Часть вторая. Спокойные вахты

Крейсер неспешно крался над блестящими кварцитными взлобками, разделявшими лесистые долинки. Большой кряж тянулся к закату, правее. Насколько получилось вычислить курс болида, упал он где-то на восточной стороне кряжа, в землях, которые чисто номинально принадлежали королевству Вейл.

Адъютант подошел с левой стороны, коротко поклонился — на кораблях Атласа никто не тянулся и не щелкал каблуками. Корабль плывет или падает целиком весь, не делая скидок ни возрасту, ни полу, ни званию.

— Пока не установлено. Кофе готов.

Винтер повернулась, так же четко наклонила голову:

— Коммандер.

— Принял, — глухо подтвердил тот. Винтер покинула рубку; адъютант следовал на положенном удалении. Винтер могла поставить недельное жалование, что сейчас в рубке облегченно выдохнут, и кто-то посочувствует ее сопровождающему.

Ей никто сочувствовать не станет. Но Винтер не собиралась опускаться до задушевных бесед. Назначение офицера — управлять людьми в бою. Не просто управлять людьми — на это годится директор, бригадир, начальник участка, десятник, старший лаборант, мажордом... А управлять людьми в бою. То есть, в один прекрасный день ты говоришь отличному человеку, хорошему бойцу (плохой не справится, бессмысленно посылать) — ну, например, вот этому лейтенанту: возьми сколько там надо людей, заткни нахрен эту зенитку, зачисти этот лесок от гримм, накройте там это мудачье из Белого Клыка... И через час-два тебе приносят на обрывках плаща остатки отличного человека, смотрят на тебя волками, а ты садишься и пишешь его родителям. И бесполезно рассказывать, что да, легче сходить и сделать самой, но при этом будет разрушено управление на всем участке...

Столик в салоне выглядел идеально. Командиру корабля не накрывали так тщательно, как ей. Но и сверх утвержденного меню ей прокисшего хлеба не отвесят. Нет, конечно, если она попросит...

Чашечка кофе, ломтик хлеба, откровенно издевательская шайба масла. Бутерброды готовить? Вот еще! Сказано в уставе — десять грамм, получила — отвали... Честь флотская не позволяет плевать в еду, но и только.

Лейтенант подождал, пока Винтер сядет, и только после этого сел сам. Вот лейтенанта она понять не могла. Все-таки, она не очень хороший офицер. Хорошему офицеру в кофе плюют кюммелем; и уж точно в душе ближайшего соратника хороший офицер понимает едва ли не лучше, чем в своей.

— Лейтенант.

— Слушаю.

— Насколько мне известно, вы ни разу не просили перевода. Причина?

— Личное. Извините, я не отвечу.

Винтер едва не поперхнулась кофе. Как там ни повернись наследование, сколько там ни отойди брату и сестренке Вайсс — ей, Винтер, тоже ломоть немалый! Молодая, красивая, богатая — а что стерва, лейтенанту ли печалиться? Зато как хвастаться можно, что каждую ночь вот эту самую самодовольную суку — раком!

Винтер сузила глаза:

— Хочу быть уверена, что у вас нет камня за пазухой.

— Можете быть абсолютно уверены, — ответил адъютант, не отводя взгляда, но и не расплываясь в улыбке счастливого идиота. Если не влюблен, то что?

Детство и юность Винтер провела в отцовском поместье, среди предугадывающих мысли слуг. Вздохнешь вслед проезжающему автомобилю — назавтра куплен. Забудешь на столике раскрытый каталог бижутерии — наутро приносят, что там на развороте: колье, серьги, кулон из драгоценнейшего черного алмаза... Понятно, что Винтер не научилась даже приказывать и не очень-то понимала в людях. Пусть кто сумеет становится хорошим офицером, ведет полки, собирает восхищенные взгляды. Ей, Винтер Шни, хватит и того, что воля отца больше не сочится из нее, как малиновый сироп из праздничного блина.

Корабль едва заметно накренился: очевидно, искомый метеорит найден, и крейсер доворачивает на цель. Винтер отставила чашечку, накрыла ее так и не съеденным хлебцем с желтой шайбой. Лейтенант поднялся также — он вовсе не дурак, не похож на тупого восторженного исполнителя; он сопровождал ее в местах, выгодных для карьеры, и так же верно служил в делах, для послужного списка гибельных. Чего ему надо? Выслуги? Наград? Выгодной женитьбы? Почему не ответил на прямой вопрос?

Посыльный встретил их на середине перехода к рубке:

— Госпожа, упавший корабль найден.

— Что еще за корабль? Мы ищем болид!

Посыльный выпучил глаза:

— Не могу знать! В расчетной точке падения болида находится корабль неизвестной принадлежности. Он ведет бой с гримм!

— Свободен. Лейтенант, мы идем в оружейную.

В армии Атласа Охотников на гримм называют Специалистами, но в остальном разницы никакой. Есть Аура, есть подготовка — Специалист по боевым возможностям стоит батальона... По крайней мере, Винтер нравилось так думать. А вот сестренка Вайсс, удачно поступившая на первый курс легендарной Академии, как раз Охотник.

Лейтенант влез в лимонно-желтую броню, хорошо заметную на заснеженных пустошах Атласа; Винтер просто чуть усилила собственную Ауру. Крейсер закачался, зарокотали цепи — опускалась десантная палуба; по всем коридорам и закоулкам засвистал холодный сквозняк. Лето внизу, а на трех тысячах метров обмерзают пальцы... Ладно, это привычное ощущение. Кто там раньше успел к упавшему болиду? У Вейла, вроде бы, здесь нет кораблей. Мистраль? Или, для смеха, Вакуо?

Крейсер довернулся и Винтер впилась глазами в панораму.

Посреди небольшой овальной долины бабочка вываленного, черного, сгоревшего леса; в центре тот самый неизвестный корабль — сел прямо на упавший болид, накрыл корпусом. Ни флагов, ни опознавательных, ни автоответчика. У северного края долинки блестит озерцо — уже хорошо, с водой у лагеря проблем не будет...

А осаждает неизвестного целая орда гримм. Мечутся фигурки — экипаж. Они без оружия, что ли? Что за идиоты! Пытаются убраться в корпус — хоть на это ума хватило. Но где прикрытие? Что? Прыжок на шесть метров? Без Ауры, без Проявления?

Винтер хмыкнула. Конечно, не допрыгнет. А те двое умнее: один встал на четвереньки, второй с его спины подтянулся, влез и втянул товарища в люк. Молодцы, спаслись.

***

— Спаслись двое... Лаик не допрыгнула!... Подъёмник!

— Дверь не смогли закрыть, только вторую!

— Механик!! Сах! К двигателям: ударим планетарными!

Через аварийный люк выставили сопло и камеру из ремонтного комплекта; Ктон с нечеловеческой скоростью привинтил волновод, и командир "Паруса", заставляя руки не дрожать, подал энергию. Белый клинок пламени смел добрый десяток нападавших — под ними открылась совершенно невредимая Лаик. Скафандр звездолетчика оказался не по зубам планетной жизни. Биолог показала ей руками: лежать! И прямо над ней прокатилось белое пламя планетарного мотора, развеивая черных зверей буквально в пыль. Не оставалось ни костей, ни тел, ни шкур — ни даже пепла!

— Они, кроме ярости и ужаса, — ничто!

Медик соскочил на грунт, помог Лаик встать; оба звездолетчика ухватились на спущенную из люка петлю. Лебедка мигом вознесла их в прочный корпус. Еще один белый факел — а потом, внезапно, вокруг звездолета загремело, полетели комья, ветки, куски стволов. Кольцо взрывов оградило место схватки от набегающих со всех стороны черных.

***

Черных больше всего лезло из перевала. Командир крейсера все понял правильно и сразу отсек их от места драки главным калибром; стена разрывов поднялась чуть ли не выше гор, а осколки совсем чуть-чуть не долетели до палубы.

Винтер осматривала выстроенную полуроту. Героизм одиночек — это для Вейла и Мистраля. Атлас побеждает грамотным наращиванием сил и массированием огня.

Задачка отработанная: освободить и поднять упавший транспорт. Главный калибр — изоляция поля боя от подхода резервов, средний калибр — страховка, уничтожение крупных единиц. Ну, а десант — ближний бой, фигурная резьба по гримм... Винтер отжала защелку полусабли, подождала, пока крейсер повернется бортом. Щелчком пальцев проложила в воздухе лесенку глифов. Сорвиголовам-абордажникам никакие дополнительные команды не требовались — полурота резво запрыгала по прозрачным плиткам, прямо над бездной, и зашла со спины лезущим на чужака гримм. Заработали винтовки, от черных тварей полетели клочья.

Винтер с адъютантом спустились уже к шапочному разбору; растерянный командир полуроты обернулся к ним с нехорошей радостью бойца, нашедшего, на кого спихнуть:

— Госпожа! Это не наш корабль! Мы не понимаем, где тут дверь! Или окно! Или как он взлетает. Мы не можем войти!

— Они только что знатно врезали по гримм из огнемета, — адъютант огляделся. — Сверхтяжелый огнемет, у нас ничего подобного нет и в проектах. А что закрылись, так я их не виню. Не при вас, госпожа, будь сказано, я бы и штаны переодел. Гримм непривычно много.

— Хорошо, — Винтер огляделась тоже, — не выходят — и не надо. Не придется воевать за метеорит еще и с ними. Пусть сидят за прочными стенами. Заберем болид, а гримм после этого сами уйдут. И тогда корабль полетит по своим делам. Чей он?

— Маркировок нет, — доложил полуротный, — ни наших, ни каких-либо еще... Да, я. Что за...?

Выслушал доклад одного из десантников, обернулся к Винтер:

— Госпожа, давление на внешний периметр чрезвычайное. Прошу поддержки ботами.

Винтер извлекла свиток, вызвала командира крейсера:

— ...Да неужели в самом деле миллионы? Завалите перевал, потом расчистим. Отрезайте, иначе мы тут ничего не поймем. Совершенно невозможно работать в такой обстановке... Лейтенант, где метеорит? Это же от него лес раскидало бабочкой. Где кратер? Где обгорелый камень? Где выброс земли из воронки? Где остеклованная земля? Где это все?

И осеклась, глядя на обгоревшую броню чужого корабля.

Чужого!!

Корабля!!!

— Это не болид, — прохрипел полуротный. — Это мы видели, как он садился!

Адъютант выхватил свиток, настроил в нем камеру и забегал вокруг чужака:

— Хоть что-то заснять... А если он сейчас даст ход? Нас из этих жерл не распылит, как гримм?

— Получается, они кусок движка выкатили, а не огнемет!

— Откуда они?

Винтер молчала. Потом снова подняла свиток. Верный приборчик успокоил ее привычным видом и знакомой тяжестью.

— Коммандер. Мы нашли чужой корабль. Немедленно связь с Атласом.

— Что значит: "Чужой"?

— Из космоса. Из внешнего пространства. Метеорит — это была его посадка. Корабль не с Ремнанта. Немедленно связь с Атласом. Изолируйте эту долину как хотите, можете заткнуть ущелье крейсером, наша находка все равно ценнее одним фактом существования.

— Крейсер нам еще понадобится, госпожа, — коммандер, вполне предсказуемо, не обрадовался. — Наверняка, здесь вот-вот появится группа из Вейла. Готов спорить, Озпин пришлет своих курсантов.

— Не собираюсь учить вас делать вашу работу. Но делайте быстро!

Десантники уже окопались по периметру: деревья верхушками от центра здорово мешали гримм, да и крейсер заметно проредил орду.

— Гримм знали, что корабль особенный? — Винтер убрала свиток. — Лейтенант, свяжитесь с боевой рубкой, пусть сделают поиск по известным данным. Сколько гримм обычно сбегается на упавший транспорт?

— В землях гримм бывает и побольше сегодняшнего, — адъютант уже обснял чужака по периметру. — Но здесь, кажется, еще земли людей?

— После Великой Войны королевства обезлюдели. Сюда не дотягиваются толком, — Винтер огляделась. Долина как долина, ничем не отличается от сотен таких же. Смятое одеяло северо-западного мелкосопочника.

— Госпожа, тут по карте через пару долин шахта Концерна.

Винтер поморщилась:

— Шахтой больше... А заатмосферный корабль на весь Ремнант один. Изолировать и укрепить входы в долину. Вызвать подкрепление. Все боты на землю. Быстрее!

Адъютант оторвался от экранчика своего свитка, но Винтер и так знала, что напарник скажет:

— Столько гримм на упавшие транспорта не сбегается никогда, верно?

Лейтенант кивнул.

— Ну и как вы это можете объяснить?

Офицер пожал было плечами, но желтые броневые наплечники лязгнули по шлему, пришлось опустить руки:

— В училище нам рассказывали, что были опыты с заатмосферными кораблями. Но на некотором засекреченном расстоянии от поверхности планеты Прах теряет свойства. Не работают вычислительные блоки на праховых кристаллах. Не горит огненный Прах, не тянет гравитационный, теряет мощность электрический.

Крейсер высадил все имеющиеся боты — десантники живо растащили боевые шагоходы по укреплениям. Боцманская команда расчищала вываленный лес вокруг чужого корабля, оттаскивая бревна на оборонительный периметр, где уже целая рота десанта укладывала их в стену. Разгрузившись, корабль фыркнул двигателями, подобрал высадочную палубу и двинулся к ущелью, молотя черных под собой всеми калибрами.

