под грудью, натянув белую рубашку. Капитан машинально заметил -- высокая грудь -- и услышал:

-- Еще одно запомни. При выходе группу может раскидать. Не сильно далеко, в пределах дня пути. Лишь бы только не угодить по разные стороны высоких гор или неширокого моря. Для сыгранной группы риск меньше, для новичков больше. Ты с нами первый раз идешь, тебя наверняка отбросит...

-- День пути... Километров сорок?

-- Ну да, восемь лиг или два караванных перехода.

-- И по сто ходил. Удовольствие так себе, но страшного тоже ничего.

-- Правило на этот случай: собираться у самого высокого пика в пределах видимости, у самого яркого, заметного и неповторимого элемента рельефа. Святое озеро, красивая вершина, колодец с легендой, и так далее.

Капитан постучал ногтями по сверкающему косяку.

-- Понял.

Мия посмотрела на тележку со здоровенным рюкзаком, вздохнула:

-- Если на пик влезть нельзя, то искать перевал. Если перевалов больше одного, то проверяется сначала восточный, во вторую очередь южный, в третью западный.

-- По движению солнца?

-- Именно.

-- А в тундре, в пустыне, на плоскогорье?

-- А там, скорее всего, ваши ракеты будут видны. -- Мия похлопала узкой белой ладошкой по углу картонной коробки:

-- Время для связи -- полдень. Как полдень вычислить, знаешь?

-- Когда тень от веточки самая короткая.

Мия показала на выход, и капитан с удовольствием покинул суровые внутренности бетонной гайки. В персиковом зале уже исходил паром чайник, и свежий чай собеседники выпили с удовольствием, наблюдая, как механизм запирает массивный люк синего металла. Дождавшись характерного щелчка ригелей, Мия довольно кивнула и продолжила:

-- Если через воду раскидает, собираемся опять на солнечном берегу. На восточном или на южном. И тоже, как придем хотя бы в примерный район встречи, то сигнальных ракет не жалеть. У вас же набрали много!

Капитан вздохнул. Одних патронов двадцать килограммов, сама винтовка, личное оружие... Правда, все снаряжение состоит из мыльницы, завернутой в две пары чистых шерстяных носков, зубной щетки с отрезанной для облегчения ручкой, и аптечки, обмотанной полотенцем -- но все равно, вместе с железками выходит суммарно два пуда. И тут еще ракеты волочь...

Допивая вкуснейший чай, капитан представить себе не мог, что в районе встречи вместо блеклого ежика сигнальной ракеты небо вспорет золотой факел метеорита.

***

Метеорит шел с полуночного, холодного небокрая. Ухнул то ли в соседней долинке, то ли в следующей, то ли через одну -- капитан оказался южнее падающей звезды, и порадовался, что ему проще добираться до маяка. Горами тут никого не удивишь, выбрать из них самый высокий пик -- задача непростая. А метеориты, по рассказам той же Хоро, не каждый год случаются. Даже и не каждое десятилетие. За неповторимый элемент рельефа вполне сойдет.

Падение метеорита словно закрыло день: солнце окончательно потонуло в зубах западной горной цепи. Жители Кленовой Осени называли ее просто "горы". Кстати, эти самые жители, встревоженные грохотом и вспышкой болида, сейчас бегали по улицам. Капитану с гребня крепостной стены было прекрасно видно: тревога есть, а суеты нет. Мужчины с оружием: кто с местным огнестрелом на Прахе, кто с хорошими зверобойными копьями, привычно строятся по десяткам на центральной площади. Женщины с мелкими семенят к большому каменному кубу на той же площади -- к убежищу. Ни дурных криков, ни суматохи... Капитан помотал головой, отгоняя нехорошие воспоминания, и сказал:

-- Весело живете.

Дед Арвер, стоявший на стене справа, возразил:

-- Да чего там! В столичных округах все распахано и заселено. Куда нам было деваться! А зато у нас тут земли завались. И хорошо живем! Вот послушай: десять кур у нас -- только бабки, которые уже чуть ходят. Вон Сагарова вдова только и может, что кукурузу. А чего ей: никакого ухода. Початки -- обломать. Стебли и кочаны -- в печку. И весь огород закидала топотамбуром. Тот вообще сам растет. В земле не мерзнет, вот бабка его и копает круглый год...

Село помещалось в кольце внушительных каменных стен с колючей проволокой по гребню, с несколькими укрепленными башнями, где капитан и пулемет бы поставить не постыдился.

За стеной мощеный кольцевой проезд, а за ним глухие фасады двухэтажных домов: первый этаж строго каменный, второй -- где кирпич, где сруб, где фахверк. Но ни единого проема, только узкие бойницы, сейчас ощетинившиеся стволами прахобоев. И у всех крыши острые, крытые серой сланцевой плиткой. Вход в каждый двор через ворота не хуже шлюзовых -- по крайней мере, на вид почти такие же массивные.

За кольцом настороженных домов-крепостей дома уже более привычного вида. Бревенчатые и дощатые заборы, срубы и беленые стены, окна и ставни, тростниковые и тесовые крыши. Насколько можно было видеть, некоторые из таких домиков хозяева понемногу обкладывали снаружи камнем, чтобы затем надстроить второй этаж и тоже превратить в местное воплощение знаменитой фразы: "мой дом -- моя крепость".

Девять коротких улочек сходились на центральной площади, возле игрушечно-красивой церквушки, потертого и словно бы прищуренного здания управы -- и нависающей над всем этим каменной глыбы убежища. Капитан хотел спросить: часто ли гримм прорывают оборону на стенах, и часто ли приходится отсиживаться в том бункере, и кто приходит на помощь, и есть ли рация, или, может, какие патрули?

Хрен там плавал: старик дорвался до свежих ушей, и теперь грузил капитана всеми абсолютно тонкостями и подробностями ведения сельского хозяйства в условиях враждебной фауны:

-- У нас кто птицей занимается, о! Не меньше десятка несушек, отдельно полста молодых петушков, чтобы заколбасить их осенью и всю зиму кушать. А чего тратить зерно и кормить мясо ползимы?

Дед прищурился мечтательно, борода встала клином над клетчатой рубашкой:

-- Гуси! Если есть пруд. Едят мало дорогого зерна и много дешевой травы. Свиней невыгодно: выгнать на выпас не можем, а в стенах тесно. Много зерна на прокорм. Держим так, только для себя. Весной взяли -- на первый снег забили.

Капитан и не хотел, а заинтересовался:

-- Коровы сколько дают?

-- Ведра два. А когда "большое молоко", то и четыре.

Ведра здешние капитан видел, от земных они почти не отличались. Что и понятно: люди такие же, анатомия никуда не делась.

-- Кормите чем?

Дед огорченно хлопнул жесткими ладонями по широким черным штанам, почесал носком правой туфли под левым коленом, спугнув наглого закатного комара:

-- Травы не накосишься, сам видел. Только зерно дробленое, да овощи.

-- Свиньям зерно, коровам зерно, птицам зерно, людям зерно... Сколько же тут земли?

-- Ну, общее поле семью семь тысяч шагов, -- гордо сказал Арвер, глядя на четкий рисунок уличных светильников. С тревогой сельчане разобрались, назначили в ночь удвоенный дозор (капитан отметил, что приказы старосты никто не оспаривал) -- и так же в добром порядке возвращались по домам.

