Часть 4

Группу ввели в кабинет и разместили за большим столом. В гражданском, но стриженые коротко, выглядели мужчины кем угодно, только не обычными людьми. Либо молодые милиционеры, либо плохо маскирующиеся оперативники.

Соколовский потрогал мизинцем бровь и решил поселить все стадо в ведомственной гостинице. Чтобы москвичи от смеха не перемерли.

— Итак, товарищи. Ваши личные дела я читал. Меня вы знаете. Кто не знает, — маршал усмехнулся, — тому расскажут те, кто знает. Вон товарищ капитан помнит меня, наверное, по зиме сорок третьего.

— Так точно. Вы нас поздравляли на присвоении званий. В хозяйстве Черевиченко.

— Запомните, молодые люди, — маршал явно пребывал в хорошем настроении, — если два офицера за два часа беседы не найдут минимум двух общих знакомых, то один из них иностранный шпион.

Молодые вежливо улыбнулись. Маршал улыбку подхватил и усилил до крокодильей:

— Товарищ курсант, отвечаю на ваш незаданный вопрос. За что к вам определили меня?

Семен Певченко едва не дернулся почесать затылок. Уже доложили маршалу обо всех разговорах в группе. Уже постарались. Арбатский округ, верно говорили отцовские друзья. На унитаз не присесть, чтобы потом в литературной критике не пропесочили за несоответствие формы содержанию.

— Товарищ курсант, у вас неверная постановка задачи. Сам себя я определить не мог.

Маршал подтащил ближе стопку из шести набитых вырезками и фотографиями папок.

— Мне поставили задачу. Верховное командование поставило.

Открывая синюю папку, Соколовский пробежался по лицам почти незаметным быстрым взглядом, и седой капитан вдруг особенно остро почувствовал: это сегодня Соколовский служит в очередном НИИ с мирной вывеской "НИИ Прогнозирования", а ведь старик довольно долго командовал Западным фронтом. Да, сейчас поговаривают, что командовал неудачно — только перед Соколовским на той же местности с теми же войсками ничего не добился Конев, и двадцать восьмого февраля его сняли, капитан запомнил дату, потому что их батарея выгружалась именно в тот день, и офицеры гадали, каким окажется новый командующий. В Ржевско-Сычевской операции не сильно блистал и Жуков. Но Конев и Жуков потом наперегонки брали Берлин, а Соколовского сняли, и до конца жизни он перекладывал бумажки в штабах.

Маршал, видимо, тоже вспомнил нечто тогдашнее, потому что отложил развязанную папку не открывая, и, глядя точно на капитана, сказал тихо:

— Я думал, что поумнел и устал от жизни. Но два года назад мне поставили кардиоводитель, и куда что девалось. Так, может, и Экклезиаст просто водянкой страдал? Что думаете, капитан?

И капитан ответил теми же словами, что в строю, в глухом тверском лесу:

— Я не думаю, товарищ маршал, я выполняю Устав!

Тогда еще не маршал, Соколовский поморщился: "А надо думать, капитан! Иначе за вас немец подумает! И вам эти сказки братьев Гримм совсем не понравятся."

Сейчас маршал опять улыбнулся уже пятым видом улыбки:

— Товарищ капитан. Ваша группа обладает некоторой фантазией и не лишена воображения. Или хотя бы умеет применять прочитанные в книжках знания. Зря ухмыляетесь, лейтенанты. Это не каждый генерал умеет, ваш командир помнит. У нас в НИИ Прогнозирования иногда нужен такой... Перпендикулярный взгляд, понимаете?

Соколовский оперся и встал, поднялся над полированным столом, в светлом парадном кабинете. Толкнул к ним по столу все шесть папок:

— Итак, получите боевую задачу. Нам приказано завоевать планету... Планету, хм, Ремнант. На их языке это значит "Осколок". Вот карты. Вот фотографии. Вот информация для первичного анализа. Вот описания государств. На данном этапе наша задача — список вопросов и обозначение контуров для дальнейшего исследования.

Соколовский прошелся по кабинету.

— Товарищи офицеры, старшины и курсанты, вам известно, к чему готовятся генералы?

— Старшина Поболовец. К прошедшей войне, товарищ маршал Советского Союза!

— Рассуждая "от парадокса", к будущей войне следует готовиться лейтенантам. Так почему бы не поставить эксперимент? Официально все вы на гауптвахте, отбываете наказание, служба не пострадает. Всех-то расходов на вас — бумага, карандаши и ластик. Служится вам скучно, да? Мелкие шутки, детские подначки... А тут Родина требует, — Соколовский потрепал капитана по могучему загривку:

— Айда, Петрович, надо построить дирижабль.

Капитан уже не стеснялся чесать затылок:

— Товарищ маршал, мы любое приказание исполним. Но фантастику придумывать нас ведь не учили.

— Не можешь — научим. Рассмотрите пока информацию. Начните с фотографий.

Тут уже любопытство одолело всех, завязки с папок отлетели, и по столу рассыпались те самые большие цветные фото, и лейтенанты-курсанты забормотали все сразу:

— Вот вы какие, звездные войны...

— А живут здесь какие-то... Неебические чудовища!

— Люди, что ли?

Старшина-десантник подушечками пальцев погладил девочку с громадной стреляющей косой:

— Не, люди-то вполне... Ебические.

Опытный капитан фотографии девочек не разглядывал, чудовищам не ужасался. Нынче киношники прямо из кожи вывертываются, видали мы арахноидов и покрупнее. А вот что маршал сказал про "отбывание наказания", там же пятнадцать суток самое большее?

Ну точно, вот и приказ, вот и дата. Завоевать планету за полмесяца?

— Товарищ маршал, — капитан потряс раскопанной бумажкой, — а если мы не уложимся? Что будет?

Маршал снова улыбнулся. Ну еще бы, такой цирк придумал, как не ржать! Жаль, что засекретят. Сказал бы какому залетчику: еще раз поймаю, и полетишь Марс отвоевывать. Ремень с третьей дырочкой, чтобы штаны не падали в невесомости, и вперед, в космодесант!

Наши и там курить будут, с кристальной ясностью понял капитан. И окурки бычковать в гиперпривод, или куда там фантасты пишут. Потому что фантастика преходяща, а цирк в армии вечен. Трудно ли удивляться, что Соколовский решил его, наконец, возглавить? Ну и правильно, предотвратить же все равно нельзя...

Соколовский тем временем, возведя глаза к лепному гипсовому потолку, вспоминал:

— Если вы не уложитесь? У нас в Туркестанском округе, в кинологических отрядах, это называлось вязкой.

Капитан поперхнулся. Соколовский вернулся к обычному тону:

— Итак, товарищи офицеры, вы что, не хотите послужить Родине?

Товарищи будущие офицеры посмотрели на капитана такими глазами, что тот лишь вздохнул тоскливо: меньше взвода не дадут, дальше Кушки не зашлют!

Ну не на Ремнант же этот, в самом-то деле.

— Мы готовы, товарищ маршал, выполнить задание партии и правительства наилучшим образом.

— В вас я и не сомневался. Документы вам принесут. Подписки вы давали на входе. Особо напоминаю, что никому ничего. Шутка это или нет, мне пока Никита Сергеевич не доводил.

Помещение затопила осязаемая плотная тишина.

То есть, это еще и может оказаться правдой? Это не бутафория, сделаная киношниками для тренировки штабных, как фанерные танки или радиоуправляемые мишени для зенитчиков?

В тишине Соколовский сказал:

— Доклады мне вы должны оформить следующим образом. Представьте себе, что вас читает гигантский термит. Всю жизнь он прожил у себя в термитнике, не ведая ничего о правилах документооборота. И тут его выдернули разбирать вашу писанину. Пишите и представляйте себя термитом.

Старшина шумно вздохнул. Маршал уточнил:

— Большим термитом, старшина. Вот как вы, да. Сначала опишите вашу ситуацию простыми однозначными словами, объясняя все, что только можно. Термит у нас настроен враждебно, как переодетый эсесовец в сорок шестом. Наружно свой, но если есть шанс понять вас неправильно, он своего не упустит.

Пройдя за сидящими еще раз, маршал дополнил:

— А когда вы почувствуете, что дело изложено ясно, перепишите заявление еще раз, как объяснительные после залета пишете. Чтобы даже немецкий термит вас не просто понял, но еще и проникся и посочувствовал. Ясно?

— Так точно!

— Проследите за этим, капитан. Молодежь не понимает важности правильной циркуляции сведений. А мы в сорок первом из-за паршивого опоздания одной бумажки на полчаса мост через Березину отдали целым... Да, так вот. И последнее...

Маршал повертел фотографию гримм-волка, отложил.

— Подавая рапорт, проверьте, чтобы все откопировали. Чтобы ничего не осталось на бумаге в единственном экземпляре. Потому что это — переодетый эсесовец-термит. Если даже он поймет и наружно посочувствует, хоть один бумажный экземпляр он все равно сожрет. Назло. Эсесовец, что с него возьмешь.

В полной тишине морально раздавленные новостями офицеры поднялись. Капитан поморщился:

— Так! Это что еще за похоронная процессия! Смирно! Равнение направо! Товарищ маршал, ходатайствую о присвоении спецгруппе кодового имени "Конкистадоры".

— Отличная идея, утверждаю. Позывные своей властью.

— Есть.

— На доклад завтра в это же время. Работайте.

— Есть. Вольно. Напра... Во! В место дислокации не в ногу... Марш!

Закрывая за собой дверь, капитан пробормотал в нос:

— Я весело преследую звезду... — и обреченно вздохнул.

Соколовский вернулся за полированный стол. Вызвал адъютанта, приказал доставить шесть синих папок в нужные номера гостиницы. До следующей встречи оставалось несколько минут, и маршал провел их, просто глядя в окно.

***

В окно смотрела полная луна. Обычная круглая луна Страны Цветных Облаков, белая, нахальная, мирная. Капитан узнал ее и ощутил себя древним греком, плывущим на весельном "Арго" вдоль побережья Черного моря, где турки еще никаких курортов не построили, да и сами турки появятся там еще через пару тысяч лет; а пока смотришь в небо и узнаешь тамошних быстрее здешних. На земле мешанина из кустов, людей и впечатлений. А в небе постоянный и вечный ход светил...

Хоро сидела за памятным столиком с врезной мозаикой. Интарсия, вспомнил Капитан. Каждая плашечка врезается в плоскость. Цвета обеспечиваются породой дерева, краска — "низший сорт, нечистая работа". Плашечки разнообразно поблескивали в лунных лучах. Рисунок мозаики Капитан помнил: корабль в бурю, матросы яростно тянут веревки, шкипер с ветрозакрученной бородой грозно взирает вперед, за край картинки. Сейчас, конечно, все это виднелось очень смутно, потому что ни свечей не жгли, ни камина: до конца лета оставалось добрых три недели. Привычно светились лишь огоньки на контрольном блоке, все шесть зеленые.

За стулом Хоро возвышался Лоуренс, развернувший плечи молодо и уверено. Капитан опять подосадовал, что не выкраивает между тренировками и бумагами вечера без спешки расспросить Лоуренса о Свидетеле Канона, а главное — выслушать ответы без внутренней гонки, без деления на "важное" и "давай скорее дальше".

Эйлуд и Мия сразу от входа встали слева.

Крысолов, смотревшийся чрезвычайно внушительно в новом синем камзоле, со шпагой, сделавшей бы честь всей роте мушкетеров, в кружевном воротнике, пахнущий сегодня шафраном, отступил направо, и луна ярко вспыхнула на самоцвете в щегольском витом эфесе.

Капитан шагнул прямо и поставил перед Хоро поднос, заполненный питьем и закусками, с гордо парящим чайником лучшего улуна, и сместился тоже вправо, подперев Крысолова.

Наконец, Вайолет положила перед Хоро сверток с лиловым платьем, проделала знаменитый книксен и скользнула влево.

Мия выдохнула:

— Мама! Мы дарим тебе одежду, не рвущуюся при превращении в волка. И при обратном превращении тоже.

— Интересное уточнение, — пробормотала Хоро. Потом кивнула всем сразу, выскользнула из-за столика, не качнув подноса с чаем, и кинулась к дочери обниматься, что в тесной комнатушке сразу превратилось в общую толкотню и здорово смутило Вайолет, и Капитан, снова подвинув Крысолова, потащил девушку за рукав подальше от пищащего ушехвостоворота.

Вайолет посмотрела благодарно, шепнула:

— В усадьбе много залов побольше. Почему здесь?

— Важное место, — Капитан осторожно пожал плечами. — Сам пока не знаю. Предполагаю, что там решаются деловые вопросы...