Винтер ласково взяла лейтенанта за броневой воротник, подтащила почти к лицу, чтобы перекричать шум, и спросила в самое ухо:

— Лейтенант... Это ведь не личный вопрос?

— Никак нет.

— Ну так не держите меня за дуру. Меня учили там же, и все сказанное об опытах мне известно.

Винтер оттолкнула офицера и поглядела на него прямо:

— А вот как вы объясните, что гримм раньше нас поняли, откуда корабль? Среди нас имеется шпион гримм? Но гримм же неразумны — или мы чего-то не знаем? И потом, пускай даже шпион! Мы-то искали всего лишь метеорит. Конечно, небесный металл редкость и ценность, но совсем не исключение!

В грохоте и шорохе поднятого взрывами песка по уцелевшим листьям прорезался новый звук: ровный механический рокот.

Обернувшись на звук, Винтер с адъютантом увидели, как из-под брюха чужака, из открытых вниз створок, спускается вполне обыкновенная на вид клеть подъемника.

— Ну вот, — отряхнула руки Винтер, — сейчас мы узнаем, откуда он взялся.

Адъютант вскинул свиток и перевел камеру в нем на широкоугольный режим:

— Разрешите уточнить. Разве у них и у нас одинаковый язык?

***

— Язык на этой планете совершенно точно имеет земное происхождение. Сказал бы я, что таких совпадений не бывает, но...

— Но? — поднял бровь командир экспедиции. Астрофизик несколько смутился:

— В самом деле, я же сам удивлялся, что тут даже сутки сходны с земными.

Биолог развела руками:

— С моей точки зрения, ни о какой случайности речь не идет. Биосферы совпадают идеально. Захоти кто-нибудь из нас тут остаться, неприятностей от биологической совместимости у него не возникнет.

— Зато возникнет куча других неприятностей, — вошел механик Сах Ктон и ответил на все взгляды сразу:

— У Лаик только ушибы. Но врач оставляет ее пока в ложементе. Падение с такой высоты опасно даже в наших скафандрах... А кто собрался тут оставаться, и почему?

Звездолетчики переглянулись. За десятки лет совместного путешествия они узнали друг друга достаточно: даже обсуждение шло словно бы одним голосом; не было разницы, кому подавать реплику. Командир ответил:

— Никто не собирается оставаться. Гарма, почему ты вообще заговорила об этом?

Биолог опустила глаза на собственные ладони:

— Сама не знаю. Вдруг подумалось. Сах, а ты про какие неприятности?

Механик шагнул к своему месту, сделав кают-компанию вдвое теснее. На фоне буйной черной гривы механика гладко подстриженные золотистые волосы биолога какое-то мгновение казались планетоидом, проходящим по диску планеты-гиганта... Командир подумал, что, пожалуй, двадцать лет без твердой земли меняют психику даже человека эры Кольца. Он обвел взглядом всю небольшую экспедицию — а ведь очень, очень давно не обращал командир внимания на внешность экипажа. Перед внутренним взором командира товарищи так и оставались юными — хотя стартовал "Парус" скоро тридцать лет как.

Вот механик Сах Ктон. Громадный, сильный даже по меркам железного здоровья эры Великого Кольца. Буйные черные волосы до пояса — они росли восемь лет на пути к Веге, а потом еще двадцать лет обратного пути; механик научился управляться с гривой, чтобы та не мешала ему при любых работах. А вот разговорчивость и смешливость Ктона остались там, во внешнем ледяном поясе Веги, когда почти незаметная льдинка пропорола бок звездолета и разнесла в пыль автомат настройки защитного поля. Вырвавшийся из-под контроля факел аннигиляции сжег половину отсека. Чинить в автоматике сделалось нечего. Автомат из ремонтного запаса собрали новый, а вот откалибровать его можно было только в заводских условиях. Двигатели работали в треть мощности, часто выбрасывая паразитные факелы, угрожая сжечь и сам корабль. За годы полета Сах Ктон с напарником перепробовали сотни устройств и приспособлений, но в итоге анамезонные моторы главной тяги все же пришлось остановить... Капитан так ни разу и не потребовал у Ктона привести прическу к уставной длине — при полном понимании остальной команды. Произошло словно бы молчаливое всеобщее соглашение: неуставной избыток волос Ктона сгорит в пламени основных моторов — когда те заработают, разумеется... Смуглая кожа, серые глаза, кошачья походка механика — все терялось на фоне длиннющего хвоста. Ктон словно бы носил символ их общей неудачи.

А вот Чань Вихрь почти не изменился. Астрофизик-навигатор остался тонколицым, и все выражения изящных губ, предмета зависти многих девушек, оставались такими же точными, как и в юности. Уголком губ астрофизик мог похвалить, отрицать, укорять — без единого звука; хотя и чистого тенора своего Чань мог не стыдиться. Пел он здорово, играл, кажется, на всем, что имело клавиши — от реплик старинных клавесинов, до пульта большой расчетной машины "Паруса". В маленьком экипаже Чань имел вторую специальность — социолога.

Золотоволосая Гарма — биолог — и ее брат Имир, врач экспедиции, выглядели с понятным сходством. Разве что Имир за годы полета стал по-мужски массивен, уступая в том одному механику. Гарма, напротив, так любила спортзал, что переросла обоих на голову. Должности врача и биолога часто совмещались, но "Парус" направлялся к Веге, где надеялся отыскать внеземную жизнь и впервые потрогать ее руками, а не только посмотреть в передачах Великого Кольца, и потому знатоков живой материи оставили двоих.

Вахту с подругой делила второй геолог — маленькая темнокожая Лаик Санада. В паре с рослой северянкой Гармой она выиграла состязание танцев Праздника Пламенных Чаш, в самый год отправления экспедиции — видимо, на контрасте. Внешне чернокудрая Лаик переменилась не сильно, а вот взгляд заметно погрустнел. Кто-то ждал ее возвращения? Или она просто больше всех тосковала по Земле?

Командир вздохнул и подумал, что группу исследователей, спящую сейчас в анабиозе, в самом защищенном отсеке корабля, придется поднимать. Стоило бы сделать это перед посадкой, но до нападения черных тварей дело казалось несложным. А пробуждение — лишняя встряска здоровья товарищей и заодно удар по ресурсу анабиозных камер.

Исследователей пятеро, командир превосходно помнил их тоже.

Специалист по атмосфере, Тан Линь — рослый, широкоплечий, от силы добрый, и за то всеми любимый. Хотя размерами до Имира ученый не дотягивал, но был сильнее. Он единственный мог состязаться в атлетике с механиком Ктоном, но не стремился выиграть. Куда больше Линя привлекали сложные вычислительные модели атмосферных ячеек, а ради хорошего снимка молнии Тан вполне мог неделю-две проболтаться в стратостате, над грозой, стоически перенося болтанку и скуку.

Специалист по гидросфере, Хема Зана — округлая, плавная, словно бы отпечаток изучаемой стихии, всегда причесанная, всегда спокойная, фантастически аккуратная, с памятью, приводившей в восхищение астрофизика — тот несколько раз полушутя-полусерьезно говорил, что его вычислители помнят меньше. Немного работы нашлось ей у перекаленных синим солнцем планет Веги, не оказалось там влажных джунглей, а буйство энергии было таково, что не только вода, но даже легкие металлы испарялись под бешеным натиском жесткого излучения. Хема только вздохнула и за двадцать лет обратного пути написала большую научную работу о поведении песчаных океанов — коль скоро не сыскалось жидких.

Специалист по литосфере, начальник маленькой Лаик, внушительный бронзовокожий Ант Ранг, собрал на горячих планетах Веги достойный урожай — хотя "Парус" не совершал посадки, пробы добывали чиркающими ракетами. Какие-то минералы оказались в новинку, что и неудивительно для способов образования — в Солнечной системе нет столь мощного излучения, практически электрической индукционной печи планетарного размера — но попадались и вполне обычные, например, диабазы, которые может извергнуть во всякое время первый попавшийся земной вулкан.

Специалист по биосфере Анта Кай на Веге оставалась не у дел — зато сейчас ей предстояло работы больше, чем кому бы то ни было в экипаже. Звери гримм, по впечатлениям первого дня, признаны были наибольшей загадкой Ремнанта.

Наконец, оператор вычислительных машин, Торген Кам — все, собранное учеными, нужно будет записать, упаковать и уложить в далеко небесконечном запасе лент — уложить, чтобы потом легко найти нужные данные. А еще профилактические работы по автоматам двигателей "Паруса", да и самим вычислителям — их удобнее делать, когда звездолет стоит на опорах, камеры сгорания холодные, а энерговоды пусты и безопасны.

Оставалась еще вторая вахта собственно звездолетчиков, но их командир будить почему-то не хотел. Ар Амор пока что не разобрался, что его больше пугает: необъяснимое желание беречь их, как драгоценный запас — или то, что интуиция окажется права? Он даже про себя не спешил называть имена дублеров — словно бы опасался, что мысли могут подслушать!

Сам командир "Паруса", кроме основной специальности пилота-навигатора, получил еще подготовку историка — все в той же смутной надежде обнаружить разумную жизнь на планетах Веги.

Да, от успеха тридцать четвертой звездной Земля ожидала многого. Впервые за всю историю решили отправить ступенчатую экспедицию. Два корабля несли только запас анамезона, который поочередно передавали "Парусу" и возвращались. "Парус" же, с урезанным сколько возможно экипажем исследователей, достигал Веги. Для настолько долгой вылазки требовались молодые астронавты.

Впервые экспедиция не передала в Совет Звездоплавания обязательный фильм об экипаже. Впервые командир имел право предпочесть уставу собственное мнение. Впервые экипаж уменьшили до минимального набора: пилот-навигатор-механик. За счет чего впервые протянули руку Земли на максимально возможное расстояние... Такое смешное, такое мизерное в масштабах Галактики!

Команда тактично подождала, пока командир выплывет из раздумий: все понимали, что предметов размышления у него сверх меры. Наконец, Ар Амор поднял голову, извинился слабой улыбкой — спаянный годами полета экипаж все понял без слов. И тогда механик Сах Ктон ответил на вопрос биолога, золотоволосой Гармы Лето:

— Какие могут быть небиологические проблемы? Отвечаю. Вот их фильмы.

— Только языка мы пока не понимаем.

Здоровяк отмахнулся:

— Разберемся. Корни общие. Например, главное училище их следопытов — Академия — прямо так и звучит, без перевода ясно. Названия: Атлас, Мистраль. Имена: Рейвен, Айронвуд — в школе четвертого цикла я увлекался древними языками, это Ворон и Железный Лес. Наиболее вероятно, что их корабли покидали Землю в самое темное время: Эра Разобщенного Мира, век Расщепления. До наших времен с тех пор не сохранилось почти никаких данных. Но техника, пожалуй, позволяла.

— Если предположить, что эта блуждающая звезда, — смуглое лицо астрофизика словно вспыхнуло изнутри, — совершает циклическое движение, а курс наших предков...

— Их предков, — поправил командир. — Наши, как раз, оставались на Земле.

— Не важно! — астрофизик бросился к расчетной машине, выдвинул клавиатуру, высветил на экране курс "Паруса" и ближашие звезды в окрестностях:

— Вот их курс. Допустим, летят они тоже к Веге. И вот наша звезда движется по своей внутригалактической орбите. Их корабли входят в гравитационное поле звезды. Находят эту планету, восхищаются ее землеподобием, решают не искать ничего больше, высаживаются...

— А черные твари? Остатки прежнего животного мира? Но почему тогда они похожи на земных волков, медведей, кабанов? Никакой живой организм не может распадаться в сухую пыль, это же не кристалл.

— Про кристаллы надо спрашивать Ранга и Лаик, но Ант в анабиозе, а Лаик в медблоке.

— И не выпущу еще несколько дней, — вошедший врач Имир опустился на ближайшее свободное место, вытянул ноги. Его стерильный белый комбинезон резко выделялся среди рабочих серых и глянцевого скафандра биолога — та всего лишь сняла шлем.

— Надо разобраться, с чем имеем дело.

— Новая форма жизни, — сказал командир звездолета, — разве мы не за этим летели на Вегу?

— Она противоречит всему... Закону сохранения, принципу причинности, второй теореме, правилам накопления энергии в живой материи, — врач махнул рукой. — Когда задача настолько сложна, решать ее наскоком — обманываться. Данных нужно на два-три порядка больше... Но я перебил Вихря — прошу его продолжить.

Астрофизик склонил голову:

— О, благодарю! Я продолжу, а затем, по правилу рекурсии, верну слово Ктону — его уже перебил я. Итак, вот наша звезда, и вот ее планетная система, и вот на этой планете сейчас мы...

Световая указка обвела третью от звезды точку.

— Планета в зоне обитаемости: кислород, жидкая вода. Земные растения, животных и микроорганизмы, скорее всего, колонисты привезли с собой.

— Они могли выбрать планету не своей волей, а тоже попасть на нее от безвыходности, от невозможности продолжать полет. Поневоле им пришлось терраформировать планету. В таком случае, черные — остатки прежней биосферы, построенной на иных принципах. Только не спрашивайте, на каких. Тут нам не хватает данных уже на десять-двенадцать порядков.