-- ...Только поле не одним куском, сам видишь -- горы. Где мы встретились, то верхняя делянка, там всегда суше и жарче. Ну и под кукурузу часть, коням-коровам на корм. В дождливое лето капусту сажаем, но с ней возни много.

-- А что значит: общее поле? Единоличников нет?

Дед звонко шлепнул обеими ладонями по холодному парапету боевого хода:

-- Хрен вас там знает, в том Вакуо. Но тут, у нас, как ты себе представляешь единоличника? Одна семья не в силах построить стену, чтобы ее урса не снес или беовульф не перескочил. Тебе просто часовых менять людей не хватит. Это же не волки! Волков-то перебил и с концами, а гримм, сколько ни бей, возрождаются. За грехи наши, не иначе.

Капитан приставил к уху ладонь:

-- А что за подземный стук... Вот, сейчас!

Дед вслушался, и его лицо довольно разгладилось:

-- Мой внук и зять бочки готовят. Месяц назад купил дешево, списывали бочки от масла. Ну, от машинного.

Тут капитану стало интересно:

-- Из-под машинного масла?

Дед важно разгладил вышитое полотенце, которым подпоясывался по здешнему обычаю:

-- В мешках мыши сожрут. Никакие кошки не спасение. Только сталь! Военные бочки, от антифриза или от масла. От масла лучше.

-- Зерно в смазке хранить?

Дед улыбнулся с видом полного превосходства над городским пентюхом:

-- Дно вырубается, это понятно. Потом бочка тщательно моется теплой водой, мылом. Тщательно! Главное, закраину выдраить, под ней всегда остается...

Капитан посмотрел теперь на долину. Кленовая Осень замыкала восточный перевал. Почему, интересно, село не поставит укрепление у западного перевала? Долина станет безопаснее, это же какая экономия на стене и домах-крепостях! Неширокая долинка, посреди речушка, уходящая сквозь село и горы дальше к востоку. Склоны круты для человека, но не для зверя. Наверное, поэтому и бессмысленно тратиться на затыкание перевалов -- укрепление придется снабжать, чистить проезд к нему, менять в нем людей. А гримм придут напрямик через лесистые склоны: ограждающие горы не поднимаются до снеговой полосы, на округлых верхушках тоже густая щетка деревьев... Камчатку напоминает, вот. Сопки, между сопками долины, на дне долин речки, в речках дорогая красная рыба -- законная добыча черных, мелких и злющих камчатских медведей.

Уж лучше бы и правда медведи, чем эти, визгливые... Бобро-доски. Борбатоски... Даже камень-переводчик не смог подобрать слово, так и передал, по звукам.

-- ... Вытираешь отрубями насухо. Самый главный секрет! После отрубей запахов нет, насыпай чего хошь. А, ну и не забудь закраину молотком загнуть, чтобы сам руки не порвал. Вот! А вырубленное дно крышкой будет. Накрыл -- и никаких мышей. Даже недосушенное зерно, сразу с поля, у меня в таких бочках ни разу не пропадало. Видать, малая бочка. Порция высохнуть успевает.

-- Что, и недостатков нет?

Дед зевнул:

-- Как не быть. Бочки от масла, внутри не крашено. На улице ржавеют мигом. День, два -- роса внутри осела -- и привет... Пошли уже, поужинаем, да и спать определю тебя.

-- А купил бочки в городе?

-- Все шутишь? Отсюда до города тебе всего патронташа не хватит.

Капитан машинально вспомнил остаток патронов: сто девяносто два -- и прослушал кусок объяснения. Но дед не заметил, увлеченно повествуя свежему собеседнику:

-- Кто ездил в столицу, говорят, вблизи нее жить куда проще. Гримм тоже ходят, они, паскуды, только во снах не ходят... Но там рядом знаменитая Академия Бикон, великий ректор Озпин, знаменитая Глинда Гудвич, вот кино тебе покажем, сам узнаешь. Курсанты-охотнички, правда, опытным не чета! -- дед Арвер подмигнул спутнику. Тот вежливо придержал старика за локоть: лестница со стены крутая.

-- ...Зато их много, дешево берут, а главное -- всегда рядом. Чуть в лесах урса завелся или в небе невермор проплыл -- по телефону позвонил, еще солнце не село, уже команда и прилетела. Но я же говорил: столица не резиновая, там рядом все распахано. Дешевая там еда, дети тортами бьются. Не взять хорошей цены ни за мясо, ни за пшеницу.

Мужчины пересекли кольцевой проезд, миновали цепь домов-крепостей, подошли к обычному фахверковому дому на три окна, с малюсеньким палисадничком, с тремя закрывшимися на ночь "золотыми шарами" совершенно полтавско-миргородского вида.

-- Если не в столицу, то кому продаете?

-- Шахта рядом, за тем самым перевалом, где мы встретились. Двести фавнов, не считая охраны. Работа тяжелая, жрать всегда охота. Наша-то еда не их консервы, а за вкус и цена. Охранники не торгуются. Платят им хорошо, но нагружают и того больше. Огненная хреновина примерно в той стороне упала, только сильно левее. Шахта будет к северо-востоку.

Дверь открыл рослый мужик, с внушительным топором в правой руке, в свободных темных штанах и распахнутой на груди куртке, босой, подпоясанный лиловым кушаком. Поклонился:

-- Отец, ужин готов. Уважаемый гость, прошу за мной, я покажу, где можно умыться и переодеться.

Уважаемый гость ответил коротким кивком. По-хорошему, ему бы как раз надо в ту долину, где метеорит. И запустить сигнальную ракету, и соединиться с Хоро и ее семьей-шайкой.

Но "жать что родить -- нельзя погодить". Да и молва сразу полетит, всю конспирацию похерит: "А, тот мудак, что Кленовой Осени на жатве не помог?"

И вообще, окажешься козлом -- а местные, блин, про американцев плохо подумают. Репутацию Вакуо, пожалуй, уже и не спасти. А вот Кеннеди с де Голлем еще пока и не знают, что их межпланетное реноме сейчас зависит от простого капитана госбезопасности. Ну, и еще от надежности "аристократической" винтовки Драгунова.

После умывания, пока накрывали во дворе большой стол для всей семьи, капитан тщательно вычистил винтовку, осмотрел патроны -- но те все были один к одному. Винтовка особая и патроны к ней мелкосерийные, чуть ли не ручной работы: ни тебе болтающихся пуль, ни перекошенных капсюлей, ни пятнышка коррозии. Правда, для испытаний навтыкали в патронташ чуть не каждый третий трассер или бронебойно-зажигательный, а у них баллистика отличается. Зато и поражающее действие тоже... поражает. Вот прямо до глубины души. Хорошее оружие, не подведет. И праздновать чудесное дедово спасение отправился капитан с легким сердцем.

А пока он чистил винтовку, дед Арвер призвал к себе всех баб и девок, сказал:

-- Гостя видели?

