Часть 9

Утром коллегии присяжных раздали опросный лист. Копии раздавала та самая блондинка-человечка, умотанная до того, что Руби предложила ей воды.

— ... Благодарю. Задолбалась перепечатывать, его окончательно согласовали только утром.

— Всю ночь сидели?

— Угу. Теперь ваша очередь париться.

Руби уже знала, в чем беда. Ответ на каждый вопрос необходимо дать единогласно, всей коллегией. Если сразу не договорились, то ответ получается большинством голосов. Но по регламенту, допускается голосование не раньше трех часов от начала обсуждения. Чтобы первые чувства схлынули и мозг включился хотя бы на пол-шишечки. Три часа коллегия варится в собственном соку, и только потом голосует.

А восемь теток в собственном соку, да еще и по скандальному делу... Где-то через час Руби откровенно вжалась в Лося и прошептала:

— Когда у меня появится ребенок, я стану таким вот придатком? Тупой самкой, которая только и может видеть во всем угрозу для детеныша? А его самого в любом говне оправдывать?

Лось молча протянул ей фляжку и вздохнул:

— Своего еще понятно. Но, поскольку тетки за своих не уверены, на поступки чужих они тоже глаза закрывают. У нас их пятеро, чуть не половина состава. Если еще и ты на их сторону встанешь, мы никогда ничего не решим.

Руби помотала головой в полном отчаянии:

— Нам три дня такие подробности зачитывали, что я сегодня одна заснуть не могла, Янг со мной сидела. И мне даже не стыдно, понимаешь, Лось!

Лось опять вздохнул. Вокруг тетки рассуждали в несколько голосов, криком возмещая недостаток уверенности:

— Они же маленькие! Подумаешь, бордель защищали!

— Да, да! Надо же как-то зарабатывать.

— С кем не бывает!

— А если бы это твой сын там сидел?

Руби не выдержала и крикнула громко, звонко, наверное, ее услышали даже в зале:

— А если бы это вашу дочку там привязали и драли в три ствола шесть часов! До разрывов, отеков и некроза? Тогда что?

В комнате наступила мертвая тишина, но продержалась, увы, жалкие несколько минут. Окаменевшие наседки довольно скоро отмерли и заквохтали вновь:

— Вина его доказана, но давайте дадим ему особое снисхождение —- пусть три годика отсидит. А то вдруг он не виноват?

Руби рявкнула:

— Что вы несете? Если считаете, что не виновен, почему вы на первый вопрос ответили, что его вина доказана?

Тетка в тулупе отмахнулась:

— Ты мелкая еще. Своего родишь, тогда поймешь!

— Я понимаю головой, а не тем, чем рожают!

— Ну да, доказана, а вдруг на самом деле он не виноват?

— Не знаю, я вообще не уверена в том, что он виноват.

— Нет, ну так да: вот же показания. Он виноват.

— Да, теперь я знаю —- он виноват!

— А мне кажется, не виноват. Потому что все происходило не так!

— Да, теперь я точно знаю, что он не виновен!

Руби в откровенном ужасе отодвинулась:

— Ничего себе мыслящие существа! Цвай умнее, хотя он и собака!

Тут Капитан проржался и мобилизовал моряков с шахтерами. Так что вину подсудимых единогласно сочли доказанной. А вот по снисхождению спорили еще долго, выжимая регламентные три часа.

Проголосовали, и Капитан сообщил суду, что коллегия готова.

От облегчения бабы собрались все разом в туалет; Руби не пошла чисто из противоречия. Очень уж не хотелось быть клушей даже в таком.

Через четверть часа конвой привел теток обратно.

И тут бабы сообразили, что настало время отвечать за свои решения.

Как же они заныли!

— Ой, давайте все исправим...

— Как в глаза матерям смотреть...

— Ой, мне плохо

— Ой, боюсь...

