Часть 3

К закату разведка притащила местного, пропахшего рыбой на выстрел. Но Вернал сказала: он выходил в море и, наверное, что-то знает о других сторонах периметра. Так что Рейвен задержалась его выслушать, о чем почти сразу же пожалела.

— Расскажи, как пристать к полуострову?

Мужичок помялся, вцепившись в драный ватник, словно бы тот мог спасти от весело скалящихся Бранвенов, опустил голову и глядел пришибленно. Но все же забормотал:

— Лунись пришлые те на снег сели, веснись уже застроили берега всклень, приткнуться негде. Либо утес, либо няша. Вдоль мыса идешь авидень, идешь, вроде лыва показалась, и ты туда — а там култык, да сверху желдак быстрится. И то добро, когда не заход на голову.

Мужик даже прикрыл эту самую голову, выдохнул и закончил совсем тихо:

— В пень придя, воротишься, в зарах-те выпряжеси, вот и прибыток весь. Так мы туда и не суемся.

— Это че за херня? — переступил Тераторн. — Это он по-каковски говорит? Местная феня, штоль?

Вернал повертела головой, пожевала пухлыми губками и сказала:

— Сдается мне, никакой он не рыбак. И феню эту он сам только что придумал.

— То есть?

— Ну сами подумайте, — Вернал предвкушающе взъерошила короткую стрижку, — он же ни разу не сказал : "дык, эта!" А в любом кино все рыбаки Побережья так говорят, я сама видела.

— Может, это просто киноделы дураки? Вместо чтобы с настоящим говором возиться, "дыков" написали и довольны?

Вернал надула губки:

— Вы что, госпожа Рейвен! Искусство никогда не врет, это же все знают! Вот что! Давайте устроим перформанс! Илия, Самбор, тащите иглы и краску. Сейчас мы его разрисуем под...

Рейвен подняла руку и все мгновенно стихли.

— Слышал, чего будет? Хочешь вернуться живым?

— Дык, эта! — мужик закивал и задергался в руках Конона с Тераторном. — Эта, дык, мля!

— Тогда давай без этой иллуги своей. Кто тут живет?

— Дык, эта. Хлопцы живут и хлеб сеют. Эта, дык! Не бригайте, взабуль говорено!

— Хлеб... — Рейвен поглядела на стену. Скалы внушительные, невысокие, но с обратным наклоном. Преграда даже для змее-гриммов, даже паукам на обратных козырьках придется нелегко. Естественная крепость. Почему же тут никто не жил? В чем подвох?

— Теперь, значит, Атлас хлеб завел. Собственный...

Вернал дала знак своей молодежи, и мужика потащили за холмы, чтобы не мешал криками, когда на спине татуировщик набьет ему здоровенный член. Для попавшего к Бранвенам "этадык" еще дешево отделается...

Рейвен вытащила монокуляр, отжалела крупинку электрического Праха, дождалась зеленого глазка на приборе и одним движением запрыгнула на подходящую ветку. Вот стена... За стеной довольно широкое пространство... Колосится чего-то. Тот "хлеб", наверное. Коробочки домов. А вот, несмотря на низко сидящее солнце, какая-то работа. Фавнам сумрак не помеха; что это они там делают? Кто-то соединяет нечто длинное, стоя на коленях. Ему подносят еще длинные балки. Сбоку составлены шалашиком палки потоньше и покороче. Кажется, приготовлен такой большой костер, вон рядом с ним и котелки. Длинную палку положили на шпалы... Да, точно, на шпалы! И дубасят в них костыли, просто из-за дальности не слышны удары здоровенного деревянного молотка.

Строят узкоколейку, внезапно поняла Рейвен. Коммунисты, строящие узкоколейку... По спине пробежал внезапный холод, и Рейвен, повинуясь чутью, соскочила с ветки, нырнула за валун, каждую секунду ожидая удара зенитки. Солнце у нее слева-сзади, вроде бы монокуляр не должен бликовать... Так отчего же предчувствие неприятностей во весь рост?

Коммунисты, строящие узкоколейку...

Что за херня носится сегодня в воздухе? Вроде бы бренди настоящий, и рыба свежая, у "этадыка" взяли.

— Химринг, связь есть?

Химринг молча придвинул планшет и повернулся уйти.

— Стой. Ты же здешний?

— Здешние меня зимой в лес вынесли, — здоровяк подобрался и склонил голову как перед боем. — Я вырос как Бранвен.

— Языка его не знаешь, выходит?

Химринг выпрямился, расслабился, рукой махнул:

— Нечего знать, просто все. "Лунись" — год назад. "На снег сели" — значит, место необжитое заняли. Хотя это странно. Больно место хорошее, для обороны удобное — а люди не жили с последней войны.

— Что-то в земле? Гнездо Апатии? Другие какие гриммы? Старые руины?

— Возможно, госпожа.

— Как думаешь, сделаем?

Химринг повертел кудрявой головой:

— На стене армия Атласа. Зенитчики точно их. Значит, внутри андроид может оказаться. Или два. Зачем нам это надо?

— А ночная высадка?

— Там фавны. И еще, рыбак же сказал: посты в скалах.

— Это где он такое сказал?

— "Желдак быстрится" — солдат злится. Что с ним?

— Проследи, чтобы Вернал его не поломала и посади в яму. Мы уйдем — пусть катится, куда хочет. А пока нехрен болтаться по округе.

Рейвен поглядела на засветившийся планшет и отослала богатыря жестом. Химринг побежал за холмы, где Вернал с молодежью азартно выбирала рисунок татуировки.

Приказав Еве и Валли сторожить внимательно, Рейвен положила руку на сенсор планшета и подождала, пока тот замерит пульс, температуру и сопротивление кожи. Вбила ответ на контрольный вопрос и еще один кодовый ответ, что сама она не под принуждением.

На засветившемся экране появилось лицо милой золотоглазой брюнетки. Пожалуй, слишком уж милой.

— Рейвен.

— Синдер.

— Как там у вас погода?

— Дождь обещают под конец недели.

— Грибов будет много.

— Только собирать по колено в воде неудобно.

— Смоет следы. Отходить проще.

— Синдер, в чем подвох?

— Уточни.

— Место превосходное, а никто не живет. В чем причина? Ты притащила меня с бойцами так далеко от родных мест — зачем? В чем секрет полуострова?

— Северный край континента. Дальше океан и Атлас, так?

— Да.

— При заключении мира Атлас потребовал, чтобы на берегу никто не строил баз, не держал флота. А просто жить здесь невыгодно, слишком далеко от цивилизации.

— Но сам-то Атлас основал здесь колонию. Как там ее... Семиградье.

— И поэтому-то я вас вызвала. Рейвен, я не скрою, у вас грозная репутация, и я хотела бы иметь вас на моей стороне.

— Бранвен за Бранвен и пусть весь мир отсосет.

— Уважаю. А разовая работа?

— Рассказывай все.

— Все прозрачно, как вода. Колония обошлась Атласу недорого. Зенитная батарея, строительная бригада, сколько-то тюремщиков.

— Мы насчитали полсотни. На почти тысячу заключенных. Странная пропорция.

— Ничего странного. Это социальный эксперимент очередного филантропа-идеалиста с репутацией инопланетянина.

— Настолько долбанутый?

— Мужской тупости нет предела... Ну, ты понимаешь. В общем, он полагает, что заключенные самоорганизуются, заборют гриммов, и начнут жить обычным поселением. Ну, все эти благоглупости, которые на моей памяти всегда кончались одинаково. Дурачок с деньгами. Пока с деньгами.

— Дурачок-то дурачок, но место выбрал грамотно... — Рейвен поколебалась и все же сказала:

— У меня чутье неспокойно. Тут не все так просто.

— Будь все просто, зачем бы мне понадобилась ты? Если колония продержится еще два урожая, она окупится. Материалы бросовые, контингент вообще фавны. А еда в Атласе дорогая...

— Не жуй очевидные вещи.

— Не моя вина, что вы спотыкаетесь именно на очевидном. Потому что очевидное же, что там думать!

— Мы с тобой не работали и не спотыкались, не парь мне мозг. И пока я не вижу, зачем нам это нужно.

— За деньги. За Прах. Горы Праха. Водопады Праха.

— Говори дальше.

— Дальше осталось два-три сезона. Если Семиградье достигнет самоокупаемости, Атлас навалится на побережье всей мощью технологии, химии, науки, и что у них есть еще там. Пусть конкретно эта колония взбунтуется и разбежится — ерунда, путь проложен, опыт получен. Атлас начнет жать по всем фронтам, как он умеет. Вертикальные теплицы, подледные фермы морепродуктов, сверхпродуктивные сорта, мегаэффективные удобрения... Вейл этого не стерпит и начнется очередная большая война. Рейвен, оно тебе надо?

— Мне насрать. Нам повестки не пришлют. А когда все мужики на фронте, в тылу намного меньше лягавки.

— Прах, Рейвен. Горы Праха. Вагоны Праха. Может...

Рейвен потянулась к сенсору отключения связи:

— Может, вам хуй поможет?

Синдер внезапно рассмеялась:

— Уже помог. Сколько эту колонию пытались утопить ревизиями и всякими там проверками, а прищемили на сексуальном скандале. Какой-то армейский главнюк попался в объектив, когда трахал тут сразу пару фавнов-малолеток, змейку и кролика.

— Двумя членами, что ли?

— Ты уже взрослая девочка. Не сообразишь, спроси у своей молодежи. Итак, в Атласе сейчас вопли и рев до небес, этого дурачка-инопланетянина правозащечники рвут на ленточки, и за помощью Семиградью лучше не обращаться. Ни одной льены на логово развратных зверьков!

Рейвен поморщилась, а Синдер мигом уловила ее колебания и улыбнулась вкрадчиво:

— Вы самые-самые, кого я только знаю. И да, там точно нет андроидов.

— Специалисты? Охотники? Бойцы с открытой аурой?

— Разве что мои мальчики, "Белый клык", попавшие в облаву мантловского комгарда. Передай им привет, они помогут.

— А если не помогут?

— Значит, это не мои, и можешь смело их расходовать. Рейвен... Я знаю, что где-то у тебя Дева Весны. Так что ты справишься и с большим, чем зенитная батарея при полусотне вертухаев. Я хочу проверить Бранвенов на деле, потому что у меня для вас есть еще кое-что. Именно на этом континенте, почему я и притащила вас именно сюда. Ну, теперь ты довольна моей откровенностью?

Рейвен поморщилась опять:

— Я должна хорошо это обдумать. Не меньше суток.

— Рейвен... Впрочем, ты уже взрослая девочка. Не хочу забивать голову. Сама сообразишь. Завтра в это же время?

— Принято. Конец связи.