— А тут семейное дело! — прозвенела Хоро, все прекрасно слышавшая. Вайолет вздрогнула. Огладив подарок, Хоро вернулась на место и велела:

— Наливайте!

Тогда Крысолов и Капитан разлили по чашкам кому чаю, кому терпкого сливового вина, кому прозрачной ледяной водки. Выпили и все вытолкались на террасу, оставив Хоро переодеться. Через мгновение показалась и она, уже в подаренном платье. Отбежала на свободную полянку — и тотчас перекинулась громадной красной волчицей, и выскочившие из-за угла Сюрей с братом едва не врезались в передние лапы оборотня и воскликнули в один голос:

— Ой, мамочка!

— Ниххх... Чего себе!

Хоро перекинулась обратно, с удовольствием осмотрела нисколько не пострадавшую одежку, и радостно двинулась обнимать новых гостей. Корзинку из рук Сейрана вежливо принял Крысолов.

— Ну вот, — Хоро разглаживала подарок прямо на себе, пропускала сквозь пальцы чародейный подол, — теперь при превращениях можно перед посторонними не светить ногами...

Стрельнула янтарными искрами исподлобья:

— Только не говори, Капитан, что тебе не нравилось!

Капитан и не говорил. Праздник же не для слов, он для улыбок и радости. Развернули корзинку — знаменитые рисовые колобки Сюрей. Выпили еще по одной, заели колобками. Мия потащила мужа танцевать на тренировочную площадку, вымощенную плотнее всего. А еще там имелись галереи с трех сторон, где вполне удобно помещались желающие передохнуть. Потому что танцевать с оборотнями не каждый выдержит.

Волшебная шкатулка обеспечила музыку, полная луна — кураж и настроение, вкусная еда — силы, чтобы держаться против Крысолова в бешеной дроби ирландского танца... Пока Мия и Сюрей с братом подбадривали Эйлуда хлопками, а Капитан втихаря завидовал — он и в молодости такую чечетку бы не выдал! — Вайолет подошла к виновнице торжества и сказала негромко:

— Госпожа Хоро, прошу извинить мою настойчивость. Но я просто не знаю, когда можно заговорить с вами так вот запросто, и по столь важному для меня делу.

Хоро даже яблоко отложила. Потрогала узкой ладошкой лоб Вайолет:

— На лихорадку не похоже... Только не говори, что он тебя обидел!

— Нет, — Вайолет улыбнулась. — Что вы не хотите ссориться с Капитаном, я уже поняла. Я о другом. Луна прекрасна, жизнь хрупка. И я наконец-то поняла ее цену.

Еще раз оглядев резьбу карнизов, блестящую под луной черепицу, бережно подстриженную зелень, Вайолет набрала воздуха и решительно начала речь:

— Хоро, за полвека все может перемениться. Предположим, что фирма господина Ходжинса закроется, и некоторые письма, весьма важные для меня, останутся не доставлены. Так что письмо за письмо, идет? Я проверяю столько твоих людей, сколько писем ты помогаешь мне доставить.

Хоро не повернула головы, но алые глаза под прикрытыми веками полыхнули интересом:

— Ты назвала цену. Вот еще бы Капитан выбрал, наконец, имя — какой отличный получился бы праздник! Скажи, человеческий детеныш, насколько важны эти твои письма?

— Госпожа Ниса перед смертью продиктовала мне письма к дочери. Я разнесу эти письма прямо сейчас, каждое в свой год... Ведь Капитан открыл способ сделать это через вашу комнатку, верно?

— Да.

— Тогда моя работа исполнится наилучшим образом. И мне уже не придется беспокоиться об этом в будущем.

— Договорились. А теперь тащи Капитана танцевать. Ни мой зять, ни Крысолов не сдадутся, так и будут молотить, пока не свалятся. Так что выпихивай их сюда, я с ними тоже перемолвлюсь парой слов.

Хоро вгрызлась в яблоко, прикончила его парой метких укусов, и довольно подытожила:

— Жизнь хрупка, это верно. Зато луна прекрасна!

***

Луна прекрасна даже расколотой. Вот с людьми не все так радужно и в сине-белом раю летающего острова Атлас.

Лейтенант спецназа уголовной полиции города Мантл стоял у колонны, вертел в руках служебный Свиток, на который знакомые только что сбросили ему копию очередного доноса, чуть ли не сотого за полгода, и думал.

Гримм весть, как оно в иных мирах. Скажем, в мире этого вот исследователя атмосферы, сейчас упорно толкающего над собой штангу. Впрочем, про мир Тан Линя гриммы ничего не "весть", ибо их самих там нет. И там подобные самокопания, может статься, и не нужны вовсе.

На Ремнанте привычка отслеживать собственные чувства, искать корень страха, обиды, гнева — необходимое условие выживания. Создания гримм наводятся на вспышки чувств. Обитатели иных миров могут позволить себе злобу, ярость, истерику. На Ремнанте ты или держишь себя в руках — или спокоен уже абсолютно и окончательно. Мертвецы не психуют.

Инопланетник отодвинул страховочную раму, встал со скамьи, немного подышал. Потом подкатил к штанге блин слева и блин справа, и все теми же точными движениями, словно бы не устал, отвернул замки, снял. Вставил по блину, навесил замки, крутанул ручки.

Он позволяет себе слишком... Чересчур много. Личную свободу — и одновременно нравственную определенность. Его честь не зависит от заработка, в его мире голодная смерть исключена даже для негодяев. Лейтенант вздохнул: наверное, самые-самые негодяи по меркам Тан Линя слишком наивны и чисты относительно нормальных здешних пацанов из первой же уличной банды.

Тан Линь еще подышал, потом лег под штангу, выставил страховку, примерился.

Принял вес. Подержал, поставил штангу снова на упоры.

Выдохнул, собираясь с силами и пошел качать. Раз — относительно легко. Два: на лбу выбило мелкие капельки пота. Три! Рывком на выдохе, значит, уже чувствует усталость. Четы-ы-ыре, на морально-волевых, это лейтенант видел уже ясно. Правильно подобран вес: четвертый раз выжимает все. Пятый должен делаться через себя, через силу. Тогда организм сообразит, что мышечной ткани маловато, и кинет в кровь химический приказ эту самую мышцу наращивать.

Штанга пошла вниз.

Лейтенант забыл даже ревновать "человека-сундука" к Винтер. Штанга опустилась почти на плиту грудной мышцы. Тан Линь выдохнул, напрягся, упираясь и спиной, и стопами, и даванул с тигриным рычанием.

Давай, давай, дыши, дыши, жми!

Штанга поднялась на вытянутых руках, едва заметно покачалась: предельный вес, мышцы дрожат, руки дрожат, вены на лбу дрожат пожарными шлангами.

Йе-есть!

Штанга чуточку передвинулась, капельку опустилась и угомонилась на упорах.

Дело сделано!

Теперь надо поесть хорошо и много. За следующие девяносто шесть часов организм распихает белки с углеводами в нужные места, мышцы подрастут на чуточку. И в финале следующей тренировки, в предельном подходе, к штанге прибавятся еще два блина.

Здоровый, зараза. Причем здоровый по-хорошему. Бегает, плавает, легко выучил все танцы, что ему показывали. Специалист с аурой, конечно, его свалит — но любому обычному человеку Тан Линь выдаст в лоб запросто, и даже не употеет...

Это сейчас он употел.

Впрочем, подход завершен. Лейтенант пришел под конец тренировки, не угадал совсем чуть-чуть, и ждал недолго: последние пять повторений.

Тан Линь вытерся, повесил полотенце на стойку — даже после такого напряжения не бросил, а повесил, расправил, заставляя себя двигать колотящимися мышцами ровно и точно. Потом поднялся и принялся делать упражнения заминки, чтобы раскочегаренный до предела организм возвращался в обычный режим плавно.

Лейтенант поморщился. Хорошо психологам с умным видом вещать, что-де шутки перед лицом опасности признак слабости. Но если даже и признак, неужели слезы лучше? Жизнь всех ломает, рано или поздно ты все равно упираешься в выбор. Тан Линь обозначил его как "созидай или сдохни", ну так он же инопланетянин, что с него спрашивать. Он рос в инкубаторе, в силовом поле сплошного артистизма, где нет серости. Ему с детства, даром досталась феерия личной индивидуальности, уникальных собеседников, умных наставников — все то, что Ремнанту обошлось в мировую войну, исчезновение королей, смену королевства Мантл на демократический Атлас, и моря, потоки, океаны крови!

В мире Тан Линя с каждым возятся годы и годы, кормят задаром, обучают, чему попросит — в надежде, что однажды человек найдет свое, истинное, в чем сильнее всего. И этот взлет, эта неимоверная вспышка окупит годы и годы возни, еду, одежду, жилье, учебные пособия, всякие там тренажеры, штангу вот эту, например.

Самое же обидное что: если усилия не окупятся, человека никто не попрекнет израсходованными ресурсами. Скажут: ничего. Бывает. Не расстраивайся. Ничего. Ты хотя бы попробовал!

Тан Линь дышал коротко и сильно, постепенно переходя к вдохам поглубже, движениям более плавным. Лейтенант едва не повторил за ним ритм дыхания, и выругался в нос: это Тан Линь только что выжал от груди чуть не полтонны, понятно, почему он дышит как целый сушильный цех рыбозавода. А ему, лейтенанту, какого гримма задалось убирать выдохом пыль на четыре шага вперед себя?

На Ремнанте привычка отслеживать собственные чувства, искать корень страха, обиды, гнева — необходимое условие выживания. Так что причину лейтенант знал: зависть. Обычная зависть к мужчине, что сильнее, быстрее, где-то умнее. И который постоянно рядом с интересной тебе женщиной. Тут вам не коммунизм, tovaristch Тан Линь, тут все проще. Тут продают все и всех; если ты не предал сегодня — тебя кинут завтра. Получается, что вовремя подставить означает всего лишь предвидеть эту же самую подставу в отношении тебя самого. Как же в таком гадючнике не завидовать красавчику, успевающему и умничать и чувствовать, и философствовать и выхватывать интересных для дела пацанов прямо из комгарда, и восхищаться непонятно чему — и даже так загадочно страдать, что непонятна ни причина страданий, ни мера их.

Ну вот, лейтенант. Простой выбор. Чтобы стало лучше тебе — или лучше ей?

А ведь ржал когда-то, с тоской поглядел в серый потолок лейтенант. Философия, самокопания, гнилая интеллигенция. Мужской выбор — у кого сиськи больше! Ну чего, и тебя догнало. Пока еще не подняло и не шлепнуло, так и сюжет еще толком не начинался.

Тан Линь бы не колебался.

Лейтенант вздохнул: инопланетная тварь. Живое обвинение в безнравственности. Никакие ироничные ухмылочки, никакой напускной и даже настоящий цинизм широкой улыбке Тан Линя противостоять не могут. Он такой, какой есть: цельный. Хороший или не очень, а только самого себя Тан Линь, пожалуй, не предаст.

Сейчас узнаем, как насчет других...

Лейтенант подошел к закончившему тренировку коммунисту. Тан Линь сидел на скамейке, и просто дышал. Спецназовец протянул ему Свиток, открытый на нужном документе:

— Потребуют выдать этого... Лося. Установлено, что он из "Белого клыка", причем не мелочь на побегушках, а подготовленный боевик. Запрос пока составляется в министерстве. Наши... Скажем так, не сочувствуют генерал-зануде Джонни. А сам сексуальный гигант сейчас в урологии самое меньшее, на месяц. Так что запрос у нас проволокитят, пока Сракопион лично не явится подгонять. Но потом...

Тан Линь поглядел снизу вверх:

— Почему вы мне помогаете?

Лейтенант пожал плечами:

— Из-за Винтер, конечно. Позор, если про меня скажут, что я убрал соперника с помощью доноса. Пристрелить вас и то почетнее.

— Благодарю, — Тан Линь не вздрогнул. Ну да не идиот же он, чувствует, что вокруг происходит.

Лейтенант вспомнил, как летели капельки пота с наддутых кровью бицепсов, когда полутонная штанга пятый раз шла к потолку. И сказал, сам для себя неожиданно:

— Вам лучше бежать. Я помогу. Вас никто не осудит и никто не посчитает за труса. Последний месяц вы не вылезаете из комиссий, судов и слушаний. Все уже поняли, что Атлас решил вас утопить. Мочиться против урагана глупо.

***

Глупо в полнолуние высматривать звезды. Зато луну разглядывать самое время. Особенно, когда можно делать это в подаренный Звездочетом телескоп с невероятным, невообразимым для здешних тридцатикратным увеличением.

Неудивительно, что вся свежеиспеченная Императорская Академия, от почтенных старцев, ветеранов "битвы бород", и до мальчишек-подметальщиков — сбежалась в Большую Башню.