Женщины перемигнулись, заволновались. Не обратив на шепот и смешки внимания, патриарх продолжил:

-- Хоть на еже давайте, хоть на улице раздевайте, а чтобы он в селе остался. Не знаю, какой работник, и знать не хочу. Но как стреляет, на себе испытал. В доме Турима завтра же пыль стереть, полы вымыть, окна. Постель свежую. Туда его поселю.

-- Очередь установишь, батюшка, или так, без номерков на руке?

-- Цыц! Вам в поле стрелок лишний, или в селе мужиков избыток? Да не лезть к нему ночью, если не хотите завтра по нему плакать! Выспаться ему дайте, жатва утром!

***

Утром на вышке холодно, влага оседает прямо на ошкуренных жердях, ничто не предвещает горячего дня. Солнце не вылезло еще из-за восточного хребта, серый камень стен еще сплошная масса, не высвечено ни швов, ни неровностей. Капитан смотрит на отведенный ему сектор леса. Дед Арвер незаменимой тенью маячит рядом. У него свой сектор, только ружье сильно попроще: одноствольная переломка на Прахе.

-- В первый день редко бывает, -- бормочет старик, опустив бинокль. -- Разве что по твоему следу придут, из Горелой Глотки.

Капитан уже знает, что так называется западный перевал и молча кивает в ответ: услышал, понял.

Под вышкой молчаливой серой рекой течет половина Кленовой Осени. Капитан отвлекается от своего сектора на единый миг, опускает глаза -- вздрагивает. Колонна один в один как под Секешфехерваром, словно их танковый корпус входит в прорыв. Первыми -- десять огромных комбайнов, вокруг каждого по десятку прикрытия, точь-в-точь танковый десант, и вертят стволами на близкий лес, высматривают фаустников...

Тут не пацаны с фауст-патронами, тут звери гримм. Обычные звери человека боятся, запах масла и топлива их пугает, рев дизелей и звон траков гонит прочь, в заповедные леса... Вчера на ужине рассказывали: у гримм тоже имеются заповедные леса. Там никто и ничто выжить не может, ибо на любое сопротивление черные твари сбегаются миллионами. Капитан хотел спросить -- что же они жрут в обычное время, когда люди к ним не заходят? Божью росу и жареных акридов? Но принимали его за Охотника, и думали, что уж он-то получше всякого разбирается, и не стал капитан рушить легенду детскими вопросами.

Следом за комбайнами (шестьсот гектар к вечеру снимут, считает в уме капитан) -- три десятка тракторных жаток, а с ними грузовички-полуторки, от новых до ржавых-перекошенных. (Еще девятьсот, если грунт ровный.) За механизмами -- конные прицепные жатки, сноповязалки. (Хоть бы все они полтысячи сделали, и то добро!)

А замыкает колонну корявая неубиваемая лобогрейка, от вида которой капитан содрогается так, что скрипит и раскачивается вышка.

-- В точно такую мы четырех баб запрягали.

-- А?

-- Мать, обе тетки, бабка. Но бабки хватало на один проход, потом падала. А я вон там стоял, стебли скидывал. Здоровые мужики упаривались, куда мне-то, пацану! Пол-прохода, и лоб мокрый. Оттого и звали -- лобогрейка...

Старик вздохнул, снова поднимая бинокль к глазам:

-- На комбайн всем селом год собираем. Не дай бог что -- пока механика дождешься, хлеб и вытек. А жатку прямо на стерне починить можно. Вырубил орешину, веревкой привязал, делов!

Лес на склонах молчит -- сегодня тишина кажется угрожающей. Сегодня все село в поле, вне прочного кольца стен. Комбайны-то снимут и обмолотят; а что снимут жатки, тоже не оставят сушить в поле, сразу отвезут в село, на зерновой ток. Капитан читал где-то, что стационарная молотилка выигрывает у комбайна в скорости, да ты еще накорми молотилку эту!

Сегодня тот самый день, который год кормит. Если даже взять шаг чуть меньше метра, то все равно поле здешнего колхоза под четыре тысячи гектар. Примерно, ведь не ровный же прямоугольник. Да и говорил дед, под кукурузой часть немалая, с ней отдельно. Так что зерновой клин за сутки-полторы убрать можно.

Если, конечно, хитровывернутый осколок не заклинит камнеловилку комбайна (минус шестьдесят), если не запалят коней в жатке (минус тридцать), если не сползет под мотовило дурной от жары работник на сиденьице лобогрейки (минус восемь, но и то -- хлеб).

На стене деревни человек сто. Поровну крепких стариков, боевитых теток и достаточно сильных для стрельбы подростков. Прочие кто за рулем, кто на сноповязалке, кто идет вдоль сырой опушки, дергаясь на каждый шорох, угрюмо наставив на заросли тяжелое короткое охотничье копье, с перекладиной -- чтобы пробитый зверь не съехал по древку на человека.

А двадцать лучших стрелков на двадцати вышках. И капитан в том числе. Деда он взял в напарники, чем тот немало гордится -- Арвера, по старости, даже на стену давно уже не звали. Вышка состоит из длиннющих ясеневых стволиков, составленных треногой и перевязанных обычной веревкой. Над самой перевязкой небольшая площадка, ограниченная такими же привязанными перилами. На площадке бочка воды, ковшик, мешок сухарей и медная сковородка -- вызывать помощь. "Отлить захочешь," -- говорил дед, -- "вали прям сверху. Если будешь стрелять, как там, на дороге -- наши не такое стерпят." От солнца выдали капитану здоровенный соломенный брыль с полями в обхват, ну а патронов у него еще сто девяносто два... Целиться все-таки надо лучше. По четыре штуки на голову -- точно никакого патронташа не хватит...

Вот комбайны выкосили полосу от опушки -- не совсем по правильному порядку, но тут безопасность важнее. Вот выстроились и поперли трактора, правее них конские морды -- капитан считал жатки по столбам пыли, как еще в учебке считал на полигоне танки. Мир другой, война все та же...

Из разговоров за ужином капитан сообразил, какие разновидности тварей существуют, и теперь худо-бедно представлял, чего ждать от каждой. Камень-переводчик исправно глотал слова чужого языка, умнел на глазах. Под конец ужина капитан уже мог объясняться без той единственной фразы, что Хоро заставила выучить по бумажке, но было поздно. Деревенские успели прозвать его Эль Вакеро, то бишь: "из Вакуо". Выяснять, "Охотник из Вакуо" или "придурок из Вакуо", ужасно не хотелось. А для рапорта стоило бы точно... И еще бы для ученых черную тварь препарировать. Но те рассыпаются в пыль сразу по смерти...

Капитан обшаривал сектор как учили: галсами от ориентира к ориентиру. Жаль, дальномера нет, пристрелять заранее. Сетка в бинокле только тогда хороша, когда между рисками попадается что-то известной высоты. Придется на глаз...

Слева и сзади бухнули сразу два выстрела!

-- Началось! -- дед вцепился одной рукой в жердину, отчего вышка снова заскрипела и качнулась.

