Часть 1

Посвящение

Автор считал бесплодным пестрить текст беспрерывным указанием первоисточников мыслей, органически улегшихся в данную работу и являющихся частью ее, как логического целого.

А.А.Свечин

Но все же

Сергею Симонову за исполинское здание "Цвета сверхдержавы", одних крошек с крыши которого нам, грешным, хватит еще лет на сто.

Монти Оуму за незамутненность.

Airwind за "Никто не одобряет этот разочаровывающий мир", особенно за концовку.

Comissarius за "Детей революции".

-Firefly- за "Кого боятся гримм".

Seimar за "Белый и желтый трейлеры".

Токанава_через_прокси -- за доброжелательное внимание к моим скромным работам и снисходительность к неизбежным ошибкам, проистекающим от несовершенства человеческой природы вообще, моей же в частности.

Если вы наткнетесь на что-то смутно знакомое -- скорее всего, это цитата без кавычек. Гугл_в_курсе (с). Если же вы встретите стихи либо прозу, незнакомые даже Гуглу -- то их написал я.

И еще. Первоисточником RWBY я признаю первые три сезона. Ну ладно, "на ленньяп" четыре. Думаю, многие со мной в этом согласятся. Многие, разумеется, не согласятся. Но это и неважно: тех, кому наплевать, все равно больше.

Командировки

Тут кто как умеет, мне главное -- видеть восход.

В.С.Высоцкий

Потолок оказался знакомый и незнакомый одновременно. Белый, стерильно-чистый, неуютно пахнущий больницей и хлоркой -- госпиталь, знакомо. А вот который именно? Старый эпидемический или новый военный на Лосином Острове?

Капитан чуть повернул голову, радуясь исчезновению, наконец-то, боли, и увидел совсем рядом -- видимо, табуретка у кровати вплотную -- сидящую женщину. Лицо чистое, красивое, на вид совсем юное. Редчайшего янтарного цвета глаза. Волосы то ли светло-рыжие, то ли густо-русого цвета; впрочем, сейчас волосы скрывал больничный колпак, а изящную фигуру -- плотный белый халат.

Женщина читала книгу. "Понедельник начинается в субботу" -- разглядел капитан черные тисненые буквы на зеленой обложке. Вроде бы где-то он про такое слышал. Или видел. Или встречал...

Стоп. Какие, к лешему, книги!

-- Хоро? Ты мне снишься?

Приподнявшись на заскрипевшей койке, капитан постучал ногтями по трубке от подвешенной капельницы:

-- Чем же меня таким промывают?

Хоро захлопнула том:

-- Не пялься, этой книги еще не существует.

-- А ты, значит, существуешь?

-- Берклеанцы, -- пробурчала Хоро. -- Солипсисты немытые... Как ужасно мое представленье... Я это, я. И в истинной плоти.

-- Зачем ты здесь?

Теперь уже Хоро постучала по трубке капельницы пальцами в латексных перчатках:

-- Амфотерицин привезла. Дочь нашла где-то. Половину здешним фармацевтам на исследования, а остальное сейчас булькает в тебе. Пятивалентная сурьма не лучший способ убить почки, знаешь ли.

-- Ты и в этом разбираешься?

Хоро пожала плечами:

-- Так, нахваталась по верхам. Посвященных в наши дела ровно ты один. И лучше пускай так и остается, согласен? Вот, пришлось вникать, чем лечить лейшманиоз. Где ты его вообще нашел?

Капитан поморщился:

-- В Африке подцепил, к гадалке не ходи. Может годами не проявляться. Хорошо-хорошо, а потом бац: лихорадка, печень как барабан, все тело киселем... Кашляю и все откашляться не могу... Вчера чуть отпустило, сейчас впервые нормально глаза открыл... Добралась хоть без происшествий?

Хоро прижмурилась довольно:

-- Кто-то, а ты мог бы и не спрашивать. Вошла в семидверную комнатку, вышла на холме. Сверху синее небо, вокруг желтое поле, за спиной черный лес -- а посреди вся такая замечательная я.

***

-- ... Я где облачком пыли ходит рожь на холме... -- Хоро подпевала станционному репродуктору -- вон там, на краю поля, ветер доносит припев.

Поле засеяно не рожью и не пшеницей, а их гибридом со смешным именем "тритикале". Да что имя, главное: заморозки ему не страшны. Июль только, а колос уже наливается вовсю... Не посмотреть на такое своими глазами богиня урожая, пусть и отставная, просто не могла!

Так что сейчас Хоро впитывала знакомый шелест посевов и дух нагретого колоса, а от леса по тропинке к ней неторопливо шел высокий мужчина в темной здешней одежде. Волны новоизобретенной пшеницы смыкались позади него как море за кораблем. Угрозы Хоро не ощущала и потому обернулась к гостю, лишь когда тот уже стоял за левым плечом, почти вплотную, и жевал травинку.

-- Хорошая песня, -- голос у гостя оказался глуховатый, как из-под земли. На вопросительный взгляд гость ответил:

-- Если кто поет, всегда подхожу. Нравится. У меня там... Радости немного.

И вдруг отступил на шаг и потек всем силуэтом, рассыпался бликами, пересоздался белесым облачком, и в глазах-ямах вспыхнули огни недоброго лилового цвета:

-- Люди же нас не видят!

-- Люди -- не видят, -- Хоро опустила веки самую капельку.

Гость погасил огненные очи, отвердел, ссутулился и стал опять хмурым, очень-очень усталым, усталым до черной глухоты ко всему, даже к редкому в здешних местах золотому солнцу, даже к теплому ветру, даже к пшеничному морю, обещающему сытую зиму. Всему яркому и живому гость сделался противоположен и вместе с травинкой из инеево-серых губ выронил:

-- Поможешь?

-- Покажешь?

-- Завтра. Спроси местных, пусть на Вороновскую гать проводят, а там я уже встречу.

Хоро опустила веки:

-- Уговор. Завтра.

Гость развернулся и потопал из живого солнечного пшеничного поля обратно в лес -- еловый, мокрый, непроглядный, безнадежно-черный, бессветный.

Мертвый.

***

-- Мертвых тут по лесам как бы не больше, чем живых, -- председатель щурился на низкое солнце в мутном стекле, оглаживал телефон, как пугливую лошадь, надеясь хотя бы на полчаса-час тишины.

-- ... Поисковики обычно приезжают осенью, между озимыми и уборочной. У них и приборы, и машины, и водолазы даже...

Рывком поднявшись, дед проковылял к шкафчику, выдернул пухлую мятую тетрадку, перелистал. Матюгнулся в нос на слипшиеся страницы, поводил квадратными ногтями по бурелому наспех начерканных меток.

-- Хлопцы на уборке навоза. Бригада коровник чинит. Комсомольцев, разве что. По партийной линии. Небось, не отвертятся... -- пробурчал со вздохом, оборачиваясь к собеседнице. Хитрый маневр в сторону облупленного шкафа поставил городскую визитершу напротив света, напротив низкого закатного солнца, и теперь глаза ее горели солнечным же янтарем.

В два шага дед вернулся обратно и сел за стол:

-- А что же вы, без приборов скажете? Родственники ваши, может?

Закатное солнце теперь выкрасило рыжим кошачью морду на ходиках. Гиря их опустилась почти в пол, но глаза исправно перекатывались, резная кошка поглядывала из угла в угол, безжалостно выщелкивая секунды. Тик-так...

Ты кто?

Кто ты?

Председатель снова повернулся в сторону окна и далекого леса за ним, прямо кожей чувствуя, как плавится, плывет нагретый за день пыльный воздух в тесном кабинетике, и от невыносимой духоты самый мир вокруг переплавляется в не теперешний, не здешний. Волосы на председателевой спине встали дыбом, и непривычному пейзажу дед вовсе не удивился. За окном вместо леса разлегся длинный серый домина -- откуда-то председатель знал, что это новый коровник, где буренки сами идут на карусельную дойку.

Тик-так, снова напомнила кошка. Не отвлекайся.

Кто ты?

Что ты?

От громадной постройки с корабельной тяжеловесной грацией отчаливал не менее громадный молоковоз. Один только тягач на трех осях, да под прицепной цистерной две. А главное, отъезжал молоковоз по асфальту!

Дед помотал головой: и привидится же. Коровник еще бы ладно, ведь говорили зимой в райкоме, что программу "Нечерноземье" приняли. Но чтобы асфальт...

Солнце чуть передвинулось, перестало слепить кошку в ходиках, и та защелкала тише, спокойней, и выпустила дедово сердце из когтей резонанса, и председатель со стыдом вспомнил, что посетительница все так же терпеливо дожидается, когда можно ответить, и наконец-то повернулся к ней лицом.

Собеседница не возмутилась ожиданием, голоса не повысила:

-- И знаю, и скажу. Родственников нет, но помочь найдется кому.

Точно: пушкой хлопнула дверь, осыпав последние крошки наваждения, вбежали девушки. Карина, внучка тетки Астафьи -- и Лариса, язва рыжая. Дорослая уже молодуха, полы гнутся. Приехала к подруге из отпуска, из самой Москвы. Бабы на планерке говорили, что Лариса чуть ли не за границей служит переводчиком, но председатель помнил еще царя-батюшку, чтоб ему икалось, не наливалось... Чего только не говорили бабы! Когда бы всему верил, уже давно бы сердце встало. Еще тогда, в сорок седьмом, когда на этих самых бабах пахали...

-- А-а! -- Карина радостно подпрыгнула, чуть не обвалив телефон. Лариса извинительно улыбнулась председателю и сразу потащила обеих подруг из комнатки правления на пыльную улицу:

-- Легче! Карина, не скачи, не лось!

-- Извините, дедушка Трофим! -- Карина уже тянула городскую за вышитый рукав. -- Это ко мне из института. Я и не ждала! Ой, а что Мия не приехала? Не смогла? А...

Дедушка Трофим, который председатель, только рукой махнул. Вот пусть комсомолки по своей линии и организуют.

Саперам позвони, напомнила кошка со стены. Прямо сейчас трубку снимай и звони, в части дежурный не спит. Завтра чтобы уже машина пришла. Молодежь горячая, с утра подхватятся. Не приедут саперы -- как бы комсомольцы дуриком в лес не сунулись. Ладно там лешие с кикиморами, те через одного ветераны, через два можно к орденам. А минам все равно, мины газет не читают, всех исправно косят, вон Зинкиного внука вспомни...

Тетрадки, фотоаппарат и лопаты молодежь сама найдет. Уж если Карина взялась, то сейчас вся танцплощадка на гору раком влезет, а за рыжую Лариску еще и свистнет...

Проводив галдящую троицу взглядом, председатель отряхнул от пыли затертый пиджак и убрал пухлую тетрадь в шкаф обратно. Пыхтя, наклонился, перетянул гири в ходиках. Выпрямился и сел на край стола, отдышаться. Подвинул графин с теплой мутноватой водой, взболтал. Пить побрезговал, наплескал на лицо, утерся занавеской. Глянул в окно.

... Тик-так ...

Солнце садилось за черную пилу еловых вершин. Ох и много их там, под елочками.

... Саперам звони, чего сидишь? ...