Башни в стране Цветных Облаков представляли собой девяти-десяти этажные громады, исполосованные черепичными козырьками по периметру над каждым ярусом. От козырька до козырька ставились обычные бумажные панели по деревянному каркасу. Из камня складывали только основание: плоскую пирамиду, высотой всего полтора этажа. Складывали без раствора, так что при землетрясениях эта мега-подушка из мега-щебенки только лениво пощелкивала, предохраняя хрупкую каркасную постройку от пинка в живот взбесившейся твердью.

Зато на широкой плоской крыше башни сегодня поместилась вся Академия: десяток тех самых старцев, чуть побольше учеников — взрослые уже, у самих наследники — ну и пацаны на побегушках; женщинам традиционно путь в храм науки заказан, но тут сам Звездочет разрешил. Ничего, сказал, на их искусство никакая женская магия не влияет. Женщины между собой только молча перемигнулись, титаническим усилием подавив смешки. Молчать придворные умеют независимо от пола, потому что Министерство Охраны Двора тоже казнит равноправно, не отличая меча от зеркала.

Так вот вышло, что вокруг телескопа собралась толпа в пестрых, красочных одеждах, с невероятными прическами — мужские вычурнее и сложнее, ведь женщине приличествует скромность, а чиновник должен выделяться из толпы — с перевязями и кипами бумаги, столиками для записей, мальчишками для таскания всего этого. Звездочет ездил по курзал-паркам с лекциями от общества "Знание", так что быстро и привычно выстроил всех желающих в аккуратную, чинную, степенную очередь. А Толмач, естественно, переводил.

Телескоп вертели до полуночи. Потом большая часть посетителей, выразив многосложную благодарность, разбрелась по домам. Телескоп бережно, с церемониалом, унесли в сокровищницу, и братья, наконец-то, смогли выдохнуть.

Оделись на сегодня они без вычурности, в длиннополое здешнее, потому как впечатлять и поражать собирались совсем не внешностью. Но здешнее, даже простенькое и скромное, приличествующее мудрецам, удаленным от мирских страстей — шелк лазоревый, символ ученого сословия, расшитый багровыми драконами в знак полубожественного ранга Звездочета, и когти в тех драконах подлинно рубиновые; брату Звездочета то же самое, только без рубинов в когтях. Добро еще, от прически и шапки удалось отбояриться. И то, добрых полчаса Толмач завивал словесные кружева, чтобы отказ обидел хотя бы не все население планеты.

Спустились к подножию башни и долго стояли, обмахиваясь дареными веерами — даже в конце лета здесь чувствовалась жара. Два "садовника"-Никодима почтительно ждали несколько поодаль. Из аккуратных зеленых изгородей непочтительно хихикали то ли птицы, то ли цикады, то ли еще какие местные обитатели.

— А ведь мы про это напишем, — вынес приговор старший.

— Куда же денемся, — согласился младший брат, разворачиваясь к дому. То есть, к усадьбе госпожи Сюрей, занимавшей добрый квартал.

Охранники неслышно замкнули ордер в пяти шагах позади. Поначалу братьев это сильно беспокоило. Потом привыкли и даже с некоторым затаенным ужасом поняли, что им совершенно не по-коммунистически нравится чувствовать поддержку. Знать, что не сами по себе.

Да и с проводником в Столице проще. Одноэтажный город, низкий, широченный. Пойдешь куда с протокольным визитом — бери воду и еду, потому как запросто может потребоваться на середине пути привал. А ошибся адресом — придешь в нужное место лишь послезавтра. Завтра-то домой возвращаться надо из того района, куда залез по географическому кретинизму. Правда, что ночлег найти легко. Ученого человека не боятся и не обидят, любой сочтет за честь угостить. Здесь уже иной риск: наговорить чего-нибудь, что местные поймут как обещание или угрозу, потому что церемониал сложный, и выучить его можно только, если растешь в нем с рождения. Не такое простое дело ходить в гости по чужому миру!

Впрочем, путь от Академии до Сосновых Склонов братья уже изучили. Дело на сегодня они сделали хорошее: кроме политики, причинили еще и немного просвещения, так что могли отдыхать с полным правом.

Только не хотелось падать на перины и спать в такую-то ночь! Луна — иголки собирай. Тени углем и графитом, стены ровнехоньки, улицы чисты, люди...

Люди везде одинаковы. Кто возвращался с работы, кто шел готовиться к новому дню, кто не успел пересечь громадный город и шел, жалея времени либо денег на ночлег, иные же покупали корзинки с закусками и бутылками, чтобы любоваться луной из открытых по такому случаю садов людей богатых; причем плату никто из владельцев сада не взимал. Золотой за вход все равно никто не отжалеет. Да и серебряник в кошеле совсем не у каждого. Медь богатому семейству брать невместно. Вовсе никого в сад не пустить приличествует жадному некультурному варвару, а вовсе не благородной фамилии. Слава тупого скопидома по Столице никому даром не нужна.

— Что же мы напишем? — потянулся младший, когда молчать ему надоело.

— Бледнопухлый брат мой, я за вещь легкомысленную. Чтобы женщины плакали, стены смеялись, и пятьсот негодяев кричали: "Бей! Бей!" — и ничего не могли сделать с одним коммунистом.

— Пожалуй, — согласился младший. — А пока чем займемся?

— Разве ты уже досчитал третий вариант?

— Нет, я про сегодня. Спать не тянет.

Старший оглянулся на охрану и сказал осторожно:

— Можно завернуть к дедушке.

— Хм, — почесал затылок младший. — А давай! Дедушка ловкий. Если что, успеет нас вывести.

— Приключений захотелось? — проворчал старший брат, но не очень сердито, потому что сам хотел того же.

Тут он подал охранникам условный знак, и вся четверка, быстро пройдя улочку поменьше, обогнув каменную фишку колодца, свернула в совсем небольшой проулок — но такой же чистый, как весь город. Что братьев неизменно тут восхищало: прирезать глазом не моргнут, но кровь потом начисто вытрут. Впрочем, когда изо всей медицины только гигиена, и эпидемии не где-то там в газетах, а прямо вот за северной заставой... Мойте руки после грабежа, так сказать...

Но это, конечно, щекотка для нервов, самолюбование. Двух известных всему городу книжников навряд ли тронут, если те сами не полезут в драку. А у них еще и два "садовника" за спиной — ссориться с Сосновыми Склонами дураков нет.

Так что и столик нашелся по волшебству, чистый, и вино не кислое; что братья пили его неразбавленным и потом всегда уходили на своих ногах, даже после цельного кувшина, всегда вызывало искреннее восхищение в посетителях дедушкиного закутка.

Ну, а к песням "уходящих в ночь" тут привыкли. Поддерживая друг друга больше для игры в бесшабашных гуляк, чем взаправду, братья покинули закуток, вышли из проулка в большую жизнь людной торговой улицы, а затем и на оперативный простор главного проспекта, тоже заполненного прохожими.

Наблюдая людское коловращение, старший тихонько замурлыкал:

— И сказал электрон на бегу...

Я волной больше быть не могу!

Младший подхватил:

— И заплакали кванты,

что запутали лаборанты.

Дальше пели хором, попадая в ноты с непередаваемым изяществом "первого кувшина":

— Вот фотон посылает все к бесу:

в эту щель больше я не полезу!

И все разом частицы гадают:

ах, не за нами ли наблюдают...

Свернув на свою улицу, врезали уже громко:

Мама сшила мне штаны!

из пространственной дыры!

Чтоб проветривали попу

многомерные миры!

Конечно, по песне их приближение услыхали привратники Сосновых Склонов, и встречать к воротам высыпал весь лисий праздник.

И растворили ворота, и вступили в них Звездочет с Толмачом, как подобает ученым Императорской Академии; плевать, что все преходяще, а прав-таки тот дедушка-придворный, как его... Девид Нан? Или Тревел Бемиш? Даже безупречно состроенный костюм лучшей шерсти уступает красному огненному дракону с вшитыми в когти рубинами!

Если кому придется пить в стране Цветных Облаков, то да избегнет он соблазна мешать красное с белым; в особенности же закусывать вино лунным светом. Завидев среди встречающих наиболее яркое и знакомое лицо, старший с почтением и грацией — ну, как ему казалось — наклонился поцеловать руку Хоро. В последний миг вместо хитрой волчицы из ниоткуда возник Лоуренс и, аккуратно завернув Толмачу большой палец, а потом и руку за спину, попросил:

— Пожалуйста, не надо так поступать.

А второй мужик, арийская морда — братья видели его только на тренировочной площадке, но в черной форме он сделал бы честь любому кино про немцев — этот самый Эйлуд, закатывая рукава, деловито уточнил:

— Чего, умников бьем? Пусти, батя, я ему втащу. Он вчера Мие на подушку букет бросил... Или не он, — хмыкнул Эйлуд, повернувши лицо к ябеднице-луне, — я тупой солдафон, мне разбираться не положено.

— Ты уже меня совсем стариком числишь, зять, — Лоуренс переместился, вынуждая старшего брата с завернутой рукой танцевать вокруг. — Целоваться он к моей жене лез, так что моя очередь первая!

От света, знакомых лиц и тревоги в голове у младшего прояснилось. Крикнув:

— Держись, брат! — Звездочет разбежался и таранил компанию брюхом. Сам он удержался на берегу прудика — сразу видно, опытный — а вот Лоуренс и Толмач полетели в воду, причем Толмач, извернувшись, утащил за собой и Эйлуда, мертвой хваткой вцепившись тому в пояс.

Капитан переглянулся с Крысоловом и вздохнул:

— Е... Елки зеленые... Же... Жеваный крот, комсомольцы ху... Художественного училища! Это чего, первая междумировая война?

— И опять из-за дам-с, — Крысолов подкрутил мушкетерский ус, покачал той самой шпагой с эфесом то ли лунного серебра, то ли взаправдашнего.

Мия захихикала:

— Классика же! Я читала совсем недавно! Как там...

Дирижируя лунноцветной рукой, Мия изрекла торжественно:

— Девку надыбал я в честном бою смертоносном

и не отдам тебе, хоть ты узлом завяжися!

Надобна девка самому мне в далекой отчизне,

ибо отставку замыслил я дать Клитемнестре старушке!

Сейран с Эйлудом легко вытащили Толмача и Лоуренса, наскоро отряхнули от воды и тины, сетуя о порче богатых одеяний. Толмач проворчал:

— Чисто ради научной точности, я не комсомолец.

— И я знаю, почему. Читал твое личное дело. Толмач, какого! Лысого... Не можешь в руках удержать? Зайди в кузню, гвоздями прибью.

Капитан поглядел на Звездочета и вздохнул тоном ниже:

— Вот брат у тебя молодец, хоть и младший. Где отточил такой меткий удар пузом? Скажи хотя бы земляку, в чем секретная приправа?

Звездочет, стряхивая мусор с рукавов, поморщился:

— Секретного ингредиента нет. Очкарика всякий обидеть норовит, пришлось научиться.

Толмач отошел к низкой террасе, присел на нее, стащил сапоги, вытряс воду:

— Старшим братом не рождаются, им становятся.

Капитан зажал подмышками шеи обоих братьев и спросил вполголоса:

— Вам в городе мало девок? Чего лезете к замужним?

— Да мы не лезем, это вежливость обычная!

— По нашим, земным, правилам. А букет на подушку?

— Чужого не пришьешь, начальник! Вообще мы Лоуренса с Эйлудом почти не видим. Если бы не пары на вчерашнем приеме, мы бы так и думали, что парень блондинки — это ты и есть.

Капитан даже поперхнулся:

— Мы с ними не пересекались потому, что муж дело сугубо личное. Мы тут по работе, который раз объясняю. Внутрь семьи чужих не пускают.

— И тебя, Капитан?

— И тебя, Звездочет. И даже тебя, Толмач, хоть ты гусар и почти лауреат.

— От земского ярыжки слышу, — пробурчал старший брат. Капитан выдохнул:

— Да ну вас к черту! Приказываю. Завтра идете в квартал красных фонарей. Там вас вылечат.

— У меня, вообще-то, жена есть.

— Значит, проведешь время в приятной беседе, — отрезал Капитан. — Я Крысолову скажу, он вас познакомит с кем надо. Там и поговорить вам найдут, и потанцевать. Мы работать вообще-то ехали. А не разбирать испанские страсти.

Братья переглянулись, насколько позволил захват. Отвечать выпало старшему:

— Первое, в командировке вильнуть налево — святое дело. Второе, мы же коммунисты. Горим на общее благо. Так что личной жизнью заниматься приходится на рабочих местах. Третье...