Выключив и убрав планшет, Рейвен сидела на берегу до последнего солнечного луча. Закат нагонял тоску и все никак не шла из головы откровенная дичь.

Коммунисты, строящие узкоколейку. Почему от этого дрожь по коже? Четыре зенитки дело неприятное, но привычное. Полсотни охранников против двухста бойцов клана Бранвен — мясо ночного боя.

Ночной бой. Фавны. Фавны, строящие узкоколейку... Что тут не так?

Вернал подошла чуть позже заката и стояла за левым плечом, пока не надоело.

— Госпожа Рейвен...

— Что, девочка?

— Скажите... Я могу спросить?

— Спросить — можешь.

— Как вы думаете... Я могла бы подружиться с... Янг?

Вернал отступила на шаг и наклонила стриженую голову, ожидая взрыва. Но Рейвен почему-то не рассердилась:

— Трудно сказать. В ней очень много от меня. Однажды я видела ее на тренировке. Сбив ауру своему противнику, она еще и прострелила парню колено. Без особенной нужды, бой учебный...

— Вы боитесь, что с... С нами она станет совсем злая?

— Не с "вами", Вернал. А с "нами". Я — Рейвен Бранвен. Она — Янг Сяо Лун. Бранвен за Бранвен. И нечего тут.

Фавны, строящие узкоколейку. Фавны. Ночной бой...

Рейвен подпрыгнула и вцепилась в ножны своего двуручника:

— Вернал. Вашего "этадыка" порвать под гримм и в море. Лично проверь, чтобы умер. Лагерь свернуть. Отходим на шесть лиг западнее. Торопись!

Фавны, строящие узкоколейку, держали под рукой оружие. Те палки, составленные шалашиком — это простенькие курковые переломки, тысячами продающиеся по всему Ремнанту, удачно замаскированные тенями и слепящими лучами низкого солнца. Ружья шалашиком и котелки рядом — это их снаряжение. Это, наверное, дозор или патруль. Сколько там заключенных? Около тысячи, сказали разведчики. Здесь, на расстоянии полулиги, около тысячи фавнов с оружием. И скоро ночь!

— Наставник, отчего такая спешка?

— Там основная масса — подростки. Уличная шпана. На ходу подметки режут. А этот благодушный придурок с другой планеты выдал им оружие. Армия Атласа будет несколько часов созваниваться, докладывать и передокладывать, уточнять обстановку и вызывать огневую поддержку, а то и ближайший крейсер. Вояки больше боятся получить по шапке за чрезмерную инициативу, и потому шевелятся лишь тогда, когда начальство взвесит им с ноги.

Рейвен оглядывалась, и вроде бы пока не видела признаков тревоги. Но это пока. Не может не быть внешнего дозора. А спрятаться от фавна в лесу даже для всевозможных спецназов задачка далеко не рядовая...

— Малолетки подорвутся быстро, а такое стадо даже нам доставит хлопот. Зачем? Лишних Бранвенов у меня нет!

— А фавны точно захотят воевать с нами на стороне охранников?

— Если просто сдадутся и отойдут в сторонку, это хорошо. Но мы должны планировать из худшего. Что фавны будут против нас.

— У них вряд ли есть боевой опыт. По лесу ночью даже ходить сложно, это не гоп-стоп в подворотнях...

Рейвен перебила:

— Да, они сделают не обязательно правильно. Но это и опаснее, хрен угадаешь, куда их кинет. А еще они по молодой дури почти не боятся смерти. Воевать со школотой — ну нахер. Ты же сама в этом возрасте. А там таких тысяча, прикинь? И, если я правильно поняла намек Синдер, там есть минимум один хорошо дрессированный ублюдок из "Белого клыка". Гримм знают, чему он успел научить шпану за год.

Вернал сглотнула:

— Только напалм! И то, я не уверена.

И ускакала за холмы.

Рейвен повернулась и побежала к машине. Валли с Евой, как положено личной охране, уходили последними. Вот, значит, что Синдер оставила на догадку. Проверка: так ли хороши хваленые пресловутые Бранвены?

Ну ничего, девочка-брюнеточка, ничего... Бранвены тоже способны на хорошие шутки...

***

— Шутки? А в чем соль?

— Постой, Капитан. Вайолет, погоди, я попробую догадаться сама. Мне практика нужна. — Мия накрутила прядь волос на палец.

— Капитан, еще раз произнеси, пожалуйста, только внятно.

Капитан улыбнулся сразу двум блондинкам и сказал четко, раздельно:

— Поезд, следующий по маршруту "Санкт-Петербург — Петроград — Ленинград", отправляется от второго пространственно-временного континуума.

Мия поморщилась:

— Конти... Что? Ладно! Но Санкт-Петербург и Ленинград это один и тот же город, Звездочет рассказывал... Так, так...

Вайолет поглядела на стену сплошных книжных шкафов, на Хоро, погруженную в чтение того самого письма, составленного для Капитана неделю назад, и пробормотала:

— Логика подсказывает, что Петроградом ваш город назывался тоже. Когда-то...

— Капитан, это все один и тот же город, верно?

— Верно, Мия.

— Хорошо, это я поняла. А шутку нет.

Капитан вздохнул:

— Город менял не только название. Петроград семнадцатого года и Ленинград шестьдесят седьмого — небо и земля. А уж между Ленинградом шестьдесят седьмого и Санкт-Петербургом две тысячи семнадцатого так и вообще. Поэтому поезд между тремя разными временами — поезд между разными городами.

— Ваша столица так сильно изменилась всего за пятьдесят лет?

— Ленинград не столица... А ведь точно, Вайолет! Сейчас не столица, а в семнадцатом... Даже это изменилось. Точно, я сперва и не подумал...

Зато Вайолет очень даже подумала. Фирма Клаудии Ходжинса обязалась доставлять письма госпожи Нисы именно пятьдесят лет. А вдруг снова война? И даже без войны просуществует ли вообще их фирма пятьдесят лет? В Лейденшафтлихе обычно семья держит какое-то дело несколько поколений. Но мало ли что может за полвека случиться с этой самой семьей. И можно ли передоверить почте столь важное дело? Ведь сколько недоставленных писем там пропадает, она сама помогала разносить... А если почта тоже окажется затронута войной?

Вайолет вспомнила дочку госпожи Нисы и едва не расплакалась. Для Капитана, похоже, такие перемены дело привычное и обыкновенное, даже голос не дрогнул. А ведь если цепочка писем прервется, случится... Случится что-то плохое!

Нет, не так.

Не случится хорошее. Мир обеднеет. Дочка госпожи Нисы не увидит старательно подобранных мамой слов.

Хоро подняла голову от письма:

— Я думала, ты напишешь брату.

Капитан ответил с заметным усилием:

— Так ведь ваша машина мертвых не подымает. Или вы все же нашли способ перемещаться во времени?

Хоро вскинула брови:

— Не мы нашли. Ты нашел.

И постучала ноготком по клеточке, куда капитан в прошлый визит вписал: "2012".

Вайолет посмотрела с легким интересом. Хоро кивнула:

— Да, это наш главный секрет. Карта миров. Смотри, вот мы. Вот Земля. Вот Ремнант. А вот...

Вайолет слушала, как сквозь вату, глядя на число: "2012".

— Капитан, — прикусила она губу, — какой год у вас дома сейчас?

Вместо ответа Капитан взял карандаш и дописал в клеточке Земли: "1963".

— Ага, — Вайолет постучала по клеточке "2012", — это твое будущее?

— Да.

— И ты расстроен потому, что не можешь туда попасть?

— Ровно наоборот, Вайолет. Ровно наоборот.

— Но почему? Если вправду можно?

Капитан отвернулся на несколько мгновений. Хоро не успела состроить Вайолет укоризненный взгляд, как мужчина снова поглядел на схему и вздохнул:

— Там время такое... Слово «жопа» не скажи — сразу начинаешь оглядываться: не обиделся ли какой безжопый неподалеку.

И улыбнулся снова с ощутимым усилием:

— Вообще-то мысль хорошая. Попасть в тысяча девятьсот девятнадцатый год, найти в Вене дембеля Адольфа и завалить его заказами на акварели, чтобы ни минуты свободной... Или уговорить его стать архитектором? Так не спасет, вместо Адольфа быстро найдется кто-нибудь еще...

Вайолет не слушала, она не отрывала взгляда от пары чисел: "1963" и "2012". Значит, способ перемещаться во времени? Вот этот человек?

Вайолет внимательно посмотрела на Капитана.

***

Капитан, вынырнув из раздумий, подал Вайолет руку.

Распорядитель с поклоном растворил вызолоченную дверь. Процессия двинулась.

Первой по важности считалась хоть и отставная, но все-таки жена императора, владелица усадьбы Сосновые Склоны и тем самым хозяйка Промежуточной Базы, госпожа Сюрей.

В пару ей поставили Звездочета, как самого важного из гостей. При всех недостатках средневековья "вообще", конкретно здешнее средневековье почитало ученое сословие лишь на ступеньку ниже императорского. Астроном же Пулковской обсерватории, наступавший на пятки самому Чандрасекару, по здешним табелям представлял собой величину полубожественную. Простенькая логарифмическая линейка повергла местных мудрецов в почтительный трепет, а краткое изложение передовых взглядов на устройство Вселенной привело к небывалой доселе "битве старцев", где выдранных бород насчитали с десяток, и сердечных приступов не сильно меньше. Окончательно же поразило местных, что Звездочет и Толмач кинулись оказывать старикам первую помощь и вытащили троих силой волшебного корвалола.

Слава Звездочета достигла трона, и император объявил о приеме в его честь, и потому Звездочет мог идти только в первой почетнейшей паре.

Второй парой вошли в зал госпожа Хоро с мужем Лоуренсом; причем Капитан знал, что Лоуренс не только помолодел на вид, но и регулярно делал достаточно сложный комплекс упражнений с шестом, фехтовал с зятем. Но расспросить подробно все не выпадало случая, Хоро же не рассказывала ничего: "Чтобы не портить вам удовольствие от мужских посиделок за кувшином крепкого".

Третью пару составила дочь госпожи Хоро с мужем, то есть для Хоро этим самым зятем: Эйлудом, бесстрашным мотодрагуном Южной Стражи, исключительным наездником из поглощаемого ледником хеттского мира. Капитан вполне удачно работал с ним в прошлый раз.

Ну, а за ними всеми вошли Вайолет с Капитаном в ранге: "и сопровождающие их лица", что не стремящегося к фанфарам Капитана вполне устраивало.

Наконец, замыкали процессию Толмач и присланный из СССР торговый представитель, которого решили показать императору, пользуясь удачным случаем. Готовили торгпреда наспех. Никто не предполагал, что слава Звездочета в Стране Цветных Облаков окажется настолько велика и землян вообще допустят во дворец.