— Да, Гарма, вполне вероятный сценарий. Но звезда продолжает полет и уходит с курса... Скорее всего, уходит из плоскости галактического диска, потому-то мы ее и не учитывали при построении курса. Мощность вычислителей не беспредельна, поневоле приходится что-то выводить за скобки. Проходят века и тысячелетия, и вот орбита звезды снова в плоскости Галактического диска, и пересекается уже с курсом нашего "Паруса", идущего домой от Веги.

— А на планете за прошедшее время построена цивилизация. Можно только порадоваться за потомков тех беглецов. Они не просто выжили: автоматика у них великолепна, роботы уступают нашим разве что самую малость. И с черными зверями научились управляться.

— Медицина... — врач покачал головой:

— Как вам, к примеру, инструменты из жидкого металла, принимающие любую необходимую форму на время работы, затем превращающиеся в металл же? Их не надо стерилизовать: ни кипятком, ни токами высокой частоты, как у нас. Плазма крови, понятно — но микроскопические роботы в этой самой крови? У половины экипажа крейсера протезы — а ни малейших следов отторжения! И люди с протезами несут вахты наравне со здоровыми. Научиться одному этому — и наша экспедиция окупится стократно!

— Поневоле начинаешь думать, что их фильмы про сверх-людей не так уж сильно выдуманы, — сказал механик. — А неприятностей ожидаю, потому что их социальное устройство лично мне кажется ожившей книгой или гениально точным фильмом по Эре Разобщенного Мира.

— Вот, кстати, про фильмы, — командир оперся подбородком на сцепленные пальцы. — Отлично снято, чистейшие краски, ракурсы, свет. Очень грамотно пользуются светом. Помните, мы снимали наши подвиги Геркулеса?

Экипаж заулыбался и на некоторое время оказался вне реальности. Ар Амор смотрел на команду с грустной улыбкой, точно как недавно команда смотрела на него самого. Наконец, вынырнув из воспоминаний, звездолетчики разом подняли взгляды на блестящий металл стен. И еще раз перечитали название собственного корабля, кодом Великого Кольца и символами всеобщего языка.

"Парус".

Прочь уныние! Чем труднее экспедиция, тем больше по возвращению радости, славы и счастья! Тем ценнее вклад "Паруса" в общее знание человечества!

— Так вот, — продолжил командир, — технически фильмы выше всяких похвал. Но содержание... Не то, что пожилые — даже зрелые люди почти не являются героями. Обсасывают проблемы только молодых, как будто за возрастом в четверть века жизни нет. Насколько я изучал историю — так не должно быть. Искусство не ограничивается ни возрастом, ни кругом общения. Даже в Эру Разобщенного Мира были фильмы, общие для всей Земли, понятные всем возрастам и расам. Сами они не сохранились, но в любом письменном источнике хватает упоминаний, отсылок, цитат.

Астрофизик выключил курсовую схему и сказал:

— Может быть, все у них есть, а нам для начала показали фильмы попроще? Согласитесь, мы для них загадка не меньшая, чем они для нас. У нас хотя бы гипотезы о происхождении, единых корнях. Они же о нас не знают совсем ничего.

— Не гипотезы, — буркнула Гарма. — Происхождение здешних людей абсолютно точно земное. Вот что потом происходило с генотипом — я, пожалуй, не объясню. Подозреваю, что и мой учитель не ответит сходу.

— Пока мы не изучим их культуру, я запрещаю раскрывать им, что "Парус" поврежден, и что мы здесь ожидаем помощи, — подвел черту командир. — Имир, Гарма, завтра пробудить группу высадки.

— Только ученых?

— Да. Второй экипаж не будить.

Команда переглянулась. Оставить второй экипаж без возможности отдохнуть на земле? Обидеть их исключением из исследований новой планеты — и какой! Цивилизация, люди, богатейшая биосфера, плюс невероятная загадка созданий гримм... Для такого нужны основания.

Ар Амор подождал окончания удивленной переглядки, кивнул утвердительно:

— Как начальник экспедиции, я приказываю. Первое, дубль-экипаж не беспокоить. Второе. Все мысли, ощущения, любые неясности, непонятности — записывать ежедневно. Причину я еще разъясню, но на свежую голову. Сегодня беспокойства достаточно. Дежурство в рубке по графику, всем свободным — спать.

***

Спал капитан долго и никто не будил его. Праздновать окончание жатвы и заодно шумно поминать Арвера будут позже, когда все отоспятся, и когда зерно хоть начерно подсохнет, чтобы можно было рассыпать его по бочкам и не бояться возгорания.

Сон капитану снился плохой. Не впервые капитан видел этот сон, всякий раз предвещавший беду настоящую. Во сне шел капитан по лесной тропинке, а его девять бойцов шли следом и впереди. Увидели в просветах село, зашумели: пошли, лейтенант, молока кислого бабы нальют, по жаркому дню этак-то хорошо выйдет! "Может, — подмигивали усатые дядьки, прошедшие Харьков и Будапешт, Севастополь и Кенигсберг, — и еще чего перехватим". "Разведать надо, — возражал им капитан, — понаблюдать, обождать. Вдруг засада в селе?"

Только был он во сне всего лишь младший лейтенант, "ночной майор" с единственной малюсенькой звездочкой на погонах. Ни опыта, ни ордена, одно название, что фронтовик — вот и не слушали его бывалые. Какая там засада, мы войну выиграли! Еще года не прошло, как падали к Мавзолею мокрые фашистские знамена со свастиками...

Вышли на прогалину, и с чердака крайней хаты застриг все отделение пулемет, и повалились дядьки, уцелевшие на Сталинградском тракторном, пережившие Невскую Дубровку, нетронутые осколком на Зееловских высотах — все, все повалились, как валенки с печки!

И снова капитан отпрыгивал спиной вперед в кусты, в подлесок. Снова и снова полз, хватая ртом вонючий запах свиного хлева, проваливаясь локтями в навоз — полз по задворкам вокруг проклятого дома, подкрадывался с непросматриваемой стороны. И снова, стервенея от злости, слышал писклявую перебранку над головой: "Скильки було их? А скильки ляжить? Один утек, пидем, пошукаем!" И снова очередь из ППШ — разведчики не сильно-то любили его за диск, ползать с ним небольшое удовольствие, а еще у капитана он дважды осекался — но тонкие досочки чердака взял на раз, и страшно завизжали наверху. Опять задыхался во сне капитан, соколом взлетал по чердачной лесенке, тоже не сколоченной гвоздями, а связанной каким-то охвостьем... Выкидывал из вражьего пулемета затвор... А тут сон двоился. То казалось капитану, что добил он обоих мельниковцев, сунув каждому нож за ухо — а то казалось, что ушел, оставив раненого в живот помирать страшно, мучительно, долго. Ушел, еще и насмеялся: не столько бы мне своих сейчас хоронить, и тебе бы помог. Жди, как девять могил откопаю, зайду за тобой... И когда потом достигло капитана известие о судьбе младшего брата — наверное, за ту жесткость нелюдскую, за глупое то бахвальство жизнь покарала; в бога же капитан и тогда не верил.

Знал капитан свое проклятие, не знал из него выхода. Не мог по желанию проснуться. Говорили товарищи: скрипел зубами, выл собакой, не отзывался ни на тряску, ни на холодную воду в лицо — пока не отпускал его сон.

А когда отпустило, сделал капитан, что и всегда. Одним движением скатился с лежанки — хотя бы одеял тут не стелили, не в чем было путаться! — и, как был, голый, схватился прежде всего за винтовку, лежащую на том самом широком столе перед окном. Вцепился в затвор, холодный приклад упер в живот, и еще плитка холодная ударила в пятки, заставила поджать пальцы — тогда только задышал капитан ровно, тогда огляделся.

Небо в окне уже светлое — день. За окном посреди двора на козлах белая домовина. В гробу дед Арвер — причесанный, одетый в городской костюм, ничуть на себя не похожий. Полдень уже, пора бы собираться гостям, пора бы вон тому внуку, закусивши от усердия губу, наливать каждому гостю у калитки поминальную...

Только почему-то нет гостей. Только нехорошая тишина над Кленовой Осенью — ни лая собачьего, ни женской перебранки, ни визга детского. Подумал бы: отсыпаются. Если бы не проклятый сон!

На освободившейся лежанке сидел Акам, и лицо его было чернее тучи.

— Голиафы вернулись? Все стадо?

Акам явно удивился. Потом сообразил:

— Ну да, ты же не здешний. Мы хорошо поработали. Машины сломаны — ерунда, починим. Людей никого не порвали, не затоптали, урожай хорошо завесил. Все довольны сейчас. А от радостных сердец гримм бегут, как снег от кипятка. Еще недели две в долину даже мелочь бы не сунулась. Но...

Капитан оделся, снова из холодного камина вытащил носки — там запах уходил сразу в трубу — ноги в ботинки вбил, зашнуровался.

— Но?

— Белый Клык, — рявкнул Акам. — Суки зверожопые! Слушай, ты про фавнов-то хотя бы знаешь, загадочный наш?

Капитан осмотрел винтовку. Полная разборка и чистка опять откладываются. Нехорошо, но что делать.

— Фавны — люди со звериными чертами. С ушками там, хвостами.

Акам чуть не сплюнул прямо на вытертую рыжую плитку:

— Именно. Со звериными паразитами, всякими там блохами-чумкой. Со звериными чертами характера: бычьей упертостью, волчьим рвачеством, кроличьей злое... Ну, ты понял. А "Белый Клык" — это ихние партизаны.

Капитан подбросил на ладони медальон-переводчик. Хоро сказала: он подбирает ближайшее по значению слово из твоего словарного запаса.

Но Акам относится к гостям плохо. В понимании капитана, партизаны всегда свои. А когда в селе собак попрятали в будки, детей в хаты — пришли лесные братья, зеленые, аковцы, мельниковцы, махновцы — только не партизаны совсем.

Капитан раскатал патронташ:

— У меня сорок шесть патронов.

Акам угрюмо кивнул:

— Их больше. Полста где-то. И там, самое малое, трое мастеров с уникальным оружием. Аура, Проявление... Прах к траху, я же тебе и кино показать не успел. Ну, чтобы ты понял: главнюку ихнему тот, позавчерашний, голиаф на два-три удара будет. Наслышаны мы про вышитую на жопе розу, опознали скотину рогатую.

— А чего хотят? Еды там, ночлег? Что надо им?

Акам вздохнул:

— Сдается мне, им шахта нужна.

— Та, что дед говорил, у вас еду покупает?

— Именно. А мы так, на пути подвернулись.

— Обыскивать будут?

— Думаешь спрятаться?

— Думаю смыться, пока меня не сосчитали. Патронов добрать я могу только у своих.

Что единственная тактика одиночного снайпера против отряда — стрельба издали — капитан уточнять не стал. Не говорят своим, чего чужим не следует знать.

— Так что выводи меня за стену, пока по хатам с обыском не пошли. Ни за что не поверю, что нет у вас дорожки на такой случай.

***

— Случай! Это и обидно, — командир "Паруса" смотрел на звездную карту ближайших окрестностей:

— Совсем рядом с Землей такая роскошная биосфера. Найди кто раньше — сюда бы отправили не одну экспедицию!

— И цивилизация, — кивнула Гарма. — Людей! Не удаленных в неизмеримые бездны пространства негуманоидных коллег по Великому Кольцу, даже вести от которых доходят лишь через много лет после смерти. А наших же, потомков землян. Рядом, всего восемь светолет!

— И случай привел сюда нас... Надо собрать ракету и отослать новое сообщение на Землю. И повторить, сколько сумеем. Чтобы траекторию нашей бешеной системы можно было вычислить хотя бы по трем точкам. — Астрофизик тоже изучал карту.

— Что ученые?

Гарма поднялась:

— Все хорошо. Как раз пора освежить их. Имир уже там, иду помогать. Еще пять-шесть часов, и они восстановят равновесие здоровых организмов. Мы уже не так молоды, как при отлете, и выход из анабиоза дается нам с каждым разом все тяжелее.

— А ведь местная цивилизация боится не смерти, — вставил гигант-механик, привычно расчесывая черную гриву. — Насколько мы с Вихрем поняли по показанным фильмам, боятся они старости и связанной с этим дряхлости. В их культуре, например, нас — астролетчиков — показывали бы вечно молодыми. Вне зависимости от срока полета.

— Но это же недостоверно! Интересно ли смотреть на такое?

— Нам не интересно. А им, вполне может быть, и да. В том и разница культур. Чань, когда Торген Кам сделает нам словарь?

— Еще две-три вахты. Как и у нас, их язык мутировал из всех языков Земли, собрав понемногу от каждого. Множество знакомых корней — но совершенно иные правила их сборки.

— А что Лаик сказала о Прахе? О той субстанции, на которой тут у них все держится?

Гарма вышла. Чань, проводив ее взглядом, хихикнул:

— Междометия и восклицания убрать? Тогда ничего.

Командир поднял брови:

— В самом деле, мы же летели на Вегу за разумной цивилизацией — вот мы ее и нашли. Правда, не там, где искали.

— Это меня и пугает, — механик завершил чесание волос, разделил на четыре косы и теперь аккуратно перевязывал их так, чтобы не мешали при наклонах. — Меня вообще все настораживает, что не по плану и без расчета. Увы, я не романтик.

Астрофизик помахал своим неразлучным томиком, единственной вещью, взятой с Земли:

— Константин Паустовский хорошо сказал, что романтика —- судьба людей «вежественных». Мы все тут романтики уже потому, что необученный человек не совладает с орудием приключений, будь это наш "Парус", или парус корабля земной эпохи Великих Открытий. А предусмотреть все невозможно, и потому внерасчетные ситуации будут всегда.