Махнул рукой, за которой тотчас протянулся шлейф белых брызг, хрипнул:

— Все брехня, отговорки. Правда в другом.

— Ну?

— Луна. Сам же видишь!

Капитан вздохнул и разжал хватку:

— Объяснения приняты. Луна.

***

Луна белая, мирная, яркая, коварная и ехидная донельзя. Так вот оно, с оборотнями гулять. Не девятихвостые, сам себя запутаешь, сам в долги влезешь, и ради чего? Нездешнего запаха, неведомого ощущения, невыразимого в словах? Так оно все пропадет с рассветом, улетит с утренним туманом. Костер догорит, с углями осыплется радость, с дымом развеется горе, и невозвратное время не вернется к нам из-за моря...

— Ну, — сказала Хоро, глядя на воспитательную работу Капитана. — Эти двое ладно, все же они тут временно. А Капитану надо девушку. Начинаются проблемы. Вайолет, как он тебе? Он тоже воевал, вы друг друга поймете.

Вайолет поклонилась почтительно, ответила твердо:

— Простите, но нет. Почему вообще вы так стремитесь его женить?

— Живу долго, — вздохнула тысячелетняя волчица, — видела много.

— Прошу вас, уточните.

— И вот я вижу, что наиболее устойчивая структура — клан. Большая семья, род.

Хоро поставила одинокую чашку в центр подноса:

— Дикое поле, посреди хатка. Снесут! Надо усиливаться. Выгораживать себе посреди хаоса островок, где можно уже гулять без винтовки. А потом и без пистолета. На выгораживание безопасной территории уходят поколения. Но без этого люди остаются зверьми. Ни науки, ни культуры, ни даже красивой ленточки на платье.

Помахав рукой Сейрану, улыбнувшись хозяйке усадьбы, Хоро очертила пальцем границу подноса:

— Только в пределах этого островка уже можно быть одиночкой, иметь личное мнение, рисковать, ставить острые вопросы, двигать прогресс... И все эти ученые слова, спроси Мию, она сейчас занимается Землей. За пределами Ойкумены одиночка не выживает. Так что у нас нет выбора. Мы строим клан. Островок. Иначе Вселенная нас сметет.

Вайолет понурилась. И это еще Хоро играет честно!

Все равно разозлиться на нее не выходит. Вайолет сама такая, ей ли не знать: женщина, собирающая семью, всегда права. Просто некоторые... Правее других.

— Островок и есть кружок на той схеме. Эпсилон-окрестность расчетной точки, если научно, — с этими словами Мия всунула голову между собеседницами. Поглядела на одну, вторую и очень осторожно спросила:

— А что так впрямую? Оборотни мы или кто? Можно ведь незаметно подвести...

— Есть мужчины и есть мужчины, дочь. Капитан у нас капитан чего? Разведывательного Управления. От хитромудрых манипуляций его на службе и без нас тошнит. В моей интриге он разберется, пускай и не сразу. Но вот когда разберется, точно обидится.

— А если твоя прямота не сработает?

— Придумаю что-нибудь. Спешить некуда, впереди вечность.

— Но раньше ты не пыталась привязывать людей.

— Не хотела хоронить любимых, понятно же. А теперь, — Хоро оглянулась на мужа, — можно хотя бы этого не бояться.

Нахлобученные Капитаном братья подошли принести извинения за учиненный скандал, но так и застыли, напрочь позабыв этикет и поклоны:

— А что, Лоуренс... Бессмертен? Теперь? Госпожа Хоро, это не шутка, не розыгрыш?

Младший брат напряженно чихнул. Старший сломал в пальцах веточку, которой чистил от ила сапоги.

— Нет, — кивнула Хоро с царской важностью. — Все правда. Но я даже не стану просить вас хранить секрет. В здешней культуре это нормально для таких, как мы... С ушами и хвостами. В вашей культуре вам все равно никто не поверит.

— И пусть не верят. — Старший выпрямился, сделавшись достойным лазурного шелка с багровым драконом, по такому случаю разом позабывших купание в пруду. Голос Толмача набрал искреннюю силу:

— Пусть меня расстреляют, я должен это видеть! Из ваших слов я понял, что Лоуренс бессмертным стал? Теперь, то есть, не будучи им раньше? Простите, если я от волнения путаюсь в словах.

— Именно так, — прикрыл веки от белой, белой, беспощадно-белой Луны тот самый Лоуренс, и братья внимательно его рассмотрели. Мужчина чуть выше среднего роста, с четкими чертами лица, прямыми светлыми волосами, крепкими кистями рук, насколько видно под обычным костюмом — стройный.

Человек и человек; на улице пройдешь мимо — и не заметишь. И дальше пойдешь, и состаришься, и в конце концов умрешь — а вот он останется? Навсегда? Деловитым, спокойным, чуточку печальным, оборотной стороной неуемной Хоро, отцом ехидной блондинки-Мии, плевком в безжалостность Вселенной.

Младший буркнул:

— Вечность есть — ума не надо? Не логично совсем!

Мия улыбнулась исключительно злорадно:

— Где мы, а где логика! Либо это ваше человечество как вид преодолеет барьер смертности... А тогда получается, что смерть и для индивида необязательна, раз она для вида не обязательна. Либо человечества не будет. Зато все по святому нерушимому Канону.

— Я его видел в Севастополе, кстати, — Лоуренс хмыкнул, не открывая век. — В смысле, Свидетеля Канона.

— И как? — Капитан подался ближе. Торговец фыркнул:

— Жалкое, душераздирающее зрелище!

— Точно! — Хоро взяла одной рукой мужа, второй Капитана и толкнула к павильону:

— Идите, поговорите уже об этом. Капитану скоро на Осколок переходить, а я вас все по тренировкам да по задачам. Крысолов, Эйлуд, свистните Сейрана, всем выходной до послезавтрашего полудня. Только без жертв и разрушений.

— Да, госпожа! — названные поклонились и отправились вслед.

Обе волчицы развернулись к братьям, оставшимся перед низенькой террасой совершенно без поддержки. Хоро щелкнула пальцами:

— Чаю! Хватит с них вина на сегодня!

— Допились до того, что вечноживые мерещатся, — хихикнула Мия, усаживаясь поудобнее на полосатый тюфячок. — Ну хорошо, джыгиты, звездное небо в наличии. Доставайте нравственный закон, поговорим о бессмертии!

***

— О бессмертии можно говорить изрядно, — Толмач принял нагретую чашку из рук "садовника", — но почему бы вам, уважаемые сударыни, не высказаться первыми, по праву хозяек?

Волчицы переглянулись и отвечать выпало младшей.

Мия поднялась, шагнула по террасе, потянулась к Луне, сделавшись удивительно тонкой, игольно-острой, яркой молнией из земли в небо. Обернулась к братьям: слуги уже принесли тем небольшие скамеечки, поставили напротив. Хоро этого не приказывала, но говорить стоя мудрец обязан только пред ликом императора; слуга благородного дома выказывает уважение лазоревым одеждам и багровому дракону, не дожидаясь отдельного на то распоряжения.

Братья сидели на скамеечках, держали в руках чашки. Легкий пар над чашками почти сразу терялся в темноте, на фоне густого кустарника. Мия опустила взгляд, развернувшись к слушателям всем корпусом и заговорила негромко, ясно:

— Всем кажется что у бессмертных существ проблем нет и быть не может. Что мы эти себе проблемы сами себе выдумываем. Так?

Братья молчали, по тону отлично угадывая продолжение. Мия сузила глаза:

— Нихрена. Представьте, что ваши дети по капризу, скажем, генетики живут пять лет. Вы либо перестанете заводить детей, либо будете хоронить их и рожать новых, зная, что скоро хоронить этих тоже, и в конце концов сойдете с ума от подобной радости.

Братья переглянулись; в глазах их перескочили белые отражения луны. В глазах Мии разгоралось янтарное, резкое свечение; братья впервые почувствовали, что перед ними — не человек.

Нечто.

Существо же продолжило совершенно человеческими речениями о вполне человеческих бедах:

— Либо вы должны распространить свое бессмертие на детей. Но, кроме чисто медицинской проблемы, вам придется еще обдумать и построить общество бессмертных организмов. С нуля, потому что мифы довольно слабо описывают повседневную жизнь бессмертных. Мифы, в основном, о взаимодействии богов с людьми.

Братья снова переглянулись и, похоже, начали подбирать слова для ответа. Но белая волчица — не изменившись внешне, Мия теперь ощущалась именно зверем страшнее Хрущева — подняла уголки губ, показав острые зубки:

— Легкая ли задача вымыслить цивилизацию с нуля? Этикет, правила поведения, наследование и размножение, решение споров, понятие "срок давности" в рамках вечности, религию, праздники, и прочая, прочая, прочая?

И внезапно перестала быть волком и воскресла девушкой. Студенткой московского архитектурного, как определил ее старший брат при первой встрече. Теперь Мия сидела на террасе, запрокинув голову к луне, и говорила ей:

— Достойна ли такая работа полубога или даже бога? Смешна ли эта проблема?

Спрыгнув, Мия подошла к пруду. Присела, поболтала в воде рукой.

— Нормальная такая проблема. Главное, мы ее придумали себе сами.

Подмигнула:

— Всего-то не желая хоронить любимых. Ерундовый же повод, стоит ли беспокойства среди судеб миров и светил?

— Дочь, а кто в твоих ветках занимался этим хотя бы на уровне мысленного эксперимента?

Мия выпрямилась и прозвенела голоском сдающей экзамен отличницы:

— Желязны, "Этот бессмертный". Шумил, "Слово о драконе". Ван Вогт, "Оружейники Ишер". В картотеке больше, просто этих я помню.

Старший брат опрокинул в рот сразу всю пиалу остывшего чая, продышался и буркнул:

— Прямо наизусть помните?

— Эксперимент, особенно мысленный, нуждается в твердой опоре. Иначе это не наука.

— Хорошо! — Толмач со стуком поставил чашку на террасу и воздвигся.

— Сейчас посмотрим на это со стороны науки. Что такое критерий Поппера, знаете?

— Знаю, — прогудел из темноты Лоуренс. Рядом с ним выступили Капитан и Крысолов. Правее Эйлуд и Сейран, огруженные маленькими флягами подобно абрикосовым деревьям, сели прямо на вытоптанную дорожку и раздали фляжечки по соседям.

Торговый представитель не пошел со всеми ни пить, ни слушать о бессмертии. Закрывшись в отведенном павильоне, он старательно писал: "... разговоры тов.капитана все антисоветские и антинаучные, не продвигающие линию партии. Поведение его и прикомандированных товарищей отличается моральным разложением..." — и вздрагивал, когда со двора сквозь бумажные стенки долетал взрыв яркого смеха, и наблюдающие за ним служители уважительно переглядывались: ученый человек. Или поэт, не желающий терять мысль и потому жертвующий прекрасным лунным вечером.

Госпожа Сюрей, невообразимо милая в скромном домашнем халате, с прической под "вишенки" на висках, оказалась позади Хоро на террасе и тоже ловко разместилась на половине полосатого тюфячка, опершись плечами на занявшую вторую половину Вайолет.

— Нам интереснее послушать, чем спать или глушить себя сливянкой, — ответил за всех Эйлуд. — Свидетель Канона дело прошлое, уже не сбежит. А что здесь заваривается, хочется знать до того, как сунуть... Голову в.

Старший брат согласился:

— А уж как нам-то хочется знать... Итак! Если теорию можно опровергнуть, она научная. Если невозможно придумать ни опыта, ни расчета, чтобы опровергнуть — то это не наука. Вымысел, мечта, миф — что угодно. Но непроверяемое.

— Это понятно.

— Тогда я коротко... Постараюсь коротко рассказать мысль, над которой человечество бьется со времен пирамид. Уж простите, придется вам поскучать.

Мужчины громко чокнулись фляжками:

— До утра времени полно! Вещай, мудрец! Раз в жизни и мы почувствуем себя профессорами!

— Предположим, есть какие-то организмы. Они как-то меняются, пока неважно, как. Рано или поздно все варианты перебраны. Здравствуй, тепловая смерть... Э-э, госпожа Хоро, вы знакомы с этим понятием?

— Ага, — буркнула Хоро. — Молодежь просветила. Большой Взрыв произошел, когда я забыла снять крышку с пароварки. Не отвлекайтесь, иначе до утра не закончите. Что непонятно, я потом переспрошу. Не переживайте, я-то трезвая, ничего не забуду.

— Хорошо. Теперь введем смертность. Например, иногда приходит охотник и убивает кого-то. Возникает эволюция, то есть накопление необратимых изменений.