А вообще-то ведь правильное дело делает эта приезжая. Сами бы давно всех собрали, да как под землей увидишь.

***

-- ... Увидишь сама! -- Карина взмахнула сразу обеими руками, телогрейка на груди распахнулась и от вида натянутой белой майки парни сглотнули слюну сразу все. Иван-высокий даже брату подзатыльник легонько взвесил:

-- Рот закрой, сапоги закапаешь.

Девушки втроем поместились под вербой на сколоченной лавке. Карина продолжала показывать руками по воздуху:

-- Они же в Италии как-то так шьют, что можно потом взять, швы распустить, скопировать, размер увеличить, на ткань перенести, раскроить, сшить -- и оно будет сидеть!

Городская молчала, только щурилась на утреннее, негорячее совсем, солнышко и вряд ли даже различала кого, пребывая в очевидной задумчивости.

Лариса смотрела чуть насмешливо. Парни называли ее задавакой, а по правде сказать, опасались. Московская, выездная за границу -- о чем с ней говорить простому трактористу? И как это получится: жена умнее мужа и больше зарабатывает? С бабами и без того каждый шаг как по минному полю...

Кстати, про минное поле. Подъехал зеленый военный "Бархан", одиннадцатиместный, здоровый, с грязно-белыми буквами: "служба разминирования". Из-за руля вылез крепкий старшина с завидными пышными седыми усами, сразу понес планшетку в председателево логово, командировку отметить. Из другой двери выпрыгнул сержант сильно помоложе, как бы не срочной службы даже. Завидев девчонок, сержант с важным донемогу видом принялся вынимать из машины длинные штанги миноискателей.

Карина, не обинуясь выпендрежем сержанта, продолжала:

-- ... На человеке будет сидеть и смотреться, как Майя Кристалинская в телевизоре. А англичане что? Я про китайцев не говорю... У них еще пошив такой, что ты его распустила и уже понимаешь -- зря распускала. Оно на человека не сядет, а сядет, она тебя не поблагодарит!

Парни подошли знакомиться к сержанту и, видимо, напугали его Ларискиной важностью и заграничностью, потому как воин, вобравши голову в плечи, нырнул опять в "каблучок" и гремел железяками уже внутри, не показываясь.

Вышел старшина:

-- Отряд, становись!

Парни мигом разобрались по росту. Выкатился колобок-сержант, вовсе теперь без улыбок, в тяжелом инженерном бронежилете с подвесными пластинами, с наручами, толстенными перчатками ставший шире двух любых парней. Поправил зеленоватое бронестекло на ведрообразном шлеме, вперевалочку занял место на правом фланге. Девочки поднялись тоже и тихонько пристроились на левом краю куцей шеренги, причем даже городская без ожидавшейся фанаберии встала по росту, точно между Ларисой и Кариной.

Дед Трофим сказал короткую речь про то, что все и так знали: что дело им предстоит важное, необходимое и совсем не детское. Старшина сказал еще короче:

-- Вперед нас не забегать, с тропы не сходить, а когда во так рукой сделаю, -- он показал крепкий здоровенный кулак, -- то все стоят и не дышат. Женщины, особо к вам обращаюсь. Фугас юбки от штанов не отличает, поэтому я тоже миндальничать не стану.

Оглядев короткую шеренгу, старшина удовлетворенно кивнул и продолжил:

-- Первый идет сержант, за ним я, за мной обещанный от вас проводник. За ним на дистанции десять шагов -- трое парней, вот вы как стоите по росту, так и пойдете. За ними еще через десять шагов девушки, а потом еще через десять шагов трое остальных в замыкании. Аптечки покажите! Ага, вижу. Так, дальше. Кучей не собираться! По сторонам смотреть, под ноги смотреть, мои команды слушать, хлеборезкой не щелкать! Кто из виду товарищей потерял, сразу голос! Не ждать, пока совсем отстанете, сразу кричать. Перерыв на обед один. Никаких пионерских костров, никакой беготни по кустам и тому подобного, искать вас некогда. Мы должны вернуться сюда до восемнадцати часов. Что не успеем, доканчиваем завтра. Вопросы?

Покачавшись с носков на пятки, старшина опять удовлетворенно кивнул:

-- Вроде не дураки все. Не подведите нас и Трофима Кирилловича.

Председатель с крыльца помахал рукой.

-- Кто проводник?

Городская выступила вперед. Старшина хмыкнул:

-- А вы здешняя, получается?

-- Получается, -- без улыбки наклонила та голову. Сапер с несколько преувеличенным вниманием пробежался по девушке взглядом: больно уж выделялся ее наряд среди растоптанных сапог, серых рабочих брюк и перешитых из гимнастерок рубашек, что не жалко в лес надеть.

Спасибо хоть, что волосы убраны под плотную алую косынку. Но рубашка лиловая с вышивкой, правда, запахивается туго, и не торчат ни запястья, ни шея. Брюки коричневые, напуском на сапожки без каблука, даже голень шнурованная... Все бы ничего, но яркое такое, цветастое... Вымажется, паутины соберет.

-- Вам бы переодеться. В лесу грязно, -- старшина даже руками развел. Нахалка только кивнула:

-- Ничего. Я умею ходить по лесу. Пойдемте уже, ведь к вечеру вернуться надо.

-- Куда сначала?

-- На Вороновскую гать.

***

На Вороновскую гать сходу не взъехала даже машина саперов. Остановили "Бархан" у торфовозной просеки, где мины сняли еще в сорок девятом, когда у лесхоза наконец-то дошли руки. Лес вокруг нахохлился угрюмый, темный даже в полдень, холодный и сырой, дышащий влагой с двух болотин по сторонам. Вороновскую гать никто не мостил, сухой перешеек получился сам собой. Росло бы на нем что получше, назвали бы гривой. А кривые кусты и чахлые елки, даже с виду злее училки по русскому, на гриву никак не тянули. Грива у путнего коня теплая, шелковистая и мягкая, а тут черт знает что... Бог творил землю, бормочут перед иконами старушки, а черт -- Тверской край. Вот, самое оно.

Построились и для тренировки торжественно обошли змейкой вокруг машины. Парни хмыкали, но старательно давили улыбку. Старшина морщился: положить всех в грязь ради проверки послушания, или все же пожалеть наряд городской дурочки?

Потом вдруг подумал: а если у этой городской дурочки тут лежит кто? Вряд ли жених, молодая сильно, а вот старший брат, отец, дядька, дед -- очень даже легко. Ведь с каких-то хренов понесло ее из чистого асфальта в тутошние болота? Придется -- все нырнем, а ради ребячества стыдно, пожалуй...

-- Стой! -- городская подняла кулак, точно как показывал старшина. -- Слева впереди, у корней, выворотень...

-- Что там?

-- Не знаю, тарщ старшина, -- отозвалась девушка неожиданно привычным сокращением. -- Что-то нехорошее. Проверьте. Слишком рядом с машиной.

-- Всем замереть. Сержант?

Сержант, не сходя с места, двинул туда трехметровую штангу миноискателя:

-- Есть сигнал, и четкий очень. Как вы заметили?

Девушка пожала плечами:

-- Пахнет. Железо. И такое, кислое.

-- Тол, -- кивнул старшина. -- Поставь значок, потом доработаем. А сейчас отъедем-ка метров на сто.

И посмотрел на девушку другими глазами. Сама себе прибор?

***

Прибор не пискнул ни разу, но старшина не позволял войти на полянку, пока не разбил ее условно на квадраты, а бронированный сержант не проткнул длинным свинченным щупом в каждом квадрате десяток точек. Если девушка -- городской дурочкой старшина не называл ее теперь даже в мыслях -- чует запах металла и тротила, то пусть запах выходит поскорее.

Сам старшина не чуял никаких особенных ароматов, кроме привычной затхлости черного елового леса. Солнце стояло чуть заполдень, прогревшиеся болотины воняли тиной. Там и сям поднимали ополчение комары. Мокрый лес, гнилой лес, погано в таком смерть принимать...

-- Нет, -- покачала головой девушка в лиловом, -- опасности не чую.

-- Приступаем, -- старшина протянул руку, и Карина вложила в нее расчерченную на клеточки амебу. То есть, контур полянки с разметкой на поисковые квадраты. Сергей-фотограф, протиснувшись в первый ряд и совершенно случайно при том потрогавший Ларису за талию, вроде как подвинул, изготовил камеру. Щелк -- отчетный снимок, щелк -- память, щелк -- в стенгазету пойдет... А вот эту кралю щелк -- это себе, как она смотрит-то, сердце падает...

Хоро помотала головой, глядя мимо Карины и мимо старшины, в парную тяжкую пустоту над болотом, а потом уверенно ткнула под куст:

-- Вот здесь лежит. Рядовой Кравцов...

-- Откуда ты...

-- Тихо! -- взгляд у девчонки оказался неожиданно жесткий. -- Не сбивайте мне чутье. Лариса, ставь номер и пиши... Парни, снимайте дерн, он тут неглубоко.

-- Ну, -- сказал над левым плечом Хоро тот самый мужик, что подходил к ней в поле. -- Мы тут все неглубоко. Надо же, не обманула...

-- Следующего показывай, -- отозвалась Хоро сквозь зубы. -- Сколько вас тут?

-- А ты сама глянь, -- покривился гость. Люди на поляне поежились от внезапного холода, не видя нежити и не понимая причины потемнения в глазах. Гость переходил от одного к другому, легко пронизывая деревья и живых, и синее пламя в глазницах его теперь горело ровно, ярко -- Хоро сразу вспомнила низенькие маневровые светофоры на станции. Оглядевшись, Хоро пересчитала невысокие темные вихри, бликующие силуэты -- вышло девять.

-- Все отделение, -- кивнул гость. -- Бежали по гривке, ноги мочить осенью никому неохота. Тут он и врезал. И самое что обидное, до сих пор не знаем, то ли пулеметчик, то ли минами...

-- Осторожно! Степка, лопату убери! -- просвечивающая прямо сквозь силуэт Карина малярной щеткой сметала с цилиндрика грязь. -- Медальон же!

Медальон смертника обычно мало кто заполнял: вроде как примета, если заполнить -- наверняка убьют. Но в эбонитовом цилиндрике неожиданно нашлась еще не рассыпавшаяся бумажка, а на бумажке то самое, что сказала Хоро: "Рядовой Кравцов С.Г, с.Лиски Воронежской обл".

-- Это как вообще? -- сержант, употевший переть по лесу в костюме разграждения, привалился к стволу потолще, снял шлем и откровенно хлопал глазами. Старшина молчал и шумно вдыхал-выдыхал через нос. Ладно там запах тротила, а фамилию? Как она видит фамилию сквозь грунт и эбонит?

Сергей облизнул губы. Щелк -- снимок для отчета. Щелк -- в стенгазету пойдет. Поисковый отряд за работой. Навел объектив на Хоро и что-то вдруг раздумал снимать. Нипочему, просто так!

Иван-высокий посмотрел на красивую городскую задницу в коричневых брючках и потянулся по обыкновению дать младшему подзатыльник, но так и застыл. А ведь в самом-то деле, откуда она знает? Эту за жопу прихвати -- еще руку отсушит. За ней не заржавеет, по лицу видно...