Механик хмыкнул, но не возразил, и Чань Вихрь продолжил:

— Прах, конечно, не анамезон. Однако, из него можно сделать анамезон, если я правильно понял эти самые восклицания и междометия нашего печального геолога.

— При нашей последней встрече она вовсе не показалась мне печальной, — командир задумался и сказал уверенно:

— Да. У нее в глазах те самые искорки, что были перед праздником.

— Когда они с Гармой выиграли танец?

— Именно. Что и понятно: цели своей мы все-таки достигли, полет наш не пропал впустую.

— У нас вновь появилось будущее.

— Точно, — Ар Амор не брал с Земли томики любимых книжек, потому что помнил их наизусть. Сейчас он поднялся и торжественно произнес:

— Будем же собираться в будущее! Сборы всегда одна из наиболее интересных сторон каждого путешествия. Только те, кому приходилось стоять перед глухой стеной, равнодушно и безразлично закрывающей весь горизонт и резко разграничивающей настоящее и будущее, — только те всей душой, всем сердцем поймут счастье открытой дороги.

— Хотя дорога эта открылась по непонятному принципу, и куда она ведет, нам все-таки непонятно, — не уступил механик. Ар Амор улыбнулся ему широко и ясно:

— Друг и коллега! Причина ли это нам не делать свое дело?

***

— Мы свое дело сделаем и уйдем. Если никто из вас не будет чушь пороть, мы тоже никого не тронем!

Рослый командир Белого Клыка не нуждался в трибуне. Он поднялся всего лишь на крылечко сельской управы, но большая часть людей Кленовой Осени прекрасно его слышала.

Капитан смотрел на маленькую площадь из окна дома Турима, где покойный Арвер планировал его поселить. Сам Турим тоже был покойный: ранней весной собирал валежник и не уследил, зашел к нему кто-то со спины. По кускам тела нельзя было знать, урса или беовольф, а следы к дню нахождения трупа, естественно, смыло.

Напротив окна высился домик сельской управы, сейчас ярко высвеченный полуденным солнцем. Густо-желтые балки фахверка, чистые белые стены, простенькие ставни.

Слева от управы — изящная церквушка, сланцем крытый шпиль-игла. Но на шпиле, как будто, не крест — капитан видел только яркий золотой блик, смазывающий детали украшения. Справа — бункер-убежище, нависающий над Кленовой Осенью молчаливой угрозой. Могучая каменная кладка, прочный раствор, шипы, бойницы — тоже немногим хуже стеновых башен. Здесь капитан увидел единственную зенитку от летающих тварей: она была полуутоплена в орудийный дворик на крыше бункера, ход к ней был только изнутри. Возле двустволки постоянно дежурили трое-четверо деревенских. Наверное, попроси капитан — его бы тоже допустили, авансом признав за своего. Но задерживаться в селе капитан вовсе не собирался.

На стене бункера висели яркие разноцветные афиши: фильмы смотрели здесь же, на растянутой простыне, выставляя проектор в окно соседнего дома, притащив лавку себе и зазнобе. Сейчас капитан видел поверх голов одни красные верхушки плакатов. Медальон-переводчик помогал только со слышимой речью, а письменность здешнюю капитан пока не постиг, и ничего в заголовках не понял.

Ближе к управе темным полумесяцем сгрудились мужчины. Все они были босы — на ровной брусчатке площади это не доставляло проблем. Одевались, невзирая на жару, в черное, коричневое, синее — ни клочка зеленого, а яркие только пояса, намотанные вокруг тела в пять-шесть оборотов. Покрой одежды тоже не поражал сложностью: куртка с широким воротом, широкие штаны до щиколоток — легко двигаться. Вечером запахнулся и не холодно, а днем воротник пошире и не жарко. Греки Архипелага, где капитан однажды спасал взаправдашних принцесс, одевались очень похоже. Да и внешностью местные от греков почти не отличались: темные прямые волосы, загорелая сухая кожа, ни единого толстяка или здоровяка — все сухопарые, жилистые, роста среднего или чуть ниже. И даже запах чеснока с перегаром после кислого домашнего вина... Кофе им надо продавать, сказать Хоро — пусть возит, приучает. Пусть они кофием благоухают, на такой жаре все лучше чеснока... Капитан покосился направо — Акам тоже внимательно слушал.

Оратор с крыльца управы отвечал на выкрики ближайших к нему сельчан:

— Сильно помогли тебе Охотники? Лично тебе?

Что сказали в толпе, капитан разобрать не смог, зато понял ответ с крыльца:

— Гримм придут — эта твоя девка будет им песни петь?

За темным полумесяцем из мужчин площадь наполняло пестрое море женщин: тетки, бабки, ни ребенка, ни подростка, ни девушки. Темные длинные юбки до земли, белые рубашки, заляпанные непарадные фартуки, закрученные баранком темные волосы — чтобы не лезли в руки, когда наклоняешься кормить свиней или подметать за дитенком... Высокие и пониже, стройные и неохватные, хмурые и спокойные; вот разве что волосы у всех одинаково темные — капитан, со своими светло-русыми, в этом селе фонарем бы светился. Пожалуй, хорошо, что Акам спрятал его в заколоченном доме покойного Турима... От женщин пахло кашей, сухой глиной нагретых печей, едким щелоком и распаренным деревом, мокрой тканью. Стояли женщины необыкновенно дисциплинированно и тихо, что капитан сперва отнес на общую сдержанность сельчан. Вон, третьего дня, по тревоге от падения метеорита, они все быстро, без глупого гвалта, забежали в бункер. А по сигналу отбоя так же быстро и тихо разбежались по хатам.

И теперь в этой дисциплинированной тишине раскатилось:

— Она просто будет умирать. За тебя. Вместо тебя.

— А? — оратор на крыльце даже сделал в изумлении полшага назад. — Шни? За меня?

— Пока ты херню несешь!

Тут капитан осознал последнюю деталь, замыкающую пасьянс и понял причину необычной упорядоченности схода. Вокруг массы деревенских неровной цепочкой, через пять-шесть шагов, стояли люди с оружием наперевес. Лица они прятали за уродливыми красно-белыми масками; они не носили ни пятнистых балахонов ягд-команд, ни жутких кителей айнзатц-команд, одевались кто во что, не слишком грозно — а все равно прошла по капитану дрожь волной, и проснулся он разом, и включился окончательно.

Видел он уже оцепление на сельской площади. Как же он тогда о винтовке мечтал!

Оратор поправил полумаску, выдавил из-под нее даже улыбку, пытаясь перевести в обычную ругань между сельскими-городскими:

— Ну вы дикие аж вообще! Оленей стадо давно пробегало?

— Чего, дяденька, отстал? — звонко крикнул невидимый пацан с крыши над головой. В самом деле, у каждого в оцеплении было что-то звериное. У кого прямо торчал хвост, у кого перья из предплечий, у кого можно было разглядеть на шее жабры. У оратора надо лбом начинались вполне настоящие рога, разве что не оленьи — бычьи. Тянулись над головой к затылку, где уже загибались чуть наверх. Пожалуй, не будь Хоро язва и ехидина, капитан бы звероморфов до сих пор дичился — а поругался несколько раз, и уже воспринимал человеком. Вот и зверолюдей в масках он тоже не воспринимал изначально плохо.

То есть — не хуже, чем пацан из сожженной "Нахтигалем" деревни может воспринимать оцепление вокруг сельской площади.

— Делай свою революцию! А нас-то за что! — крикнули тетки в глубине толпы.

На щегольском кафтанчике оратора полыхнули ярко-алые розы; голос его изменился до глухого рычания:

— Вы, суки! В прошлом году не впустили переночевать семью фавнов! Их под вашими стенами сожрали гримм! Уцелел один пацаненок!

Оцепление тоже всколыхнулось. Капитан внезапно почувствовал, что полдень и в самом деле пройден, и вот именно теперь самое жаркое время. Над площадью крепко запахло потом, перебив чеснок и перегар — а потом пылью с давно не метеной брусчатки: вся толпа разом переступила с ноги на ногу.

— Таурус, падла рогатая, — тихо сказал Акам. — Ну, на крыльце. Самый долбанутый из всех зверожопых.

Рослый парень Таурус, пожалуй, даже симпатичный. Длинные крепкие руки, четкие движения хорошо тренированного рукопашника. Туфли, брюки, длиннополый старорежимный фрак, в раскрытом вороте красная майка. Белая полумаска закрывает самое главное: выражение глаз, мимику вокруг них. Щетка багровых, слабо вьющихся, волос. Ну и рога, да...

— Дайте мне только повод!

Комиссара на тебя нет, подумал капитан. Комиссар бы тебе мозги отрихтовал. Развелось вас — детей революции — хоть стреляй. А жалко стрелять, неплохой ведь материал пропадает!

Теперь уже никто не обманывался: площадь молчит от страха. Таурус перегнулся в поясе, навис над первыми рядами, протянул руки поверх голов:

— Ну! Гавкните что-нибудь! Повод, суки! Только повод! За мной не заржавеет!

Повод стоял рядом, и сорок шесть патронов к нему имелось. Дистанция смешная, капитан бы не промахнулся даже навскидку. Но Таурус тут не один — его фавны наверняка отыграются на селе. Да и сами деревенские, оказывается... Капитан прикрылся ладонью, приглушил голос:

— Про пацана — это что, правда?

— А хули было делать! — Акам отвернулся. — Эти зверомудаки на себе носят и блох, и вшей! И чуму, и холеру, и туберкулез! У них семья — у нас двести семей!

Опустил глаза в скобленые доски, буркнул:

— И вообще. Зверь не может быть чистым!

***

— И как он это сказал, мне за моего московского медведя номер четыре так обидно стало!

Хоро сочувственно кивнула, не переставая оглядываться.

— ...Заявил я, что у меня патроны кончились. Да и что делать одиночке против толпы ухарей-рогатиков?

Капитан тоже оглядывался. В его секторе пока что все выглядело мирно. Село Кленовая Осень осталось уже далеко позади. Хоро вела к временному лагерю — за перевалом, как она сказала. Уши оборотня постоянно шевелились; сдвинутые ими темно-русые волосы охотно подхватывал ветерок — здесь, на склонах, он тянул куда сильнее, чем в долине. Убранное поле справа щетинилось веселым золотом. Шагать редколесьем по твердому грунту склона труда не составляло. Вот разве только гримм...

Говорил же Акам: еще неделю все будут ходить счастливые от удачной жатвы, деньги считать, планы строить, мечтой ужинать. А потом... Потом, как всегда, Тарвай и Однокамень подерутся. Тарвай хочет с общей выручки еще комбайн, а Однокамень — три трактора. У каждого своя теория процветания родной деревни, так что дерутся они не первый год. С их-то драки в селе Кленовая Осень отсчитывают начало самой осени. Другой распорядок дня, другие обязательные дела, другие развлечения.

Капитан себя сельским человеком не считал. Мало ли, что в деревне вырос — при одной мысли о возвращении губы сами складывались горько и криво. Не от брезгливости: другая была причина, даже вспоминать лишний раз неохота... Но понимать местных не затруднялся.

А сейчас приперся Белый Клык — и налаженная жизнь пошла под откос. По всему видать, беломордым нужна та самая шахта с Прахом, что разведана Мией. Как будто в округе других нет!

Про метеорит Хоро ничего не знала:

— Некогда было. Я сразу тебя побежала искать. Тут в одиночку лучше не ходить!

Особенно сейчас. Деревенские огорчены, злы, беспокоятся за себя и добро. Белый Клык вообще на операцию вышел — нервы струнами. На это черные и набегут. Весь выигрыш от удачной жатвы как тот голиаф: здоровый, ужасный, а иголочкой ткнули — дымом вышел, нечего на стену повесить.

Кстати, о голиафах: вот они, места боевой славы. Вот он перевал Горелая Глотка, вот расширяется долинка, вот серебрится на ветру подлесок.

— ...В общем, ушел я, пока они по хатам обыскивать не стали. Тележка моя цела?

— Обижаешь, — Хоро сосредоточенно внюхивалась, недовольно дергала ушами, — придем на базу, там все в сохранности. Капитан, прикрывай. Стадо черных ломится из перевала. Мне раздеться надо.

Капитан без лишних слов присел на колено, натянув локтем ремень винтовки, направив ее в указанную Хоро сторону.

— Место сбора — вон тот выступ скалы, видишь? Одежду мою сложи себе в рюкзак, обувь не забудь.

Сзади рыкнуло и грохнуло, дохнуло горячим звериным духом; невысокие деревца хрупнули, сыпанули щепками. Капитан, как и просили, не поворачивался. Волчица рыже-бурой шерсти легко переступила стоящего на колене человека, недовольно мотнула громадной башкой — повалив сразу две лесины на обе стороны прогалины. Сейчас тут вместо тропинки будет просека, понял капитан. Волчица двинулась вниз, к полю, на оперативный простор; капитан поднялся, уложил в рюкзак ее брючный костюмчик с туфлями. Побежал за волчицей, огибая возникающие выворотни. Патронов оставалось не то, чтобы очень уж много — но куда денешься. Черные тела, белые костяные морды — чисто тебе эсэс...

А давно уже капитану не вспоминалась война. В Конго все было совершенно иначе. Не всерьез — там капитан даже ни разу не задумался, что можно и шальную пулю выхватить. В Конго боялись больше гнилой воды, паразитов да микробов. После шумного спасения Чомбе наемники советских особо не задевали, а негры стреляли куда попало, только не в цель...