Ни Толмачу, ни Купцу Хоро не стала подбирать в пару девушек, намекнув, что в ходе приема этим займутся специально обученные люди. Если Толмач и остался недоволен, то, как человек воспитанный, ничем этого не проявил. Может, подумал об оставленной дома Елене Ильиничне. А может, ему хватило отраженного сияния братовой славы. Купец вообще вцепился в верительные грамоты, как в спасательный круг, и, похоже, каждую минуту ожидал разоблачения фокуса.

Вотще!

Большой императорский прием — это большой императорский прием. Складывание подарков на отведенный большой стол: ткани, мечи, клетки с яркими птицами. Земляне, по предварительному согласованию, подарили ящик шоколада и телескоп в азимутальной монтировке.

Речи, славословия Звездочету и сопровождающим его лицам. Жесткое рентгеновское излучение стариков-царедворцев и инфракрасное внимание быстроглазых фрейлин: жаркое, но в невидимой части спектра. Сплетни, намеки.

Обязательный ритуальный танец "Небесного льва" — на удачу многотрудного предприятия Звездочета, ведь император не просто выслушал, почему Звездочет не может начать преподавание прямо здесь и прямо сейчас, но еще и все понял правильно:

— Повиновение наставнику и государю суть величайшая добродетель, а потому да свершится ваша поездка с наибольшей возможной удачей и пользою... Но на обратном пути не откажите хотя бы в малых крупицах неизмеримой вашей мудрости...

И нужно кланяться, как целую неделю репетировали при полном одобрении местных "садовников", и нужно говорить протокольные речи; впрочем, здешний император на вид совсем не сволочь. И, кажется, госпожа Сюрей на него не слишком обижена. Впрочем, кто поймет женщин? Репутация ученого "не от мира сего" и присланные Звездочету на этот прием церемониальные одеяния до некоторой степени защищали его от инфракрасного излучения лукавых глаз. Брату же приходилось несладко. Похудевший и постройневший за месяц Нижней Ореанды, в нездешней ковбойке, брюках, в ремнях, усах и ботинках, Толмач не имел шансов отсидеться; да он, в отличие от боящегося собственной тени Купца, даже и не пытался.

Завершили торжественную часть и расселись в строгом порядке за большим столом, накрытым не столько богато, сколько красиво; ну так в императорский дворец не жрать и ходят.

Вбежал гонец с докладом. Видя, что гости расположены в соответствии, чай подан, сладостей преизбыточно, император соизволил повелеть дать знак — и распорядитель ввел рослого молодого парня в здешнем платье, длинном, богатом и запыленном, а за ним мужчину намного старше, одетого по наилучшей здешней моде, что сразу выдало Крысолова.

В молодом госте все узнали брата госпожи Сюрей. А попробуй не узнать брата императорской жены и друга, с которым император тренируется, пьет и ходит по куртизанкам — завтра тебя такого беспамятного уже император не узнает.

Место визитерам указали с императором рядом, и тот вполголоса спросил о делах в провинции:

— Сейран, ты там уже три года. Скольких преступников ты предал смерти?

Брат госпожи Сюрей отвечал:

— Троих преступников приговорил я к смерти и казнил.

— Трое за три года — это много, — вздохнул император и только потом осведомился о казне, состоянии дорог, ремонте стен, государственных доходах, новостях от приграничных варваров.

Ощущая себя Джеймсом Бондом из нового фильма, Толмач поправил секретный аппаратик, включенный на запись голоса и прислушался к соседям-придворным. Дедушка посуше и повыше говорил вполголоса дедушке пониже и пошире:

— Ответ господина Сейрана о трех казнях далек от истины. В действительности казненные исчисляются многими дюжинами, о чем сын мой и внук пишут мне доподлинно.

Толстяк пожевал хомякозавидными щечками, покачал пухлой мордой, подобно бабушке в окошке, выражая тем самым опасливое неодобрение:

— Как же он сказал такое божественному господину?

Старик усмехнулся:

— А вы посмотрите, как наставили уши здешние градоначальник и управитель государевых имений. Они искусны в придирках к любому государевому человеку.

Толмач посмотрел, куда дедушка указал взглядом, подкрутил настройку аппаратика, довернулся микрофоном несколько правее, и услышал из микронаушника голос "искусного в придирках" управителя:

— ... Наш император воистину милостивый человек. Он явно дал понять, что для него жалкие три казни за три года — и те лишние. И как любезно с его стороны спросить об этом, прежде чем он поинтересовался делами казны и дорогами...

Градоначальник столицы, огладив бороду, ответствовал степенно, ибо никак иначе после такого жеста не смог бы, да и не поняли бы его — за императорским-то столом:

— А вот господин Сейран, наоборот, человек бездушный. Сказал, что казнил троих, а, между тем, речь идет о дюжинах и дюжинах. Надо бы его поберечься...

Дедушка-придворный еще раз поглядел на Толмача и подмигнул, явно догадавшись, что брат великого Звездочета тоже непрост. Повинуясь импульсу, Толмач протянул ему второй наушник и включил на прослушивание только что выхваченную запись. Перед приемом они с Капитаном решили, что завязать новые контакты важнее, чем хранить секретность. Говорил же Артур Кларк: "Любая достаточно развитая технология неотличима от магии". Так что магия, и все тут.

Прослушав диалог из волшебной шкатулки, дедушка снова наставительно поднял палец:

— Итак, этой ложью господин Сейран выразил преданность свою божественному господину. Ибо страх перед господином Сейраном принесет в наш город мир и порядок.

На краткий миг за столом воцарилась относительная тишина, в которой прозвенел наставительный голос Хоро:

— Дочь, женщина должна уметь говорить "нет". Например, тебя спрашивают: "Хотите кусочек торта"? А ты отвечай: "Нет! Мне, пожалуйста, два кусочка."

Прокатилась волна сдержанных смешков. Господин Сейран и Крысолов отошли поздороваться с Хоро, Сюрей, и прочими; распорядитель же остановился перед местами Капитана и торгового представителя, которых проводил к императору.

Тут Купец наконец-то избавился от верительных грамот, на которых под пальцами уже пропотели пятачки. Видя его волнение, Капитан заговорил сам, испрашивая дозволения арендовать в городе дом под факторию, в будущем же под настоящее посольство. Император вежливо и округло ответил, что весьма и весьма заманчиво установить связи со страной, где Звездочетов много и есть еще Доктора. Но именно потому столь важный шаг следует обдумать взвешено и всесторонне.

После краткой беседы Капитана с Купцом проводили обратно на устланные шелками лавки и снова подали свежий чай, вкусные бисквиты, и многие иные сладости, которым Капитан даже названия не знал.

Но всему на свете приходит конец, и вот снова выстроились пары, и двинулись через высокую дверь из большого зала. Толмач думал, что со стариком-придворным они поговорили плодотворно. Хоть обещанные девушки из-за этого до него не добрались, Толмач не печалился: Ленке меньше поводов злиться. А еще Толмач думал, что церемониал здешний не японский и не китайский, больно уж много свободы у придворных дам. И за полупрозрачной ширмой прячется один только император. Толмач соображал: устроено так естественным путем, или принесла Хоро и ее семья-шайка?

Вайолет же спросила Капитана, сможет ли он помочь. Не успел Капитан рта раскрыть, сбоку всунулась Мия:

— Так, стой! Прежде всего ты помогаешь мне. Мы с тобой и Эйлудом идем...

Тут Мия покосилась, не слышит ли Хоро, и зашептала Капитану в самое ухо:

— За тканью, которая не рвется при перекидывании в оборотня. Подарок маме на тысячелетний юбилей.

И сказала уже нормальным голосом:

— Тебе пора врастать в группу. Когда возникнет это самое понимание без лишних слов, тогда нас и перестанет раскидывать при переходах.

***

При переходах в другой мир несбитую группу может разбросать на день пешего пути, Капитан очень хорошо это помнил. Ладно в мир, где есть приемный маяк или портал — а вот как они сейчас, по наводке, по запаху мысли, по черт знает чьей памяти... Хоть за руки держись, хоть вовсе обнимайся — здесь не такие правила. Кто бы ни переносил из клеточки в клеточку, судит он по истинной близости, а не по внешнему ее выражению.

Так что Капитан здорово удивился, когда маленькая экспедиция: Мия с Эйлудом и сам он — вышли просто на склон холма, этак влегкую на зеленую траву безо всяких приключений.

Под холмом открывался городок. Судя по пыльным улочкам, по непарадному серому дереву фахверка, по замшелой черепице, главное — по небольшой величине — городок далеко не столичный.

— Опять меч и магия?

— Зато можно не прятать уши и хвост, — отрезала Мия, не снисходя до подробных разъяснений, и первой направилась к дороге. Мужчины последовали за оборотнем, оглядываясь на рослые деревья, голубое привычное небо, обыкновенное белое теплое солнце — похоже, и здесь лето.

Перейдя мостик шириной как два раза упасть во весь рост и чуть-чуть отползти, гости протопали по главной улице и свернули в улочку поменьше. Здесь Эйлуд едва не наступил на сосредоточенно рисующих в пыли детишек и по мотоводной привычке "взял руль на себя", оббежав малышню по стене. Послал воздушный поцелуй выглянувшей на визг молодке, почесал подзатыльник от Мии, зашагал дальше.

Капитан извинительно развел руками и тоже миновал проулок. Женщина фыркнула в тоне: "а разговоров-то, разговоров!" и с треском захлопнула решетчатую ставню. Детишки повертели головами, почесали кто косу, кто уши, кто хвост и расплакались, потому что сами же стоптали собственное рисование.

Под конец проулка Мия вошла в лавочку, на удивление чистую для немощеной провинции. Пыль словно бы опасалась перелетать невидимые границы. Эйлуд и Капитан вошли следом и увидели посреди комнаты стол, за столом светловолосую женщину неопределенного возраста в платье сине-зеленом, длинном, шнурованном так и этак. С женщиной Мия успела поздороваться и теперь взахлеб делилась новостями на местном языке.

Оторвавшись от беседы с яркоглазой хозяйкой, Мия подтащила обоих мужчин ближе:

— Так. Один из вас рубит дрова.

— Ну, — почесал затылок Эйлуд, — а топор дадут? Или как тогда?

— А второй? — наученный горьким опытом Капитан осмотрелся, не спеша в хомут. По стенам полки, на полках мотки ниток, отрезы ткани, укутанные в серое некрашеное полотно готовые одеяния.

— А ты вращаешь прялку. — Мия отбуксировала Капитана к стене комнаты, к этой самой прялке, спрятной доселе за пышными одежками хозяйки дома и воссиявшей во всей полированной красе, когда хозяйка, в свою очередь, повела Эйлуда на двор к поленнице.