Младший брат прибавил:

— Проверку на научность пройдет именно такое определение эволюции. Пока логика не нарушена, давай дальше.

— Дальше — такая эволюция не направлена. Случайная. То, что Ефремов называл "казино природы". Как ни входи, везде проиграешь. Не отличить, где начальное состояние, где результат.

— А вот и интригу подвезли...

— Точно, Капитан. Если вероятность смерти зависит от свойств объекта — чем быстрее ты бегаешь, тем охотнику тебя сложнее грохнуть — появляется естественный отбор и эволюция по Дарвину. Результат отбора: выше вероятность потомства.

— Других-то результатов у эволюции быть не может, — развел руками младший брат. — Особенно у биологической. Она даже тупее, чем наши физики с кафедры.

— Но ждать, пока кости выпадут нужной стороной, так долго!

— Совершенно, верно, господин Сейран. Поэтому следующий шаг: в цепочке случайных изменений возникает половой отбор. Два родителя, два набора генов. Потомство несколько раз, причем каждый раз чуть-чуть отличное. Одна пара порождает не один вариант, сразу много. Огромное ускорение процесса. Отбор происходит еще до рождения поколения, а не в судорожных попытках этого поколения выжить...

Братья посмотрели на небо и ужаснулись.

Что они здесь делают? Говорят об эволюции... С кем? Где?

Оба схватили чашечки и выпили чаю; Крысолов поднялся передать им фляжку, но Хоро метнула из-под век алый запрещающий сигнал, и мужчина сел на террасу обратно.

Старший брат вздохнул:

— А теперь совсем просто. Особи с неудачным набором признаков следует отодвинуть от размножения. Это и есть "старение". Сморщился, согнулся — не ходи по девкам. Девки для сильных. Вот и получается, что "старение" и "смерть" — не игрушка создателя Вселенной, не поставленная где-то в твоем личном деле галочка. Это механизм эволюционный. Он появился в результате отбора. Убери его — и система перестанет успевать за переменами окружающей среды. Отчего и вымрет.

В наступившей звенящей тишине высокого полнолуния, теплого лета, пахнущего влагой сада Толмач договаривал, чувствуя себя убийцей мечты, не меньше:

— Конкретный биологический механизм тут не важен. Механизмов может быть много, из них один главный, а другие включатся, когда люди главный уберут. Наивно, товарищи. Наивно. Это работает не только в живой природе, в разработке машин то же самое.

— Но если человека срастить с машинами? — Лоуренс оперся подбородком на руки. — Я таких видел. Там... В общем, неважно. Вынести себя наружу, во внешнюю память.

Братья переглянулись. Старший решительно протянул чашку, и слуга тотчас ее наполнил, и таким образом слово перешло к младшему.

Звездочет поднялся, огладив лазоревую мантию, заставив своего дракона мигнуть рубиновыми когтями.

— Неважно, каким способом некое общество достигло бессмертия. Важно, что захваченную высоту следует еще удержать в постоянно изменчивой Вселенной. Все примеры из... Тех документов... Про долголетие черепах, землекопов и моллюсков... Говорят вот о чем.

Звездочет поморщился. Не то, чтобы ему мешала луна. Не то, чтобы он боялся луны.

Вот, он понял!

Луна смеялась над ним.

История науки — коротенькая двухсотлетняя история осознанной земной науки — мяла ручками подол детского платьица. Не встреть они Хоро, стоило ли ее такую выдумывать? Если есть научные открытия, возможно ли научное закрытие? Для какого знания оно может оказаться возможным?

А для какого — необходимым?

— Словом, примеры нестареющих организмов — всех этих грибов, губок и так далее, говорят о двух вещах. Либо организмов таких много, и потерять несколько им не страшно. Либо у них нет врагов в природе. Ведь они не заполонили Землю. Все эти бессмертные суперы прячутся где-то в кальдере вулкана, на антарктическом шельфе, и так далее. Более того, — Звездочет промокнул пот, — все они моллюски, рептилии, хрящевые рыбы. Организмы посложнее, скажем, белые медведи, уже смертны. Хотя у них нет естественных врагов.

— Есть, — возразил Капитан. — Арктика. Там никакие враги не нужны. Одна пурга чего стоит.

Звездочет вяло махнул рукой:

— Вы поняли мысль. Для адаптации к среде необходима изменчивость. Смерть отсекает неудачные ветки.

— Сразу два способа противостояния, — хмыкнул Эйлуд. — Первое. Менять среду под себя.

— Мы возвращаемся к тому, с чего начали, — оживилась Хоро. — Мы должны выгородить в Хаосе кусочек Ойкумены. Кусочек внешней среды с нужными свойствами.

Братья переглянулись. Старший повертел головой:

— В итоге вы закуклитесь. Свернете пространство и остановите время. Контролируемая и постоянная среда. Холмы эльфов. Чародейная страна, где ничего не меняется.

— Второе, — не сдался Эйлуд. — Менять себя прямо в горячем режиме. Перестраивать организм не в потомках, а сразу себе придавать нужные свойства. Вот мы и приспособились, вот и умирать не надо.

— Третье, — добавил торговец. — У нас... Хм... Людей, да. Мозги важнее телесных качеств. Мы и так уже зависим от внешней среды не абсолютно. У нас даже внешнее пищеварение есть. Мы же варим еду, и очень сложно готовим. Чтобы лучше усваивалась. Против засухи каналы и пруды, против ураганов каменные стены, против зимы печи и меховые штаны. И так далее. Менять внешнюю среду намного проще, чем новую руку на живом теле вырастить.

— Четвертое, — вступил Капитан. — Сама по себе победа над старением покажет, что этот эволюционный механизм больше не нужен. Как трубка у амебодона. Зато откроются долгосрочные проекты. Полеты к звездам, хотя бы.

Братья опять переглянулись и ответил младший, хмуро:

— На долгосрочных проектах рано или поздно даже у бессмертного память закончится. И придется что-то забывать. Вопрос: что? Палач памяти — важная часть той культуры, которую вы, Мия, пытаетесь вымыслить...

Младший брат представил себе такого палача. Палач является к тем бессмертным, кто ошалел от прожитого и превратился в проблему. Вот он, седой, с серебряным клинком и медальоном на груди, и голова на медальоне волчья — в честь Хоро, раз уж это все с ее подачи — сидит у подножия полуразрушенного замка. Пьет из такой вот маленькой фляжки, что в руке Сейрана, заливает память о собственноручно убитом друге, скажем, Дракуле... И сокрушается об упадке некогда великой цивилизации... Например, атлантов, не имя важно!

А важно, что над ним висит ровно такая же белая неразменная монета луны.

Звездочет помотал головой: и началось-то с чего? На луну поглядели в телескоп. Местная Селена обиделась, что ей под платье влезли тридцатикратной оптикой, и нате вам посиделки на кухне, и оправдание невозможности бессмертия... Перед парой существ, бессмертных изначально — и перед Лоуренсом, которого таким сделали.

Значит, можно?

Хорошо. Хорошо. Допустим, есть некий состав, порошок, таблетка... Нет, не звучит. Вот хорошее слово, с налетом благородной старины, герменевтической тайны: "эликсир". Но эликсира на всех не хватит. Лоуренсу хватило. Прочим нет, а они же наверняка завидуют... Пять ложек эликсира на всю планету, и делите, как угодно! Сюжет? Ох, сюжет! Завтра, с братом, на свежую голову...

Звездочет снова поглядел на луну. Слушай, белая морда, за такие подсказки я согласен выглядеть дураком. Давай, свети!

И Звездочет сказал:

— Рано или поздно бессмертный устроит свою жизнь материально. Останется единственный голод: информация.

Тут уже Хоро сама вытянула фляжку из пальцев Лоуренса и сделала приличный глоток:

— Ты попал в самую точку, Звездочет. Постоянно узнавать что-то новое. И постоянно что-то забывать. Скажем, потомков, которым по той либо иной причине бессмертия не досталось. Мутация, да? Вот. Я порой думаю: почему я не нашла своих в Йоми? По какой причине у меня нет именно этого куска памяти? Скольким ее сестрам, — Хоро постучала дочь по плечику, — повезло меньше? Всегда ли я выходила к людям с добром? Я не помню!!!

Выпавшую фляжку поймал Капитан. Лоуренс обнял жену и все замолчали, и только луна делала то же, что и всегда: катилась к рассвету.

Так вот оно, гулять с оборотнями. Не сам расплачешься — их слез не вытерпишь. Утром принесешь на плече убитого товарища: себя прежнего. И неважно, где, а важно, что закопаешь...

— Ваше счастье в непрерывном познании неизвестного, — старший брат поболтал фляжку, не стал пить. — И смысл жизни в том же.

— А ваш?

— В приличном обществе за такой вопрос по морде бьют, — проворчал старший, но младший схватил его за рукав:

— Это же Хоро. Ей можно. Мне только что такое на ум пришло! Потом расскажу.

— Слушай, — прокашлялся Капитан, — мнение науки понятно. А личное мнение у вас есть? Ведь это же настоящий вызов. Проблема, которая не просто выглядит непонятно. Проблема, неразрешимость которой научно доказана.

Братья снова переглянулись и вместе поглядели на луну, и заговорили вперемешку:

— Мы знаем, что она неразрешима.

— Мы хотим знать, как ее решать!

***

Решать систему уравнений довольно просто. Работа чисто механическая. Если именно система, то и значит: количество уравнений равно количеству неизвестных. Скажем, четыре величины надо найти, и вот составлены четыре уравнения с этими неизвестными, каждое из которых нельзя выразить через тройку других. В этих уравнениях, кроме неизвестных, есть еще вполне определенные величины. Те самые загадочные коэффициенты, что так не любят рабочие при начислении зарплаты.

Значит, коэффициенты складываем в таблицу: строк по числу уравнений, столбиков по числу неизвестных. Идеально, чтобы таблица представляла собой квадрат. Четыре неизвестных — четыре строки на четыре столбца. Вот у нас есть матрица.

То, что в формулах стоит после знака "равно", пускай даже ноль, собираем в отдельный столбик. Четыре неизвестных — столбик из четырех чисел.

А потом перемножаем матрицу на этот столбик. Работа чисто механическая, делается легко, никаких тебе интегралов. Перемножил, сложил, перемножил, сложил. День времени и терпения, ну или час-два работы десяти-пятнадцати аккуратных внимательных девочек из счетного бюро... Советские девочки самые идеальные в мире, не ошибаются вообще, запятую туда-сюда не сдвинут — вуаля! Получена еще одна цепочка чисел. Это наши неизвестные и есть.

Все, система уравнений решена. Сразу находится не только "икс", но и все прочие "игрек", "зет", и "та самая загогулина", что так любят рисовать на заборах школьники самой читающей — а теперь еще и пишущей — страны мира.

Секрет простой: нужны коэффициенты.

А вот если нету их, как тогда?

Тогда ученый волевым решением назначает некий набор коэффициентов "номер раз" и решает уравнения с этим набором. Полученное решение совпало с результатами опытной проверки? Ура, дальше искать не надо... Или надо, потому что можем попасть в локальный экстремум. Но вот это уже высшая математика, мы пока про линейную алгебру, и нам пока неиллюзорно хватает.

Если же ничего не совпадает, меняем сначала один коэффициент на какую-то величину. Какую именно? Есть раздел математики: "исчисление бесконечно малых", там про пределы интегрирования и про метод последовательных приближений, деление отрезка и вот это вот все. Лейбниц, Ньютон, Эйлер — все отметились. Не вникаем, верим джентльменам на слово. Просто сдвигаем коэффициент по их рекомендациям, получаем набор "номер два".

Считаем. Смотрим, куда выгибается результат: приближается к экспериментальным данным, или уходит? Если приближается, мы на верном пути. Ну, или девочки все же обсуждали новое индийское кино и запятую-таки подвинули.

Что, считать в два потока и сравнивать? Годный способ, еще при царе так пересчитывали таблицы стрельбы. Образованный офицер разбил формулу на цепочку простых сложений-умножений. Поставили два параллельных конвейера обычнейших грамотных солдатиков, каждый из которых делал только свою операцию. На выходе второй грамотный офицер сверил цифры, и несовпадающие отдал первому офицеру, пересчитать заново. Но сегодня солдат на это не выделят. А число девочек удвоить жена не даст.

Ладно, так или иначе пересчитали: опять воюем не туда. Что поделать, меняем коэффициент в другую сторону, записываем набор "номер три". И все по-новой.

Хорошо, когда в системе четыре уравнения. Когда француз Леверье и его заклятый британский кореш Джон Адамс наперегонки вычисляли орбиту Нептуна, то система их содержала восемь неизвестных в двадцати шести уравнениях, и на выходе породила сорок вариантов.