-- Тихо! -- прошипела Хоро, делая осторожный приставной шаг под кривую елку. -- Всего девять. Второй -- Раутенгласс, Васильеостровский райвоенкомат. Вот здесь он лежит...

Старшина вздохнул и послал троих замыкающих принести из машины похоронные ящики, пообещав забить кулак в ж... В нижний думательный узел, если хоть кто сойдет с провешенной тропинки. Что это за девчонка, и что тут происходит, можно разобраться и позже. Село Лиски Воронежской области -- оно, интересно, еще стоит? Или летом сорок второго его стоптали танки "Мертвой головы"? А то, может, перемешали с черноземом "катюши" пятой армии Лизюкова?

-- Третий -- Даджава... Адрес тот же, Васильеостровский райвоенкомат... Пиши, Лариса!

Старшина покрутил головой. С поисковыми отрядами он работал и раньше. Но там обычно полдня копаешь впустую. Нашел котелок или косточку -- а чье это? Это вообще наш или фриц?

И ладно медальон -- она же называет имена раньше, еще до того, как... Она что, с ними разговаривает?

И лес вокруг остекленел, не шелохнется, и комсомольцы с лопатами совкаются медленно, что те мухи на клею... Время, что ли, стоит?

Старшина поглядел на часы: самая тонкая стрелочка послушно бежала вечным кругом, две стрелочки потолще привычно светились тритиевой зеленью... Наградные часы, "командирские", за тот проклятый хутор в Латвии. Надежные, огонь, воду и удар выдержали, не должны бы подвести... Старшина поднес часы ближе, вслушался.

"Кто ты?" -- пискнула секундная стрелка. А минутная и часовая поглядели неодобрительно: чего уставился? Мы свое дело знаем!

Тьфу, пропасть!

Старшина встряхнул руку и снова приложил холодные часы к голове.

Тик-так...

Вот, сейчас нормально. Старшина подумал: не перекреститься ли? Решил для начала обойтись щипком. Вдруг сон?

Щипок не помог, лес не развеялся, заполуденный полусвет никуда не исчез. Крепкие сельские комсомольцы копали сноровисто и аккуратно; Карина обметала находки малярной кистью, Лариса заносила в протокол имена и ставила значки на схеме: кто где поднят. От машины уже принесли похоронные ящики, высокие, узкие, с парой ручек -- сапер не привык называть их урнами. Урна -- это куда окурки бросают. А тут люди. В ящики сложили находки, на каждой крышке написали сказанное девушкой имя.

Пока все это делали, языки темного пламени таяли. По одному, как поднимали, неторопливо и вроде бы нестрашно; впрочем, от страха всегда можно уйти в работу.

Когда закрыли крышку девятого ящика, тени пропали вовсе.

Люди на полянке сразу ощутили тепло, запереглядывались. Все сразу почувствовали, что вот сейчас говорить можно -- и все удивились: как же это никто не задумывался раньше, почему нельзя?

-- Так что? -- Лариса переглянулась с подругой и обе они уперлись требовательными взглядами в Хоро:

-- Ты видишь... Призраков? Настоящих?

Хоро двинула плечами, против общего ощущения, зябко:

-- Хочешь сказать, у вас и ненастоящие есть?

-- Ну... -- Лариса помялась, глядя на девять ящиков посреди развороченной лопатами поляны, а потом вдруг подумала: что смущаться? Мы живые -- так будем же жить!

-- В прошлый сентябрь однажды ветер поднялся, и услышала я стук в дверь. Как резала яблоки, так и пошла открывать с ножом. А мне прямо в лицо белое и холодное, я его отпихивать, а нож-то в руке... В общем, наутро тетка Глаша бабам жаловалась, что я их простыню зарезала совсем насмерть.

Просмеялись коротко, нервно, кося взглядом на девять коробов из ароматных сосновых досок. Лариса смутилась и замолчала.

Старшина вздохнул:

-- Ничего. Ничего, девушки. Пройдет. Не всякий день стольких поднимаем. С одной стороны, удача редкая. С другой -- радоваться похоронам? Я вот сколько так поездил, а все не могу привыкнуть.

И без перехода скомандовал:

-- Сержант, на ход ноги! Нам еще обратно ехать. В машине место разгреби, чтобы аккуратно поставить. А вы, хлопцы, несите бережно. Девушки, проследите за обалдуями, чтобы никто с вешек не сошел. Не расслабляться, еще ничего не кончилось!

Тик-так, напомнила секундная стрелка, и старшина проворчал тоном ниже:

-- А вас, девушка, я попрошу остаться.

Хоро повернулась. На вопросительный взгляд ее старшина отозвался:

-- Что мне в рапорте отражать? Что тут произошло? Испытания? Опыт научный? Или как? Или мы ничего не видели? Что писать?

Хоро подумала. Потом еще подумала. Протянула раздумчиво:

-- По медальонам вы установили часть, по журналу боевых действий из архива с высокой вероятностью установили тех, кто без медальонов. Так понятно?

-- Так точно, -- вздохнул старшина, только сейчас обративший внимание, что яркий наряд ничуть не запачкался. Ни паутиной -- ее собрал прокладывавший тропинку танк-сержант -- ни крошками земли. Что же, значит, ничего не случилось. Просто еще один выезд, местная командировка. Нашли, подняли, девять человек вырвали из "без вести пропавших", девять семей отплачут, в девяти домах наконец-то хлопнет последний выстрел войны...

Тик-так, снова вступила тонким голоском самая быстрая стрелочка. Не забудь подорвать что она там унюхала под флажком у места первой стоянки. Скорее всего, авиабомба, снаряд бы давно рассосался. Да. Вот об этом думай...

Старшина даже не козырнул девушке в лиловом, хотя удержался от привычного жеста с большим трудом и молчал всю дорогу.

Парни молчали тоже. Иван-высокий глядел в потолок "Бархана" и думал: а может, умная жена -- не так уж и страшно? Всяко не страшнее того, что он видел там, на поляне. Сергей вертел в руках аппарат и переживал, получатся ли снимки. А если получатся, то кому показать фотографию Хоро? Матери или сразу отцу? Они-то оба поймут, но каждый по-разному...

Уставшая Карина спала, привалившись к плечу сержанта. Тот, польщенный, сидел памятником, хотя он-то устал больше всех, протоптавши в своей полуторапудовой броне натуральную дорогу сквозь подлесок, до полянки и назад.

Вернулись к закату, опоздав против назначенного времени на два часа. Солнце привычно садилось в черную пилу елового бора. По улочке пылило стадо, коровы радостно бежали в родные калитки, где их с не меньшей радостью принимали бабы. Машина встала и ждала, пока не очистилась улица.

Лариса наклонилась и тихонько спросила Хоро в самое ухо:

-- Ты же не для этого приезжала? Ну, не только для этого, верно?

-- Верно. Мне надо к тем самым людям, что в прошлый раз помогали.

-- А чего не сразу в Москву тогда?

Хоро задумалась, разглядывая село. На крашеные штакетники навалились влажными брюхами отцветшие кусты сирени, тянут нестриженые лапы к проезду. Между кустами видны серые бревенчатые стены. В стенах окна небольшого размера, зато с яркими бликами багряного солнца, с красивыми резными ставнями, а рамой надо всем резные же свесы крыш. Сами крыши под волнистыми серыми плитками, уже замшелыми -- шифер, по-здешнему... Не говорить же Ларисе, что дочкин маяк помнит ее с Кариной, вот при переходе к знакомым и выкидывает. Хорошо еще, что Лариса не в Японии своей, а Карина не в институте, выкинуло бы точно посреди, и добирайся от Новосибирска... Нет, надо здесь постоянный портал, надо...

Наконец, коров разобрали, проезд освободился. Машина стронулась, от рывка проснулись Карина и сержант, поглядели друг на дружку, смутились, покраснели. Хорошо еще, угревшиеся парни не проснулись, насмешничать некому, один старшина хмыкнул за рулем да почесал буденновские усы.

Лариса терпеливо ждала ответа. Когда "Бархан" уже подкатился к логову председателя -- низкому, скособоченному домику правления, с лишайным пятном кирпича иного оттенка, где снарядом обвалило пол-стены и потом залепили, чем нашли -- тогда только Хоро сказала вполголоса, чтобы слышала одна Лариса:

-- Дочка... Просила приветы вам передать. И ткани же, что я привезла...

Зевнула, прикрывшись узкой белой ладошкой:

-- Потом дела начнутся, беготня, хлопоты. Так я решила с вас и начать.

Лариса тоже зевнула:

-- Ну хорошо. У меня еще неделя отпуска, у Карины тоже. Проводим тебя к Серову.

***

К Серову Ивану Александровичу, что все так же руководил Госбезопасностью Союза Советских Социалистических Республик, Хоро на этот раз отправилась одна.

Серов ждал ее за большим столом, перекладывая опросные листы.

-- Здравствуйте. Как добрались?

-- Благодарю, успешно.

-- Размещайтесь. Чаю хотите? Яблок?

За окном все так же плавился июль, что и в прошлый визит. А вот глаза у Хоро сделались напряженней, серьезней и грустней. Серов это заметил, как замечает любой, кому приходилось долго руководить людьми и пытаться прочитать по непроницаемым улыбкам подчиненных, что на сей раз они приготовили любимому начальству. То есть, Хоро, конечно, не подчиненная, но уж приготовила так приготовила...

Серов подчеркнул фразу: "В присутствии объекта видел будущее колхоза в образе большого коровника" и отложил опросный лист. В уголке следующей бумаги Серов узнал фото три на четыре: старшина саперов с того проклятого литовского хутора. Фраза тут нашлась еще и похлеще: "В присутствии объекта разговаривал с секундной стрелкой". Вот, наверное, удивился старшина-сверхсрочник, что особист не потащил его в дурку, а деловито уточнил: о чем разговаривали? Что снаряд в земле рассосаться может? Конечно, глупость. А чего вы хотели от секундной стрелки, она же, наверное, инженерное училище не заканчивала...

Серов хмыкнул и подчеркнул эту фразу тоже. Выдохнул и посмотрел на гостью прямо. Нет, вроде бы реальность не плывет. Ох, не коровник новый ему покажет будущее, и не свинарник, и не кенгурятник даже... А секундную стрелку любому посвященному в Тайну и вовсе спрашивать страшно, потому как ответ заранее известен: тик-так, вот еще один миг бездарно улетел в ничто, вот еще маленький шаг к смерти...

-- Пожалуй, чаю, -- согласилась Хоро, разместившись за столом и уложив подбородок на сцепленные руки.

-- В фильме подсмотрела, -- буркнула на немой вопрос. -- Заказала еще очки зеркальные, но пока напыление не готово, что-там перемудрили юные коршуновцы. Зато мы готовы, Иван Александрович. Давайте нам вашу экспедицию. Мы договорились, чтобы владельцы промежуточной базы разместили двоих-троих человек на год. С вашей стороны место для портальной установки. Лучше всего на Торбеевом озере.

-- Отчего не на Плещеевом, например? Отчего именно на Торбеевом?

-- Там энергетически выгодное место для переходов. Наверное, от Великих Древних канал остался.