-- Прицел не сбивай, -- буркнул капитан. Поворачиваться на выстрелы не стал: у него свой сектор. И точно -- шевелятся кусты, вот уже и здоровая черная спина... Хорошо, что прежде всего выкосили полосу отчуждения. Ну да местные не первый день замужем, кое-где успели даже рогатки поставить, сетку натянуть. Здесь вот не успели, как раз колья забивают, на рабочих он и навелся. Беовульф, гримм-волк, черный уголек на золотой щетке свежей стерни... Разроняв палки и сетки, люди кинулись кто за жатку, кто к составленным копьям. Тварь подняла волчью голову, завыть не успела. Для патрона и винтовки Драгунова дистанция кинжальная, все равно, что пальцем ткнуть. Арвер чуть не выронил бинокль от грохота -- но увидел, как беовульфа прошило зеленой иглой трассера. Гримм-волк поперхнулся воем, оплыл, расселся -- и через миг уже исчез, словно привиделся!

-- С почином, -- дед картинно поковырял мизинцем в ухе. -- Теперь держись, попрут... Эх, жисть мая жистянка, глухой вернусь я с поля...

Капитан промолчал. Солнце поднималось все выше, и по спине ползла граница между прохладной тенью и горячим днем. Трактора ревели по-прежнему. Вроде бы на противоположной стороне поля тоже бухнули ружья -- за шумом жаток звук дошел как сквозь подушку. А вот ветер -- плохо! Поди пойми, где по лесу идет зверь, а где ветер... Местные ничего народ, упорный. Бригада вернулась к недостроенному заграждению, только теперь один из работников так и бегал с натопыренным на лес копьем, как пресвитер со здоровенным крестом в кино про тевтонцев. Лезет в голову всякое, да и пес бы с ним, лишь бы не мешало...

Следующая тварь прыгнула с протянутой ветки кряжистого дерева, комком грязи кувыркнулась над сеткой, плюхнулась на полосу отчуждения. В этого зверя капитан стрелял дважды, для надежности. Ветер нес пыль дальше над полем, и капитан подумал: на том краю как дымзавеса, очень плохо. Можно полк накопить в лесу. Если разом прыгнут, снесут и спички-колышки, снесут и вышки. Особенно, если тут взаправду есть обещанные Хоро слоны с зубами.

...А нет, часы тикают. Просто времени прошло всего ничего, вот и кажется, что стрелки стоят.

Капитан оперся спиной на жердь, расслабил плечи. Как там стрелки, а ему еще стоять и стоять! Смена будет, если не случится ничего страшного. Надеяться на смену можно, а вот рассчитывать не стоит.

Ветер улегся. Сжали приличный кусок поля, грузовички успели обернуться несколько раз. На чем они тут ездят? На этом их Прахе, или есть движки попроще? И что в селе молотилку вертит? Неужели прах-мотор, если вот лес рядом, дрова...

Балбес ты, капитан. Лес, дрова... Тут за дровами от несчастной любви ходят, или когда мужа заловят на чужой бабе. Топиться не ходят: проточная вода редкость, чистая вода ценность. А в лес от горя пойти самое оно.

Потому как звери-гримм наводятся на плохие чувства. На обиду, злобу, ненависть, боль, ужас. Хоро, видать, и сама не знала -- про такое бы молчать не стала.

Бухнул выстрел поодаль справа. Ни криков, ни звона. Машины уверенно стригли поле. Где-то хлеб еще сырой, где-то уже осыпается. По-хорошему, надо косить участками. Где раздельно, где сразу, где оставить подсохнуть. Сеют они так же?

В секторе ничего не двигалось, но капитан методично водил биноклем. Задача несложная, надо искать не отличия от вчерашнего, не высчитывать, где "он" мог за ночь посадить снайпера, где раскопал еще пулеметную точку, где появился новый блиндаж -- всего только заметить шевеление верхушек, движение.

Движение! Левее куста, и еще правее коряги, а еще за горелым деревом... Стая! Бухнуть в сковороду? Черта с два: "мы там все отбитые".

Винтовка пошла вправо над бугристой поперечиной. Выстрел не предельный, но и не в упор. Сейчас наши поросята покажутся... Почему решил, что поросята? Неважно, вот сейчас, вот отодвинулась ветка...

-- Уши закрой!

Из подлеска выбегали темные пятна; винтовка била размеренно, как громадные ходики, живо напомнив старику вчерашний ужас на дороге. Зеленые молнии, видимые даже в полуденном солнце, расплескивали гримм-кабанов -- точно, поросята! А шустрые, их же мать... О, хоть сетка помогла, один запутался, на тебе! Рядом был еще -- бежит вдоль рогаток направо, ствол до стойки -- дальше чужой сектор... Бац! Его достали соседи -- отлично, где остальные?

Все. Этих перещелкали. Сетку вешают обратно. Капитан выдохнул, расслабил плечи. Полдень! Считай, четверть жатвы...

Сзади-слева бухнул выстрел и бешено зазвенела сковородка. Оборачиваясь, капитан с ужасом увидел, как валится соседняя вышка.

-- Мать его... Мать его сука!!

Черный слон с белой костяной мордой пер на острие клина тварей помельче -- если бы капитан знал, что такую атаку даже сыгранная команда Охотников пропускает мимо, заходит с боков и вырезает с хвоста -- пожалуй, не устыдился бы бегства. Но и то: куда бежать с вышки? Дед уже высадил свой единственный заряд, уронил ружье и колотил в сковороду; воздух сделался тягучим, липким, жаром загорелись шея и грудь, и пальцы так медленно вынимали патрон из гнезда!

Щелк -- фонтанчик попадания чуть выше черных пятнышек на фарфорово-белой морде. Капитан видел слона в цирке. Тот, цирковой, был добрее. А в московском зоопарке...

Щелк -- левее, ближе ко лбу; есть ли у этих тварей мозг? Сто метров, прямой выстрел, еще патрон, на этот раз бронебойно-зажигательный... Вот кто додумался их вообще в патронташ вкладывать? Он что, собирался из СВД стрелять по танкам? Боже, дай этому парню умницу жену и красавицу любовницу, получилось удачно!

Щелк! Пуля с красным ободком вошла точно над хоботом. Бивни не хуже африканских, жаль, что рассыпется в пыль...

...В московском зоопарке капитан видел, как слоненок подкрадывается -- именно подкрадывается! -- к голубям. Поиграть. Кто не видел, тот жизни не видел, считал капитан.

Щелк! Пятьдесят шагов. Уже дрожит и раскачивается вышка. Гул от ударов толстенных подошв. Круглые коричневые дырки в золотистой стерне -- следы. Антрацитовая пыль, черные дымки над пробоинами, но голиаф танком прет, даже не пошатнулся. А если по гусеницам -- то есть, по ногам? Есть у них суставы вообще?

Щелк! Щелк! Щелк! Черные брызги, черные фонтанчики, дым уже клубами -- а издырявленная тварь все не падает, но хотя бы уже не бежит. Может, и устоит вышка...

Патрон с красной головкой -- щелк!

-- Да сдохни ты уже! Сдохни!

-- Ты хоть не ори!

-- Ты Охотник! А мне страшно!

Двадцать шагов, еще один красноголовый, и еще один -- все равно куда, хотя бы джоулями его закидать!

Угольно-черная масса, уже ничем не напоминающая смертельно красивого зверя, расплывается почти под самой вышкой; живой слон так бы и влепился головой в стойки. Но живого слона капитан пожалел бы. Наверное. Уж всяко ему бы одной пули хватило!