Так это Нептун. Он вращается в относительно хорошо изученной Солнечной Системе. Масса планет примерно известна. Периоды обращения посчитал еще Кеплер, в те годы, когда Иван Грозный, за жестокость не прозванный потомками никем — не дошел пока до потомков ход — пробовал себя как первый русский ролевик. Правила, отыгрыш, пьянки-полевки, опричнина, Басманов стебет всех неправильным костюмом, земщина отвешивает челюсти в роли ничего не понимающих цивилов... Примерно тогда же, плюс-минус эпоха, в замке у шефа, в Ураниенборге, первом земном наукограде, Тихо Браге заполняет таблицы, по которым после Кеплер и выведет "закон ометаемой площади"...

Словом, Солнечную Систему изучают очень давно, и кое-что про нее даже известно. Так что двадцать шесть уравнений худо-бедно составить можно.

Вокруг чего и как быстро вращается мир Цветных Облаков, земная наука покамест ни бум-бум. Она же земная.

Люди начитанные сразу же вспомнят про цефеиды. Цефеиды — звезды переменные. Мерцающие. На каждую цефеиду период мигания известен, и период этот вполне стабилен. Подумаешь, необитаемый остров: маяков полное звездное небо! Ну да, осматривать его долгонько, так делать все равно нечего. Рано или поздно цефеиды находятся.

Тогда померил на каждый маяк пеленг, по яркости звезды оценил дальность, прочертил прямую. Когда на схеме две-три линии, то место их схождения — это ты и есть. Если еще знать привязку маяков-цефеид относительно родной планеты, то можно сразу и узнать, в какую сторону грести. И даже прикинуть: сколько тысяч лет уйдет на путешествие. Ведь неимоверно огромные величины называют именно "астрономическими" и это не совпадение совсем.

Чтобы перейти от школьного объяснения к реальной инженерной задаче, осталось добавить малость мелкую: точность измерений.

Длина луча несколько десятков световых лет. Или сотен. Или тысяч. Много цефеид в небе. Иногда есть характеристики только на дальнюю, а на ближнюю период неясен или со спектральным классом непонятно. Может, она и не ближняя совсем.

Вот, а если источник луча в десять светолет шевельнуть на долю миллиметра, луч мимо нужной точки запросто в Туманность Андромеды улетит.

Чтобы выровнять погрешности, надо замерить много маяков. Хотя бы десятка два. Почему именно столько? Есть отдельная наука, математическая статистика, тоже писаная сплошь джентльменами. Так что не углубляемся, верим на слово. Рисуем нашу матрицу двадцать на двадцать.

Для каждой цефеиды в каталоге есть период и примерное расстояние от Земли. Оно не точное: даже лучу света туда-обратно — примерно одна жизнь исследователя. И не факт, что луч попал именно в нужную звезду, мог же по пути чью-нибудь летающую тарелку ослепить, вызвать межпланетное ДТП. Хотя штраф за это получат разве что пра-пра-правнуки, но именно перед ними и неловко.

Так что расстояние до звезды оценивают по ее яркости. И точность оценки, прямо скажем, не блещет. Сколько именно? Есть отдельный большой раздел науки: измерение астрономических расстояний.

Итого, для каждой звезды можно взять три варианта дистанции: наибольшую оценку, наименьшую, и наиболее вероятную примерно посередине между ними.

А теперь матрицу двадцать на двадцать, каждый коэффициент в которой может принять три значения — сколько вариантов? Правильно, это тоже отдельный раздел математики, комбинаторика. Мы же пока только о линейной алгебре.

Хорошо, но ведь каталогов цефеид намного больше одного. Где-то меряли точнее те звезды, что видны из северного полушария Земли. Где-то — южный небосвод. Кому-то повезло с ясной атмосферой, кому-то не очень. Если одна звезда попадается в десяти-двенадцати списках, то еще прежде сования в матрицу из этой дюжины значений надо отбросить крайние, а оставшиеся усреднить, а для этого свои правила есть, и занимается ими, конечно же, особый раздел математики, чего-то там о средневзвешенном значении, доверительной вероятности и математическом ожидании.

Да и сам процесс измерения отнюдь не идеален. Атмосфера колышется, зеркало телескопа отшлифовано с погрешностью, сам он прыгает на штативе, штатив на досках пола стоит, а те прогибаются под массой астронома. Руки астронома дрожат, регулировочный винт сотрясают на целый микрометр. Большой телескоп хотя бы погрешность полировки снижает, но двухметровую высокоточную линзу в портал не просунешь. Маленьким — единственный способ, много замеров, набрать статистику, погрешности отбросить.

Это коллективом Пулковской обсерватории хорошо делать, благо, там и телескопы большие, смонтированы не на шаткой треноге, а уверенно покоятся на многотонной стабилизированной станине, двигаются шаговыми линейными двигателями по команде счетной машины. На вычисление погрешности отдельные машины выделены, да и девочек из счетного бюро пока не разогнали.

А силами двух братьев, пускай даже и неиллюзорно гениальных — не смешно совсем.

Хорошо еще, что измерение расстояния до звезды дело не слишком срочное и не чересчур ответственное. Не атомную бомбу проектировать, не самолет на сто кресел, не пролет моста, и не высотное здание. Там-то цена каждой запятой... Правильно, угадали: особый раздел, называется теория надежности.

К чему это скучное-длинное? Чтобы не сделал советский народ неправильных выводов. Что-де ученые в командировках на государственные деньги только и занимаются многозначительными разговорами с желтоглазыми бессмертными красотками под белой луной. Нет, ученые занимаются несколько чуть-чуть совершенно другими вещами. Только режиссеры давно уже головы сломали: как показать это зрителю, чтобы тот со скуки не сбежал на пятой минуте?

***

На пятой минуте старший брат вынул голову из-под холодной струи, довольно отфыркался и уступил место под бамбуковым акведуком Звездочету.

Тот умывался недолго: пил вчера меньше, да и возраст, опять же. Так что голова у Звездочета болела слабее и заговорил он первым:

— Человечество рванет в будущее не все сразу, а только частью. Кто-то станет бессмертным, кто-то не успеет.

— Или не пустят успевшие раньше. Не зря в мифах места, что на Олимпе, что в Валгалле, сосчитаны.

Младший сунул под струю ковшик на цепочке. Пил не спеша, чтобы не застудить горло ледяной вкусной водой... Откуда-то во-о-он с той горы, парящей в туманной дымке над городом.

— Боги вырастают из людей.

— Банальность. О чем говорить. Даже Казанцев...

— Ну, Казанцев напишет. Этот может... Я не то хотел сказать. Способ неважен. Воплощение суммы психики в ноосфере, то ли напрямую киборгизацией, то ли некой биологической процедурой... Скажем, придумает ее некий японский профессор Фуками, и пусть она зовется фукамизацией. Этакое всемерное улучшение организма, защита от инфекций и прочее.

Младший отряхнул воду с волос и поглядел теперь через прудик. На том берегу Сейран, Капитан, Крысолов, Эйлуд и Лоуренс гоняли друг друга палками по тренировочной площадке. Прыгали через набросанные поленья, укрывались за столбами, толкали в противника подвешенные на цепях колоды.

Вайолет смотрела на это с низенькой террасы; здесь терраса называлась по-своему, но Толмач мысленно всегда называл ее по-японски "энгава", и никак не мог полностью перестроиться.

Младший отсопелся, утерся и договорил:

— Итак, вот мы приобрели бессмертие. Учитывая, что человечество идет в будущее неравномерно... Даже в рамках одной планеты есть Лондон и затерянные в джунглях племена... Значит, некая часть людей по возможностям окажется подобна богам для остальных. Но психика останется психикой приматов. Отсюда безразмерная, не особо умная, страсть греческих олимпийцев и все мифы об их взаимодействии с людьми...

Долетел громкий треск. Это Сейран и Крысолов, страстно взаимодействуя с подвешенным бревном, оборонялись от Капитана, Лоуренса и Эйлуда, действующих длинными шестами с искусством, на неискушенный взгляд, вполне божественным.

— Вот, Капитан же говорил, помнишь?

Старший кивнул:

— Да он мне плешь проел с этим сравнением. Развивая логику антикиферского механизма: как только мы сами научаемся делать что-либо, мы можем видеть следы этого чего-нибудь в мире, не ранее.

— И что?

— И только попробовав это применить, мы можем заметить следы этого во внешнем космосе.

— Альтов писал об этом. Он считал, что в космосе мы прежде встретим автоматы и машины чужих. А их самих совсем не сразу.

— Мы уже встретили... Смотри, что делают, черти!

Эйлуд, кувыркнувшись прямо через бревно защитников, пятками в лоб усадил Сейрана на задницу. Получил от Крысолова размашистый пинок по собственной и вышел из игры, соблюдая правила. Но, пока Крысолов отвлекался, Лоуренс и Капитан обежали бум, вломили щеголю с обеих сторон, и с его сдачей тренировка завершилась.

— Извини, прервался, — младший вздохнул. Умеют, горлохваты, что скажешь. Старший несколько поморщился: видел на службе и не такое. Хотя, конечно, умеют. Не отнять.

— Ладно, что ты хотел сказать?

— Что мы уже взаимодействуем с автоматами чужих. Мы же считаем по цефеидам, и очень может оказаться, что их кто-то нарочно расставил. Точно по Маяковскому: если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?

— И фамилия у него такая... Маячная. — Старший "буревестника революции" недолюбливал. — Брат. А вот этих... Ты не считаешь чужими?

— Нет. Видно же, что люди. Реакции человеческие. У Ефремова в книге Дар Ветер и то больше от нас отличается. Но я вот что хотел сказать...

Младший подобрался, заговорил тоном ниже:

— Вот эта наша новая вещь... Прогрессоры, так? Раньше мы не задумывались. А если, пока мы тут ходим в синих мантиях с красными драконами, двигаем науку... Кто-то... Кто-то со следующей ступеньки, понимаешь? Топчется по площадям Свердловска и Ленинграда в модном плаще "болонья", с фотоаппаратом "Зенит", с безупречными документами. Хоро открыла нам свой канал. А кто-то не стал. Решил: приматы. Не доросли. Не достойны. И прогрессирует нас втихаря. Из-за спины. Краплеными тузами.

— Сюжет, а?

Братья заговорщицки переглянулись:

— Тысяча чертей! Каналья! Безусловно, сюжет!

— Ладно, пошли дальше считать. Сегодня надо сверку сделать, если сойдется, то можно закрыть этот вариант.

— Сходимость хорошая. — Младший зевнул. — Производительность ни к черту, поэтому медленно. Надеюсь, на Ремнанте нам телескоп соберут получше. И считать мы кого-нибудь завербуем.

Старший пожал плечами. Он как-то не задумывался, что все это лишь промежуточный полустанок. Сама работа еще впереди.

— Капитан говорил, там хорошая наука. Есть крупные города. К тамошней базе, он говорил, ближе всего Вейл.

***

Вейл протянулся от горы Гленн до самого западного моря, на несколько дней пешего хода. Люди жили здесь с незапамятных времен, и потому расселились широко, успели застроить всю дельту речки, нарыть в горе Гленн сотни лиг тоннелей, где добывали Прах. Люди возвели сперва мастерские, потом цеха, после мануфактуры, наконец, и уставленные лучшим оборудованием предприятия, где добытый Прах превращался в средства против гримм-тварей, а еще против более прозаических слабостей: холода, голода, нехватки моторной мощности. Так родился Вейл — сердце одноименного королевства, а потом и просто государства.

Вейл представлял собой даже не мегаполис — огромный полностью заселенный регион, целую область с культурным ландшафтом, покрытую асфальтом на одну десятую, на вторую десятую усаженную декоративной зеленью — и заселенную на остальные восемь десятых.

Просто в кино величие Вейла почти не показывали. Жители его и так все знают, а прочие ведь пришли в кино зачем? Поглядеть на свежие молодые лица, на ловкость и скорость, любовь и ревность, красоту и храбрость... А на какой конкретно улице герои-Охотники покупали закуску, кто ее туда привез, где перед этим вырастил — скучные подробности, мало кому интересные. Нет, перейдем к действительно важному: какой там размер у Янг?

Янг подмигнула собственному отражению в витрине: нормальный третий размер, стесняться нечего! Куда они шли, Янг интересовалась не особенно. Обратную дорогу найти легко: над городом царит гора Гленн, видная из любого трущобного района.

Нет, видала Янг фавнятники и поядреней, но все же...

— Пришли! — провожатая уверенно толкнула дверцу, над которой тотчас отозвался колокольчик. Янг задержалась прочитать вывеску:

"

Устали от шумных соседей?

Осуществи свою мечту!