Может, все это — сон? Может, лежит сейчас капитан в белой палате Центра Военной Медицины на Лосиноостровской, кружит ему голову висцеральный лейшманиоз — по-простому, лихорадка "дум-дум" — а из капельницы струится волшебный раствор, от которого не то, что девка с тремя сиськами — тринадцатая зарплата привидеться может?

Знал капитан, что без толку щипать себя за ухо. Когда бы не сегодняшний сон, откосить бы по дурке, убедить себя: все понарошку.

Но...

Но!

Вот из горловины перевала выплеснулись гримм. Опять впереди угольно-блестящий шахтерский слоняра, подземный зверь Индрик — и свита его, черное облако, многолапое. Болезненно-белый фарфор костяных морд, алые гвозди зубов... Хоро повернулась, лапищей стукнула по земле: тут сиди. Капитан поднял винтовку — Хоро повертела мордой отрицательно, лапой ударила в грудь: дескать, сама управлюсь!

Развернулась и неимоверно-длинным прыжком обрушилась прямо на стаю гримм, еще не успевших разбежаться по ширине долины.

***

— Сядем в этой долине, — пилот академического транспортника почтительно показывал по карте для Вайсс.

— Шахта вашей уважаемой семьи находится за перевалом... Да, именно через это ущелье. Месторождение сразу нескольких видов Праха: гравитационный, магнитный, электрический. Сложная аномалия. Компас там не работает, это бы ладно. А вот высотомер сбоит, это... — пилот покрутил аккуратно подстриженной головой. — Поэтому добыча с шахты вывозится по земле, и мы туда не полетим.

— А что там, на правом горизонте? Стена, дымки. Поселок?

— Село Клен Осенний, можно заночевать. Но дирекция шахты предупреждена, — пилот уверенно направил транспортник к земле. — Вам наверняка найдут помещение.

— Вот еще! — фыркнула Нора, сжав любимый молот. Янг поддержала:

— Что сразу нас не убивает — жалеть о том не успевает!

— Неинтересно спать под крышей. Лето же! Нас две полные команды!

— Водители заметили в долине голиафа, — пилот завершил маневр и теперь опускал машину вертикально, регулирая скорость снижения напрямик мощностью двигателей. — Вы же знаете, голиафы не ходят поодиночке.

— Они не лазают по скалам, — Жан покосился, конечно же, на Вайсс, та сделала вид, что не заметила. — Переночуем под большими звездами. Руби не промажет, я в нее верю!

Машина встала на опоры, откатились обе двери. Каблуки ударили в твердую землю предгорий. Вокруг шумел подлесок, турбины раздували по сторонам гибкие золотистые ветки с узкими листочками, темно-зелеными на одной стороне и серебристыми на другой. Пахло смолой, нагретым камнем.

— Ну что, сумки вынимаем?

— Погоди, погоди... — Пирра насторожилась. Блейк давно уже смотрела на дорогу к перевалу. Жан сделал пилоту знак, и тот приглушил турбины до холостого хода.

И тогда все восемь Охотников услышали, что ближе к перевалу идет бой. Гулко лопались большие деревья. Вздрагивала земля от шагов кого-то тяжелого. Хрустели ветки, рычали — знакомо рычали! — звери гримм.

Руби одним движением развернула косу. Янг с довольной улыбкой ударила рукавичками друг о дружку. Жан и Ли Рен переглянулись: Нора же!

Нора их не подвела: выхватив молот, крутанула его, чуть не своротив опору транспортника:

— Подождут вещи! На самое веселье опоздаем!

Жан и Вайсс вздохнули синхронно; Вайсс удивилась: неужели этот надоеда не совсем идиот?

Блейк и Пирра, не меняясь в лице, взялись за оружие.

Тут раздался низкий рык — и почти над головами всех собравшихся пролетела черная комета, отчаянно дымящаяся в лучах клонящегося к закату солнца.

— Пирра, ущипни меня! — Нора чуть не выронила молот. — Это же был голиаф! Летающий голиаф!

Черный ком бухнулся в лес, покатился, ломая кустарник; под ногами дрогнула земля.

— Голиаф сам по себе не летает, — Блейк обнажила катану. Пирра перехватила щит, подбросила и поймала копье.

— Не летает, — согласилась Янг, рукавички которой уже сияли от предвкушения. — Что непонятно? Его просто кто-то бросил!

***

Бросив голиафа, Хоро развернулась к перевалу. Оттуда лезли еще и еще. Не зря ли она оставила капитана в лесу? Надо подобрать его и уходить выше, на скальные откосы. Слонозубы туда не дотягиваются, а мелочь ей не соперники. Прибив лапой нескольких свиногриммов, Хоро прыгнула с места влево и перешибла хребет еще одному голиафу — тот сложился сам в себя.

Раскатился выстрел. Капитан? Патронов у него немного. Кто же знал, что вылезет он точно в жатву... Но теперь-то чего уж...

Хоро повернула голову — и остолбенела.

Новая стая гримм из перевала показалась ей совсем небольшой и нестрашной. Восемь Охотников косили черных, как траву, умело и быстро. Мелкая девчонка под красным плащиком орудовала косой в собственный рост — с каждым ее движением от черных буквально летели клочья. Выбрав момент, она еще и пальнула из этой своей косы, заякорив ее лезвием за камень, чтобы не унесла отдача. Выстрел остановил очередного слонозуба — с дальней от Хоро стороны девочка-снежинка воткнула в него смешную иголочку рапиры, отчего слон внезапно лопнул. Стайку черносвинов накрыло залпом чего-то взрывчатого, в кольцо уцелевших ворвалась девчонка с молотом выше роста. Пара взмахов — поле чисто!

Хоро уверенно развернулась к оставленному капитану. Интересно, успеет она хотя бы одеться прежде, чем эти удальцы бой закончат?

Капитан смотрел в бинокль. Хоро искала полянку поровнее, затем перекидывалась обратно, потом одевалась. Подумывала заправить в штаны хвост — но пришлось бы кого-нибудь просить, не капитана же! Да и видели ее уже с хвостом, чего стесняться.

— Вот, — Хоро подошла справа. — Это и есть Охотники. Что скажешь?

— Прыгают, как искусственные икринки по столу, — капитан вертел биноклем. — Никакого почтения к физике... В нашу сторону гримм не лезут?

— Не слышу. А у вас что, икру научились делать?

— И даже съедобно. Насчет вкуса врать не буду, желатин и есть желатин... Ах ты, что ж она делает, оторва!

Хоро посмотрела: та самая девчонка с молотом запрыгнула на спину здоровенной урсе. Тварь бежала, не разбирая дороги — но девчонка стояла, как приклеенная, молотя направо и налево, с полным презрением к законам инерции. Отлетающих тварей принимал на ножи длинный юноша в зеленом, ловко уходящий от ударов и укусов. За ним рубился высокий блондин с привычным Хоро треугольным стальным щитом в левой; меч в правой двигался не так быстро, зато валил при попадании сразу. Но всего красивее и смертоноснее в четверке сражалась рослая красноволосая копейщица. Небольшой круглый щит в левой руке порхал крылом бабочки. Длинное копье в правой доставало тварей из любого положения, на любой дистанции. Капитан одобрительно щелкнул языком:

— А вот это, Хоро, профессионал. С молотом и с мечом любители, дури много, на том и выезжают. С ножами мастер-самородок, видал я таких. А эта, с копьем, долго училась. Ни лишнего движения, ни даже лишнего взгляда. Смотри, она ни разу не задела копьем землю, и ей ни разу не пришлось менять связку на ходу.

— У вас же давно не рубятся мечами. Откуда разбираешься?

Капитан бинокль не опускал:

— Напомни как-нибудь, чтобы я рассказал про качание маятника... Ого, а эти вообще звери... Я бы им даже лопаты не выдавал!

Мелкая в красном рванула с места вдоль тройки гримм, перечеркнув их своей косой — те задымили, растаяли. Девочка-снежинка, явно выделываясь, мановением руки воздвигла перед собой прозрачный щит, а когда удивленный зверь отлетел и сел на задницу, проткнула его рапирой. Со спины на нее кинулся было кабаненок — ярко сияющая золотая блондинка взвесила кабану с левой руки. Тот лопнул прямо в полете; капитан хмыкнул:

— Скалки не надо — убьет оплеухой...

Опустил, наконец, бинокль, взял винтовку:

— Хоть один выстрел сделаю, просто участие обозначить.

Момент оказался удачный: пока брюнетка с кошачьими ушами полосовала здоровенного урсу, сбоку на нее вышел тоже матерый беовольф, присел, изготовился к прыжку. Выстрел! Зеленый трассер утонул в антрацитовой черноте зверя — тот послушно растаял. Хорошо, что голиафы закончились, тут бы и остатков ленты не хватило.

Девчонка, убив своего противника, повернула голову, разглядела их на склоне, и звонко крикнула:

— Благодарю! Спускайтесь, уже все!

— Точно, — Нора позволила своей твари подбежать поближе к друзьям, а затем с милой улыбкой разнесла зверю белую костяную башку:

— Этот сломался, несите нового!

И соскочила на камни кульбитом, прежде, чем обезглавленный гримм развеялся в черную пыль. Капитан переглянулся с Хоро:

— Ну что, пойдем? У девчонки уши кошачьи — значит, к зверолюдям они относятся нормально.

— Пойдем, — Хоро потянулась. — Ночь спускается, а еду я не брала. Думала, мы раньше в лагере будем. Как раз и поужинаем.

***

Ужин собрали на раскладном столике: транспортник опустил заднюю стенку на два подставленных больших камня, чтобы поверхность аппарели легла горизонтально. На таком столе места хватило всем.

Капитан с Хоро увидели семерых подростков лет около восемнадцати, и одну совсем еще девчушку: судя по нежному лицу, голосу и выражению глаз, лет пятнадцать, никак не более. Единственным взрослым за столом оказался мужчина лет под сорок в светло-сером комбинезоне и форменной кепке с нашивками-крылышками — пилот летающей машины.

Заметив, куда капитан смотрит, эта самая девчушка в алой накидке объяснила:

— Транспортник завтра надо вернуть в Академию. Мы пойдем пешком, в ту долину, где упал метеорит.

— Сначала надо зайти в деревню, — уточнила брюнетка с кошачьими ушками. Вблизи капитан рассмотрел, что это громадный черный бант.

— Они, наверняка, видели, где именно метеорит упал.

Капитан засопел, переглянулся с Хоро: говорить, не говорить? Предположим, он скажет, что в деревне Белый Клык. Радио в их транспортнике наверняка есть, пусть бы вызвали свою армию, милицию, или что тут вместо нее. Но это же молодежь, еще и вон какая резвая. Кинется отбивать село — чем закончится? Таурус местных точно беречь не станет, сам говорил: ему только повод. Или молодежь не только резвая, но и достаточно умная? Сообразит, что полста партизан Белого Клыка — противник опаснее сколь угодно большой стаи животных? Рано делать какие-то выводы, надо поговорить с ними хотя бы чуть-чуть.

— Меня зовут Хоро, — волчица взяла беседу в руки... Лапы. — Моего спутника зовут... Хм, Стрелок.

— Я помогал на жатве в той самой деревне, про которую вы говорите, — нашел капитан соломоново решение, — видел со стены падение метеорита, взял ориентиры. И могу сберечь вам день ползания по долине.

Девочка-снежинка обреченно вздохнула:

— Руби, Блейк — где ваши манеры? Мы Охотники Академии Бикон. Команда RWBY, — белая ручка поправила красный капюшончик на мелкой:

— Лидер команды — Руби Роуз.

Руби встряхнулась. Под огненно-алой крылаткой на малявке был обычный темный жилет, белая рубашка, недлинная темная юбка, колготки. Только ботинки правильные: высокие, шнурованные, с толстой подошвой, в самый раз для прыжков куда попало.

— Спасибо, Вайсс, дальше я сама... Моя напарница — Вайсс Шни.

— А! — ляпнул капитан. — Я тебя в селе на афише видел. Ты же поешь!

Девочка-снежинка молча поклонилась. Хоро усиленно держала лицо, но правое ухо волчицы предательски выстрелило из волос — улыбнулся даже пилот.

Принцесса порозовела — чуть-чуть, как яблоко на срезе. Снежно-белые волосы, высокая прическа; отстраненно-холодное выражение правильного лица. Шрамик над левой бровью. Голубое недлинное платье с вышивкой серебристой нитью. Узор, понятно, снежинки. Белые туфельки без каблука... Безукоризненно, вот.

Золотоволосая соседка уже чуть ли не подпрыгивала на пластиковой лавке, без малейшего стеснения разглядывая капитана и Хоро синими глазищами.

Руби — явно заметив это и желая золотоволосую поддразнить — представила сперва брюнетку с бантом:

— Блейк Беладонна.

Рубашка белая, костюмчик в цвет волос: жилетик-брючки-сапожки... А взгляд брюнетки капитану совсем, совсем не понравился.

— И, наконец, Янг Сяо Лун!

— Весь вечер на арене, — фыркнула девочка с молотом.

— Привет! — блондинка подскочила-таки на лавке, стукнув кулаками друг в дружку:

— А вы откуда? Хоро, а ты же фавн, верно? Твое Проявление — призыв огромного волка? Как твой призванный ухитрился бросить голиафа? Стрелок, можешь развести огонь вон там, на плоском камне? Солнце садится, тени уже черные! Холодает! Парни сейчас вытащат наши сумки, ага?