Кстати, сколько пуль осталось? Лента вышла! Выбил четверть патронов! А черные прут, как эсэс. Ну, тогда -- за родину, м-м-а-ать! За Вакуо!

Винтовка маятником ходит над поперечиной: его сектор от стойки до стойки. Выстрел -- комок сажи складывается сам в себя, рассыпается. Поровну, что это было: медведь, волк, хоть волчий полк! Выстрел -- а местные железные люди, прямо по тающему трупу идет конная жатка, даже кони не понесли! Что там накосить можно, вытоптано же все? Выстрел! Шляпа незаметно соскочила за спину, висит на веревке, натирает шею -- потом, потом, выстрел!

Выстрелы и рев по всему полю. Черное говно топчет хлеб! Хлеб!!! Местные ревут и хрипят как бы не громче зверей, бросаются с рогатинами, лупят в упор кувалдами, суют в кривые лапы длинные жерди, кто-то вон извернулся сетку на урсу набросить; в жатке застрял беовульф, колотится, разносит ценную технику, треск и мат хозяина жатки -- громче зверя! От села тоже дым несет, ружейное бухание: то ли поддержка, то ли на стену полезли...

Капли пота стучат по предплечью чужими пальцами: вкрадчиво и противно. Кислый дым из открытого затвора; патроны скользят в мокрой ладони, даже бугристые поперечины вышки на ощупь горячие, а уж как до сих пор ствол не повело... Пристрелочный -- зеленая спица послушно пришивает к золотой щетине очередную тварь. Ну да, пулеметный же ствол, стенки толстые, с оребрением, пока еще нагреется...

А вот парень играет в догонялки с беовульфом вокруг пикапчика -- как прицелиться, чтобы не задеть? И-и, пять-шесть, семь-три-два... Вот он, ритм: прицел на две фигуры вперед -- щелк! Гримм-волк на всем скаку переворачивается через голову, но человек этого не видит, бежит вокруг фургона и скоро набегает на тающий труп со стороны хвоста, и тогда только соображает, что погони нет...

Огромное поле как будто выдыхает на все стороны горячим ветром, пыльным облаком; грязно-рыжий столб и вопли поднимаются высоко над лесом. Да уж, на такой-то маяк не то, чтобы гримм -- как бы Хоро с компанией не явилась. Она в пшенице хорошо понимает!

Херня какая-то, непочтительно думает капитан. Каждая жатва не может стоять на героической истерике. Раз в пять или десять лет -- еще поверить можно. А каждый раз так? Да их бы в первый год смяли, а они вон уже второй ряд мазанок обкладывают камнем. Каменное строительство дорогое...

И вдруг тишина -- все кончилось! Черные звери кончились. Никто не лупит в сковородки, не визжит от ярости. Только прежний звук тракторов, только прежнее щелканье сноповязалок -- жатва.

Как будто ничего и не было!

Дед размазывает пот и пыль по трясущемуся лицу.

Остаток?

Две ленты и пять. Сто пять патронов. Не мешало бы винтовку почистить.

Арвер пьет, проливая на бороду -- руки трясутся. Капитан осторожно забирает ковшик, зачерпывает и сам подносит старику. Тот хлебает жадно, потом успокаивается.

-- Только не говори, что у вас каждый раз такое.

-- Ты же Охотник, -- дед пожимает плечами. -- Ставлю хрен против мухи, они на твою Ауру идут.

Внизу поднимают на колеса опрокинутый трактор, пробуют завести. Несколько безнадежных сноповязалок оттаскивают в заграждение. Помнится, у Ефремова было: "отголоски той борьбы, что бушевала между человеком и зверем в палеолите."

Но здесь не палеолит. Здесь комбайны, телефоны, команда Охотников, которая может прилететь! И такое вот?

С точки зрения деда все ясно. У Охотников есть Аура. Черт знает, что такое -- но черных приманивает. А только сам-то капитан про себя точно знает, что не Охотник. Стало быть, причина совсем другая, и в спокойной обстановке надо подумать...

Ах да -- жнецы:

-- Потеряли кого?

Дед шарит взглядом по запыленному полю:

-- Коней с десяток, а людей не вижу. И бабы не голосят. Обошлось... Эй, малый! Подбрось ружье!

Пока дед ловит одностволку, капитан вытирает лоб:

-- Твою мать, вот же херня. Давно так не пугался.

Капитан выпивает ковшик, а еще один выливает на макушку, и сразу прикрывает шляпой-колесом, чтобы прохлада держалась подольше.

-- Жарко.

-- Ети его, -- соглашается Арвер, поднимая бинокль. -- Отбились. Теперь передышка будет.

-- А потом?

Старик пожимает плечами под все той же клетчатой рубашкой. Сейчас цвет ее густой, насыщенный, потому что рубашка мокрая дурным потом, пережитым ужасом:

-- Хрен знает. Молись, чтобы голиаф у них был один.

-- Дед... Почему вы отсюда не уйдете?

Арвер замирает, потом выдыхает:

-- Потому, что Кленовой Осени двести лет. Потому, что на любом новом поле нам придется начинать сначала. Стену вокруг села два года доканчивали, спали все это время с ружьем под ладонью. Из пятиста поселенцев до хорошей стены дожило сто девять. А война! А пока на комбайны денег собрали! И что -- все сначала? Гримм-то водятся везде. Уходить некуда!

Старик отворачивается и преувеличенно-внимательно смотрит на лес.

Капитан тоже бросает взгляд на сектор: как будто никто не ломится -- опускает винтовку на доски, к опоре не прислоняет, чтобы не упала. Потягивается, делает несколько дыхательных упражнений. Осматривается: все равно тихо. И тогда быстро расстегивает пояс, оправляет одежду, разгоняет складки на пояснице.

Солнце чуть к закату, но еще стоять и стоять!

-- А тебе не горячо в куртке-то?

-- Припекает. Но если патронташ на тонкую майку, так уже к вечеру ссадины будут, а только кровавых мозолей мне сейчас и не хватает.

-- А полегчал патронташ твой, как бы не вполовину...

-- А не каркал бы ты, дед -- и я бы тебя на хер не посылал.

Застегнувшись и подобрав оружие, капитан замечает в небе движение. Летающие гримм тоже бывают. Более того, неверморы и грифоны из черных самые опасные, а драконы, говорила Хоро, вообще полное говно. Поэтому капитан живо наводит на темную кляксу бинокль, крутит фокусировку -- и пятно превращается в настоящий летучий корабль.

-- Скажи лучше, что за хреновина летит над западными горами?

Дед смотрит в свой бинокль -- местной выделки, но ничуть не хуже капитанского "карл-цейсс-йена". Сплевывает злобно:

-- Атласский корабль. Нам они не помогут, мы не их подданные. И вообще, непонятно, чего им тут надо.

Капитан хмыкает:

-- Вчерашний метеорит, ясно же. Атлас к северу. Вот, пролетело над ними -- ну, надо кого-нибудь заслать глянуть.

***

-- И я даже знаю, кого, -- ректор Озпин посмотрел на команду RWBY. Выражения глаз ректора никто не разобрал за круглыми темными очками. Янг Сяо Лун поежилась: она-то знала причину вызова.