Энфилд, Мосин, Калашников

"

Фамилии владельцев магазина ей ни о чем не сказали. Очередная третьеразрядная фирма, прозябающая по рабочим окраинам. Янг Сяо Лун — Охотник с открытой аурой. В таких мелких лавках ей обыкновенно делать нечего; вот разве только новая знакомая пообещала показать нечто совершенно изумительное...

Так что Янг, еще раз оглядевшись с откровенным недоверием к окружающим нищим улочкам, и снова никого подозрительного не углядев, толкнула дверь. Подождала — но никто не спешил напрыгивать, бить по голове, кидаться в ноги, валить, хватать и вязать. Так что Янг тоже вошла.

Внутри оказалась оружейная лавка... Называть магазином, пожалуй, много чести. На стенах развешаны длинные одностволки, на полочках маленькие пистолетики для ношения за пазухой... Все привычно и все как-то не так; Янг вертелась у входа, постоянно задевая колокольчик, пока не сообразила: запах.

В помещении стоял непривычный запах. Оружейное масло и что-то еще. Горелое, кисловатое, тревожное.

Примерно посреди лавки разлегся прилавок: деревянный, отполированный руками и брюхами наваливающихся покупателей, с антикварной механической кассой... Да тут и светильники, похоже, масляные — не праховые!

Здесь.

Нет.

Праха.

Осознание пришло как удар; Янг чуть не закрылась привычным блоком, обеими руками. Вот на что намекала провожатая. Гримм-прах... Даже в ругательстве Прах есть, а тут нет.

Изумительно?

Хм, поглядим...

Провожатая, кстати, уже вовсю щебетала с владельцем — или продавцом — или кто он тут? Обычный мужчина чуть выше среднего роста, седой, стриженый коротко, типичнейший отставной военный или вышедший в тираж Охотник, прямо с афиши. Неброская одежда, темные фартук и нарукавники, на лбу обруч с поднятыми сейчас монокуляром и фонариком, в нагрудном кармане отверточки, на поясе пассатижи. Мастер-оружейник, настолько шаблонный, настолько типичный персонаж любого боевика, что прямо скулы сводит.

Янг узнала его не сразу, а узнав, ничего не успела ни сказать, ни сделать. За спиной открылась дверь, звякнул колокольчик, и Охотница отпрянула направо под окно, где с обложек "полульеновых" журнальчиков улыбалась она сама, Янг, и ее подруги по RWBY — снежная Вайсс, темноволосая желтоглазая Блейк, маленькая миленькая Руби, и еще другие Охотники. К стойке с журналами прямым намеком придвинулся деревянный стул, и подоконник здесь тоже оказался широкий, наподобие столика.

В оружейной лавке обычно лежат проспекты оружейных заводов. А тут, внезапно, журналы с девочками?

С другой стороны, про взрослых Охотников романчики писать — можно и в лоб выхватить. А молодым льстит сам факт: про меня уже книжка есть! О качестве той книжки начинают задумываться только очень сильно потом, когда взрослеют. Взрослому не до книжек вовсе: дети-деньги-жилье, все равно, чего там насочиняли. Не все же целенаправленно образ формируют, как семья Шни. Те вон, про Винтер и Кроу целый мега-фильм заказали, сто серий. Надо же отмывать светлый образ монополиста. Ну и непокорную дочерь не пожалели: сбежала Винтер в армию? Будешь главной героиней.

Янг вернулась мыслями в лавку, где вошедший фавн-енот комкал в руках кепку, ожесточенно чесал бакенбарды:

— Мастер, такое дело... Мы недавно выиграли торги на расчистку. Но там лес. И это... В общем... Оно, конечно, ближний склон. А все же как-то...

— Ничего, ничего, — продавец успокаивающим жестом поднял обе ладони. — Сейчас мы вам подберем что-нибудь подешевле. Вы на какую сумму рассчитываете?

Енот помялся и вспотел; Янг едва не поморщилась от запаха. Енот же, за четвертушку удавит, за полульену сам удавится. Фавн ее не подвел:

— Мастер, а сотни три... Возможно?

Продавец повернулся к стене, снял прахобой:

— Прицел размечен до двух тысяч шагов. На сотне шагов свалит медведя. По урсе не проверял, врать не буду...

Нет, поняла Янг. Это не простенький дробовик. Настоящая винтовка. Длинный ствол. Достаточно сложный и тяжелый затвор, способный выдержать мощный заряд.

— ... В случае чего лупи прямо сквозь дерево. Патрон пробивает полметра кирпича. А если перекосило, во так делаешь, и все...

Изогнутая ручка с шариком, над формой которой явно хорошо подумали: продавец открыл затвор большим пальцем, не отрывая приклада от плеча, и поймал вылетевший патрон в сложенную ковшиком ладонь.

— ... Всего за пять льен я добавлю к ней штык.

— Что?

Продавец вынул из-под прилавка стальную иглу, насадил как-то хитро под стволом:

— Пуля — дура. Штык — молодец. Патроны кончаются, а штык никогда. Оружие последнего шанса. И всего за пятерочку. Соглашайтесь, мастер!

Енот растаял прямо на месте, Янг даже ноги подобрала, чтобы не замочить кроссовки. Еще бы, человек "мастером" назвал! Не "чурка зверожопая", не холодное "господин".

Мастер!

Как енот его назвал, так продавец и ответил. На равных.

Фавн вытащил замусоленные купюры, с урчанием разложил их вдоль прилавка. Продавец скормил принесенное громко лязгнувшей от удовольствия механической кассе, отстучал по прилавку сдачу. Получив монеты, довольный енот вместе с продавцом ушел во внутреннюю дверь. Судя по раздавшимся звукам выстрелов, там размещался небольшой тир.

Провожатая за ними не пошла. Подступила к Янг, повела обеими руками с гордостью, словно бы она все это придумала:

— Тут оружие для тех, кому защищаться надо, но они не Охотники. И Прах для них дорогое, редкое удовольствие, постоянно в хозяйстве не нужное.

За дверкой гремели выстрелы: резко, сухо, словно гвозди забивали. Янг пожала плечами и еще раз оглядела полированное дерево стен, черные вороненые стволы, блестящие шлифованные приклады.

— Праховое или беспраховое, механическая обработка сложная, и это в любом случае дороже трехста льен. У меня сестра делала винтовку, я знаю.

— Твоя сестра делала произведение оружейного искусства. Уникальный магический артефакт. А тут штамповка. Конвейерное производство. Старые армейские склады.

— Ерунду ты несешь, Хоро. Будь у армии Вейла столько винтовок, Великая Война кончилась бы совсем иначе.

Хоро поморщилась:

— Ну да, перестреляли бы всех к гриммовой матери, тут и сказочке конец.

— Тогда откуда это? Неужели с четвертого материка, на который вы намекали тогда, в лесу? Или вы на самом деле инопланетяне?

Провожатая оглянулась на вернувшихся из тира мужчин и понизила голос:

— Кстати, как тебе парень?

— Енот?

— Нет же, Капитан.

— Продавец?

— Продавца он отпустил, дал выходной на сегодня. Я попросила, чтобы тебе его показать.

— Продавца?

— Янг, не тупи. Капитана!

— Нафига?

Хоро еще раз огляделась, но мужчины их не замечали. Фавн-енот, уже в навешенных на пояс четырех подсумках, уже с узкими ножнами штыка вдоль бедра, принял вид необычайно лихой и грозный, и даже мятая кепка его выглядела теперь заломленным спецназовским беретом. Продавец — который, оказывается, Капитан, а Янг помнила его вообще как Стрелка — провожал енота к выходу со словами:

— Так помните, мастер, стрелять хотя бы раз в неделю. Тут самое важное регулярность. Если желаете, подходите как-нибудь, я подумываю курсы открыть через пару месяцев. Ну, это если торговля пойдет хорошо.

Фавн кланялся и отвечал:

— Мне кажется, что торговать вы умеете... Мастер...

Капитан, который продавец, который Стрелок, откровенно прибеднялся:

— Торговать мы умеем, нам бы еще прибыль получать с этого!

После чего мужчины вышли в дверь и еще некоторое время разговаривали снаружи перед входом.

Внутри Хоро сказала:

— Его недавно девушка отшила. Если ты его не вытащишь, я вообще не знаю, кто вытащит.

— А че я?

— Изо всех здешних на нем верхом сидели только ты и эта ваша хваленая Синдер Фолл. Мне метнуться за Синдер?

— Да ты никак офигела. Я же к нему ничего не испытываю. Он мне что бревно!

— Мне тебя учить притворяться?

— Ты точно офигела. Никакой морали.

— Ха! Да по сравнению с автором любого бульварного романчика я вообще святая!

Хоро вывалила на широченный подоконник сразу кипу ярких обложек:

— Читай! Ты бы видела, что они про Вайсс лепят! Про недотрогу Вайсс! "Одним прекрасным утром Вайсс решила приготовить своей жене завтрак." И ведь это еще любя написано, из лучших побуждений, так сказать.

Янг сглотнула. Хоро шлепнула еще один журнал:

— "Упав на голову, Жон Арк не только пробуждает память прошлой жизни, но и обнаруживает систему, дарующую возможность использовать реацу." Давай тебя на голову упадем, вдруг чего полезного пробудишь?

Прежде, чем Янг нашлась с ответом, Хоро заговорила голосом, о который Янг побоялась порезаться:

— У меня в группе человеку плохо. Если для помощи ему надо луну с неба — завтра сниму. Один хрен расколотая. Дробленая некондиция.

Сгребла журналы, напихала в стойку как попало: детективы к любовным романам, а некоторые вовсе вверх ногами. Уперла руки в бока, не хуже самой Янг:

— И вообще, где ты видела богиню с моралью?

— Раз ты настолько без предрассудков, сделай это сама. Тебе надо, ты к нему и иди.

Хоро выпрямилась и вздохнула без грамма сварливости:

— Я замужем, выйдет боком. Да и он так воспитан, что с замужними нельзя.

— Так ведь это ж, пойми, потом! А средство верное, клин клином, нет?

— Хрен блином, чертовы бабы!

Колокольчик не звякнул. Капитан умудрился войти бесшумно, так, что ни Янг — Охотница с открытой аурой! — ни даже Хоро его не заметили. Капитан взял Хоро за выбившееся из-под алого берета ухо, покамест ласково:

— А меня спрашивать уже не нужно?

Хоро королевским жестом стряхнула капитановы пальцы:

— Ты сейчас в умопомрачении и ничего толкового все равно не скажешь. Я достаточно лет прожила, чтобы это видеть.

— И поэтому ты просто выдернула человека, как репку из грядки, перевязала ленточкой, и я еще должен радоваться, что сунула мне в руки, а не сразу в постель подложила?

Хоро даже засветилась от радости, что Капитан ее понял. Подпрыгнув, она пробежала вокруг Янг, сколько могла в тесной комнате. Щелчком сбила невидимую пылинку с куртки Янг, поднятой на груди честным третьим размером:

— Да! Смотри, какая классная девчонка! Лучше только ее сестра, но та маленькая совсем.

Прежде, чем Янг опомнилась, губы ее фыркнули:

— Это почему еще мелкая лучше?

Капитан покачал головой укоризненно, поправил съехавший обруч с монокуляром:

— И ты считаешь, что это хорошо?

Хоро снова уперла руки в бока:

— Так, стой. Ты же коммунист. А ты-то где видел богиню с моралью?

Тогда Капитан пожал плечами с видом полной покорности судьбе:

— Ладно. Если нельзя предотвратить, надо возглавить. Янг, у тебя в семье постарше никого нет?

Янг попятилась и опрокинула стойку с журналами вдоль комнаты, и самые охальные, про девичью любовь малявки Руби со снежинкой-Вайсс, улетели под прилавок.

— Постарше... Ма... Мама? Рейвен? Так, нет, я этого не слышала. Резко сменили тему! Помнишь, ты в прошлую встречу говорил, что раз я рукопашница, то винтовки не мое?

Капитан быстро, аккуратно собрал все журналы в стопку на руку. Метким пинком подбросил стойку. Хоро поймала и поставила витрину снова вдоль окна. Капитан кивнул:

— Благодарю.

И привычными движениями выложил все журналы в том же порядке, как видела Янг при входе. Сверху боевики со вполне пристойными картинками на обложках. Потом детективы, где девушки в вечерних платьях смотрелись гордо. И только нижние ряды — любовный роман, а еще ниже гримм знает чьи фанфики на все это. Их не видно из окна, сообразила Янг.

— Да, — выпрямился Капитан. — Стрельба на дальность определенно не твое.

— А что мое?