-- Хорошо. А что же вы собираетесь транспортировать через этот портал?

-- То самое, что мы в прошлый раз обсуждали, помните?

-- Порошок... Прах... Ага, помню. А толк в нем какой?

Хоро поглядела за окно, где в мареве над горячими крышами сонно колыхались дирижабли, снова улыбнулась:

-- Надеюсь, ваши ученые мне это и скажут. Мы, собственно, запланировали его промышленную добычу. Но для этого нам нужен тот ваш капитан. Организовать открытый город-государство людей и фавнов.

Из пастушьей сумки на боку Хоро вынула трубочку старинного вида пергамента. Развернула, прижав поданными пресс-папье. На свитке оказалась карта, составленная по всем правилам топографии: с сеткой параллелей-меридианов, с цветной растушевкой высот и глубин, с яркими клюквенными городами, разве только с непривычными символами в наименованиях.

Принесли чай. Серов поглядел на карту, улыбнулся:

-- Мужик с серпом гонится за драконом и перепрыгивает рыбу.

Хоро показала мизинцем область в рыже-коричневой затушевке горного массива:

-- Вот здесь у нас устойчивая точка выхода, очень удобно. Севернее Вейла, между Вейлом и Атласом примерно так. Чтобы высасывать фавнов из экономики Вейла и Мистраля. И конкурент для фанатиков из Белого Клыка. Конкурент Менажери, потому что не надо плыть за океан. Высшая награда -- возможность эмигрировать на Землю, где нету гримм. Хм, если, конечно, вы согласитесь. Учитывая политические последствия уже здесь, для вас.

-- А эти ваши фавны не того... Физически? Они вообще на Земле жить смогут? Насколько их фавновство завязано на этот ваш Прах?

Гостья хмыкнула:

-- Вот заодно и узнаем.

Одним глотком Серов допил чай и внимательно изучал карту минут пятнадцать, пока свою чашку допивала Хоро.

-- Понятно, что ничего не понятно... -- Серов потер виски. -- Если Кеннеди узнает про фавнов... Он от лис-оборотней еще не проср... Просох, извините. В общем, надо идти к Хрущеву. Только тут есть одна загвоздка.

Хоро вскинула брови.

-- Ваш капитан болеет. Этим, как его... -- нашарив бумажку в кармане, Серов расправил ее и прочитал по слогам:

-- Вис-це-раль-ный лей-шма-ни-оз. Лихорадка, короче. Догнала его Африка, рукожопый контингент... Континент. Лумумбарий долбаный, мобуту ему в кабилу салазаром через ньереньере с чомбе по самые гизенги, и хаммершельдом утрамбовать до характерного щелчка... Простите.

Хоро нахмурилась, но не проявила желания срочно бежать и спасать. Напротив, сказала спокойно:

-- Тем важнее открыть стационарный портал. А то я сейчас даже дочку за лекарством послать не могу. Ее запросто может выкинуть под этот ваш Мусохранск Новосибирской области.

-- И что? -- Серов пожал плечами. -- По сравнению с вашими масштабами все наши расстояния -- буквально пара шагов...

Хоро ухмыльнулась:

-- Только шаги строевые и по карте СССР, капитан эту шутку рассказывал.

-- Тогда пошли. Я сразу о вас доложил, но там длинное совещание. Вот, на селекторе огонек -- похоже, закончили. Пойдемте, вы же наверняка еще не видели большой кабинет с модельками?

***

Большой кабинет с модельками, прославленный американским телевидением на всю планету, заполнился сотрудниками сразу нескольких контор. Во-первых, люди Соколовского, "советский RAND", пытающийся прогнозировать будущее на сколько-нибудь научной основе. Во-вторых, референты из Ефремовского "института коммунизма", на предмет подготовки конституции, основных кодексов и агитационной литературы. В-третьих, практики из Внешэкономторга и десятого управления. Первые на предмет создания более-менее рабочей экономики в новорожденной социалистической стране, вторые на предмет защиты от завидущих глаз и загребущих лап.

Новая рабочая группа получила первую полностью реальную задачу. Естественно, пока что в общих чертах, для выработки списка вопросов к группам разведки. Территория, климат, половозрастной состав населения, разбивка по профессиям и образованию. Как организовать город-государство, откуда людей брать, какие варианты рассчитывать, а какие оставить на потом, как маловероятные -- но все же не забыть, потому что раз в год и палка стреляет, сами понимаете, товарищи...

Наконец, долгое совещание закончилось и в большом кабинете остались лишь маленькие машинки-самолетики за сверкающими витринами, да два усталых пожилых человека, чувствующих себя точно такими же фигурками под стеклом, с которых вот-вот осыплется старый лак.

Никита Сергеевич Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС того самого СССР, где Серов служил начальником Госбезопасности, вернулся за привычный стол, утер лысину и отложил платок.

-- Ну что, Иван Александрович, доигрался напильник на треугольнике? Это сколько у нас уже пересечений? Осколок этот, плюс мир промежуточной базы. Плюс наш собственный мир. Какие-нибудь джунгли Судана. Да что там, казахские баи с подземными тюрьмами, и это ведь у нас, в Союзе! А все равно, как на другой планете...

Хрущев снова протер испарину платочком. Серов побарабанил пальцами по кожаной папке.

-- Вот что, -- Хрущев подтащил чистый лист, на котором написал размашисто:

"Серову, Келдышу, Ефремову. Никакой кустарщины. Научно все организовать. Институт изучения исторических последовательностей. При нем кафедру прикладного применения. На опыте Африки, Малайзии, Кубы и т.д. Финансирование из фонда новой техники."

Расписался и подал записку Серову со словами:

-- Десятому управлению ГРУ все равно же, куда военных советников посылать, в Анголу или на Осколок. А что там с капитаном? Если он болеет, что, замены нет?

-- Есть. Но на той стороне хотят именно его.

-- Понравился, что ли?

Иван Александрович вложил приказ в кожаную папку. Прищурился на солнечные блики по стеклянным витринам:

-- Я уже почти это спросил. А потом спохватился: вот сейчас она ответит: "Ага, люблю, жить без него не могу". И дальше какие наши ходы?

-- Капитан же у тебя холостой... Эх, черт, я понял!

-- Вот-вот. Хотя, -- тут Серов уже вздохнул без наигрыша, и с настоящей тоской, -- думаю, он все равно уйдет. И пусть бы себе шел, чего за него цепляться. Два новых мира и черт знает сколько еще в перспективе... Мы дивизии в сорок первом сжигали за меньшее, а тут один капитан. Тем более, что не в концлагерь его и зовут.

-- А со снаряжением что? Снова ручная тележка и лентами патронов замотаться от головы до жопы?

-- Ну вот ученые предложили скоростной поезд, чтобы влетал в портал за сколько-то микросекунд. Но Хоро вполне логично возразила, что на той стороне тогда тоже рельсы нужны, и оборудование, и электростанция для всего, и жилье для персонала, и так далее... Следовательно, строить переход лучше сразу на Осколок, не через эту их промежуточную базу. В общем, это дело далекого будущего. Пусть пока она своего капитана вылечит, а вся эта толпа умников рекомендации напишет. В начале и тележки хватит.

Серов засмеялся глухо, с усилием:

-- Помнишь, ты шутил, что у нас есть уставы на случай землетрясений там, беспорядков и так далее?

-- Помню, что я приказал такие уставы разработать.

-- Вот мы и доросли до прогрессорства. Давай-ка организуем работать настоящих профессионалов. У нас же они есть, мы оба читали, вспомни?

Хрущев пощелкал в воздухе пальцами:

-- Ты чего, предлагаешь туда... Этих?

Серов простецки пожал плечами:

-- Сам смотри. В той истории они уже написали такой образ коммунизма, что все прямо аху.. Ахнули. В нашей-то истории ни разоблачений на двадцатом съезде, ни истеричной кампании по реабилитации, ни кровавого подавления Будапешта. Да и с Прагой теперь не все так однозначно... Ну, надеюсь, что нормально получится. И вот, у них теперь, выходит, и поводов особых нет сомневаться в коммунизме.

Хрущев поморщился:

-- Шило в жопе при них осталось. Характер, ум и образование никуда не делись.

-- Так это же и хорошо! Эксперимент: чего они в таких условиях напишут? Капитана только предупредить, чтобы про источник ничего не болтал. Хватит с них и Хоро.

Никита Сергеевич поднялся и некоторое время ходил между стеклянными гробиками, теряясь в неимоверно тоскливых бликах рыжего низкого солнца. Наконец, из дальнего края комнаты Серов услышал:

-- Слушай, а это вообще... Нормально... Так с людьми поступать? Чего уставился? Я вот смотрю, раньше мы об этом не задумывались, а в итоге-то оно и вышло: дякуй тобi, боже, шо я не москаль, -- Хрущев разгладил вышиванку под пиджаком.

Серов перешел на тот же край комнаты, чтобы не кричать. Помолчал тоже и криво ухмыльнулся:

-- Ты же мне сам говорил еще когда вся эта петрушка началась, вспомни, в пятьдесят третьем еще...

Повернувшись спиной к закату, Серов отчеканил, подчеркивая сомкнутой ладонью каждое слово:

-- Разрешается все! Буквально все! Если оно идет на пользу Советскому Союзу!

И добавил уже без прежнего запала:

-- Хорошая книга умных авторов Союзу точно не повредит... А то ишь ты, "пряничный СССР", шерсть на носу!

На память Хрущев не жаловался:

-- Действуй. Разрешение дано.

И уже в спину выходящему Серову бросил:

-- Только подбери толкового фельдъегеря.

***

Фельдъегерь приехал тертый, не пышущий идиотским щенячьим энтузиазмом. Увидевши в глубине прихожей еще и старшего брата, кивнул себе довольно: сразу оба письма выдам. Только паспорта, товарищи, прошу предъявить. Распишитесь в получении. Вот ваши пропуска, а вот билеты. Послезавтра ждут вас, не опаздывайте...

Козырнул хмурой Ленке, даже улыбнулся извинительно: служба, мол, не серчай, хозяйка...

И пошел по лестнице вниз, только дверь машины не хлопнула, не заурчал мотор. Сперва Ленка на это внимания не обратила, а потом и вовсе стало ни до чего. Из вежливости она дотерпела лишь до мига, когда оба мужчины свои конверты вскрыли и прочли.

-- Ну, Лена, -- только и начал старший, пока младший, чуя крепкую драку, отползал к новому холодильнику.

-- Елена Ильинична! Что "Лена"? Что "Лена"? У меня одной тут хер до колена! Больше мужиков нету в доме! Я одна могу послать в жопу этих упырей? Мало им твоей службы в Самаре и на Камчатке?

-- Лена! Да как вы можете! -- младший всегда вспыхивал очень быстро. -- Какие они упыри! Это большевики! Как ни говори, они страну построили!

-- Костей только под ноги чрез меру вложили. Ты вообще молчи, немочь пухлая, бледная. Ты о них ничего знать не можешь! Это мой отец с ними всю жизнь хороводился, через них и погиб.