-- Господин ректор, -- прозвенела Руби голосом-колокольчиком, -- при всем уважении к вам, осмелюсь заметить... Это моя команда. Если у вас есть претензии, выскажите их мне.

Озпин меланхолично переложил бумаги на столе. Глинда то ли ухмыльнулась, то ли оскалилась:

-- Ваша позиция делает вам честь, но не избавляет нас от проблемы... Созданной одной из наших курсанток.

По напряженной позе лидера вся команда понимала, что Руби сейчас нелегко; Янг сжала кулаки, почти уже двинувшись обнять и закрыть собой младшую сестру. Но проблему создала как раз она, Янг Сяо Лун, и поэтому лишний раз напоминать о себе означало злить ректора и его бессменную заместительницу. Решив, что побыть врагом двух самых могучих Охотников мира она еще успеет, Янг Сяо Лун ограничилась угрожающим выдохом сквозь ноздри -- лишь знающие огненный характер Янг могли оценить глубину принесенной жертвы.

-- Все же я хотел бы обратиться к госпоже Сяо Лун, -- Озпин поправил плоские стеклышки. -- Руби, вы разрешаете?

-- Пожалуйста.

Янг разжала кулаки, ободряюще стиснула сестре предплечье и вышла вперед. Посмотрела на ректора прямо. Тот кивнул:

-- Вы что-то искали в баре Хэй Сяона. Информацию. Сведения о...

В паузе напряглась вся команда; Озпин почувствовал напряжение и закончил со своеобычной мягкой полуулыбкой:

-- Вы искали Рейвен Бранвен. Тяга к знаниям, безусловно, похвальна. Но зачем же было разносить несчастное заведение вдребезги?

Янг шумно выдохнула.

-- Если бы я был таким... -- Озпин повертел пальцами, -- каким вы сейчас меня представили, я бы просто намекнул, что Рейвен видели в месте падения метеорита. И вы бы стартовали, не дослушав.

Янг Сяо Лун вздрогнула всем телом, и команда молча придвинулась к ней, глядя на ректора укоризнено.

-- Так что я просто прошу вас провести... Скажем, пару недель. На горном курорте. Погоняете местных гримм, увеличите опыт. Своими глазами увидите: что там упало, и можно ли это как-нибудь применить. За это время скандал мы... -- Озпин провел рукой горизонтально. -- А прикроют вас друзья из JNPR.

Вайсс вздохнула: Жан, лидер JNPR, опять будет смотреть коровьими глазами. Не то, чтобы поклонник для девушки лишний, но... Мало того, что Жан самый неловкий на курсе, так еще и по нему самому сохнет Пирра Никос. Жан, как все парни, тупит, не обращая на соратницу внимания, что не добавляет Пирре душевного равновесия... А "девочка-победа" и в спокойном-то состоянии настрогает весь первый курс Академии по выбору: хоть в мелкие клочья, хоть в крупные ломти.

Подсказать, пусть займутся уже друг другом, и тогда Жан отвяжется?

Опыт с мальчиками у Вайсс небольшой. Прямо скажем, не сильно больше нуля. Но и этот опыт говорил: нет, не отвяжется. Что ж, пусть пока все идет, как идет... Вайсс посмотрела на четвертую сокомандницу -- Блейк. Та не слишком тревожилась. Ее прохладное спокойствие, наконец-то, передалось обеим сестрам. Руби с Янг обнялись, обменялись парой слов на ухо, после чего Янг Сяо Лун снова шагнула вперед и коротко поклонилась:

-- Позвольте поблагодарить за понимание, ректор.

-- Позволяю, -- Озпин был сама любезность, -- благодарите. Но потом. Сейчас давайте взглянем на карту.

Команда RWBY -- Руби, Вайсс, Блейк, Янг -- слитным шагом придвинулась к столу.

-- Северо-запад, -- первой сориентировалась отличница Вайсс, -- характерный ландшафт, мелкие долинки вперемешку с невысокими пиками.

-- А это что? -- Янг постучала ноготком по значкам. Блейк, похоже, рассматривала такие карты не впервой, и ответила сразу:

-- Здесь дорога, перевал. Наверняка тут полно гримм, очень уж место удобное для засады. Лужайка... Так, это не интересно. А вот, Вайсс, гляди: ваше семейное имущество.

-- В смысле?

Блейк отчего-то поежилась:

-- Концерн Шни, праховая шахта.

***

Шахта вщемилась в карман-распадок, отходящий от основной долины на запад. С запада шахтный двор закрывала отвесная стена основного хребта, с юга и севера -- почти такие же крутые отроги, поросшие только камнеломкой да вьюнком, больше ничего не держалось на каменных боках. Восток замыкался массивной стеной с широкими воротами, выходящими на грунтовку из укатанной пустой породы: дорожная пыль пахла так же, как выдох копра над главным стволом шахты. Желто-серые колеи тянулись через лесистый склон и потом по дну главной долины -- заросли по сторонам вырубили шагов на сто -- а дальше к северу колеи ныряли в непроглядную темень ущелья.

Мия смотрела на шахтный двор из-под нависающей плиты, на южном отроге, забравшись по склону выше всех построек на два-три своих роста. Большую часть дня солнце было за спиной, и Мия не слишком боялась, что блик от бинокля или ее саму -- против света -- заметит охрана шахты. Вообще, у Мии сложилось впечатление, что вооруженные люди не столько боятся атаки снаружи, сколько стерегут рабочих от бунта или бегства, и потому не слишком-то внимательно следят за склонами. Но как это проверить?

Колючая проволока по гребню стены, и несколько рядов перед стеной -- так это в любом здешнем поселении, обычная защита от гримм. Две вышки с пулеметами в местах, где стена примыкает к отвесному обрыву -- тоже стандарт. Беовульфов отстреливать, от летающей черноты обороняться. Сами же работники в пределах стен ходили без цепей или других видимых признаков неволи. Разве что за колючку они не высовывались никогда. Совсем никогда: ни в одиночку, ни стайкой; ни в свободное время, ни в смену. Даже полосу отчуждения вдоль дороги подчищали охранники! Но и это вполне может оказаться условием найма: опытного шахтера кусты рубить не поставишь, расточительно выходит...

Срубленную поросль охранники жгли в небольшом очаге на широкой площадке центральной башни, прямо над воротами, где размещались целых две четырехствольных зенитки. Там вечером собирались компании. Смотрели на закатный небосклон, обкусаный понизу западным хребтом. Жарили мясо -- волчий нос Мии чуял еду за километр -- опрокидывали в рот большие кружки, далеко блестевшие круглыми боками. Содержимое кружек исторгало из глоток пирующих немузыкальные вопли, а из тел -- жутковатую пародию на танец.

Работники не отдыхали даже таким немудреным способом. Вечером плотная людская река в ярких оранжевых касках, темно-красных комбинезонах, выплескивалась из ржавой четырехугольной башни подъемника, почти беззвучно растекалась по девяти одинаковым длинным домам справа. На вкус Мии, домики местного буро-черного камня, под односкатными крышами гофрированной стали, выглядели уныло. Поутру работники собирались на площадке перед подъемником, выстраивались неровным квадратом, и охранники, судя по всему, пересчитывали смену. Затем часть ее поглощала темная башня копра, другую часть всасывали громадные полубочки гаража и склада из той же гофрированной стали -- от условной середины двора налево. Слева же помещался двухэтажный блокгауз-казарма охраны, с третьим этажом-нахлобучкой: берлогой управляющих. Управляющие в синие касках каждый вечер и утро пересчитывали работников по каскам оранжевым, а еще везде ходили с бумагами, черкали в них пометки.