— Прялку? Мия, но это женская работа! И подожди, мы же одежду купить пришли, нет?

— Верно. Только одежда для магического существа должна быть сделана в поле магии этого существа. Будущий владелец должен сам напрясть нити.

— А Хоро тогда где?

Мия еще раз оглянулась и шепнула Капитану на ухо:

— Я у мамы чуть-чуть хвоста состригла, сама впряду. Она-то настоящая богиня, не полукровка вроде меня. Ее силы хватит полгорода одеть. Но про это молчи, за такое мама может и полотенцем. Или папа ремнем.

Капитан подавил смешок и подошел к прялке:

— Вот чему не учили в автошколе.

Мия потупилась, сложила ручки перед грудью:

— Но это же для Хоро!

— Разве что для Хоро. Ох, что вы с нами делаете...

— То, что вы сами хотели бы, но из-за синдрома внушенной крутизны стесняетесь, — фыркнула Мия, снаряжая кудель и прихватывая первый хвостик нити. — Ну-ка, крутани... Мягче!

Какой только физкультурой не занимавшийся на своей разнообразной службе, Капитан быстро приноровился к ходу прялки. Довольно скоро колесо загудело, перекрыв щелчки и глухие удары разлетавшихся с колоды поленьев.

— Здорово, — улыбнулась Мия. — С твоей силой мы живо управимся.

— Тут не в силе секрет, в аккуратности, — поправила заглянувшая хозяйка.

— Если я начну хвалить свое умение, — Мия умудрилась задрать нос не меняя позы, — это будет нескромно. Как там в твоих документах, Капитан? Самопиар, вот.

Капитан хмыкнул. Хозяйка еще раз оглядела работу, осталась явно довольна результатом и повернулась к зазвеневшему колокольчику.

Вошла пара. Девушка в красно-белом, с рыжими ушами и хвостом принялась договариваться с хозяйкой, заняв для того стол посреди комнаты.

Парень, брюнет почти с Капитана ростом, носил взаправдашнюю кирасу, таращась на которую, Капитан особо прочую одежку не рассматривал: меха да зеленый плащ. Как большинство мужчин в женском царстве, гость скоро заскучал. Отойдя к стене, он поглядел в маленький наручный щит — и неожиданно для Капитана засветил над щитом вполне привычное по Свиткам Ремнанта меню, и что-то в нем принялся сосредоточенно высчитывать.

— Вот, — Мия показала Капитану глазами на светящееся меню. — Все, как ты рассказывал про тот вселенский экспериментальный стол. Где цивилизации разложены по клеточкам. Видишь, и метод измерения нашелся.

Парень зажигал и гасил подменю, писал что-то пальцами в табличках, потом передумывал, стирал, включал новое. И вовсе не обращал внимания на бормотание Мии. То ли привык уже к вниманию, все же для средневековья магия — зрелище. Многие, наверное, таращатся. То ли, что вернее, просто не слышал шепота Мии за ровным гулом прялки, за буханьем поленьев по стенам домишки — Эйлуд взялся за дело крепко.

— Мия...

— А?

— Меча у парня нет, зато у девчонки есть?

— Ага. Не спрашивай, я раньше их не видела. Другой мир. Другие правила. Ты крути, не отвлекайся, оно хоть и с волшебством, а командировочка у нас на неделю, не меньше.

— Да, — проворчал Капитан. — Так и получается. Смысл в исследовании множества моделей общества. По идее, когда мы в дальний космос выйдем, на каждой планете понадобится что-то свое. Исходя из климата, гравитации там, еще чего-нибудь...

Парень, видимо, нашел решение своей задачки, и теперь уже спокойно забивал в клеточки выбранные числа, равномерно тыкая в кнопку подтверждения. Подменю гасли, сложная пирамида огней и соцветий сворачивалась.

— Крути, Капитан, чуть позже поменяетесь, отдохнешь.

— Да я не устал пока. Думаю. Получается все эти миры — полигон по отысканию жизнеспособной цивилизации путем контрольного посева, как бактерии в чашку. Кто выживет, выживет. Жаль, что мы так не осилим, это же сколько надо материальных декораций.

В стену грохнули сразу два полена, а потом Эйлуд свистнул. Хозяйка лавки, видимо, извинившись перед гостьей, отошла к черному ходу, выглянула во дворик. Там Эйлуд показал хозяйке подлинного осьминога: еловый пень с гибкими толстыми корнями, которые все прежние работники откладывали на потом. Сокрушенным кивком хозяйка подтвердила: этого, мол, тоже надо бы... Эйлуд пожал плечами: надо так надо.

И одним ударом раскряжевал пень пополам. Хозяйка остолбенела. Мия просияла. Рыжая незнакомка улыбнулась. Парень оторвался от вычислений, нахмурился. Потом разобрался в ситуации, тоже улыбнулся — девушке, адресно, так, что Капитан остро почувствовал себя лишним в комнате — и снова погрузился в цифры.

Мия сказала:

— А вы в кино и в книгах, кто мешает? Добротно проработанная книга, пусть и фанфик, есть мысленный эксперимент по моделированию общества. Следовательно, находится полностью в русле соцреализма.

Капитан чуть прялку не бросил:

— Это как: фанфик, и вдруг в русле соцреализма?

— Как инструмент познания реальности художественными средствами, путем конструирования вымышленной реальности, конечно же.

— Прям по учебнику Ефремова шпаришь. Неслабо ты нас изучила.

— На том стоим. Земля с отражениями мне отойдет, вот и изучаю.

— Тебе... Не Хоро?

— Хоро всем нужна. Но зачем все нужны Хоро?

Мия прибавила в кудель еще порцию шерсти, в том числе и коварно состриженной, после чего продолжила:

— Во всех этих мирах нельзя найти ответы на вопросы — как сделать это или то? Но можно найти сами вопросы. А именно — что нужно делать. Вот, например, эта самая одежда для превращающихся существ.

Мия выразительно поглядела на тянущуюся нить, на гудящее колесо:

— Когда носитель одежды вырастет, нить сама растянется на нужную величину. Потом на нужную величину сожмется. Скажи мне, как она может быть сделана физически, если взять ваши возможности?

— Никак.

— Сейчас да, но вот вам готовое направление для исследований, глядишь, через надцать лет и сможете. А это сам знаешь, чем раньше начал, тем больше успел.

Рыжая хвостатая договорилась с владелицей лавки, передав ей шкатулку, улыбнулась брюнету со щитом и вслед за ним вышла.

Из черного хода появился Эйлуд, вытирающий руки. Хозяйка магазинчика поставила на стол блюдо с печеньем. Судя по прибавленному кувшину — соленым печеньем, под пиво.

Капитан поудобнее привалился к стене. Эйлуд вложил жене печенину в рот и поднес чашку запить. Капитан тоже сгреб свободной рукой чашку, заел выпечкой. Вкус оказался именно такой, как мечталось. Прялка гудела, комок шерсти прямо на глазах превращался в моток нити. Не слишком ли быстро? Пес его знает, ведь прялку Капитан только в музее и видел. Понятно, что о суточной производительности ее ничего не знал. Ну и магия, конечно же. В смысле, тут компьютеры встраиваются в ручной щит и называются магией, на Земле пока еще они огромные и гудящие и называются БЭСМ или там IBM, на Ремнанте маленькие, изящные, называются Свитками, их можно выдать, скажем, Толмачу, дабы тот джеймсбондовской манерой подслушал тайны императорского двора в Стране Цветных Облаков, где компьютеров пока еще нет, но скоро, очень возможно, Хоро и туда их завезет. Вот и вся разница миров...

За окошком в акварельной синеве плыл графитово-черный орел то ли коршун, картинно распластавший крылья. Хозяйка лавки гремела коробочками, нисколько не боясь трех чужаков в доме, двое из которых мужики настолько здоровенные, что на входе пригибались.

Капитан вспомнил улыбки, которыми обменялись парень со щитом и рыжехвостая заказчица, допил благородно оставленное Эйлудом пиво, дожевал кренделек и выдохнул:

— Тут хорошо. Надо помочь им, чтобы хорошо и оставалось.

— И как же мы им поможем?

Капитан выдохнул и отрезал:

— Свалим отсюда как можно быстрее.

***

— Быстрее, быстрее! Валим отсюда, валим! Ногами перебирайте!

Мелких мы покидали в вагончики насыпью, а они и не пищали даже. Мелкие у нас взяты с улиц, и что в случае кипеша надо не путаться в ногах старших, давно усвоили.

Правда, кипеш настолько знатный, что прямо чувствуешь сужение очка возможностей. Честно сказать, я даже у Синдер в лагере не слышал, как злобно рычит настоящая двуствольная зенитка — их по горам не потаскаешь, так мы пулеметами обходились. Те тоже молотят будь здоров, но все же веселее как-то. А тут над головой дракон высрался, самому впору штаны проверить.

— Вьюрок где?

— В порту, он же свои плавидлы дошивал!

— Если не дошил, нам хана.

Накидали детишек три коробочки; как хорошо, что собирались новый склад под стеной заполнять, и узкоколейку еще вчера продлили на полкилометра, до самого первого лагеря, даже дозорных заставили работать... Раз погорбатиться, зато потом ящики в руках не таскать. Ну, деревянные шпалы прямо на грунт кидали, так все равно времянка же.

И вот пригодилось, кто бы знал. Вес у малышни котиный, величина тоже не особо, утрамбовались в поезд, на котором их же катали по выходным. Уперлись мы в ручки, понеслись. Привыкли, бежим не глядя, сколько мы по этой лежневке песка-цемента и прочего щебня перетаскали!

За третьим лагерем под уклон, можно запрыгнуть на платформы. Ушастая с поездом рядом, и видно, что не надсаживается, дыхание ровное — ну что взять, основа кроличья — без нее малышня никуда. Где-то на этой тропинке, помнится, придурок с рукавом падал...

Тормоза начинаем закручивать после четвертого, их частокол неровной массой справа, оттуда крики, вопросы: кто? Что? Хрен знает! Не гримм точно, на это нас бы вызвали тоже. А тут не доверяют, мы официально каторжники.

За спиной пальба во весь рост.

Вот и наш частокол, памятный до кислятины на зубах, а вот и пакгауз. Мы в дверь всем поездом, створка распахивается и с пушечным грохотом в стену, а с плоской крыши на голову Вьюрок:

— Где Большой? Лось, где Большой?

— Придет, не психуй, дозорных подберет и придет. Как твои океанские лайнеры?

— Вроде дошили.