-- Да что же вы за столько-то лет не наоретесь никак! Лена! -- старший отважно вклинился между спорщиками, пытаясь ухватить за руки то Лену, то брата, получая с обеих сторон то полотенцем, то костлявым женским кулачком, то сапогом по голени, и понемногу погружаясь в кипяток бешеной ссоры.

-- Они великие люди и народные герои! -- младший упрямо склонил голову.

-- Все они, Молотовы эти твои, Кагановичи, Ворошиловы -- кровавые бандиты, и притом сущеглупые!

Старший помотал головой и полез в шкафчик за сердечными каплями. Прооравшись, младший и Лена отскочили в разные углы кухоньки, яростно толкнувши задницами кто подоконник, кто холодильник, так что грохот в дверь квартиры услыхали далеко не сразу.

Старший, чудом удержавший агрегат от падения, с артистической укоризной выпил сердечные капли; наигрыш весь, однако, испортило белое-белое лицо, куда там свежекупленному "Днепру". И, конечно, Лена не вынесла, и уже без прежней злобы сдернула младшего с подоконника за рубашку, пихнула к двери:

-- Там соседка, наверное. Извинись, нашумели... -- и захлопотала вокруг все так же артистично осевшего на табурет старшего. Тот после добрых пяти минут тяжкого сопения выговорил:

-- Ленка, ну что же ты за меня никак не идешь?

-- Аркашка, ну на кой же черт тебе связываться с дочкой врага народа? Катьку я тебе родила, чего еще? Сияющий хер в анкету, чтобы вовсе уже никуда не брали?

-- Не понимаю. Тогда почему ты все время спрашиваешь, когда же я на тебе женюсь?

Лена состроила улыбку -- как она сама думала, коварную:

-- Мне нравится видеть ужас в твоих глазах!

Тут вошли младший с соседкой, и Лена поняла, что раскричалась она все-таки зря. Приперлась не относительно спокойная Мария Викторовна из третьей квартиры, с которой всегда можно обсудить Катькины сопли и мужские фанаберии -- приперлась "фрау Шшшс", полоумная старуха-немка из первого нумера, ветеранш-ш-ша и лауреатка, на которую управы не наш-ш-шлос-сь ни в профкоме, ни домкоме, ни, наверное, даже Верховном Совете -- потому что в Горсовет Ленинграда на нее точно писали. И ш-ш-што, и ниш-ш-што -- об стену горох!

Вышли в проходную комнату, недо-гостиную, выгороженную, когда расселяли коммуналку. Лена снова поморщилась: коричневые шкафы, серо-бурые стулья, невнятного оттенка половик, подлинное черт знает что на стене... Ну да Борис тут и не живет почти, что расстраиваться.

Соседка встала точно посреди комнаты, под самой двухрожковой лампой, что называлась гордо люстрой -- пока кто-то не расколотил абажур. Лена приготовилась уже каяться и обещать: "никогда больше", но вдруг непонятно почему запнулась и всмотрелась в гостью внимательней. Прямо сейчас выглядела "фрау Шшшс" как-то больше "фрау", чем "Шшшс", но Лена никак не могла сформулировать, в чем же отличие. Тем более, ничего не поняли и мужики. Аркадий уже сколько лет жил с Ленкой в Москве, наезжая к брату в гости, вот как сегодня. А Борис тоже в обычное время пропадал в Пулково, взахлеб восторгаясь новыми вычислительными машинами и новыми теориями, даже не молодыми аспирантками -- что уж там о старухе, оставившей молодость в противотанковых рвах под Лугой.

Фрау Шшшс выпрямилась и неожиданно мягко попросила:

-- Не ругайтесь, мальчики. Не ругайтесь. Будьте добрее. Пойдемте лучше ко мне. Будем пить ч-ш-шай. Мне сейш-ш-час торт привезут. Киевский. Я уже Маш-шу приглас-сила.

Да она же одета в чистое! Умыта и глаза подведены!

Лена, не глядя, выхватила у Аркадия пузырек с каплями, отмерила в крышечку и выпила.

-- У вас... Что-то случилось?

Женщина, прямо на глазах сбрасывающая годы, помахала официальным конвертом:

-- Фридриха наш-шли. Его и того молодого грузина, ах, я забыла. Мы танцевали. Вот в этом платье. Приш-шлось рас-спороть, но совс-сем чуть-чуть. Я влезла, да, я все еще влезла! Ах да, я жила на Вас-сильевс-ском и "ходила по-среднему", ах, это казалос-сь так с-смеш-шно. Глупая девш-шонка, конеш-шно. Фридрих так ревновал, я помню... Но я забыла имя...

Фельдъегерь ведь не уехал сразу, поняла Лена. Господи, что же там происходит, в чертовых этих сферах, что уведомление от поискового отряда привозит спецкурьер?

-- Даджава! Молодой грузин! -- фрау Шшшс, по табличке у дверного звонка: "Клара Раутенгласс -- 1 раз", распахнула неожиданно ясные глаза. Вчера еще белесые невыразительные глаза остзейской немки, сегодня оказавшиеся вдруг чудесно красивыми. Ну да, грузины и должны падать именно у ног таких вот ледяных принцесс, просто по контрасту.

-- Но... -- Лена только заикнулась, только попробовала выбить фрау из водоворота памяти, как женщина погрозила пальчиком:

-- Не надо укорять, что мы немцы. Мы тоже пострадавш-шие, и, значит, обрусевш-шие. Кому без вести павш-шие, кому безвинно севш-шие.

Тик-так, сказал новенький никелированый будильник, ракета вокруг земного шара. Тик-так...

Вот так.

-- И не надо ругать свой мужчина, девош-шка.

-- Разве лучше потерять? -- через силу выговорила Лена. -- И спустя сто лет получить красивую бумажку?

-- Лена! -- тут уже и Аркадий не выдержал. -- Зачем драматизировать обычную командировку? Что ты себе опять навоображала?

Ленка не ответила, а фрау Клара опустила руки. Сказала жалобно:

-- Ведь он муштчина, кайн сопляк! Как он может не идти? Сможешь ты трус любить?

Выпрямилась и опять распахнула глаза:

-- Ругаться не нужно. Это глупо. Я поеду к ним. В этом танцевала, в этом и поеду. Июль, тепло...

Клара обернулась вокруг себя посреди коричневой гостиной -- Ленка бы поклялась, что свет из окна делался почему-то глинистого цвета -- и пропела:

-- Рио-рита, рио-рита, милый мой фокстрот... На плосчадка танцеффали сорок первый год...

Этого Ленка уже не выдержала и вместе с вошедшей Мариной Викторовной заревела в голос.

***

Голос тонул в грохоте вертолета, но что Борис радостно кричит, старший брат великолепно понял. В иллюминаторе проплывали стальные чаши, решетчатые громадные опоры комплекса дальней космической связи, легендарного "Плутона". Именно этот адрес значился на предписании, именно до в/ч с пятизначным номером им выдали билеты.

Билеты, кстати, Аркадий долго вертел в руках. Поскитавшись по Сибири -- шутка ли, добраться от Камчатки до Москвы с женщиной и дитенком на руках -- в билетах, литерах, предписаниях, требованиях, номерных, проездных, добавочных и плацкартных он поневоле разбирался.

Но фельдъегерь привез им сверхмодную новинку: "сквозной" билет-вездеход, от места до места, еще и с красной полосой воинского требования. Борис рассказывал, что маршруты этих билетов перечислены все в большом сервере МПС, и что за доставку по ним спрашивает с министра путей сообщения Хрущев лично. Не то, чтобы Аркадий в такое поверил, но самолет в Евпаторию нашелся мигом, а оттуда в недалекое совсем Витино их повезли даже не плоским симпатичным автобусом "Юность", а целым вертолетом с жутко серьезными пилотами.

Вертолет сел на площадку, турбины стихли. Дождавшись остановки лопастей, бортмеханик выбросил коротенький трап и показал рукой пригласительно, и тогда уже братья вылезли в крымский июльский полдень.

В крымский!

Июльский!!

Полдень!!!

Пот потек изо всех отверстий сразу.

-- Ничего, -- утешил внезапно оказавшийся рядом человек в штатском белом, полотняном, легоньком на зависть костюме. -- Вам здесь только командировку отметить, а завтра вы летите дальше... Будем с вами жить. Я -- Никодим.

Братья пожали руку -- сухую, крепкую, не вызывающую гадливости.

-- Пройдемте в корпус, бросите вещи. Сегодня у нас ознакомительная экскурсия по комплексу, несколько фото с местными сотрудниками. Интервью с местной многотиражкой. Концерт, потом вечер вопросов и ответов по вашим книгам в гарнизонном клубе.

-- Но мы не взяли книги, -- опешил Борис, -- нас не предупредили.

-- Недоработочка, -- Никодим потер узкий породистый подбородок. -- Найдем в библиотеке, сейчас пошлю человека в город, по книжным. Идемте, идемте, вы должны тут хорошо засветиться. Чтобы любая собака знала, что вы работаете сейчас в Крыму.

-- Но...

-- А...

-- Пройдемте, товарищи, все расскажем и покажем, -- человек сдвинул шляпу на затылок совершенно по-одесски, открыв роскошный пшеничный чуб, и лихо подмигнул, отчего братья переглянулись в совершенном изумлении.

Дальше закрутился тугой спиралью абсолютно "маяковский" день. В смысле: "Грудой дел, суматохой свершений". Под многотонными чашами антенн, в тени исполинского каркаса фотографировались и подписывали чьи-то книги, открытки, просто обрывки газеты, оставляя пятна пота на бумаге, выдирая карандашом или пером щепки из дешевых некаландрованых листов; наконец, Борис оценил размеры толпы, в которой старший брат буквально уже зашивался, вытребовал краску с кисточкой и оставил аккуратный общий автограф прямо на сизой стали поворотной опоры. Поставил точку и сказал громко, радостно:

-- Счастья всем! Даром! И пусть никто не уйдет обиженным!

Спрыгнул и добавил неромантически:

-- Пошли обедать, брат.

Обедали в местной столовой -- тут задешево принесли такого судака и такое вино, что в Москве не всякий ресторан имел, да не всякий бы и подал всего лишь программисту с переводчиком, не лауреату, не академику -- даже за деньги. Вечером на концерте к видному гусарственному Аркадию клеились скучающие офицерские жены, сообразно же тянулись бить морду ревнивые мужья. Бориса утащили в логово местные связисты-вычислители, и вечером всей толпой рванули к девчонкам посвежее: на танцы в поселок через известную любой собаке дыру в периметре. Но вот именно сегодня на охрану снизошло усиление, так что скандал с поимкой самовольщиков утих только к душному крымскому закату.

За всем этим никто не заметил, как день перещелкнулся в черную-черную крымскую ночь. И поутру в умывальной братья переглянулись с восхищенным удивлением: а ведь уже давненько они спали так мало, но узнавали и впитывали так много; и не только вина.

На крылечке ждал все тот же Никодим в штатском:

-- Очень хорошо, программа выполнена и перевыполнена. Теперь настала пора поговорить о многом...

-- О королях и капусте? -- благодушно хмыкнул начитанный Аркадий.

-- И о них тоже. Скажите, какой здешний слух вам показался самым смешным? Самым абсурдным? Вот с точки зрения авторов "Страны багровых туч" и "Пути на Амальтею"?