За три дня наблюдения из гаража единственный раз выехал четырехосный грузовик, загруженный стальными ящиками, усаженный охраной, ощетинившийся стволами. Грузовику открыли ворота -- он слабо запылил по грунтовке и укатился в горловину ущелья. На следующий день из горловины появился грузовик с обычными мешками и коробками, разрисованными рекламой консервированной еды; Мия подосадовала, что недостаточно разбирается в машинах. По надписям и табличкам она так и не поняла, приехал тот же грузовик, или другой. Позвала напарника -- тот прикрывал подход к лежке со стороны гребня. Сейчас его сектор взяла Мия, а Эйлуд переполз, вгляделся:

-- Номера на нем, если есть, очень мелкие. Уезжал он правым боком к нам, вернулся левым -- как тут разобраться? Кстати, Мия...

-- Да?

-- На северном отроге мордой к нам тоже сидит наблюдатель. Энтузиаст-недоучка.

-- Ты прямо возраст и характер его назовешь?

-- Спрятался хорошо -- значит, чему-то учился. Но склон-то солнечный! Блик от бинокля -- ошибка новичка.

-- Или приманка. На камне чучело с зеркальцем, под камнем глотает слюнки группа захвата.

-- Ты права, лучше пока считаем его хитрым... Нет, ничего про грузовик не скажу. Если бы я хоть выезд его видел -- а так темный лес.

-- Выходит, гримм они не боятся? Ну, те, на северном отроге?

Парень хмыкнул, не переставая оглядываться:

-- Получается, да.

-- Значит, на склад с добычей нацелился кто-то еще.

-- Вот здесь-то и нужен опыт... Определенного сорта.

Мия согласно кивнула:

-- Правда, скорей бы уже мама привела нашего капитана!

***

Капитана разбудили ночью. У лежанки стоял тот самый мужик, старший сын Арвера, что встретил их с дедом вчера... Нет, уже позавчера вечером, перед семейным ужином. Он-то и потряс капитана за плечо:

-- Вставай, Охотник. Ты просил разбудить за час до выхода.

Капитан потянулся: руками, пальцами ног, ногами. Подобрал под себя колени, поднялся без помощи рук.

-- Благодарю.

Масляная лампа на полке у входа горела еле-еле; все цвета в комнате были только рыжие отсветы и черно-синие тени: неровный свет лампы словно бы перемешивал затекшее в окошко прохладное ночное небо, в котором глаза машинально искали звезды, а находили одни отблески на донышках патронов: рулон патронташа громоздился на широком столе, винтовка за ним.

Старик Арвер вытянулся на лежанке вдоль дальней стены комнаты. Капитан шагнул к нему и увидел, что торчащая в потолок борода не вздрагивает, а огненные глаза старика -- блики от лампы на монетах.

-- Я будил его в полночь -- уже холодный. Просто во сне сердце остановилось, -- мужчина в черном оперся на дедову одностволку и прибавил, как будто это все объясняло:

-- Жатва.

Капитан с силой провел по лицу ладонями, переступил босыми ногами по холодному булыжнику пола. Представил ожидающее на вахте пекло и решил пока не обуваться. Подергал себя за кончики ушей и открыл рот, чтобы помянуть старика добрым словом -- а губы сказали, как сказал бы уроженец Кленовой Осени:

-- Сколько убрано?

-- Людей закрыли, -- сын Арвера загнул палец. -- Коров и коней закрыли. Осталось на продажу и в запас... До рассвета, наверное, успеем. Охотник...

-- Арверу я не успел сказать, скажу сейчас. Я не то, что вы зовете "Охотник". Я не учился ни в какой Академии. У меня нет ауры.

-- И ты не из Вакуо, -- кивнул мужчина, подходя к двери. В свете лампы капитан разглядел, что наследник одет в темное, свободное, легкое, все так же бос и перепоясан все тем же лиловым кушаком.

-- Но мне все равно, кто ты и откуда. Без тебя мы бы потеряли половину поля, комбайны, людей. И мой отец...

-- Твой отец думал, что звери пришли на мою ауру. Если бы не я, голиаф бы просто не явился, и никакое геройство просто не понадобилось бы. Не лучше ли мне уйти, пока хуже не стало?

Мужчина шагнул к окну и положил отцовское ружье на тот же широкий стол. Рыжий свет отчеркнул полоску вдоль тонкого ствола, сверкнул на вытертом лаке приклада.

-- Меня зовут Акам. В нашем роду все мужские имена начинаются с "А"...

На матово-черном покрытии винтовки блики не появились, и капитан поежился. Его винтовка перед старым прахобоем выглядела точь-в-точь как гримм перед человеком.

-- ...Говорят, наш предок на все беды и тревоги отвечал: "Ай, подумаешь! Ай, хрен с ним! Ай, ерунда!" Вошло в кличку, а как прославился -- он все же был из основателей села -- то стало родовым именем. Вот, поначалу называли всех на "Ай": Ай-лаг, Ай-хват, Ай-петр. Потом сократили...

Посмотрел на землянина прямо:

-- Тебя никто не винит. Гримм шли к упавшему с неба камню. С крайних вышек видели целое стадо голиафов, протоптавших новую дорогу до Горелой Глотки. В нашей долине голиафов не было никогда, от основания деревни!

Акам потер глаза, зевнул, зажевал начало фразы:

-- ...овезло, что на поле вышел единственный, которого ты -- именно ты! -- свалил. И еще, ты все-таки спас отца. Там, на дороге.

-- По голиафу стреляли все, -- капитан раскатал на столе толстую полотнину и привычно раскидал винтовку неполной разборкой. Он делал это настолько часто, что теперь ему вполне хватало дерганого света масляной лампы.

-- А отцу твоему я прибавил всего день жизни.

Снял с пояса небольшой саквояжик, расщелкнул. Ершики, масло щелочное, масло нейтральное, порошок хромпика и флакончик готового раствора. Вытащил из приклада шомпол.

-- Целый день жизни, -- поправил Акам, одобрительно глядя на быстро двигающийся ершик. -- И голиаф только твой. Наши пули от костяной морды отскакивали.

Еще вчера, сразу же после смены, капитан продрал винтовку латунным ершиком в щелочной смазке. Керосином бы залить на время сна: залезает в самые тонкие поры-трещины, выгоняет гарь на свет белый. Отпотевать будет еще с неделю, потому-то и чистить надо ежедневно, даже после одного-единственного выстрела.

Но не качают на Ремнанте нефти, не гонят из нее ни керосина, ни бензина, ни солярки. У местных богатеев электрогенераторы на том самом загадочном Прахе: две штуки в селе, третий в убежище, под рацией. Лампочек в богатых домах по штуке, только у старосты аж целых две. Вторая в туалете: ночью промахнешься -- сам же потом втаптываться будешь. Староста здесь о чистоте радеет, с толком деньги потратил...