Человек-сундук угадал до изумления верно. В обычной-то заднице мы бы сейчас дрались вокруг пары лодок насмерть, а тут вроде как и спорить не о чем. Первыми спасать маленьких. Это в любом кино. Особенно если кино с Охотником Кроу Бранвеном и Специалистом Винтер Шни.

Гримм-прах, а они довольно красивая пара. Если бы не...

Что случилось на стене, мы не знаем. Оттуда только раскаты и трассеры в небе: зенитчики, похоже, еще держатся.

***

— Держатся, сволочи. Насмерть стоят. Армия, чтоб ее. Рейвен, там андроидов точно нет?

— Если до сих пор не вышли, значит, нет...

Рейвен поднялась, надвинула маску четырехглазой гримм-твари, пожеванное осиное гнездо с алыми прорезями. Мерзко и потому пугает.

Ну и опознание затрудняет, не без того. Так что можно при случае наведаться в клуб Хей Сяона и выдать воспитательных за обиженную дочку, и узнают не сразу.

Сейчас тоже придется выдавать воспитательных. Только мальчики покруче понторезов Торчвика в красных очках...

Рейвен встряхнулась, покрутила кистями, потом руками в локтях, ступнями — лодыжками — голенями. Выдохнула и вдохнула несколько раз, обернулась на штурмовиков. Тераторн, Конон, Валли, Ева, Химринг. И Вернал, конечно же, Вернал.

Готовы.

Не говоря лишних слов, Рейвен побежала легкой трусцой по дорожке. Расчеты зениток заметили ее не сразу, а когда заметили, то не успели подвести трассу к разогнавшейся фигурке.

Охотник с открытой аурой! Даже попадание зенитки его не валит, нужно влепить очередь, и не скользящим, потому что разлетится рикошетами — а по нормали, чтобы передать весь импульс. Зенитчики знали это и многое иное, но что толку в знаниях, когда не успевает отработать механизм горизонтальной наводки!

На втором орудии сообразили раньше. Выбили ограничитель, вручную довернули спарку почти на соседей; волосы и куртку Рейвен прожгло багровой полосой трассера, еще полпальца — и в висок. Но поздно, поздно — взлетев по стене, крутанувшись на руках вокруг козырька, каблуками Рейвен попала точно в лицо вояке. Тот рухнул. Его товарищ выхватил пистолет. Аура поглотила пулю и развернула поднявшуюся Рейвен правым боком вперед; локтем в висок — и заряжающий осел в горку четырехгильзовых кассет. Наводчики только еще выпутывались из кресел, когда Рейвен передвинула ножны со спины, выдернула двуручный клинок. Добавила крупицу Праха и круговым снесла сразу двух человек, и все железо зенитки, оказавшееся выше линии удара. Сломав горло обоим упавшим раньше, Рейвен пробежала по стене к следующей зенитке — там прекратили огонь, судорожно тянули пистолеты, кто откуда. Глупо: тварь уровня Рейвен Бранвен пулемет не сразу валит. И все же эти четверо не побежали, и последний из них, повисший на клинке, плюнул Рейвен в лицо кровью. Правда, не долетело.

За отпорный козырек уцепились крючья. Конон и Тераторн повисли на цепях всей немалой массой, Химринг и другие, наверное, раскачивали. Козырек согнулся, и тогда на него рухнуло бревно с набитыми поперек ветками, и по этой штурмовой лестнице Бранвены сплошным потоком побежали на стену, и теперь оставшиеся две зенитки ничего не могли им сделать, потому что все это происходило в мертвой для них зоне.

Через несколько мгновений тела атласских военных полетели со стены, на кучу тел вертухаев.

Охранников-то Бранвены перерезали быстро. Охранники, даже частных компаний, даже служащие в тюрьмах, даже конвоирующие заключенных, не готовы к главному отличию войны от бунта. На бунте люди хотят чего-то получить. Выкричать, вытребовать, пускай даже подраться ради этого — но хорошо бы остаться живым. И любой сколь угодно отмороженный протестун это чувствует, а потому и не стремится злить врага настоящей смертью.

На войне уже никто ничего не требует, никто не разговаривает. Человек напротив хочет всего-навсего убить. Убить без лишних слов, убить именно такого хорошего и замечательного тебя, и никакого кина потом! К этому готов не всякий охранник, даже и самой лучшей частной компании. Стеречь же фавнов на заокеанских колониях поехали далеко не лучшие; клан Бранвен потратил на всю вертухайскую полусотню меньше времени, чем шестнадцать зенитчиков отмахивались прибойниками и пытались отстреливаться. Подняв за горло последнего, Вернал только фыркнула:

— Все, что нас не убивает, просто не хотело. Хотело — убило бы. Вот как я.

И свернула оглушенному шею.

Оставалось главное: фавны. Почти тысяча фавнов с оружием.

***

Тысяча фавнов с оружием — это кино такое. Исторический боевик называется. Про восстания, про то, как зверожопым — то есть, нам — остров Менажери отдали во времена незапамятные. Нас пока десятков шесть, и понемногу сбегаются с брошенных лагерей. А оружия...

Сначала нам выдали по сотне стволов на лагерь, итого семь сотен. Штук сорок мы угробили на тренировках. Еще два-три десятка всегда в ремонте. Большая часть пропала в караулке под стеной. Лучшие стволы унес первый десяток в ночной дозор. Сколько-то брошено по лагерям. Итого: прямо здесь шестьдесят восемь ружей. Ну и самих зарядов сотни полторы. Даже не смешно.

Кто там воюет, мы пока не поняли. Большого все нет, и Ушастую трясет уже непритворно. Зенитки замолчали, зато поднялись клубы, подсвеченные заревом, и сразу в двух местах.

— Шестой и седьмой, — облизывает губы Ушастая. — Стену взяли, похоже. Не гримм, гриммы лагеря не жгут.

И надо ее ободрить, а что скажу?

— Карту ты знаешь, дозорные с тобой. Нечего ждать, иди. Малые без тебя не поплывут.

Разделили на две лодки: по десятку мелких, по десятку дозора в каждой. Лучшие стволы им, все заряды им, нам десять ружей и Праха на один залп. Ветер ночной, с берега; сигналы зеркальцем, дымом и фонариком оговорены с тех еще времен, когда мы всерьез думали про побег. С тех же времен и место на берегу присмотрено: полянка, защитное кольцо скал, родник. Туда почти шесть лиг к западу, но мы нарочно искали подальше, думали ведь, что погонятся...

Осмотрелись. Так-то позиция хорошая: бетонный ящик. Его строители на берегу первым делом отлили, и вставили во такенные железные двери, чтобы мы цемент не покрали. Кому бы мы сбывали краденое, когда ближайшие поселения на пол-континента к югу, эти гении лопаты и кайла не подумали. Потом комендант увидел, как здорово вписался склад в горловину спуска: мимо него на причалы никак не пролезть, проход исключительно насквозь через две двери. По бокам такие скалы, что борбатоски головы ломают, обходить не меньше дня придется. Ну и загорелся комендант сделать из пакгауза защиту порта. Бойницы пропилили, по краю крыши сделали отпорные козырьки — чтобы не забежали по стене, не прислонили лестницу. Натянули противогриммовые сетки, колючую проволоку. А вот пятую зенитку на крышу поставить не успели, только заказали. И захабы на дверях не успели выложить. Собрали только камни для них, думали заняться после жатвы.

Ладно, мы разделили вахты, посчитали жратву — все те же ящики с винным и мясным продуктом — дверь на полуостров пока не закрываем.

Вот знакомое щелканье по рельсам. Платформа с перевязанными внавал, Угол толкает, а Хельга из второго и Аякане из четвертого в полы пиджака вцепились, как фрейлины в шлейф.

Ага, мы тоже смеялись. Потом.

— Большого не видел?

— Не видел. Осторожней берите, я еще аптечку прихватил, она внизу.

Подняли: не гриммовы зубы, дырки от пуль, похоже. Свистнули, дернули собравшихся девок, те занялись перевязкой. Парни взяли четыре ствола, разошлись в темноте направо и налево, стали там обкладываться камнями. Пиджак Уго не отпустили, чтобы посрать отойти, Углу пришлось из рукавов змеей выкручиваться.

Вернулся из толчка Перец, аптечку распаковал, в руках ампулы вертит. Хирозаин, сильное успокоительное. Без него малых по морю везти страшно: морскому гримму наши баркасики закуска. Наведется на страх мелких, на наше за них беспокойство, и абзац. Хирозаина в достатке, только почки он выносит наглухо. Он же для людей разработан, а мы фавны, у нас все другое. Дать "глухаря" мелким — навек инвалидность. Не дать — может, и не будет инвалидности, по причине отсутствия самого пациента. Так себе кроссворд, что по горизонтали, что по вертикали, одно и тоже складывается.

Опять знакомое клеканье тележки на стыках. Изготовились — а это десяток дозорных с Мигом и Квадратом, второй лагерь, у них тоже тележка с ранеными. А еще, что приятно, ящик Праха спасли в лагерном арсенале, и ящик оружейных инструментов. Хозяйственные парни, комендант при одном их виде на всякий случай за сердце хватался.

— Лось, почему мы бежим?

— Потому что там Бранвены, — проступает из темноты Большой. — Те самые, я видел.

Мы его с носилок, бок прочистили, перевязали нормально.

— Дверь закрой, — говорит Миг. — За нами никого не осталось.

— Зря мы это, — хрипит Большой. — Моя вина. Лажанулся вдребезги... Дайте пить, сейчас все расскажу.

Никого не осталось?

Я оборачиваюсь: на лодках ушло с полсотни, и вот нас в ящике почти столько же, из них чуть не половина с дырками.

И все?

Нас в Семиградье по спискам почти тысяча! Семьсот сорок...

***

— ...И все тут учатся?

— Не все. Трое старших. Большой, это наглый такой медведь. Лось... Это просто Лось, сильный, но тупой. И Ушастая, это кролик. Вроде спит с Большим.

— Оружие у всех?

Мужик замешкался с ответом, и Вернал пнула его в подвздошину:

— Где глобус, географ?

И пока тот отплевывался, судорожно хватал воздух, сама ответила:

— Пропил! Географ глобус пропил! Позор Атлассу!

— Атласу, — поправил другой мужик в майке с растянутыми плечами и трусами в выгоревший цветочек, длиной больше, чем у Вернал в обычное время юбка. — Глотки резать много ума не надо. Говорить научись, дитя душистых прерий.

— Ты меня дитенком назвал?! — Вернал обошла мужичка по кругу, наклонилась к самому уху и прошептала:

— Подчерпнуть... Вкрации... Тогда лие... Из нутрии... Храбрый войн!

Мужик содрогался с каждым словом. Вернал удовлетворенно кивнула:

— Все, как рассказывали.