Капитан хмыкнул, рассматривая девушку в ответ. Волосы золотые, глаза синие... Рост приличный. Рубашка белая, жакет коричневый, шорты, навесные карманы. Ноги длинные, ботинки правильные. Вообще, Янг и Блейк заметно старше Руби с ее снежинкой-напарницей; но Янг все-таки раздолбайка, а вот взгляд брюнетки темнее банта.

— ... И давайте уже жрать!

— Янг! Твои манеры! Жан, представь свою команду!

Из транспорта вынырнули двое молодых людей: классический светловолосый блондин и стройный брюнет. Блондин отряхнул синие парусиновые штаны, поправил темно-красную футболку с капюшоном, улыбнулся слабо:

— Команда JNPR. Так и произносится: Джунипер. Джей — это я, Жан Арк.

Так вот почему Руби представила нетерпеливую Янг последней! Не ради подначки, а в строгом порядке. Руби — Вайс — Блейк — Янг. Никаких пояснений — значит, это факт общеизвестный.

— Нора... — Жан кивнул на девочку с молотом и тяжело-тяжело вздохнул, — это Нора.

Все снова засмеялись. Нора надула щеки — круглые и без того — выкатила зеленые глаза — большие и без того! — тряхнула коротко подстриженными рыжими волосами, фыркнула:

— Нора Валькири!

Хоро тихо-тихо хихикнула, разглядывая наездницу на урсе. Белая рубашка, темный жилетик — и короткая розовая юбка, при каждом движении открывающая сильные красивые ноги. Понятно, почему капитан прилип к биноклю на все время боя... Вообще-то, надо бы капитану девушку найти. В профилактических целях. Пока он сам не начал клеить кого попало, разбивать сложившиеся пары, искать всей группе на... На хвост приключений.

— Ага, — сглотнул Жан, — именно это я и хотел сказать.

Брюнет молча вытолкнул ему под правую руку объемную сумку. Парень рассеяно взял ее (силен, черт! — капитан видел, что сумка полна доверху; а Хоро безошибочно чуяла, что полна именно едой) и легко поставил на край аппарели. Совершив подвиг, Жан как-то неуверенно показал вполне крепкой рукой на ту самую копейщицу:

— Пирра Никос. Четырехкратный чемпион Мистраля.

— Девочка-победа, — Янг похлопала названную по правому плечу, а капитан и Хоро внимательно поглядели в глаза Никос — тоже зеленые. Капитан где-то читал, что зеленые глаза признак хорошего здоровья организма; тут они были почти у всех. Пирра поморщилась недовольно — выходит, она вовсе не гордится титулом? Волосы длинные, но в бою совсем не мешают — Хоро и капитан убедились лично. Волосы цвета перекаленной бронзы, почти красные. Плотный коричневый корсаж, короткий плащ в цвет волос, темная юбка нормальной длины — в бою поверх всего был доспех, сверкающие поножи. Сейчас чемпионка носила простенькие туфли на низком ходу — капитан позавидовал. Не скоро еще сам он снимет прыжковые ботинки.

— Ли Рен, — брюнет в зеленом свободном костюме, почти как Акам из Кленовой Осени: распашная куртка, штаны, кушак. Только все же в мягких сапогах, что вполне понятно. Босиком не поскачешь.

Ли Рен улыбнулся, обнял Нору за плечи:

— Мы из Вакуо.

Нора довольно прижмурилась:

— Мы там все отбитые.

Капитан поперхнулся ответом и уставился на Хоро. Та похлопала янтарными глазками: ничего не знаю, первый раз слышу!

— Наш пилот, Ни Мак, — вступила снежинка-Вайсс.

— Единственный нормальный человек за столом, — пилот коротко поклонился. Обе команды воззрились на него изумленно. Мак хихикнул:

— Ну вы же все Охотники, так? С открытой Аурой, так? А я пилот... Просто пилот.

Несколькими хлопками в ладоши Вайсс обозначила овацию:

— Браво! Теперь, когда мы все представлены...

Златовласка бухнула кулаками в столешницу; металл аппарели отозвался протяжным гулом.

— Откуда вы? Стрелок? Хоро?

Янг и Охотники видели перед собой мужчину ростом выше среднего, с короткими прямыми светло-русыми волосами, правильным лицом без особых примет, если не считать хороший загар; фигуру мужчины скрадывала свободная куртка с камуфляжным рисунком из коричнево-буро-зеленых пятнышек, плотно застегнутая и стянутая широким поясом, перекрещенная патронташем — левая половина патронташа вся пустовала. Широкие, даже чуть мешковатые, брюки заправлены были в высокие шнурованные черные ботинки, почти такого же фасона, как носила Руби — да и подавляющее большинство солдат, Охотников, негородских жителей Ремнанта. Блейк и Пирра отметили, каждая про себя, что взгляд у Стрелка спокойный и самую чуточку недобрый, а цвет глубоко посаженных глаз придется уточнять утром, по свету.

— Мы очень сильно издалека, — пожал плечами капитан. Стрелком называться он пока не привык. — И надо мне сразу сказать, что Ауры у меня нет, а в бою я смогу только прикрывать вас на дистанции.

Спутница его, Хоро, выглядела стройной женщиной, ростом Стрелку до плеча — выше, чем Руби, Вайсс или Нора; ниже всех прочих. Из темно-русых, почти рыжих, волос Хоро нагло торчали фавновские уши — не кот, собака или волк, или фенек, возможно — лиса. Глаза у Хоро тоже были нечеловеческие, янтарные, кожа чистая-чистая, ни следа загара, ни морщиночки. Костюмчик Хоро из темно-песочных брюк с просторной лиловой рубашкой навыпуск не скрывал роскошного пушистого хвоста — ну точно, не кот.

— Хоро, но ты-то! Ты же, минимум, фавн?

— Можно и так сказать... — волчица тоже улыбнулась, пихнула в бок спутника:

— Стрелок, давай-ка и правда костер. Скоро будет совсем темно, а я с юных лет привыкла видеть, что в рот пихаю!

— А! — Янг толкнула оборотня в плечо:

— Ты классная! Мы друг друга поймем, точно!

Вайсс вздохнула, но лед уже был сломан. Обе команды под стягом Хоро атаковали добытую Реном сумку. Сам брюнет, поглядев на это, сбежал в ближний дозор вокруг стоянки. Жан и капитан, переглянувшись, хором сказали:

— Мы за дровами.

Пилоту с родной палубы отступать было некуда. Погремев потолочными панелями, он вывесил над протянутой аппарелью лампочку. Девушки, раскидывающие припасы по бумажным тарелкам, приветствовали это восторженным визгом.

Быстро появился костер, на костре зашипели колбаски, запахло медом. Капитан сунул руку в потайной кармашек — но здесь и без его чая наготовлено на добрую неделю. Или две. Интересно, а ведь они собирались транспортник отпускать — на себе понесут?

— Стрелок... — блондин оказался рядом и тихонько спрашивал:

— Все-таки, вы откуда?

— Сам как думаешь?

Жан почесал широкий затылок:

— Четвертый континент? Если где могла образоваться параллельная цивилизация — только там. Про них мы ничего не знаем.

— Превосходная идея, — Хоро все слышала. — Но позвольте нам поинтриговать вас еще немного. А пока давайте представим, что мы в самом деле с другой земли, где цивилизация развивалась иначе... Стрелок, сыграем?

Капитан приподнял уголки губ:

— Сыграем. Интересно! На правах инопланетянина спрашиваю о насущном.

Оглядел восьмерку Охотников:

— Насколько я понимаю, свои действия против гримм вы не планируете, полагаясь на тактическое превосходство? Пришел, увидел, затоптал?

— А ведь пожалуй правда, не планируем, — широко распахнула синие глаза Вайсс.

Капитан мрачно кивнул:

— Потому гримм вас и давят.

— Они же неразумны!

— Океанский прилив тоже неразумен. А без расчета приливов ни волнолом построить, ни корабль в море вывести. Вы даже картографирование планеты не ведете, хоть и есть у вас авиация, вот эта, — капитан постучал в боковину транспортника.

— Есть и побольше, — Вайсс вздернула подбородок. — У нас в Атласе точно есть!

— Тише, — покосилась Никос в сторону храпа, — пилота разбудишь, а ему завтра по жаре лететь.

Руби передвинулась ближе:

— Стрелок, дай угадаю, а винтовку свою ты ведь не сам делал?

— Нет, не сам.

— А вот я свою придумала, рассчитала и сделала сама. От и до!

Капитан тоже улыбнулся:

— Руби, дай угадаю. Ты ведь одна такая на всю планету?

— Ну... В общем, да! Каждый Охотник уникален. Это я тебе, как инопланетянину, сообщаю. Уникальный образ, в который входит и оригинальное оружие, и стиль одежды, и неповторимая манера боя!

Все захихикали. Еще один общеизвестный факт. Умница Хоро, просто нет второй такой! Сейчас бы пасть раскрыл — и вся секретность в утильсырье по розовой квитанции. А с инопланетянина какой спрос? "Подскажите, мы на развязке правильно свернули? Это рукав Ориона? Как — рукав Персея? Что еще за цефалоподы? У нас для гуманоидов посылка!"

— Понятно. И винтовку твою обычному солдату давать бессмысленно? Он ее даже для прочистки не разберет, потому что не поймет в ней ничего. А и разберет, собрать не сможет. Верно?

— И что?

— Ничего... А спланируй мне, Красна Шапочка, поход на пикник. Только чтобы один из вас пешком шел, второй на транспортнике летел, третий на мотоцикле гнал, а четвертый поездами.

— А зачем так сложно-то? Сели все в транспортник, и вот как сейчас, — Янг прикрылась от жара, блики прыгали по странным рукавичкам — и не жарко ей в рукавицах?

— А как вы операции планируете, когда у вас двух похожих боевых единиц нет? Как снабженцы ваши не вешаются? Ведь каждому из вас нужен собственный калибр, собственный Прах, собственные уникальные запчасти?

Блейк выстрелила в капитана темно-желтым взглядом; казалось, даже языки пламени от него пригнулись:

— Обычно мы сами себя снабжаем.

— А расходники где покупаете? — не успокаивался капитан.

Пирра и Блейк переглянулись и задумались. Нора фыркнула:

— В магазинах!

— А магазины в курсе, что спасение мира зависит от наличия "огненного Праха номер пять высокой очистки" конкретно сегодня в конкретной лавочке господина Таксона? Вот прямо-таки всегда было, а на этой неделе не привезли. Продавцу что: подумаешь, пять монет выручки недополучит. А вам не с чем в бой идти. Чувствуешь разницу?

— Таксон книгами торгует, — поморщилась Янг, — не Прахом. Ты, наверное, столицу Вейла толком не видел, города не знаешь.

Но Вайсс уже поняла:

— Ты хочешь сказать...

— Я хочу сказать, что если у нашей сердитой красотки винтовочка заточена под "Прах номер пять", а его добыча по какой-то причине вдруг стала невыгодна и шахта закрылась — то либо Руби перепиливать винтовочку под "Прах номер шесть" — а это, доложу я вам, процесс!

Руби с громким треском переломила веточку, и капитан улыбнулся:

— Вон, Красная Шапочка не даст соврать. Либо... Либо ее шедевр оружейного мастерства пылится в углу. Вот что вы делаете в такой ситуации? На рукопашный бой переходите? Видел, восхищен, красиво. В стратегическом плане тупик.

— Пока что такой ситуации не случалось, — медленно кивнула Вайсс, — но вопрос интересный. Я тоже хочу спросить.

— Пожалуйста, — капитан чуть было не добавил "ваше высочество", но вовремя спохватился, что шутка эта наверняка достала девочку-снежинку.

— Ты говоришь, винтовку Руби нельзя дать обычному стрелку.

— Верно.

— А твою что — можно? Только не ври, что сам ты стрелок обычный.

— Не обычный, но и не сильно выдающийся. Учитель мой сыну два патрона в день выдает. Не будет антилопы — не будет обеда, до завтра ходи голодный.

— А завтра?

— А завтра еще два патрона и целая саванна дичи.

— Не дури нам голову охотничьими байками, — попросила, как ни странно, Янг. — Скажи, твою винтовку можно дать обычному рядовому?

— Даже тебе, вот прямо сейчас. Правда, попадать из нее на больших дистанциях ты сразу не будешь, это таблицу стрельбы надо учить, а ты нетерпеливая, как большинство рукопашников. Но на триста метров ты будешь валить слона запросто: слон большой, промазать сложно. А механизм у нее стандартный, это даже не секретно. Чистить я тебя научу за два-три сеанса, у нас этому школьники на военке учатся.

— Интересно живете... — взглядами обменялись все за столом. — Инопланетяне...

— Вы тоже молодцы. Четвертый континент под боком, автоматика отличная, взять хоть беспилотные поезда, хоть ваши ручные... Свитки. И даже воздушный шарик с камерой никто не зашлет, поинтересоваться. Жан, отойдем на два слова.

За длинным ужином и беседой капитан тоже кое-что разглядел:

— Смотри, Вайсс ты не интересен. Даже принесешь ей голиафа в бантике — не надобен.

— Так заметно?