Братья переглянулись и отвечать выпало младшему:

-- Наверное, слух о том, что эти антенны принимают информацию с Великого Кольца. И что мы, значит, пытаемся запустить космонавта, чтобы он ящик коньяку отвез. В благодарность, значит.

Никодим поперхнулся:

-- Ну надо же, как ловко вышло. Наугад, а точно в цвет. Нарочно так никогда не угадать... Ну добро, собирайте вещи, пойдемте к вертолету.

-- А завтрак?

-- Вертолет летает потому, что трясется. Немного потерпите, -- Никодим фамильярно похлопал обоих по животам. -- Небось, не отощаете.

У вертолета братья снова переглянулись и снова не решили, верить ли. Но предписание им выдали уже новое, безо всяких грозных полос, просто командировочное удостоверение до: "Промежуточной базы Сосновые Склоны" и далее: "Город 0 -- на усмотрение принимающей стороны", чтобы это ни значило.

Вертолет взлетел и пошел на Симферополь обратно. Довольно скоро оставил его слева по борту и почти четверть часа жег керосин в зоне ожидания: военные моряки не открывали небо. Наконец, тигриным прыжком обрушился на Ялту, скользнул чуть в сторону и притерся на простую грунтовую площадочку.

-- Голову в плечи! Низко-низко пригнуться, и быстро-быстро бежать! -- прокричал в самое ухо Никодим. -- Глушиться ради нас никто не будет. Ясно?

-- Так точно!

Бухнула лесенка; чувствуя себя почти десантурой, братья ссыпались по четырем ступенькам, поправили баулы с вещами, неосознанно закрываясь ими от лопастей, и быстро-быстро побежали к машине на обычной же грунтовой дорожке, откуда им показывали в четыре руки: ниже голову! Еще ниже, не поднимайтесь!

Тут вертолет заревел и дал тягу. С одной стороны, мясорубка лопастей отдалилась в голубые выси; с другой -- взлетевшая пыль забила нос и рот, и проплевались братья лишь через добрые двадцать минут.

Никодим, чистый и свежий, словно и не купался с ними в той же пылюке -- а все потому, что успел добежать и нырнуть в машину раньше, чем вертолет взбаламутил пол-дороги -- терпеливо дождался, когда все отряхнутся-прокашляются, и распахнул дверцу обычной прокатной "Волги", в большом багажнике которой поместились вещи.

Машина попетляла по проездам; гостивший в Ялте Аркадий сообразил, что их везут где-то в районе Нижней Ореанды. Наконец, "Волга" остановилась у ворот небольшого домика. За решетчатой калиткой росли вдоль забора вишни, за ягодами на нижних ветках смешно прыгал круглый лысый мужичок в полотняных штанах и вышивной хохляцкой рубашке.

Открыв калитку, Никодим козырнул мужичку:

-- Доставлены.

-- Ага! -- мужичок повернулся; взгляд его, вовсе не смешной, прожег братьев жутким сочетанием звериной хитрости и нерушимой воли стального капкана. Через мгновение братья узнали Хрущева.

***

Никита Сергеевич вполне гостеприимно повел рукой над накрытым столом:

-- Вы не стесняйтесь. Не завтракали, наверное, перелета боялись?

-- Да, на вертолетах кишкотряс тот еще...

Никодим растворился в местном населении, а за столом, кроме братьев, оказался еще мужчина возраста Хрущева, но с военной жесткой спиной и резкими складками у привыкших распоряжаться губ. Одевался военный, несмотря на жару, в простой строгий костюм, имел при себе толстую кожаную папку с замочком, и прямо-таки излучал официальность. Голос его звучал глухо, как из-под земли:

-- Я Серов Иван Александрович, председатель Комитета Государственной Безопасности.

Братья снова переглянулись. Такая оперетта с их доставкой из Питера прямо досюда. Тайная высадка с вертолета. Непробиваемый Никодим. Слухи.

-- Завтракайте сначала, -- вроде бы Серов и обычным тоном произнес, а прямо-таки захотелось козырнуть в ответ. Хрущев пока молчал. Улыбался, подсовывал маленькие рюмки с наливкой, придвигал блюдца с заливным. Изучал.

Наконец, высказался:

-- Разговор у нас, товарищи, намечается долгий. По крайней мере, я надеюсь, что предлагаемое дело вас заинтересует и вы не откажетесь с порога.

-- То есть, после всей этой... Спецоперации... Мы еще можем отказаться? -- Аркадий повертел головой с откровенным недоверием.

-- Вы представляете, да, -- без улыбки отрезал Серов. -- На ваши места конкурс больше, чем в Звездный Городок. Но я рекомендовал Никите Сергеевичу именно вас и не хотел бы перед ним краснеть за ошибочный выбор.

-- Иван, ты не пугай хлопцев. Скажи уже, в чем дело.

Серов кивнул:

-- Непременно. Только сперва давайте уточним некоторые протокольные вещи. Вы, Борис, работаете в Пулковской обсерватории, правильно?

-- Так точно.

-- Без чинов, -- опять не удивился Серов, словно бы ждал подначки. -- Работаете в вычислительном центре. На чем?

-- БЭСМ- четыре эм -двенадцать -- быстро ответил младший брат.

-- Знаю, -- сказал Серов. -- Богатая машина, шифровальщики хвалят. И как она вам?

-- Э-э... Собственно, ее еще не отладили.

Серов покивал:

-- Ну ничего, ничего, по сравнению с пятьдесят пятым годом все же получше, верно?

Борис кивнул тоже, не понимая, какого ответа ждет высокое начальство.

-- Вы же, Аркадий, проживаете в Москве и работаете в Институте научной информации, правильно?

Аркадий не стал выделываться, ответил кивком, как своему. И Серов с полной серьезностью поблагодарил его тем же.

-- В редакцию "Реферативного журнала" вас еще не зачислили?

-- Нет пока.

-- Ну да, это, наверное, они на январь шестьдесят четвертого отложили. Мадридский двор, интриги, етить его...

Хрущев помотал головой:

-- Не "Белые одежды", к счастью, но тоже... Внушает.

Серов отставил рюмочку, некоторое время погрел кирпичную морду на солнышке и, наконец, вздохнул:

-- Простите за определенную бестактность, но вопрос этот я задать обязан. Аркадий, а отчего вы не женитесь на Елене Ильиничне? Вы вместе... -- Серов даже для вида не раскрывал свою кожаную папку, -- скоро дюжину лет. И других женщин у вас нет. И дочь общая. И соседи, и коллеги -- все давно считают вас мужем и женой. В чем причина?

Аркадий снова вспотел. Если Серов не листает его дело, значит, изучил заранее. Старший брат служил военным переводчиком в Куйбышевской тюрьме, допрашивал японцев для подготовки к Токийскому процессу, и оттуда знал прекрасно, насколько тщательно может готовиться следователь, чтобы зажать, подавить допрашиваемого всесторонней осведомленностью и тем сломать его волю. Так это следователь, рабочая лошадка Системы. А тут председатель всемогущего КГБ. Читал дело каких-то двух интеллигентов. Готовился к разговору. Ага, верю. Два интеллигента -- два раза верю. Вон и Хрущев сидит, жмурится. Станиславский бы не поверил, а мне куда деваться? Верю! Только по почкам не бейте!

Шутки в сторону.

Что.

Им.

От нас.

Нужно?!!

-- Мне от вас нужно, чтобы вы помогли в некотором деле, связанном с поездкой по служебной надобности, -- хмыкнул Серов, дожевав кусок заливного. Все колебания собеседников он видел не то, чтобы насквозь, а только ведь не первый такой разговор, и не десятый даже... Особенно в последние годы, как пришпорил Никита всю страну посылкой из будущего, от Веденеева. Так теперь с кем только разговаривать не приходится. И всех пойми, всякому посочувствуй, со всеми контакт установи...

-- Вас же сопровождающий спрашивал про самый-самый евпаторийский слух?

-- Да, -- снова озадачился Аркадий. -- Что антенны принимают Великое Кольцо, и что космонавт им ящик "Агдама" повезет, проставиться в благодарность.

-- Ну вот, вышло так, что слух этот вранье только наполовину. Не "Агдам" надо передать, а хороший коньяк, грузинский.

Глядя в круглые-круглые глаза братьев Серов даже развел руки:

-- Честно, так получилось. Мы, когда дезу запускали, сами не ожидали, кто на свист придет. И вот, значит, возникла производственная необходимость послать именно вас в командировку по служебной, значит, надобности. Союзу это важно, а вам будет, ха-ха, интересно и выгодно, если доберетесь до конца. Вы, Борис, вполне сможете умыть своего Чандрасекара. Одну диссертацию он вам подоср... Предвосхитил. А тут не выйдет. Нет у индусов методов супротив Кости Сапрыкина, хм...

Серов налил еще рюмочку, но пить не стал.

-- В эту командировку лучше посылать холостого. Плакать некому, чтобы сразу все ясно. Это не умственная резидентура за границей, где жена должна местных...

-- Блядей, -- вежливо подсказал Хрущев. -- Зла на них не хватает. Учишь человека, готовишь, а пришла такая, подолом круть...

-- Ага, Мата Харей всяких там отгонять и отражать попытки вербовки через пиз... Нижний вход...

Серов опять налил маленькую рюмочку. Хорошо говорить за обедом, очень мудрый обычай. Не знаешь, что сказать -- выпил, закусил. Ответ не придет, так хотя бы наешься...

-- Вот, а там все иначе. Можно и в ящике назад приехать. Потому я к Ефремову с этим не лезу и не заикаюсь даже.

-- При чем тут Иван Антонович?

Вокруг плавился июльский крымский полдень. Пахла нагревшаяся в рюмочках наливка, конечно же, вишней. Пахли мясо и рыба на столе, вкусно, до спазма в желудке. Солнце танцевало на светло-зеленых листьях, почти серебристых в могучих южных лучах. Братья переглянулись и снова ощутили мороз вдоль хребта.

Серов поморщился:

-- Сперва все же ответьте на мой вопрос. Аркадий, вы же начальника канской школы чуть на построении не зарубили, а сейчас что стесняетесь? Отчего вы до сих пор не женаты? Ни за что не поверю, что вам сорока рублей на колечко жаль.

Аркадий налил и себе рюмочку. Ах, воистину мудрый обычай! Не знаешь, что сказать -- выпил, закусил. Ответ не придет, так хотя бы наешься...

Поглядел Серову прямо в глаза:

-- Ищу спутницу жизни с опытом работы.

-- А серьезно?

-- Серьезно? Да я сам удивляюсь, как тогда решился подать рапорт об увольнении. Ничего же не умел из гражданской жизни, балбес балбесом. Но представил себя с капризной женой и золотушной Катькой на шее -- и похолодел. Мне ладно, а Ленке с Катькой за что? Замужем за тем же лейтенантом, тем же переводчиком, в той же дивизии?

-- Вот как.

-- Ну, а про споры с ней вам, наверное, докладывали?

Серов хмыкнул:

-- Да уж. Тиграм бы так мяса докладывали. Ну хорошо. Еще раз прошу извинить, не просто так интересуюсь, все скоро поймете сами. А скажите, вот у вас на сегодня издано... Так, издано...