И без размаха ткнула наглеца в живот локтем, отчего тот согнулся так быстро, что долбанулся подбородком о собственные колени.

— Бессмертный, что ли?

Мужик распрямился, выхаркнул:

— Жизнь дается один раз...

— А удается еще реже, — Вернал прервала цитату метким пинком в пах. — Лучше бы устав караульной службы учили, придурки. Плацодроч до добра не доводит. Ну, глобус, колись: сколько стволов?

Географ с готовностью открыл рот:

— Сначала всем выдали, а потом...

А потом выпрямившийся мужик в трусах прыгнул на него и попытался натурально свернуть шею, но Тераторн свалил прыгуна ударом по шее.

— Ишь ты, идейный! — захлопав от восхищения в ладоши, Вернал посмотрела на растянутый по фасаду школьного домика лозунг:

— Чего, офигенная же подсказка!

Мужик в трусах стал мужиком без трусов, а потом воющим комком огня с фальшфейером в заднице. Бранвены пинками выгнали его на обрыв и столкнули — думали, что в воду, но жопа рыцаря правописания все полыхала. Скоро Бранвены поняли, что сбитый летчик горит на белой полосе отлива, там, где вода встречается с сушей, и где с незапамятных времен зарывают предателей.

Пока Бранвены глазели на это, из кучи тел выполз атласский зенитчик и всадил Химрингу нож в почку — тот и не пикнул! Разозленные Бранвены загнули атласцу ноги к затылку и так бросили. Когда Рейвен, снимая маску, поморщилась на очередной вопль поломанного, Конон спросил:

— Добить? Упорный гад, из мертвых встал.

— Мертвых я начну уважать, когда они будут лежать спокойно. Куда смотрели, почему сразу не добили?

— Он весь в дырках, куда еще-то?

— Он-то нашел, куда.

Рейвен вернулась к географу. Взяла за подбородок. Чуть пошатала вверх-вниз, чтобы ощутил, насколько хрупкая штука шея, и спросила его почти ласково:

— Видел? Тоже так хочешь? Или культурно сунуть карандашик в ухо, как человеку образованому?

Тот подергал затылком, безуспешно пытаясь высвободить челюсти из жестких прохладных пальцев и шумно всосал не меньше кубометра воздуха.

— Сколько оружия? Что в глубине полуострова? Старые руины, тоннели, укрепления, гнезда гриммов? Пещеры?

Географ, захлебываясь и глотая слова, затараторил быстрее всех четырех зениток, Рейвен едва успевала выделять из потока слюны главное.

Дослушав, толкнула пленника в руки Тераторна и обернулась к клану:

— Если даже у них ружья у всех, — маску Рейвен надела обратно, — то вот прямо сейчас они получают их по тревоге. И это минимум полчаса. Долго. Все заточено против гримм. Получается, они вовсе не ждали тут людей?

Тераторн проворчал:

— Каких людей? Армия Вейла не полезет на армию Атласа, открытую войну политики не позволят. Крупный босс вроде Торчвика не захочет расходовать бойцов. Ладно бы шахта, а тут чего грабить? Зерно и мясо? Так это в Атласе дорогое, на Вейле купить проще. Мелкие беспредельщики? Те на стену с зенитками даже и не рыпнутся.

— Мы вот рыпнулись.

Люди переглянулись и засмеялись:

— Мы — другое дело. Мы — клан Бранвен!

***

Клан Бранвен разбрелся по нескольким уцелевшим зданиям и скоро приволок на плац, вывалил перед раздолбанной трибуной вскрытые ящики, бумаги, портфели, баулы с вещами из казармы зенитчиков. Дозоры Бранвены тоже вроде как выставили. Но те больше смотрели, чтобы кореша не оставили их без правильной доли, чем по сторонам. К тому же, ночью человек фавну не противник...

Большой выругался в зубы. Вот на этом их и поимели. Раз фавны ночью сильнее, надо нападать в светлое время. Логично? Вроде да. Значит, ночью вряд ли кто сунется. Логично? Снова да.

Так вот нифига не "да"! Нашлись оригиналы, сунулись. Теперь не высунешь.

Значит, главная у них баба в маске. Сиськи ничего себе, и можно шутить про портянку на морде, но уж больно она резкая. Хотя зенитчики рыл двадцать причесали наглухо, эту не свалил даже трассер. Кто там следующий по положению в банде? Темнокожая девка с удивительно светлыми глазами, как в сказках про Волшебника и Дев четырех сезонов. Парные ножи, ауры вроде бы нет... Разговаривает с главной без подобострастия совсем.

Большой потрогал за руку соседа в цепочке и показал: эту. Подвигал сжатым кулаком: стреляем залпом. Если она с аурой, одна пуля ей ничего не сделает. Собственно, если девка с аурой, ей и залп может не повредить. Но раскрывать засаду стрельбой в обычного бандита вообще незачем. Нет, надо бить верхушку, тут выбор несложный.

Потом Большой опустил голову на руки, расслабился и превратился в слух, ожидая, пока с другой стороны цепочки придет подтверждение команды.

***

— ... Команды Синдер пусть своим солдатикам из "Клыка" отдает, мы ей не игрушки. — Конон загибал пальцы. — Стену и зенитки мы сейчас подорвем, Праха в погребах на это хватит. В Атласе скандал, помощи сюда не пришлют, новую стену не построят, в загородках своих не отсидятся — зачем нам дальше лезть? Все, что тут есть ценного — в каптерке этой их школы, и в комендатуре. Никакого смысла шариться по темноте среди холмов. Химринга прозевали — хватит.

Рейвен поглядела на ближний круг:

— Получается, мы можем уходить?

Конон почесался. Вернал прищурилась. Тераторн легонько пнул географа:

— А давайте этого тоже с берега скинем? Смешно же.

Географ упал на колени, сказал тихо, ясно, сам себе не веря:

— Мама... Меня убивают, мама!

Вернал подскочила:

— Мама?! Значит, ма-а-ама!!! Ах ты ж сволота! — и одним взмахом перехватила мужчине горло. Прежде, чем Вернал успела выпрямиться, над полянкой раздался тот самый звук.

Хриплый кашель стареньких однозарядных ружей.

Залпом, не меньше десятка.

— Вернал!!!

Девчонку подбросило и развернуло еще в воздухе. Стреляли со стены, зайдя по следу нападавших Бранвенов, откуда Вернал подвоха не ждала.

— Мама, значит, — прохрипела она, вытянувшись на растоптанном плацу. — Мама...

... Вы спотыкаетесь именно на очевидном. Потому что очевидное же, что там думать...

Синдер, тварь!!!

Закрыв глаза убитой, Рейвен выпрямилась. Подняла двуручник в салюте и поцеловала гарду. Обернулась к своим, залегшим кто где:

— Сжечь здесь все. Весь этот ебанный полуостров. Синдер... Я ноги этой крашеной бляди вырву и обратным концом вставлю. Но потом. Конон, эти херои на стене твои. Валли, бери остальных, разворачивай цепь, и вперед. Здесь всего три-четыре десятка дозорных фавнов с ружьями из говна и палок, остальные мясо, ни ходить, ни стрелять, а самое главное, у них почти нет Праха. Они даже против гриммов готовили копья. Десятка два малолеток, если их возьмем, остальные сдадутся, потому что все на этих пиздюков не надрочатся. Девок полно, поймаете — делайте что хотите, их все равно под обрыв. Бегом! Скоро ливень, так что времени у нас примерно до рассвета.

***

До рассвета мы переделали прорву работы.

Во-первых, успели вернуться лодки. Даже привели на буксире хороший рыбацкий баркас. Маленький, на рулевого и помощника, но зато сделанный мастером именно под местные воды, а не сшитый еловыми корнями внахлест по древним рисункам, взятыми Вьюрком в библиотеке. Хозяин его, видимо, попался банде и сейчас в лучшем случае записывал репортаж с петлей на шее, слезно прося родичей прислать выкуп. В худшем болтался в этой самой петле.

Во-вторых, мы втиснули раненых и здоровых, аптечку, инструменты, оружейный Прах — в два Вьюрковских шитика. Так что прикрытию оставался собственный баркас, и лодки могли его не ждать.

В-третьих, мы включили и запустили чудо враждебной техники, приемник-Свиток, сбереженный умниками из третьего отряда. Старье на детали купил им Угол. Электронный ключ сняли с затраханного до полусмерти морячка Хельга и Аякане. Тот если вспомнил, где потерял, так молчал, чтобы еще за совращение малолеток не присесть к нам в компанию. С тех пор локальные сети приходящих транспортов умники могли просматривать и даже кое-что скачивать. Как умники, они тоже сообразили, куда ночью бежать. А электронику свою они вряд ли бросили бы и перед ликом Королевы Гримм из тех самых сказок.

И вот сейчас умники пытаются поймать хотя бы прогноз погоды, а мы дружно выдыхаем после игры: "засунь еще пакетик, не перекладывая сызнова всю лодку".

— Вы так много приготовили к побегу, — Угол Виляй-Перец чешет затылок, изумляясь мордально. — И место на берегу, и связь, и лодки. Почему вы не сбежали? Вы фавны, ночью уйти проблем нет. Или вы запасы на дорогу не сделали?

Пока мы с Большим переглядываемся, успевает Вьюрок:

— Здесь нет ничего — ни бревна, ни гвоздика, ни лопатки цемента, ни ягодки или там чашки, ни даже пуговицы, что не прошло бы через наши руки. Даже если мы это не строили, то мы это разгружали с транспортов. Мы пришли на пустой берег и все сделали сами. Как боги. И получилось у нас лучше.

— Лучше богов?

— Ага. У них вон, луна расколотая. А у нас все четко. Мои шитики не текут! Будь у меня тогда хоть один баркас такой, мы бы тунца красть не полезли, и Молнию не задавило бы погрузчиком!

Сглотнул и припечатывает:

— Здесь все так, потому что мы так хотим. А за стеной как взрослые скажут.

— Лось, плохо! — подбегает один из тех самых умников, их три брата на ежиной основе. — Близко нет кораблей, нечего слушать. Не можем слова Большого проверить. На дальность нужно ставить антенну — семьдесят шагов, растяжки, опоры. День работы, а у нас проволоки даже нету!

— Тогда плывите уже, пока ветер не поменялся.

— А вы?

— Мы следом, только веревочки протянем, чтобы ружья без нас хлопали хотя бы четверть часа. Чтобы мы успели отгрести и не огрести.

— Э?

— Отгрести в смысле от берега на веслах, а огрести в смысле от Бранвенов, которые займут пустой пакгауз. Шевелитесь давайте, двери ломать у них есть кому!

— Лось, — говорит Большой очень-очень спокойно. — Нету фарта. Значит, нету.