Капитан хлопнул помрачневшего блондина по плечу:

— Жан, ты Охотник, и вообще круче вареных яйцев. Но я просто старше тебя вдвое, сечешь? Для меня вся эта тайная стрельба взглядами — пройденный этап, только и всего. А интересен ты Пирре.

— Да ладно?

— У нее написано на лбу. Во-о-от, — капитан развел руки, — такенными буквами. Можешь быть уверен, это заметили все. Кроме тебя, как и положено в классическом сюжете.

— Но...

— Утром нарви хотя бы камнеломки, пригласи ее потанцевать, сам увидишь.

— Да блин, я же...

— Да блин, ты же можешь тупо сдохнуть в любом бою. Кстати, Пирра тоже. Насколько я понял, ваша служба — бесконечная война со зверьем. Про ум ваших начальников я уже все понял, шансы оценил. Тяжело строить волноломы, не имея расписания приливов. Отсюда мой тебе совет: не теряй, о юноша, драгоценного времени. Танцевать хотя бы умеешь?

— Умею. У меня семь сестер, чтобы ты знал.

Капитан с чувством выдохнул:

— Неудивительно, что ты в училище смылся.

— А почему ты вообще обратил на меня внимание?

— Брат. Младший. — Капитан вовремя остановился, не сказав: "был". Это перевело бы разговор в иную плоскость, сейчас вовсе лишнюю.

— Ну, дерзай, личинка офицера.

У Жана вытянулось лицо. Капитан осекся на полуслове:

— Хоро!!! Язва!! Транслятор! Я хотел сказать — ученик, юнкер...

— Курсант, — понимающе улыбнулся Жан.

***

Жан и Руби проложили курс на холодном горном рассвете: сначала до срезанной вершинки чуть левее просыпающегося, резко-красного, Солнца. Новый знакомый вполне толково разрисовал замеченную траекторию болида, место предполагаемого падения. И еще предупредил, что на другой день в ту же сторону прошел воздушный корабль — "с чужих слов, корабль Атласа". Услышав столь казенную фразу, Охотники, не сговариваясь, отнесли новых знакомцев к оперативникам столичной полиции. Те далеко уступали Охотникам по силе и славе — но решали ничуть не менее сложные задачи. Попробуй, например, отлови в лесах беглого алиментщика, если ты без Ауры, и даже мелкий борбатоск для тебя серьезная проблема. Допустим, Ауры у Стрелка не было. Зато спутница могла призывать громадного волка рыже-бурой масти — а уже тот одним шлепком лапы поднимал на воздух голиафа. "С такой девушкой не страшно и подснежники собирать," — проворчала, помнится, Нора.

Жан советом Стрелка не воспользовался — духа не хватило — и с удовольствием убежал от сложностей личной жизни в планирование маршрута, спор о загрузке рюкзаков, деление суток по вахтам. Гримм тут очень даже водились, и потому приключенцы решили держать постоянный дозор, но пока разобрались, кому когда — солнце поднялось высоко. В низинах понемногу истоньшался белый туман, листья зарослей на склонах сделались умытыми, густо-зелеными; роса испарилась, и можно было ставить ногу на нескользкие камни. Охотникам предстояло пересечь один отрог, самое большее — два. Горы были не так высоки, чтобы требовать альпинистской подготовки, спецснаряжения, так что недели времени на это вполне хватало. Около полудня цепочка из восьми приключенцев, насвистывая, поднялась к северному невысокому гребню и скоро исчезла за ним.

Убедившись, что долину покинули обе команды, фавн из Белого Клыка достал маленькую рацию — действовала она только в долине, зато и запеленговать ее можно было лишь с расстояния вытянутой руки — выбрал условленный канал и доложил.

Адам Таурус, от восхода и до полудня сидевший на стене Кленовой Осени, принял доклад. Несколько секунд поразмышял.

— А Стрелка нашли?

— Пока нет, — прохрипела рация, — и вчера в бою были одни Охотники. Характерной цепочки выстрелов я не слышал.

— Продолжай наблюдать по плану, конец связи.

Адам убрал рацию и спросил у подбежавшего бойца:

— Рапорт Синдер отправлен?

— Вечером, сегодня было подтверждение приема. — Фавн с песьими ушами, вооруженный тяжелым цепом-дробовиком, понизил голос:

— Майор Таурус, разрешите вопрос?

— Спрашивай.

— Почему так важна именно ритмичная стрельба? Это как-то усиливает Ауру, через транс, например?

— Возможно, — Таурус кивнул, перехватил поудобнее свой меч в ножнах-трансфомере. — Но мне думается, все проще. Равномерность огня — признак хорошей подготовки.

— То есть, голиафа — если местные не врут! — завалил обычный... Человек? Даже не Охотник?

— Местные не врут, голиаф был, они же все снимают на видео. Ради страхового возмещения ремонта своих драгоценных комбайнов... Лишнее доказательство бесполезности для общества этих напыщенных Охотников. Но вот винтовку его интересно было бы посмотреть.

Фавн козырнул, крутанулся и умчался; било реяло за ним вторым хвостом. Адам Таурус опять вытащил бинокль и принялся в который уже раз осматривать поле перед стеной и опушку леса поодаль.

Разыскиваемый Стрелок, он же капитан, сейчас удобно помещался в кресле транспортника и осматривал шахту с воздуха. Вообще-то пилот собирался просто перегнать леталку в Академию Сигнального Фонаря — по местному, "Бикон" — только не родился еще мужчина, способный устоять перед улыбкой Хоро.

— Меня даже на нерве не минусуют, — непонятно похвасталась волчица-оборотень. Капитан понимающе кивнул: грамотные люди "на нерве" ничего не делают. Сперва успокоиться надо, в себя прийти — а тогда уже минусовать.

Или сразу множить на ноль.

Пилот согласился их подбросить — здесь, рядом, буквально пара минут лета... Надо ли говорить, что короткий полет-прыжок открывал справа по борту вид на ту самую шахту? Да еще и утром, когда там разводили по работам!

Так что вместо битья ног и подползания по рваным камням к засидке наблюдателей, Хоро и капитан королями парили в небесной сини, выхватывая друг у дружки бинокль и толкаясь плечами возле окна.

Летающий вагончик завершил дугу и сел на полянке, в безопасной зоне, далеко вне аномалии; гримм вокруг тоже не нашлось. Откатилась левая дверца, капитан выпрыгнул, подал руку спутнице. Хоро спустилась, еще поулыбалась пилоту, помахала ему рукой — и отошла подальше от шума турбин.

— Точно зэка, — ответил на немой вопрос капитан:

— Колючая проволока, вышки с пулеметами. А главное, охрана больше внутрь смотрит, чем наружу. И контролеры между оранжевых касок без оружия ходят. Чтобы не отобрали оружие в случае бунта.

Нахмурился:

— Сказать пилоту, что Белый Клык в селе? Или пускай им рогатый вставит... Перо в чернильницу!

— В первый свой визит, — Хоро согласно наклонила голову, — я пыталась честно купить здесь ящичек Праха. Если это запрещено — могли бы просто мне сказать. Зачем было сыпать очистки со стены, кидаться мусором?

— Уши, хвост?

— Ты что, капитан! Если бы во мне фавна заподозрили, просто пристрелили бы... Наигравшись. Нет, я-то их разнесла бы, конечно. А каково здешним спасаться от гримм у таких вот упырей?

— Ты из-за этого пришла к Серову?

— Если вас обидели незаслуженно — вернитесь и заслужите.

— Будет бой — будут жертвы.

— Капитан, мы же сами планировали украсть именно с этой шахты ящик Праха.

— Ну, грузовик застопить, ночью за периметр влезть... Но не штурмовать же! Мы-то не думали, что тут концлагерь!

Капитан рубанул воздух ладонью:

— Выходит, я через Днепр на снятых воротах плыл, чтобы все повторилось? Вышки-колючка, норма-пайка? Какой же этот мир, к чертям, новый? Я такого до х-х-х... Хвоста уже видел!

Тут капитана бережно взял за локоть пилот, отвел чуть в сторону и спросил:

— Капитан, а у вас, что, нет лагерей? Зека на Колыме золото не моют, вышки не стоят, колючка не висит?

— Рецидивистов у нас теперь не сажают, а закапывают, климат чище! — Капитан огрызнулся прежде, чем сообразил, о чем и кто его спрашивает.

Человек в пилотской форме, с бессветно-черными провалами на месте глаз — ни белков, ни зрачков не различить — сложил тонкие губы в бескровную улыбку:

— Но ты же допущен к "тем документам" Веденеева, из две тысячи двенадцатого. И ты знаешь, как оно было на главной исторической последовательности. Знаешь, не прячь глаза! Венгрия, пятьдесят шестой, Прага, шестьдесят восьмой. Шаламов, "Колымские рассказы". Новочеркасск, шестьдесят второй. Инвалиды на Соловках. Средне-уральский радиоактивный след. Чернобыль...

Черноглазый повертел сухими пальцами:

— И там, на главной исторической последовательности, благодарные потомки не стесняются говорить, что Королев, оказывается, сидел за дело. Правильно ему на зоне почки отморозили, а то бы этот интель вшивый еще и до Марса дотянулся, и цвели бы там яблони, "нарушая социальный мир", да... Туполеву, знаменитому вашему Туполеву, который, даже не видя фотографии, по единственному описанию предсказал характеристики U-2, в обвинение внесли, что из штатов он себе "электроледник" привез. Вместо чтобы сказать: ребята, будьте как Туполев, делайте нам самолеты, и мы вам тоже разрешим холодильники ввозить, а кто лучше Туполева самолет зафигачит, ему сами холодильник подарим! — нет же, сказали всей стране: хоть как ты из кожи рвись, а нормально жить не дадим, куй тебе в рот заместо холодильника, сиди, паскуда, в шараге. Хоть бы ты сам Туполев, хоть Ландау — а в животе и смерти тебе ни закона ни правды, одна только царская воля. И написал же вам Веденеев, чем кончилось, нет?

— Ты — Свидетель Канона!

— А ты — штопатель гондона. В своей земле наведи порядок! Твой же любимый Ефремов что говорит? Путь к звездам должен быть от избытка сил, когда дома уже все налажено — а не жопорвание рекорда для.

— Где настоящий пилот?

— В транспортнике, как ему и положено. Я немного придержал время.

Капитан ошеломленно завертел головой: все вокруг выглядело как за мутным стеклом. Замершая в полушаге Хоро, наклоненная выдохом турбин ветка...

— По твоей логике, в лотерею выигрывать нельзя. Потому, что не трудом достигнуто, а везением.

— Ай необидно? Помнишь, что твой же генерал говорил?

После нескольких секунд молчания Свидетель добавил:

— Настоящее уязвимое место этих оборотней не комнатка семидверная. Никакая их установка, никакая божественная сила не в состоянии открыть им путь в мир, где их не хотят видеть. А организовать народный гнев несложно: большевики всегда были сильны пропагандой. Твой же Ильич сказал: "Идея становится материальной силой, когда овладевает массами". Вот где порнография, воображать страшно. Хентай-яой — нагибай, не стой!

Ухмыльнулся и прибавил:

— Хочешь вытравить из головы образ бывшей — представь ее сидящей на унитазе. Мигом всю любовь отшибает.

Снова не дождавшись реакции, Свидетель широко улыбнулся:

— Для первой встречи довольно. На обязанности посланника — только сообщение.

Козырнул по-старорежимному, двумя пальцами, через левое плечо повернулся и скоро скрылся за бело-серой коробкой транспортника.

Капитан подумал несколько мгновений — затем, увидев, что время уже течет по-прежнему, и пилот задвигает свою дверцу, бросился к нему, размахивая правой рукой:

— Пилот! Мак!

Тот остановился, высунувшись наполовину из кабины; подбежав, капитан сказал ему в самое ухо, чтобы не перебивать визг турбин:

— Белый Клык знаешь?

Пилот вздрогнул и сел прямо, попытавшись отодвинуться, насколько возможно. Капитан влез в кабину следом:

— Они в той деревне сейчас. Ну, Кленовая Осень. Около пятидесяти, с ручным стрелковым оружием. Командир Адам Таурус. Готовят налет вот на эту шахту, что у нас по правому борту. У тебя же связь есть?

— А вы кто и откуда? Доказательства?

Капитан сморщился, кивнул на Хоро:

— Какие тебе доказательства, ты совсем тупой? Пусть на шахте хотя бы тревогу объявят!

— А почему вчера не сказал?

— Чтобы детишки не влезли, сам же понимаешь, молодость играет. А эти, в масках, сразу людьми прикроются. Таурус прямо так и говорил: только повод, мол!

Пилот откинулся на кресле, застучал пальцами по клавиатуре:

— Отсюда связи нет. Надо взлетать выше гребней гор. Вы с нами?

— У меня свои приказы, — капитан убрал голову из кабины, спрыгнул со ступенек и отбежал к ожидающей поодаль Хоро. Транспортник взвыл пуще прежнего, разметал вокруг себя мусор и пыль, поднялся и ушел в синее небо.

— Передумал? — вопрос Хоро в наступившей тишине прозвучал необыкновенно четко и ясно.

Капитан ответил не сразу:

— Лично мне рогатый черт симпатичнее куркулей деревенских, оставивших семью беженцев на смерть. Помню, мы с братом... Но и жителями прикрываться тоже... Неправильно! Не так надо!

— В самом деле, — Хоро уже различила собственные метки на деревьях и повернулась лицом к тропе, — коль скоро у вас имеется опыт... Определенного рода... Не думал завербоваться в Академию Бикон?