Председатель КГБ и на этот раз не полез в кожаную папку, но теперь Аркадий даже не дернулся, вспоминая взгляд Хрущева. Капкан! Руку отгрызать и то бесполезно, а Ленка ведь не рука, значит -- и не отгрызешь даже.

-- ... Рассказ "Пепел Бикини", это пятьдесят седьмой. Потом "Страна багровых туч", пятьдесят девятый год, это Ефремов порекомендовал вас, вот есть у человека чутье на успешные книги. А написали как?

-- Тоже с Ленкиной подачи, -- буркнул Аркадий, махнувший уже рукой на условности. -- Поспорили, что сможем настоящую книгу, и...

А раздави мы танками Будапешт в пятьдесят шестом, подумал Серов, и морщил бы он сейчас жопу, как на допросе, и чувствовал бы себя, как Пушкин у Бекендорфа, не меньше.

-- ... В шестидесятом издали "Путь на Амальтею", это не считая переводов с японского, так, Аркадий?

-- Истинно так.

-- Через два года "Стажеров", и вот года не прошло, "Попытка к бегству", так?

Братья покивали: все так.

-- И как оно шло?

Борис фыркнул:

-- Как двуручной тупой пилой мокрое бревно пилить. Одна радость, что нас все-таки двое, с обеих сторон тянуть можно. Вот цензура по той же "Стране багровых туч". Я им: вам трупы не нравятся? А мне в ответ, мол: "Дело не в трупах, не в деталях, а в тоне и колорите".

Аркадий стукнул рюмочкой по столу:

-- Повторяю: чего они хотят? Я не знаю, ты не знаешь, они тоже-таки не знают. Они хотят „смягчить", „не выпячивать", „светлее сделать", „не так трагично". Конкретно? Простите, товарищи, мы не авторы. Конкретные пути ищите сами!

Борис подхватил:

-- Ну, переписали мы сквозь зубы пол-книги заново, так потребовали убрать военных. Да так, знаете, яростно. Чтобы, значит, в космосе ни одной папахи, ни одной пары погон, даже упоминание о них нежелательно. Разжаловали мы Быкова в бывшие танкисты, и стал он зампотехом при геологах.

-- Ну, а вывод какой можете сделать?

Братья переглянулись. На правах старшего высказался Аркадий:

-- Писать в стол надобно так... Вроде и напечатать нельзя, но и посадить вроде бы тоже не за что.

-- И сейчас вы именно в стол пишете "Дни кракена", а для широкой публики "Далекую Радугу", верно?

-- Вы даже это знаете?! -- крикнули братья в один голос и замолчали совершенно потеряно.

-- Да, -- вздохнул Серов. -- Мы вас проверяли всесторонне, потому что хотим предложить весьма важную для СССР задачку. Помните, в "Стажерах" ваших говорил Костя с Эйномии: "На что жаловаться человеку, имеющему интересную работу?"

Хрущев аккуратно сдвинул тарелочки и рюмочки. Серов, наконец, расстегнул кожаную папку, достал из нее пачку больших цветных снимков, и быстро выложил все пять эффектным широким веером. На громадных, превосходного качества, цветных фото братья увидели расколотую луну Ремнанта, оскаленные пасти гримм-волков и застывшую в замахе девочку с громадной косой большей собственного роста.

-- Мастерская Клушанского? Для нового фильма?

-- И это фантасты, рекомендованные Ефремовым! -- Серов даже подскочил.

-- Но фильм, я видел афишу... Звездные врата или как там... И тоже переходы без кораблей...

-- Стой, Борис, я понял. Кино -- маскировка, так? Точно как наша липовая работа в Евпатории, правильно?

Серов разлил по рюмкам очередной круг:

-- Вам Аркадий, премия за находчивость. А вам, Борис... А ладно, и вам премия. За бдительность и тщательное соблюдение караульного устава. А с виду такой интеллигент, казалось бы...

Не заметив ни подначки ни вкуса наливки, напрочь позабыв и Лену, и БЭСМ-4М12, братья с гулким треском столкнулись головами над самым большим снимком:

-- Так это на самом деле? Где?! Где это?!!

-- Ну... Ну нет у меня слов!!!

Серов отставил графин:

-- У меня есть, но все непечатные. Когда вы мне скажете, насколько это далеко от Земли и в какую сторону, а я доложу в ЦК, тогда действительно настанет... Этот самый. Полный полярный пушной и как там его еще называют. Ну что, теперь понимаете?

-- Так это чего, -- вздохнул Аркадий, -- правда, что мы от них информацию принимаем? На те антенны в Крыму? И вот переход открыли, как в "Туманности Андромеды" ? Прямым лучом?

-- Ага, -- серьезно сказал Серов. -- И вот вам выпала высокая честь, как в той легенде, отвезти ящик хорошего коньяка. Чтобы, значит, проставиться. И позывные вам на эту операцию мы сперва готовили очевидные. Старший и Младший. Но за тугоумие ваше и недоверчивость я подумываю своей властью заменить их на "Старинушка" и "Детинушка".

-- Силен Иван Антонович, силен, -- ничего не замечая, бормотал Борис, впившись в снимки. -- Но послушайте, здесь если только по цефеидам считать... И то, надо год сидеть, чтобы сделать съемки угломером в перицентрах орбиты. Сколько там длительность года? И надо же инструмент с большим зеркалом, не меньше двух метров, иначе точность будет "куда-то туда"...

Тут братья переглянулись и на правах старшего высказался опять Аркадий:

-- Простите, Иван Александрович. Мы историю о "Знаке почета" тоже помним. Черт знает, зачем ваше ведомство за пол-страны вызывает.

-- Ну вот, -- проворчал Никита Сергеевич, -- всего пол-графина и ушло. Доверчивый народ фантасты. Гречко бы литр самогона выпил, не меньше, и то вряд ли бы поверил.

-- Работа у них такая, -- по незаметному знаку Серова у стола возник все тот же Никодим. -- Верить в невозможное. И потом приспосабливать его к обыденности.

-- Лучше обыденность к нему, -- не согласился Борис.

-- Это у кого яйца крепче... -- Серов велел Никодиму:

-- Проводи в домик, подписки оформи, инструкции выдай. На сегодня ваша задача закончить весь оргпериод, чтобы потом с бумажками не возиться.

-- А установочное занятие? Инструктаж?

-- Отсыпайтесь пока, потому что выпишут капитана уже скоро, через пару дней приедет. Он эти снимки делал, его и пытайте. На подготовку, тренировки, слаживание у нас по плану целый месяц времени, наинструктируетесь еще по самое оно.

Хрущев добавил:

-- Иван, ты организуй, наверное, так. Собери всех по тому списку... Ну, ты понял. И пускай твой капитан прочтет обзорную лекцию.

***

Лекция началась по расписанию, что и неудивительно для девятой в курсе. Эмоции от резких новостей схлынули, случайные желатели остренького понемногу отвалились еще в районе четвертой-пятой. Репортеров же в академию армии Атласа не пускали вовсе. Так что дальше курс двигался вполне по траектории, запланированной Тан Линем.

Сам Тан Линь за кафедрой смотрелся внушительно и жутко. Хороший костюм синей шерсти отменно сидел на крепком теле, больше подобающем атлету, Специалисту с аурой или армейцу, нежели ученому. Сильные руки легко переставляли сразу целый стол с демонстрационными моделями. Буйные темно-русые волосы, остриженные чуть ниже затылка и постоянно зачесанные назад, придавали бывшему исследователю атмосферы вид проламывающего ураган "буллхэда". Глаза же лектора по большей части оставались прищуренными, и потому о цвете их мало что могли сказать самые пронырливые девушки с кафедры.

Винтер помнила Тан Линя еще в синем скафандре, еще там, на зеленой траве у инопланетного корабля и, разумеется, знала, что глаза у залетного карие, теплые. Но с чего бы Винтер Шни, наследница крупнейшей праховой корпорации Атласа, начнет делиться чем угодно с аспирантками-лаборантками? Совершенно не ее круг, и просто некогда.

Кроме того, лекция читалась в академии армии Атласа, так что девушки тут на кафедре не работали, а служили. И уж трепаться даже о такой мелочи, как цвет глаз докладчика, вряд ли стали бы. Нарушила режим секретности -- вылетай обратно в трущобы под Атласом, в широкий, шумный, грязный, задыхающийся Мантл, еще и с черной меткой в досье. Нет, в бордель-то с любым досье возьмут, конечно. Там уже трепаться можно о чем хочешь...

На девятой лекции бывший физик-атмосферник с "Паруса" подводил итоги:

-- ... После длительного развития коммунизм как идея перешел от примитивного "отнять и поделить"... Кстати, сейчас в ваших газетах обсуждается уличная агитация некоего Тириана именно в этом, наиболее грубом и кровавом, варианте... Так вот, от примитива "отнять и поделить", через долгое и сложное развитие подвидов, коммунизм все же пришел к упорядоченной конкуренции Проектов, как предлагал мудрец из древности, увы, слишком поздно оцененный.

-- Простите, мудрец -- Эрф Ром, о котором вы говорили прежде?

-- Нет, -- покачал Тан Линь живописной копной темно-русых волос, -- идеи Эрф Рома имели популярность лет на шестьдесят-сто ранее, а в описываемую мной эпоху наиболее близким к идейному сердцу движения оказался Оксиген. Последователи называли его Кислородычем. Так вот, его мнение.

Подняв обе руки вверх, Тан Линь прогремел:

-- Человечество как мозаика Проектов, свободно и безопасно конкурирующих между собой, в том числе и на общих территориях. Эволюция сообщества мирно конкурирующих социально-экономических Проектов.

Убедившись, что его поняли, продолжил:

-- Под каждым Проектом понимается образец общественного устройства, правила которого добровольно принимаются некоей группой людей. Эти Проекты конкурируют по достаточно простому набору правил, обеспечивающих сохранение жизненного потенциала и совокупного знания человечества. Общеобязательного для всех нет ничего, за исключением этих самых правил.

На третьем ряду скамей поднялся рослый парень с нашивками Мантловского полицейского спецназа. Винтер неожиданно узнала собственного переведшегося адъютанта. Того самого, что сбежал от нее после Кровавой... Кленовой Осени. Судя по шевронам, удалец вполне успешно гонял по дну общества крупных акул, не позволяя им собираться в стаи. А сюда, на лекцию, начальство прислало его как самого молодого в отделе, ясно же. Вот случай спросить, почему перевелся? В конце концов, если никаких чувств между ними нет, так почему не узнать чисто служебную информацию?

Представится случай, спрошу, решила Винтер. А бегать за бывшим, неважно, кем... Благодарим покорно, вот какой еще сплетни не хватало.

Лейтенант же сказал:

-- Кто следит за соблюдением правил? Государство? Вы же объясняли, что его нет?

-- Соблюдение правил достигается двумя путями, -- для наглядности Тан Линь показал два пальца. -- Первое, обучение и воспитание, когда различные правила и другие варианты устройства общества, отыгрываются на моделях, и тем самым не просто заучиваются на память, а высекаются, образно говоря, рубцами на сердце.