И мы видим, как в рассветном сумраке по мокрым деревянным рельсам узкоколейки подходят люди разного роста, в разных тряпках — кто в чистой форме зенитчика, кто в лохмотьях, кто в комендантском кителе, золотое шитье узнаваемое. Только оружие у всех новое, ухоженное. А впереди баба в черно-красном, сиськи даже простеганную куртку топорщат. На голове та самая маска: белая морда гримм, четыре алых глаза.

Большой аккуратно пулю. Вспышка на ауре, в шпалу рикошетом, щепки фонтанчиком. Бранвены встали, оглядываются. Я Вьюрка и ежей пинком в бухту:

— Отплывайте подальше, чтобы не видели, куда повернете.

Рассвет пасмурный, сыро, легкая волна, тучи низко, дождь близко. Полчаса бы нам, полчаса! Отгрести те самые шесть миль — и все, ищи следы на воде.

Но нету фарта — значит, нету.

Теперь как-то уговорить Бранвенов эти полчаса не стрелять по отплывающим. И хорошо бы еще не отрывать нам яйца.

— Не сцы, — Большой щурится в бойницу. — Зенитчики сделали десятка полтора. И мы двоих: девку сразу, и того длинного не вижу. Все-таки попало копье, значит.

— Или в обход послали.

— Ну по нашим скалам в дождь — это просим, очень просим. Только, боюсь, они не дураки. Тянем время, Лось.

Угол дрожит:

— Снесут. Они охрану стены снесли.

— Там распиздяев на фу-фу взяли. Тут невозможно, позиция очень уж простая и крепкая.

— Эй, — говорит эта навороченная, — в будке! Гавкните кто!

Щелк, щелк — два курка сразу. Большой морщится:

— Не стреляйте, толку не будет.

Вылез я на площадку недоставленной зенитки, встал за бетонным бортиком.

— Че, — говорю с нарочитой ленцой этакой, — пожрать принесла? Вон там положи и шагай, а то покусаем.

— Я Рейвен Бранвен, — говорит баба в маске, — если выходите тихо, всем легкая смерть.

— А если не выходим? Какие ваши предложения? Можно всех посмотреть?

Из-под ног Большой шипит:

— Фига ты борзый, Лосяра. Не психанут?

— Нифига не борзый. Будь у них сила, они бы с атаки начали. Живьем нас выколупывать почти на порядок дороже. Что по Праху, что по собственным потерям. Только тогда имеет смысл возиться, когда среди нас есть кто очень важный для них. Заложник там, пленник с информацией, или что.

— А откуда мы знаем, что такого нет?

— Среди нас никого, важного для Бранвенов нет, и быть не может. Для клана Бранвен важны только сами Бранвен. Вывод: если разговаривают, значит, не хотят штурмовать. Да может, им просто лениво!

Вокруг мелкий дождь, ветер балла два, местами три, ощущается как пять. Прямо перед пакгаузом Рейвен, значит, местами Бранвен, ощущается как пиздец на ножках:

— Конкретно ты будешь кишки шагами мерить вокруг вот этого дерева.

— Фу, — смеюсь, — деревенские затейники, сельская свадьба, чоботы на столбе. Вот помню, ездил я в секс-шоп для Синдер Фолл, вот там интересно меня развлекли, как вспомню, так вздрогну. А у вас ни ума, ни фантазии.

— Ты не врешь про Синдер? Ты в самом деле из Белого Клыка?

— Если да, то что?

— Аттракцион невиданной щедрости, — Рейвен снимает маску и внезапно оказывается очень даже красивой теткой. — Переходите все ко мне. Отслужите мне сегодняшние потери. Не просто жизнь, а добыча и свобода.

Прав Большой: у них даже потери! Впрочем, чего-то же стоили зенитчики на стене.

— Час нам дай подумать.

Рейвен стоит, влажный ветер с моря сиськами рассекает, а тот ей черные волосы расчесывает, настоящее вороново крыло. Не Винтер, конечно, и не Синдер, но и Рейвен Бранвен вполне, вполне.

Перец почесался, пот промокнул салфеточкой, на уголок ее сложил и в карман пиджака, будто в ресторане под гибискусом, и говорит:

— Каждый хочет, чтобы правда оказалась на его стороне, но не каждый набирается смелости встать на стороне правды.

— Скажи мне, Уго Вильо, как коммунист коммунисту: тебя-то что привело в наш холодный бетонный ящик? Скажи хотя бы сейчас, а то...

Дернулся Перец, чуть не раздавил ампулу — так и уплыли малявки наши без успокоительного! — но справился, вколол, и отвечает:

— Помните, на уроках обществоведения проходили про социальный лифт?

— Типа, да, — осторожно говорит Большой.

— Ну вот, — начинает Перец, — в нашем социальном лифте кто—то разбил табло и сжег все кнопки.

— Не понял?

— Со всех экранов говорят, что в мире все пути открыты, а это неправда; вот захочешь ты стать доктором или учителем, и не прокормишь семью — только один путь остается, торговать или грабить.

Уго вздыхает:

— В нормальном мире сказал бы учитель перед смертью: вот я воспитал тридцать великих! А среди них величайшего мастера, что придумал межзвездный привод, величайшего доктора, победившего чуму и рак, величайшего воина, защитившего мир от гримм. Не зря жил, умирать можно, хоть что-то сделал...

Тихо-тихо, только ливень по люку топочет, да у Большого стальные яйца звенят. И говорит учитель математики:

— А сейчас помру, и боги призовут, и скажу им — что? Что маялся на учительской нищей зарплате, плюнул на это, да пошел рубить реальное бабло — пофиг, за что, абы платили. И покупал девок всех размеров и сортов, а ограничиваться единственной кто же станет, если выбор есть? И жрал икру мистральскую и ванны вина вейлского; а когда совесть покусывала, то на беспризорников давал и давал несчетно, чья же вина, что приютские важняки на те пожертвования золотые часы себе покупали, а не спасали вас?

Уго замолкает, и мы с Большим видим, что он молодой совсем. Дрожит мелко, на шее вспотел колечком, ровно, чуточку повыше воротника. И тогда ему Большой из фляжки черноягодной — без брома и без обмана, честные сорок градусов, у нас половина химию выучила ради нее.

Перец дрожать перестал и хрипит:

— А боги мне и ответят: из-за того, что ты не воспитал гениального мастера, звезды человечеству недоступны, и через сто лет метеорит уничтожит цивилизацию, люди окажутся отброшены на эпоху взад, в каменный век. Из-за того, что ты не воспитал гениального доктора, через двести лет пандемия добьет остатки; из-за того, что ты не воспитал великого воина, уже завтра лежать всем под черными! Для того ли даровал я тебе острый ум, точное слово, зоркий взгляд и сердце горячее, чуткое? Спустил ты дары мои — в гондоны мелкой фасовкой, а в унитаз оптовыми партиями со скидкой и бонусами. И куда тебя за это — неужели в рай?

Выдыхает Угол и садится перед бойницей на жопу, и залетевшие капли ему кнутом поперек лица. Большой поддерживает его за плечо:

— А ты, Лось, неужто не хочешь? Если не врешь про Синдер, так тебе в братве привычно, сразу за своего пройдешь.

Морщусь:

— Ты, Большой, не равняй ученика Тауруса и Синдер Фолл со шпаной. Я из дома ушел, чтобы менять мир. И знаешь, я вот вспоминаю Вьюрка. Мы же тут построили почти город. Сами. Хоть мы мудаки и шпана. Бранвены нам все переломали, а что взамен? Только пожрать-награбить.

— Пожрать-награбить? А это мысль... — Большой хмыкает и ковыляет к люку. Блин, ему же бежать к лодке по склону зигзагом, под выстрелами. И потом грести! В смысле — отгребать.

— Эй, — кричит Большой, — а долю нам какую положишь?

Видно, не ждала Рейвен вопроса по существу, и теперь начинается у них в банде торг: сколько дать новичкам, и почему именно столько? Мало ли, что они круче гриммова яйца, они враги, они Химринга подкололи, они Вернал убили! И Конона из темноты зверобойным копьем тоже они!

Я смотрю на море: скрываются корабли. Ветер, дождь зарядами. Рыбаки, вроде, такую погоду любят: можно дома сидеть. Или море по нам плачет.

Ну закроемся мы в пакгаузе, классика боевика про хороших Охотников и плохих неважно кого. Через пару дней кончится вода, потом еда, но намного проще обложить нас тут хворостом и зажарить. Бранвены могут, их даже Робин боялась. А здесь и Робин не поможет, потому как она в Мантле, за океаном.

Главное даже не это!

А главное: стены нет. Убивали на полуострове много, умирали в муках и тоже немало. Гриммов тут соберется уже очень скоро столько, что не до Бранвенов нам станет. Бранвены-то сбегут...

— Эй, там! Даю половину доли на половину года, а выживете, погляжу. Может, вы и того не стоите!

Большой отваливается и тоже на море смотрит: нет кораблей. Ко мне поворачивается:

— Ну что, Лосепотам, долгие проводы — мятые сиськи? Давай, скажи среднекрупному уголовному элементу по-ученому, как идейный борец. А вы, Уго, сейчас на берег идите, баркас отвязывайте, и ждать не вздумайте, гребите прямо так, мы догоним.

Угол морщится:

— В конце-то концов, добро всегда побеждает. Надо только позаботиться, чтобы наш конец не наступил раньше...

И, не говоря лишнего слова, охапку ружей выставляет перед щелевой амбразурой.

Большой хмыкает: ну, я хотя бы попытался. И остальные пять ружей у своей амбразуры пристраивает.

Взводятся курки, выхожу я на площадку и начинаю вроде как ласково:

— Рейвен, — говорю, — сиськи у тебя зачетные. Бидоны — мое почтение, стеганка треснет. Но вот Синдер на лицо портянку наматывать не надо, понимаешь? А у Винтер жопа шире. Если не веришь, тут везде афиши с ней расклеены, можешь сама измерить. Вот, значит, и проиграла ты. Прости.

Отвечает мне Рейвен тоже ласково:

— Это же тебя мудак с глобусом Лосем назвал?

— Откуда мне знать, кто у вас там натягивает глобусы и кем кого называет.

Рейвен вытаскивает свой "великий меч", кладет на плечо и улыбается. Хорошая улыбка, даже странно, что она на морде такой твари забыла. Рейвен говорит:

— Я тебе очень благодарна именно вот за эти слова. Я вам придумала кое-чего поинтереснее чоботов на столбе. Но Синдер твоя просила... Я сделала вам предложение. А ты, такой молодец, его не принял. Ты, Лось, выдал мне просто-таки королевский подарок!