-- Надеюсь, что деревне я прибавил побольше суток. Иначе совсем уж невыгодно получается.

Отложив ершики, протолкнул по стволу тампон: от среза в казенник, и обратно. И еще раз. И еще раз. И еще. Вздохнул:

-- Я не могу и десятой доли того, что про ваших Охотников рассказывали на ужине.

-- Спьяну болтали, -- Акам отмахнулся, -- они сами половины того не могут.

Шагнул и поправил фитиль; полы куртки разнесли по комнате запах пыли с пола, гнилых яблок из окна и ружейной химии от раскрытого на столе саквояжа.

-- Если честно, у нас никто никогда Охотника вживую не видел, даже одиночку. В Горелой Глотке и вокруг шахты всегда кишели гримм, но не крупнее урсы. А с такими мы и сами справлялись. Не то, чтобы совсем чисто, но живем же вот...

Оперся спиной о косяк, заслонив разгоревшуюся лампу:

-- Так ты, значит, боишься, что принес нам неудачу?

Капитан хотел пожать плечами, но держал в руках части затвора.

-- Сложно судить. Я не отсюда... Настолько не отсюда, что даже объяснить сложно.

Акаму пожимать плечами ничто не мешало:

-- Есть легендарный Охотник. Бранвен Кроу, бывшая команда "Старк". Его Проявление -- приносить неудачу.

-- Врагу?

-- Нет. Всем, кто рядом. И своим, и чужим. Запутается шнурок, сломается каблук, патрон зацепится в кармане, откажет верное оружие... Поэтому так сложно иметь Кроу в своей команде.

Капитан задумался:

-- А кто-нибудь измерял, на какой дистанции это действует? На другой континент или просто берег реки оно дотянется? А если на километр отбежать, и двигаться на расстоянии видимости? Можно ведь выдерживать боевой порядок...

-- Теперь я верю, что ты нездешний. Ты просто ни разу не видел боя Охотников, иначе не говорил бы так. И объяснить я ничего не могу, надо смотреть. Кончится жатва, покажем тебе фильмы...

Акам переглотнул:

-- Я хочу тебя попросить. Если тут появились голиафы -- да не один, стадо! -- кто знает, что будет завтра. Поэтому, когда закончится жатва...

Капитан собрал винтовку. Приложился, целясь в темное небо за окном, подвигал затвором. Два раза осторожно щелкнул спусковым крючком вхолостую. Звук четкий и насыщенный, ни малейшего намека на трение или задержки. На остаток вахты хватит, а "до белого" придется чистить уже днем. Кинул в помойное ведро грязные тампоны. Сложил шомпол, ершики, флаконы, защелкнул саквояж. Вот закончится жатва...

-- Закончится жатва, и?

-- Возьмешь моего младшего, Арведуи. Охотник ты или просто крутой парень -- ты в одиночку ходишь по лесам. Отведешь Арведуи в столицу. В город Вейл.

-- Акам, я даже не знаю, где ваша столица. Может, мне не по силам дойти до нее. Почему вам не дождаться каравана? Зерно на продажу вы как-то вывозите, поехал бы парень с этим караваном. Ты хочешь отправить его учиться?

-- Учиться? -- Акам даже замер. -- Ты про Академию? Про Бикон? Туда не принимают с улицы!

-- Зачем сразу Академию? -- удивился уже капитан. -- У вас что, простых школ нет?

-- Школы есть. У нас денег нет, за обучение платить, -- Акам сморщился и выдохнул в сердцах так, что едва не погасил светильник. -- И зерно вывозят воздухом, а в транспортник тоже забесплатно не посадят. Вам бы лесом до ближайшей станции, на поезд вписаться проще. Ладно, потом поговорим. До вахты треть часа. Тебе нужно что-то? Пить, есть?

-- Отлить, умыться.

-- Во дворе. Завтракать не будешь? Тетки на кухне всю ночь, что-нибудь найдем.

Стоило бы загрузить желудок, это самый надежный и естественный способ разогнать кровь и разбудить весь организм... Не нажираться, потому что действие будет обратное. А вот чаю бы... Капитан сел на лежанку, протянул руку налево, вытащил из пустого холодного камина носки, влез в них, потом в ботинки. Зашнуровался, выпрямился и отвернулся от монет на веках Арвера. Времени ровнехонько под планку, и что? На занятиях по минно-саперному делу и более сложную химию делали точно в срок.

-- Принеси чашку. Вот, -- капитан свел руки, -- такой примерно величины. А еще пустой чистый чайник и отдельно большой кувшин с кипятком.

-- И что будет?

Капитан снял с гвоздя куртку, нащупал внутренний кармашек, отщелкнул тугую кнопку. Яблоки, конечно, на елке не растут, но у меня с собой...

-- Принеси еще маленькие чашечки, сам и попробуешь, -- капитан вышел, прихватив резко пахнущее смазкой помойное ведро.

Когда умытый капитан вернулся, Акам уже выставил на стол кувшин, чайник, чашку побольше и две керамические стопки. Потрогав кувшин, капитан довольно кивнул: как раз остыл немного, лист не подварится. Налил в чайник треть кувшина, закрыл крышкой. Пока чайник нагревался, капитан развернул тот самый пакетик из внутреннего кармана и отмерил кончиком ножа щепоть чайного листа.

Ополоснул чайник, воду выплеснул в цветы под окном. Не давая чайнику остыть, вспыпал заварку. Залил водой, чтобы та чуть-чуть покрывала чайный лист. Покачал чайник, и опять слил воду через носик в цветы -- всю до капли.

-- Промывка от пыли, -- ответил на вопросительный взгляд. -- А вот сейчас...

Открыл крышку, вдохнул тот самый фруктовый запах, что так поразил его при первом знакомстве. Не спеша посчитал до ста: промытому чаю следует отстояться. А потом залил горячей водой, до которой успел остыть кипяток из кувшина. Отмерил воды на пару раз: уже скоро выход. Посчитал до двадцати, разлил чай по стопочкам, а остаток из чайника перелил в ту самую широкую чашку:

-- Перестоится, горчить будет.

Показал Акаму на одну чашечку, себе взял вторую:

-- Никогда не поминал человека чаем. Диковато как-то. С другой стороны, напиваться перед боем -- лучше сразу выстрелить себе в голень. Ущерб меньше.

Акам выпил, поглядел на дно стопочки:

-- Любопытный вкус. Не скажу, что прямо умереть-не-встать, но что-то в нем есть.

Капитан разлил остаток из чаши:

-- Так ты хочешь, чтобы твой младший брат в столице стал большим человеком, сделал карьеру?

Акам глянул на старика с огненными бликами в глазах-монетах, обернулся к столу:

-- Я всего лишь не хочу, чтобы он лежал... Так. Может, он там будет в доках ящики таскать, может, будет милостыню просить. А может, подвинет самого Торчвика -- кто знает? Здесь у него единственный путь с заранее известным концом. А теперь еще и голиафы в долине...

Капитан хотел хмыкнуть: "Весело живете", говорил же позавчера отцу Акама. Но губы сказали, как сказал бы уроженец Кленовой Осени:

-- За спокойную вахту.

Акам поднял чашечку на уровень глаз:

-- За спокойную вахту.