— И меня туда возьмут? Без документов, неизвестно кого и откуда?

Капитан поправил ремни винтовки, разгладил складки под поясом. Хоро засмеялась:

— Кажется мне, приведи мы сто тысяч попаданцев — каждый из них прошел бы через преподавательскую должность в этом их Биконе. Никому не миновать! Сходи, поучи местных выкручиваться без Праха... — вздохнула и добавила без улыбки:

— Помоги Озпину избежать хотя бы опробованных вами ошибок.

***

— Мне кажется, что избежать ошибок в жизни нелегко...

Свет послеполуденного солнца окрасил горы голубой дымкой. Белели свежие кости поваленных деревьев, угольными пятнами чернели воронки. Светло-пепельным, чуть заметно, пылили горелые стволы. За пятном бурелома лес был живой и зеленый, и люди бы с куда большей охотой перенесли разговор туда. Но в чаше долины пока еще бродили несколько тысяч гримм, собравшихся по непонятной причине точно к посадке звездолета первого класса "Парус". Время от времени черная тварь мелькала в чьем-либо прицеле, раздавался приглушенный дальностью хлопок выстрела; радостный или разочарованный выкрик стрелка обычно не долетал.

— ...На это способны люди целеустремлённые и одарённые особыми способностями: художественными, музыкальными, математическими, спортивными. Или же очень скромные, ценящие труд люди, знающие свое место в жизни соответственно своим способностям...

За пластиковыми столами размещались вперемешку прилетевшие kommunisty и офицеры крейсера "Громобой". Сам крейсер тучей нависал поодаль: серые бронеплиты в пятнах ржавчины, горелые стволы, воняющие огненным Прахом... Звездолет на его фоне выглядел упитанным щекастым ребенком — правда, почти в два раза большим. По его внешней обшивке, пользуясь возможностью, ползли роботы-полировщики, доводя сверкание отражающего радиацию слоя до вовсе нестерпимого.

Командир крейсера со старпомом и боцманом закидывали вопросами командира звездоплавателей. Ар Амор, положив обе руки на белую столешницу, откинувшись спиной на клеть подъемника — разговаривали под корпусом "Паруса" — отвечал, каким людям проще ориентироваться в жизни:

— ...Из таких выходят великолепные мастера, знатоки своего дела: техники, литейщики, хлеборобы, столяры, портные, охотники, рыбаки, пользующиеся всеобщим уважением. Мечтатели и фантазёры обязательно должны некоторое время пометаться, меняя профессии, пока не утвердятся в какой-либо. Самое плохое, когда человека не интересует сам труд и его результаты. Тогда ни одна профессия не станет интересной!

Винтер Шни сидела чуть в стороне и в беседу не вступала. От kommunistoff присутствовали сам командир, красивая женщина-биолог с пластикой профессиональной танцовщицы, похожий на нее крепыш-доктор — он и представился, как брат. Все трое охотно участвовали в беседе, обменивались репликами, разглядывали экраны офицерских свитков. Черноволосый худой оператор вычислителя пообещал показать коллеге с крейсера свое хозяйство — и электронщики пропали в недрах звездолета что-то больно уж надолго.

Командир "Паруса" завершал речь — тень корпуса доходила до середины груди его темно-красного комбинезона. Одежда звездолетчиков не поражала чуждостью: свободный покрой, несколько карманов, инструментальные пояса с разными чехлами и подсумками — но почему-то никаких видов оружия. Зато здоровенные по меркам Ремнанта кирпичи радиостанций.

— Интересный человек, по-моему, живо интересуется окружающим его миром, людьми и своей деятельностью. Такой человек обогатится знанием, наблюдениями и опытом и обогатит всех, кому посчастливится с ним повстречаться. Без этого интереса к миру и жизни даже самая захватывающая профессия не сделает человека духовно обогащённым. Особенно раздражают меня у людей лживость, клевета и трусость.

Лицо Ар Амора тоже не вызывало изумления. Светло-русые волосы с пробивающейся сединой, такие же светлые глаза, твердые черты лица... Звездолетчика легко можно было представить в одежде Мистраля, в мехах Атласа, в строгой фрачной паре на приеме — а крутящим гайки под брюхом транспортника или в потрохах тепловоза так и представлять особо не надо, комбинезон точь-в-точь.

И вот сейчас Ар Амор сделал округлое движение руками, опустил глаза в стол:

— У самого, конечно, есть недостатки, и я пытаюсь преодолевать их, тренируя себя в обратных им действиях. Один из главных моих дефектов —- отсутствие терпеливости и снисходительности к малопонятливым и малоспособным людям...

Фраза получилась несколько казенная, и только сейчас Винтер спохватилась, что разговор-то идет через программу-переводчик, запущенную на кластере из четырех офицерских свитков. А словарь к этой программе и вовсе дает громадный вычислитель (астронавты упорно не именовали его "компьютером") звездолета. Жутковатый гибрид ежа с моржом, тем не менее, работал вполне удовлетворительно, разве что иногда втыкал в перевод излишне шаблонные фразы.

— Вы будете астронавтом всю жизнь? — адъютант Винтер тщательно снимал беседу на камеру свитка, и вопросы задавал по правилам построения интервью — наверное, уже примеривался к выкладке на собственный блог. Жаль, засекретят, можно не гадать.

Командир "Паруса" улыбнулся — чуть-чуть, но за столом ощутимо потеплело:

— Думаю, пора отдохнуть от космоса.

Красавица-биолог и ее брат откровенно засмеялись; свет и тень запрыгали по их одинаковым комбинезонам цвета ивового листа. Короткие льняные волосы Гармы на миг взлетели ореолом вокруг веселого симпатичного лица. Отсмеявшись, Имир поднял обе руки:

— Амор! Тебя ли мы слышим?

Но командир не потерял мысль:

— Хочу написать исторический роман. Я считаю, что добро всегда будет торжествовать над злом. Рано или поздно, но всегда!

Все, как по команде, посмотрели за периметр. Застывшие на позициях боевые шагоходы, баррикады из поваленных при посадке и потом при обстреле стволов деревьев. Гарь, взрытая земля, огневые гнезда, отжимающиеся за что-то десантники, хмурое лицо их сержанта... Звездолетчик повторил с нажимом:

— Поставьте в этом месте восклицательный знак —- всегда!

Над головой зарокотал механизм подъемника: возвращался электронщик.

— Что ж, вашей уверенности остается только позавидовать... — командир "Громобоя" обозначил улыбку. — Мы не утомили вас философией?

Ар Амор отрицательно повертел головой, а врач Имир, тоже поднявшийся было, замер и сел на лавку вновь:

— Скажите, а о чем вообще разговаривать двум цивилизациям? Двум, не побоюсь громкого слова, мирам? Показывать вам схемы с теоремой Пифагора? Если вы сумели построить крейсера, отбиться от враждебной фауны, возвести города, распахать поля — значит, некий минимальный уровень техники, науки, культуры у вас имеется. По-моему, намного важнее понимать, куда вы направите полученные от нас технологии. Для этого нужно понять вашу душу... Слушают ли ваши дети сказки? Есть ли у вас большие танцы, на сто-двести-триста человек, подобно нашим Дням Посейдона? Проводите ли вы свободное время в одиночку или в компании? Приятно ли вам наше общество, или вы терпите нас через силу, стискивая зубы, в надежде на какие-то выгоды? Вот что важно!

Из опустившейся клети подъемника вывалился сержант-электронщик с глазами, распахнутыми шире дисковых магазинов, и старпом "Громобоя" полез из-за стола, торопясь расспросить его без чужих.

За сержантом выскользнул стройный парень в черном комбинезоне, сидящем на нем едва ли не лучше, чем на самой Винтер сине-белый мундир Атласа.

— Наш астрофизик и социолог, Чань Вихрь.

Винтер прикрыла глаза, внезапно представив с непередаваемой четкостью, как черно-серебряный звездолетчик стоит чуть впереди, подняв шпагу — почему-то фамильную рапиру, которая сейчас у сестренки Вайсс — а за ним глыбой в лимонной броне высится ее собственный адъютант, направляя на невидимого врага уже раскрученный блок стволов... Но что за спиной, что защищают они столь синхронно?

Раздался звонок свитка — Винтер машинально вытащила его, прочла строчку. Вздрогнула, передала свиток направо, командиру крейсера. Тот всмотрелся:

"

ОДШ "Южный" — "Громобою". На связь вышел информатор в банде Белого Клыка, отделение Вейл. Группа боевиков до полуста фавнов находится в селе Клен Осенний, координаты...

"

Офицеру не нужно было листать справочник: село прошли при поисках болида, на левом траверзе.

"

... Командует Адам Таурус. Информатор видел его лично и слышал его угрозы уничтожить село, если только будет повод. Целью банды, по неподтвержденным данным, является шахта Концерна с координатами...

"

И эти цифры офицер не стал выносить на карту. Шахта в соседней долине, узкое ущелье до которой пришлось обрушить залпами главного калибра, потому что из него сплошным потоком лезли гримм.

"

... О лейтенантах Белого Клыка, также бойцах с открытой Аурой, информатор не сообщил. О времени налета не сообщил. Приказываю: принять меры к защите шахты. По возможности, к поимке либо уничтожению Тауруса. Являясь наиболее радикальным лидером Белого Клыка, Таурус опаснее и важнее всего их отряда...

"

Командир крейсера, обменявшись взглядом с Винтер, поднялся:

— Дамы, господа, мы вас покидаем — служба.

Боцман "Громобоя" поднялся тоже, подождал, пока из-за стола выберется Винтер. Винтер пощелкала пальцами:

— Лейтенант, проследите, чтобы все убрали. Вы можете подойти позже.

Адъютант посмотрел на Винтер с искренней благодарностью, отчего та едва не смутилась. Попрощалась коротким наклоном головы, двинулась вслед за командиром крейсера к трапу "Громобоя" — и через сотню шагов чуть не наступила на еще одного странника.

Здоровяк в густо-синем комбинезоне (Линь, кажется. Что-то изучает... Облака?) крестом раскинулся на чудом сохранившемся коврике травы и глядел в небо — тут, поодаль, небесную синеву не заслоняли ни сверкающий корпус "Паруса", ни тусклая сталь "Громобоя". Винтер сперва решила, что звездолетчик спит, но тот, не вставая, приветствовал ее взмахом правой ладони.

— Смотри, не укоренись, — внезапно для себя сказала Винтер. Конечно, чужак ее не понял — слабо улыбнулся, наморщив круглое аккуратное лицо, двинулся встать — но Винтер уже шагала дальше, придерживая полусаблю, и тоже отчего-то глядя на завивающиеся поверх гребней облака.

Пластиковые лавки десантники "Громобоя" забрали, но переводчик пока еще работал, и возле стола главный kommunist вполголоса объяснял адъютанту Винтер:

— Мне кажется, вы делаете частую среди молодых мужчин ошибку — подавай вам идеал, а ежели не встретите такую...

Адъютант вскинул брови. Ар Амор прищурился:

— На самом деле, встретить — очень мало шансов, куда легче ошибиться, приняв мираж за идеал... Вот, если не встретите, то начинаются стоны, что, мол, так и не найду себе подруги.

Лейтенант промолчал. Ар Амор двинул руками снизу вверх, как бы поднимая к свету нечто невидимое:

— А ведь по-настоящему сильный человек рассуждает не так. Нет идеала, так я создам его! И действительно, очень многое в женщине зависит от мужчины. Как, впрочем, и наоборот.

Адъютант скрипнул зубами. Двойной перевод: сперва на некоторый универсальный прото-язык, основанный на общих земных корнях — ну, по версии kommunistoff — а уже оттуда либо на язык Атласа, либо на язык "Паруса". На их языке, наверняка, о любви не говорят настолько прямолинейно-крупноблочно, есть иносказания, намеки...

— ...Женщина даст не то, чем она обладает, а то, что мужчина сумеет от неё взять. Так сумейте взять! И заставьте её любовью, лаской, убеждением проявить скрытое в ней, развейте, усильте, утоньшите это — вот тогда Вы настоящий мужчина и возлюбленный...

С другой стороны, к чему тут намеки? По-мужски надо именно прямо: берешь и усиливаешь. Хм. Ну, если не надорвешься, в смысле.

Адъютант почесал затылок: эту, пожалуй, усилишь. Она сама кого хошь разовьет и утоньшит. А вякнешь поперек, так и уплощит.

Ар Амор одобряюще хлопнул молодого человека по плечу — тот пошатнулся, хотя командир "Паруса" заметно уступал в росте и крепости даже доктору Имиру, не говоря уж о черногривом Ктоне или подбежавшем атмосфернике Лине.

Лейтенант принялся отсоединять от разъемов агрегат-переводчик. "Громобой" с рычанием подматывал якорные цепи — должно быть, в том сообщении был приказ... Лейтенант не мог представить, что важнее сведений о другой цивилизации — но, выходит, нашлось?

Звездолетчики махали руками на прощание; среди поваленного леса, разрытой земли, чистенькие комбинезоны придавали людям вид игрушек, манекенов: багряный, зеленый, черный, зеленый, синий... Как же здорово движется их соломенная блондинка-биолог! У нее-то парень имеется наверняка...

Свитки собраны, пластиковый стол подхватил десантник. Лейтенант тоже махнул рукой людям и побежал к своему крейсеру, а за его спиной зарокотал подъемник.