— Ты там осторожнее, — улыбаюсь, — у меня основа лосиная. Мой подарок в рот может и не пролезть.

Наши залпом из всех ружей. Бранвены еще по ответу все поняли, врассыпную, одна Рейвен прыгает сразу ко мне на крышу. Я в люк и крышку хлоп, а вырвать противогриммовый люк — не брови выщипать.

Спрыгивать на морскую сторону пакгауза Рейвен не торопится, научил ее Большой там, на стене, за спиной живого противника не оставлять. Но и нам не выйти.

Переглядываемся. Большой трогает бок, морщится:

— Короткая спичка в этот раз моя.

— Долбоеб, — это вежливый Уго Вильо вырубает Большого прикладом по голове и мне кивает:

— В лодку его. Не сейчас, погоди...

Открывает напольную дверь и выходит на полуостров, прямо к Бранвенам. Те в шоке даже отряхиваться перестают!

— Мне тут Лось одну вещь сказал, — Угол держит в руках тросик, уходящий в недра пиджака, и Бранвены подозревают, что там накладной заряд, обклеенный гайками. Мало ли, в чем секрет полуострова, но психов они только за сегодня видели минимум троих. Вдруг и этот такой же?

Поэтому даже Рейвен с крыши смотрит на Угла, на спуск к бухте никто не смотрит.

Я Большого на спину, морскую дверь с ноги, и вниз скачками.

Шесть выдохов, рыбкой в баркас, как в такси енота — тогда, еще в позапрошлой жизни. Только здесь вместо диванчика жесткая лавка, но мне и не до боли. Большого под мачту, швартов скинул, на весла, и рву, и слезы по всей морде. Дождь сплошной стеной, не капли, потоки. Но я-то знаю.

Технион — элита. Оттуда дураки не выходят. Мог воздушные крейсера строить, в масле кататься. Мог к Айронвуду пойти, ловил бы меня сейчас.

Но нету фарта — значит, нету!

Хрена же кислого ты с нами связался, Уго Вильо Перес...

***

Уго Вильо Перес прошел несколько шагов, переждал коротенький шквал и обернулся к Рейвен:

— Если вы клан, то вы можете умирать за своих?

Рейвен не ответила. Ответил Тераторн:

— За наших ваши умирают. Мы за своих убиваем.

— Ну, я-то умру точно не за ваших.

Рейвен покосилась налево, ожидая реплики от Вернал. Опомнилась. Спрыгнула с крыши и махнула клинком, развалив человечка от плеча до пояса:

— Просто умри уже, этого хватит.

***

— Хватит, Семен, хорош трясти. Вчерашний день весь в тумане, только почему-то задница болит... Дрались мы, что ли?

— Ты вчера нажрался, как танкист. Мы приняли решение тебя доставлять в располагу. Но ноги у тебя вообще не шли, вырубался и падал! Так достал, что ни сил, ни зла, да и патруль вот-вот. Ну, выписали тебе со злости, пока валялся.

— Ты, что ли, выписывал? Маяковский, блин!

— Не помню, мы же взводом отмечали. Ты поднимаешься, и с криком: "Убью!" — за мной бежать. Полста шагов и опять бух, в бессознанку. Ну я тебе опять подсрачника, и опять бежим, и так пока до КПП не добежали!

— Неслабый марафон, почти весь городок. И что потом?

— А там комбат: уберите, говорит, свое мнение с вашего лица!

— Так мы на губе?

— На губе так не цацкаются, поручик. Мы в боковушке при КПП, нас комбат в самый верхний штаб продал. За выдумку и фантазию, сказал.

— Что-то, юнкер, мне сцыкотно. С чего бы вдруг в самом верхнем штабе понадобилась наша, даже не лейтенантская покамест, фантазия?

Распахнулась дверь. Вошедший майор, напрасно пытающийся подтянуть живот, гладкий, чистый — "арбатский", сразу видно — скомандовал:

— На выход с вещами.

Но таким тоном, как будто попросил.

Курсанты переглянулись, на всякий случай приняли уставное выражение лица и прошли за майором в зеленый девятиместный "Бархан".

В "Бархане" переговаривались лейтенанты, старше курсантов самое большее, на год:

— Ты за что?

— Листья с деревьев сбивали.

Машина тронулась, но парни внимания не обратили. Куда-то привезут, все и узнается. А пока:

— Трави!

— Ну, за... Долбались мы березовый лист подметать, он мелкий, зараза, с лопаты улетает, от веника уворачивается как живой. И каждый день заново. Ну, взяли мы книжку старшего товарища, такие там рассказы, ух! Короче, послали взвод мальков сбить листья с веток, один раз убрать, и на этом все закончить.

Лейтенант заржал:

— Я ведь по той же книжке тут. Самая читающая страна в мире, как не смеяться.

— Так ты понял, чем кончилось?

От смеха лейтенант мог только кивнуть. Второй лейтенант глянул на курсантов и смилостивился, досказал:

— Вот сидят наши на деревьях, лист сбивают. И тут, значит, делегация сапогов. То ли с Конго, то ли с Ганы, то ли еще какая Момбаса... И видят, значит, стаю орущих белых обезьян, чешущих березы граблями. По всей аллее, от ворот до пушки. В смысле, до памятника. Ну а я, понятно, старший. Меня Дед вызвал: таланты, грит, не должны сохнуть без полива...

Тут "Бархан" свернул и долго мчался вдоль серого забора, за которым нарастал гул и рев.

— На аэродром везут, — второй лейтенант поглядел на курсантов особым таким взглядом, но они печально помотали головами:

— Никак нет, тарщ лейтенант, нечего курить.

Перед КПП аэродрома "Бархан" встал и круглый майор привел еще одного широченного залетчика, из, понятно, десантуры. Тот поместился в порядке званий между офицерами и курсантами, представился:

— Старшина Поболовец!

— За какой залет, товарищ старшина?

— Товарищ лейтенант, разрешите не рассказывать. Перед курсантами стыдно.

Заглянул майор:

— Вот пускай будет стыдно. Здоровый, черт, а такое упорол... Курил на борту самолета. Он старший по званию, никто из своих замечания не сделал, а пилот не видел. В качестве пепельницы додумался применить карман, пришитый на спинке сидения летчика.

Майор хмыкнул:

— Засунул туда окурок и спокойно десантировался. Карман загорелся. После приземления пилот схватил огнетушитель и начал заниматься пожарно-прикладным спортом. Потом открыл соревнования по бегу, пытаясь догнать старшину на аэродроме. Не догнал. Жертв и разрушений нет. Товарищи курсанты, не ведите себя, как товарищ старшина. Он вон здоровый какой. А вас пилот может и догнать, и тогда страна лишится молодых кадров.

Чихнув, майор залез в кабину. Машина качнулась и покатилась.

— Ну ничего, старшина, — вздохнул второй лейтенант. — Я вот снег убирал.

Первый лейтенант потер задницу и хмыкнул:

— Как там написано?

— В точности. Прокопали мы в снегу тропинку змейкой через плац, офицерам в коричневых штиблетах только по ней, вокруг же снега по колено. Вот поутру все они цепочкой от КПП до штаба, как по серпантину на ваенна-грузинский дарога, вах! А мы в окнах казармы ржем.

— Так что же вы, противогазы надеть не догадались?

— Догадались. Я не догадался повязку дежурного снять!

Лейтенант посмеялся. Курсанты переглянулись и Семен сказал:

— Разрешите вопрос! Что за книга?

— Новиков, "Страна деревянных камней", — лейтенант засмеялся. — Великая вещь, вечная вещь. Только, молодежь, читать читайте, повторять не смейте. А то будет, как с нами. Мы теперь готовые "пятнадцатилетние капитаны", а вас "ночными майорами" выпустят.

— Если только подвиг, — вздохнул старшина.

Машина погрузилась в сонное молчание. Как сказано у великих мудрецов древности: "Когда времени очень много — скажем, четверть часа! — то лучше всего поспать." Пейзажа за окном никто не разглядывал, и куда везут, не отмечал.

Наконец, "Бархан" остановился. Парни на лавках проснулись, помотали головами. Майор приказал:

— К машине!

Выскочили, встали по званию. Вокруг домики, плац, спортгородок, рота в противогазах бежит. Еще подальше, на поле, учатся палатки ставить. Часть как часть, никаких признаков начальства. Особенно большого.

Подошел седой красномордый капитан-артиллерист из тех самых "пятнадцатилетних": с самой войны повышать не за что. Но и увольнять невозможно, держится на нем, к примеру, хозчасть или он зампотех от бога. Или, если пушкарь, выстрел в уме считает быстрее, чем два лейтенанта даже с "железным феликсом".

— Становись-равняйсь-смирно-вольно. Спецгруппа построена.

Майор передал "пятнадцатилетнему" пять папок — личные дела, догадались все.

— Товарищ капитан, командуйте.

— Смирно. Вольно. Я капитан Зимолетов. Товарищи офицеры, старшины и курсанты. Нам предстоит... Предстоит... Сложное задание. Предупреждаю сразу: не удивляться. Прежде всего час на приведение себя в порядок. Умыться, побриться и так далее. Принадлежности и спецодежду получить вон в том домике. Через час построение здесь же. Вопросы?

— Товарищ капитан, курсант Певченко!

Семен помялся самую чуточку, и выпалил:

— А вас за что?

Седой капитан отлично понимал, что вопрос пристрелочный. Злой ли начальник? Ответит всерьез, отшутится влегкую, отбреет язвительно, отмахнется презрительно?

Капитан покрутил красным шнобелем. Первый вариант, понятно, что первый. Маршал ждет. С группой хорошие отношения нужны. Еще вопрос, кому кого придется там, на коврах, в сферах, выгораживать...

— А у меня на свинокомплексе поросенок пропал. Вон там, — капитан махнул рукой за спину. — И не первый же день, а прохлопал. Они что сделали, стервецы. Как помер свиненок, они его гвоздем-двухсоткой к доске прибили, вроде как стоит у забора и стоит, кому какое дело. По головам счет сошелся, и отлично. Наряд сдан. Запах? На свинарнике? Не смешно. А в мою смену другие свиньи ему ноги отъели. Висит поросенок божьим дивом, — капитан хмыкнул. — Ну, меня за религиозную агитацию и послали... Вами командовать.

— Спецодежду, — вздохнул в нос Поболовец, но тихо у громадного старшины не получилось, — наверное, убирать за свиньями будем.

Подтянулся и на взгляд офицера отрубил:

— Старшина Поболовец!

— Делать мы, товарищ старшина, будем что Родина прикажет. И, особо выделяю, не болтать об этом. Как поняли?

— Понял четко и ясно. Вопросов больше не имею.

— Вольно. Лейтенант! Ведите группу.