— Гранаты. Из опыта знаю, что фехтовальщики хорошо стреляют. Наверное, привыкают балансировать железякой, кисти тренированные. А вот рукопашники на удивление ловко швыряются гранатами. У нас тут маленький тир на задворках, не хочешь попробовать?

Янг покосилась на журналы. Поглядела на Хоро и внезапно поняла, что предъявить ушастой нечего. Как ни крути, а тут определенно не скучно!

— Хочу, конечно.

Прошли в ту самую дальнюю дверь. Справа на лавке Янг обнаружила сидящую тихо-тихо семью фавнов, похоже, что змей. Отец, две мелкие девчонки, мать. Все в потертой одежке. Судя по запаху, давно не мытые, судя по рваным ботинкам, отнюдь не из высшего света. Взрослые старательно читали листовки, расклеенные тут по всему району. Дети не менее сосредоточенно обсасывали леденцы на палочках. Янг поглядела на Капитана. Тот уверенно делал вид, что никого не видит; ну ладно, и Янг тоже сделала вид, что на лавке в боковушке никого нет. И поняла, что продавца Капитан отпустил на выходной не только по просьбе Хоро. Скорее, совсем и не из-за Хоро, а чтобы вот эти беглые могли пересидеть здесь день или сколько там надо, дожидаясь транспорта вербовщиков на тот самый "Город Ноль", о котором третий месяц звенели слухи, подозрительно старательно опровергаемые ну вот прямо буквально всеми новостными каналами.

Отвернувшись от политики на левую сторону коридорчика, Янг взяла с полки пачку пастилы и для перемены разговора прочла вслух:

— Хранить в чистом сухом помещении...

Пнула такую же пачку на полу, только пустую:

— Слышь, Капитан, тебе должно быть неловко перед пастилой.

— Мужики, — хихикнула за спиной Хоро. — Никакого порядка в доме.

— Не директорское дело в мусоре ковыряться, — буркнул Капитан. — Прикажу, выметут.

И все трое прошли в следующую дверь, за которой открылся длинный узкий дворик, шагов пятьдесят, с привычной по тренировочным полям насыпью пулеуловителя на дальнем конце. Стены с обеих сторон тянулись каменные, высокие. Янг одобрительно покачала головой. Насыпь еще лучше, рикошетов не дает, но в городе под обваловку места обычно нет. Хорошо уже, что стены сделали; большая часть знакомых Янг и таким не утруждалась.

На ближней стороне кишки оказался не обычный навес с деревянными столиками, а чуть ли не дот из фильмов про Великую Войну с Мантлом. Каменная стенка, брустверы из мешков с песком, зеленые ящики... Хоро сразу сдвинулась в левый угол и смотрела без особого внимания: то ли уже знала, что будет, то ли не интересовалась.

Капитан вытащил коробку с гранатами, поснимал с них клетчатые осколочные рубашки, и тут Янг сполна отыгралась за все унижения. Привычка к весу перчаток позволила ей укладывать фунтовую гранату буквально куда угодно, Капитан только успевал бегать поднимать мишени и остановился лишь не нашарив ничего в коробке.

— Мое уважение, Янг Сяо Лун. Вы прямо созданы друг для друга...

Тут Капитан сделал вид, что поймал озарение:

— Слушай! Ты в деньгах не стеснена. Купи ящик, тебе по льене отдам, просто ради рекламы.

— Подумаю, — Янг улыбнулась. — Встречное предложение: моя фотка на вывеску. Нормальная фотка, не кривая копия размалеванной актриски с экрана. Руками напишу: "личный поставщик". И год снабжаешь меня бесплатно.

Капитан поскреб затылок:

— Мысль ценная, но я-то тебя немножко знаю. Ты мой склад выжжешь за пару дней.

Вернувшись мимо старательно несуществующих фавнов в чудной магазин, Янг уже без малейшего смущения переворошила яркие обложки:

— Вот это я видела у Блейк. Не понравилось. Ну вот каждый всегда Пирру Жану, это так надоедает! И ты туда же, мне Нора говорила, как ты Жана настропаливал тогда, в ущелье имени летающего голиафа, помнишь?

Капитан подтащил ногой табурет себе, а руками подал Хоро стул со спинкой, на который та уселась с важным благодарным кивком. Янг запросто оперлась на подоконник. Она чувствовала, что странный дом ее принял, и теперь уже не боялась ни поймать занозу, ни вдолбиться в мебель мизинцем ноги.

Капитан перевернул толстую крышку прилавка, открыв два прикрученных с изнанки станочка. Между ними Капитан поставил в упоры страховочную перегородку из толстой доски и уселся к левому краю полученного так рабочего стола. Из ящиков снизу достал мешочек, бумажную коробочку, весы, костяную или деревянную ложечку. Янг поняла, что Капитан собирается переснаряжать патроны. Только не Прахом, а чем-то своим, четвертоконтинентным или вообще с иной планеты.

— Так, высшее существо, пришла пора отрабатывать чай.

Хоро фыркнула:

— Опрессовка капсюлей не женское дело.

— Прялка тоже не мужское.

Хоро посмотрела на Янг, но Капитан это быстро пресек:

— Она при тебе коробку РГД перешвыряла на сорок метров. Двадцать штук по полкило. Дрогнет раз, и нахрен глаз.

Больше не ворча, Хоро пересела ближе к станочку. Из стреляных гильз, распространявших по комнате тот самый кисло-горелый запах, винтовым прессом Хоро выдавливала использованные капсюли, на их место вставляла новые из коробочки, и заделывала тем же станком, только с другой насадкой. Готовые гильзы передавались под перегородку на другую сторону верстака, где Капитан ложечкой-воронкой не из металла, чтобы не выбить искру даже случайно, засыпал в них отмеренный на весах состав и вставлял пулю, после чего обжимал головку гильзы нарочно для этого придуманным приспособлением. Янг не выдержала и полезла за Свитком, снимать. Девчонки обзавидуются. Аутентичное ручное снаряжение патронов, это сколько же лет назад? Эпоха, не меньше!

Подождав, пока Янг намотает ролик, снимет крупным планом руки, станочки, потом обведет панораму магазина в целом, Капитан сказал:

— Выдать Пирру Жану считается стандартом, клише с нижней полки. Над этим принято смеяться.

Вздохнул:

— А ведь мы смеемся над человеком, который пытается сделать хоть кого-то счастливым. Хотя бы в книжке. Раз уж в натуре не хватает ресурса или смелости, неважно. И вот над этим смеемся? Разве плохо, что люди мечтают о счастье хотя бы для кого-нибудь?

Янг снова оперлась на широкий подоконник, представляя, как будет хвастаться подругам, и тут до нее дошло:

— Так! Стоять! Я что, разговариваю о книгах? О книгах с парнем?

Янг уперла в Хоро обвиняющий перст:

— Гримм-прах! Ты заманила меня сюда посмотреть беспраховое оружие, а что вышло? Я разговариваю о книгах!!! О книгах со стрелком, убившим голиафа в Кленовой Осени?

Потоптавшись на пятачке между книгами и входом, чтобы не мешать опасной работе, Янг даже руками всплеснула:

— О книгах!!! Как на свидании с одноклассником. Ну знаешь, когда ты думаешь, как не обожрать бедолагу, и не поставить в неловкое положение. А он думает, хватит ли монет на эту заносчивую дуру и нахрена он вообще впутался во все это...

Янг отошла в самый дальний угол от рабочего стола, под стеллаж с тяжелыми длинными стволами, где и села на лавку в полном ошеломлении:

— Но мне это интересно... Не самой начитанной в мире Блейк, а именно мне! Это как вообще? Это я вообще?

Капитан улыбнулся:

— Первое, я чем-то похож на твоего отца. Самое простое — возрастом. Это обеспечивает ощущение знакомства, а знакомый означает безопасный. Второе, на самом-то деле я чужой посторонний человек. Эффект новизны. Вот и причина интереса.

— Ты такой умный?

Капитан внезапно посмурнел:

— Если бы я. Это меня совсем недавно разложила по полочкам одна... Знакомая.

Помотав головой с грацией пьяного коня, Капитан и фыркнул вполне по-лошадиному:

— Война, которая тебя понимает. Война, которая пишет за тебя письма. Война, которая вместо тебя признается в любви. Ну нахер!

Янг перевела обвиняющий перст на Стрелка:

— Она тебе нравится.

Стрелок меланхолично кивнул:

— Ты тоже. И вот патрон тоже нравится, смотри, какая гильза гладкая, сияющая, без пятнышка ржавчины, капсюль сидит ровнехонько по центру... Этот осечки не даст, этому верить можно!

Янг хватала ртом воздух, больше не указывая ни в кого перстами, потому что те как-то сами собой сжались в кулаки. Глядя на них, Капитан вздохнул:

— Не серчай, королевишна. Я уже большой мальчик, хер перспективу не застит. Скажи лучше, что тебе так не нравится в желании людей хотя бы прочитать счастливый конец, раз уж его нельзя пережить.

— Вот это и не нравится. Что не делают, а мечтают.

— Так у Жана с той рыжей вроде бы все хорошо?

— У них да. У остальных...

— Нивапрос. Давай сделаем щасте твоему дядю Кроу.

— В смысле?

— Я вот примеряю на себя...

Капитан убрал готовые патроны под стекло, в витрину, в просверленные гнезда, злыми мордочками вверх.

— С этого места подробнее.

— Ему же под сорок? Ну вот. Вы выросли. Ну, ты и Руби. Все, больше дядя Кроу никому не нужен.

Янг думала недолго:

— Ха, они с Озпином кореша не разлей вода. Профессор Озпин тут самый главный, если ты не знал.

Капитанова ухмылка Янг совсем, совершенно не понравилась.

— Это меня и настораживает. Янг, ты поручишься что Озпину не выгодно текущее положение дел? Общий враг отличный цемент, знаешь ли. Исчезни гримм, вы же тотчас все передеретесь, как у вас в истории написано. Сколько вы там лет назад воевали? Кино про Великую Войну на каждом углу.

Вместе с Хоро тщательно вытерев стол мокрой тряпкой, Капитан перевернул крышку, превратив мастерскую обратно в прилавок. Довольно прихлопнул:

— Вот. А ваш Кроу мужик умный, и уже не мальчик. Мог и сообразить, какое на самом деле положение, и потому речи Озпина уже не находят в нем отклика.

— Ага, — заворчала Янг, — там ничего уже не находит отклика. Боюсь, дядя на девять десятых состоит из бренди.

— А на оставшиеся десять сотых из вас, — неожиданно жестким голосом отрубил Капитан. — У меня точно так спился комбат после войны. Сын вырос, на стройку завербовался, уехал. Все, батя никому не нужен. В три года сгорел человек, словно и не с ним я под корягой одним плащом укрывался. Вот и гляди, как бы твой дядя не спился нахрен через пару сезонов.

— Ну и делать-то что? На мозги ему капать бесполезно. Я еще маленькая, а он уже на всю голову взрослый.

Капитан фыркнул:

— Нашла себе мужика, родила дитенка, принесла к Кроу, слезки-глазки, мне тебя учить или попросить Хоро? Дескать, ах, ашипка молодосце, но кроме тебя, мой лучший в мире дядя... Эта фраза обязательно должна прозвучать, запомни! Кроме тебя, мой лучший в мире дядя, никто не научит его стоять с правильной стороны ствола!

Янг сморщилась:

— А папа?

— Мда, блин, папа же... Хорошо! Рожаешь двоих. Ты девка крепкая, на тебе пахать можно. Одного подкидываешь папе, второго дяде.

— Мл-лят-т-ть!

— Ладно еще твоя младшая с алюминиевыми глазками, но ты же оторва вся из себя, — Капитан подмигнул, — мне рассказывали сестрички Мэлакайт. Чтобы ты и вдруг стеснялась?

— Эй, — Хоро толкнула оцепеневшую Янг в бок, — эй, он прямо так и сказал? Ты тоже слышала? Так вот просто: "Найди мужика"? Не: "Выйди замуж"? Не: "Зарегистрируй брак"?

— Ага, — кивнула Янг в полном обалдении.

Хоро взялась за подбородок:

— Хм, вырос мальчик. Пора мотоцикл покупать.

Звякнул колокольчик и в магазине появился крепкий блондин, одетый в клепаную кожу. Таким, наверное, станет Жан, выдаваемый Пирре в каждом романе и, наконец-то, выданный ей же взаправду. Если, конечно, Пирра не укатает его за эти самые десять лет в ветошь.

— Привет, Хоро. Здравствуй, Капитан. Мое почтение и вам, прекраснейшая. Кто из вас произнес "мотоцикл"?

— Я произнесла, — выпрямилась Хоро.

— В смысле?

— В смысле, Капитан созрел. Бери, учи, и будет тебе напарник.