Тан Линь поморщился:

-- Король из меня получился не очень, признаюсь честно. В играх по индустриальной эпохе я добивался большего; вершина же моя -- античность.

Лектор тут разулыбался, и все хором задумались: из какого же ребенка выросло такое... Такое вот? Тоже мухам лапки отрывало или доносило воспитателю на соседа по горшку?

Продолжил Тан Линь бесцветным, нарочито ровным "служебным" голосом:

-- Второе, функции охраны правил размазаны по всему обществу. Каждый из нас имеет некие права и обязанности в охране общественного строя. В конечном итоге все усваивают, что так жить выгоднее.

Лейтенант не согласился:

-- Мой контингент, эти самые уголовники, рассуждают иначе. Грабить всегда выгоднее, нежели работать, и весь разговор.

Тан Линь не поменялся в лице:

-- В Семиградье контингент абсолютно тот же. Ко мне привозят именно ваш улов.

-- И как вы справляетесь?

Тан Линь помотал головой:

-- Считайте это приглашением, прилетайте и посмотрите сами. Силой не держим. Кому не нравится -- за периметр. Там нечего и не у кого грабить, одни только черные гримм. Созидай или сдохни! Не надо заискивать перед людьми, которые нас держат, вашими словами, "за лохов". Либо они оставят нас в покое, либо станут нами, либо умрут.

Сдержанный гул в зале: а вот это, пожалуй, хорошо. Правьте железной рукой или уходите, здесь вам не Мистраль! Здесь нельзя быть добреньким царем! Так, а что там лопочет наш не сдавшийся лейтенант?

-- ... Но у них оружие!

-- У нас также разрешено оружие и есть право применять его в некоторых случаях, которые вполне покрывают наиболее распространенные ситуации простейшего криминала. Человека без оружия может ограбить сопляк с ножом. Человека с простейшим разрядником... У вас пускай эту нишу займет пулевое ручное оружие... Надо грабить уже бандой. А это резко повышает сложность задачи.

Лейтенант, конечно, не согласился:

-- Ну дадут балбесу по тыкве, отберут пушку, всего делов.

-- Опустим случай, когда не балбес. Допустим, что да, сглупил, и да, он один. Тогда плохо. Но если пушка у каждого?

-- Соберут отряд. Организация против неуправляемой толпы всегда выиграет.

-- Я понимаю, что в реалиях вашего социального устройства общее военное обучение невозможно и потому невозможна самоорганизация ополчения. Учитывая ваши проблемы с гримм, это представляется мне странным. Но дело ваше. Так вот, у вас же есть вы и такие как вы. А любая банда, выражаясь вашей терминологией, ваш прямой конкурент в пищевой цепочке.

Лейтенант замялся и сел. На втором ряду меланхолично прощебетала синеволосая бизнес-леди возраста превращения косметички в аптечку:

-- Я, кажется, начинаю понимать. Поднимается порог вхождения на рынок э-э, экспроприаторских услуг. Далее вы разными мерами добиваетесь того, что работа в целом становится выгоднее, нежели грабеж, только и всего. Но ведь все государства мира так поступают, и что мы видим на практике?

Тан Линь поощрительно улыбнулся тетушке, отчего Винтер фыркнула: как бы морщинистая не сомлела. Тан Линь же сказал:

-- На практике государства действуют не экономическим путем, а силовым. Поскольку это дорого, постольку и функция возмездия сосредоточена в судебном органе и его исполнителях. А они по определению не вездесущи. У нас же функция возмездия распространена по всему обществу.

Тан Линь чуть склонил голову и заговорил суше:

-- Например, я не просто имею право применять оружие -- я обязан это делать. Если я пройду мимо откровенного беззакония, то буду наказан. Со мной просто перестанут общаться.

-- Тоже мне наказание!

-- Для вас, конечно, лишение средств к существованию страшнее. У нас иные правила. Минимальный набор еды и одежды обеспечен каждому. Живи, гуманизм торжествует. Но живи подальше от нас. В нашу игру мы тебя не берем, ты плохой.

Тан Линь ухмыльнулся:

-- Помните, как в детстве обижались на это?

Переждав гул смешков, лектор сделал жест, словно бы тесто раскатывал:

-- Так размазаны мелкие бандиты, так же распределены и неравнодушные граждане. Лекарство должно соответствовать задаче. От вшей лечат мазью, а не ампутацией головы.

-- Мелкие, -- фыркнул не сдавшийся адъютант. -- А если...

-- Если в банду сбиться, так это надо установить правила, выполнять их. Скучно же! К тому же, крупная банда не спрячется в любой подворотне.

-- Зато мотивация у них прямая и четкая, не то, что у их мирного противника.

Тан Линь поморщился:

-- Сильнее всего мотивация у человека, который хочет в туалет. Не спорю. Только вот производит человек при такой мотивации в основном дерьмо, простите.

-- Пока вы ничего нового не сказали, -- проворчал кто-то довольно громко.

-- Я не ставлю целью открыть некие новые правила. Я ставлю целью максимально полно изложить вам систему, работающую на моей планете.

-- На планете? Да кто вообще видел этот ваш звездолет!

-- Я видела, -- уронила Винтер служебным тоном.

-- Я видел, -- откликнулся и лейтенант, впервые поглядев на нее прямо.

-- Прошу вас не расходовать время лектора на глупые сомнения, -- продолжила Винтер. -- Прошу задавать вопросы по теме.

Лейтенант фыркнул и отвернулся, и Винтер после лекции так и не подошла к нему с вопросом. Зато к Тан Линю подскакивали с вопросами многие.

-- Простите, -- размахивал протезом полковник саперов, -- но получается, что у вас никто не может полностью отдохнуть от общественных обязанностей. Почему вы не выделяете профессионалов? Ведь невозможно постоянно чувствовать себя на службе, мы хорошо это знаем. Отдых необходим, а вся ваша жизнь -- сплошная бесконечная служба в той или иной роли.

Отвечал физик спокойно, с полной уверенностью в себе:

-- Ваша жизнь то же самое. Только у вас роли замаскированы, и внезапное их включение, внезапная необходимость исполнить требование общества, скажем, уплатить штраф, сотрясает психику намного сильнее, чем наше полное знание долга, к исполнению которого мы готовимся с детства.

Тан Линь повернулся к стрельчатым окнам, поглядел на белую мглу за ними, подумал и добавил:

-- Поймите, у нас много обязанностей. Но! -- ладонь ребром вертикально. -- Во-первых, они вполне посильны, ибо разбиты на множество людей, а не лежат на плечах единственного, например, доктора в селе.

Ладонь горизонтально, голос мягче:

-- Во-вторых, наши обязанности не возникают из пустоты или из прихоти начальствуюшего лица. Они всегда обоснованы, и эти обоснования любой может проверить на прочность, что позволяет через определенный срок отменять сыгравшие свою роль законы.

Обе ладони вместе:

-- В-третьих, широчайшее распределение умений и обязанностей защищает нас от узурпации их группой тех самых профессионалов, безразлично, в какой области.

Ладони в стороны:

-- Не думаю, что вам понравится диктатура зубных врачей.

Под общий смех попрощавшись коротким поклоном, Тан Линь подошел к двери, где ожидала Винтер.

-- Вин, я смертельно устал говорить, говорить и не делать, -- звездолетчик поглядел прямо. -- Скоро уже корабль?

Бывший адъютант, двинувшийся сюда же, замер, как от удара. Вин! Он уже называет Винтер коротким именем... Впрочем, отчего нет? Сильный, красивый, экзотический донельзя. А семью Винтер, если что, даже без папочки прокормит...

Слева в группе костюмов и мундиров кто-то сказал:

-- Джон, вы все-таки психолог. Вы вместе с нами слушали все лекции. Казалось бы, у них такой продуманный мир. Так почему же мне в этом мире настолько холодно жить?

Джон -- генерал в очках без оправы, тощий седой начальник мозговедов, "Джонни-сракопион". Не скорпион: скорпиона стрелять можно, а генерала стрелять нельзя. За генерала полевой трибунал сам кого хошь расстреляет. Лейтенант встречал подчиненных Джона, военных психологов, когда те пытались вытянуть потерпевших. К сожалению, душевные раны психологи пытались замазывать, а по большей части их требовалось клепать-заваривать, поэтому результаты получались чаще всего нерадостные. И какой-то армейский остряк дал определение: "Цветочки у них красивые, только вот растут из жопы". Психологи огрызались: "Из жопы? Зато от сердца!"

Так вот армейского главпсиха и поименовали.

Поименованный Джон снял очки. Принялся протирать стекла наверняка отрепетированным жестом. У мозгокрутов с двойным дном абсолютно все... Заучка среди костоломов; ну-ну, что же ты пропоешь?

Генерал-два-дна сказал:

-- История Атласа как социопсихологического явления базируется на войне индивидуальности против унификации. Мы, бывшее королевство Мантл, классическое тоталитарное государство, глупо отрицать очевидное. Это наше прошлое, наши предки, это мы. Нельзя это забывать.

Жестом Джон отмел возмущенные возгласы. Тан Линь остановился у двери, прислушался. Винтер замерла рядом отключенным роботом, прекрасной и неживой статуей.

-- Итак, -- продолжил генерал-мозгокрут, -- в тоталитарном обществе, маскирующем иллюзорными позитивными перспективами унификацию, интеллигент отстаивает свое право на индивидуальность наиболее мучительным способом. Надо бороться за право носить не такую одежду, как у всех, ходить не на то кино, на которое все, слушать не ту музыку, что слушают все, и так далее. А каждое духовное завоевание кусочка себя связано с нравственными компромиссами.

Тут мозговед в узколицей башке, видимо, передал слово генералу, потому что Джон вернул очки на переносицу и заговорил четко, словно заколачивая гвозди:

-- Либо ты носишь любимую прическу, но тебя за это часто бьют. Либо тебя не трогают, но неприятно думать, что в любой момент могут придраться к фасону или цвету штанов. Компромисс так или иначе корежит психику. Итого...

Джон обозначил короткий поклон Тан Линю и все так же молча стоящей рядом с ним Вин... Винтер!

-- ... Такой вот чистенький и пышущий здоровьем герой с несгибаемым взглядом на здоровую жизнь, купленую ценой аскетизма, еще и внушаемого с раннего детства... Простите, но у меня точно так же, как у всех, возникает недоверие. И раздражение, конечно.

-- Благодарю, генерал, -- Тан Линь кивнул в ответ. -- Вы очень хорошо сформулировали: "иллюзорные позитивные перспективы".

-- О, здесь нет моей заслуги. Фраза из чьей-то научной работы.

-- И тем не менее, вы помогли мне осознать важную вещь. Благодарю еще раз и до встречи на следующей лекции.

-- Кстати, вы не подскажете, сколько лекций запланировано всего?

Тан Линь улыбнулся с откровенным ехидством:

-- Подача информации частями, скажем, публикация книги по главам, держит слушателя или читателя в напряжении постоянно, ведь он так не сможет предсказать концовки по счету страниц. Мне нужно именно ваше напряженное внимание, сомнение, вопросы -- а вовсе не галочка в ведомости. На этом до новых встреч. Вин, пора.

Тан Линь развернулся и прошел в дверь.