Не то, что у Руби, у Капитана лицо сморщилось на манер куриной жопки. Но делать нечего, он — Старшина коллегии. Сходил, сообщил суду: нет, пока не готовы. Час перекраивали ответы на новый лад. Вопросный лист превратился в узкоколейку Вьюрка: на каждый дюйм вдоль строки три-пять шпал-зачеркиваний.

Понятно, что ухоженный франт, фавн-заяц, который председатель суда, такого неуважения к правосудию не потерпел и потребовал все переписать начисто. В результате еще через час, опять к темноте, ответы получились ровно те же самые, что до исторического похода теток в туалет.

Руби уже сама в туалет захотела, но подумала: за это время они опять все перерешат, и что тогда, сидеть до полуночи?

Лист отдали Капитану, и тот зачитал решение коллегии.

Владельцы борделя признаны виновными.

Охранники борделя признаны виновными, но к ним применено особое снисхождение.

Что это означает в конкретных сроках и действиях, суд определит завтра. Уже без присяжных.

Судья поблагодарил коллегию. Адвокаты с кислыми лицами поглядели на Капитана; тот встретил их взгляды открыто и спокойно.

Председатель суда с облегчением замахнулся молотком, но часы над головой, на ратушной башне, успели раньше.

Бауммм!

И все потянулись наружу, как вчера. Там теток встретили мужья, шахтеров, соответственно, жены. Моряков не встречал никто, и они печально побрели в сторону ближайшей яркой вывески.

Лось увидел за темной массой ближней стройки своих друзей-деревяннодорожников и замахал им руками, и те, махнув ответно, направились к ратуше.

Руби повисла сестре на шею и даже не плакала: стояла, грелась, а Вайсс и Блейк неловко гладили ее по плечам.

Капитан смотрел в черное небо месяца знобильника, и просто радовался, что не надо пока ни думать, ни решать.

Наконец, большая часть людей и фавнов разошлась. Руби вспомнила, что она, вообще-то, лидер команды, и хватит уже хныкать носом в сестру, и сказала:

— Я думаю, что...

Услышав женский голос, Капитан содрогнулся всем телом, и Руби, заметившая это движение, чуть не заплакала от обиды:

— Это же я! Как вы могли меня перепутать с... С квочками!

— Прости, — выдохнул Капитан. — После такого импотенцию лечить надо. Я вон даже с Янг не поздоровался. Хорошо, что их в коллегии осталось только пятеро. Десятерых я бы перестрелял прямо там.

Руби едва не предложила: поехали, переночуешь у нас, тебе же некуда здесь идти! Но Лось раньше понял, что надо все брать в свои руки:

— Так! Отставить похоронные мысли. Пошли-ка лучше треснем по пиву с моими друзьями! Да и вам они не чужие, успели познакомиться утром.

В самом деле, подошли все те фавны, что утром забивали щебенку в шпальную клетку. Среди них Капитан узнал Большого; а Вьюрок шел чуть позади медведефавна и о чем-то живо говорил с бородатым связистом-светофорником. Вот они приблизились настолько, что Капитан различил голоса:

— Иван, я не знаю, откуда ты такой вылез, но у нас боги не абстракция. Смотри, я тебе расскажу. Боги...

***

— ... Боги — два могущественных существа, которые создали тут все, ну вообще все, понимаешь?

Компания сидела уже в подвальчике под той самой вывеской, замеченной моряками. Потому что разговоры на бегу и всухую Лось пресек безжалостно: вы че, мужики? У нас девушки трезвые, у нас парни голодные, а мы о метафизике? Сперва базис, потом надстройка, коммунисты мы, или как?

— ... Два брата. Старший Бог света, а младший — Бог тьмы. Бог света создал силы жизни, а Бог тьмы создал проводников смерти. Мы их знаем под именем гримм-тварей...

То-то, должно быть, удивились бармен с вышибалой, когда после пары мореманов с очевидными дырками в карманах по лесенке ссыпались четыре свеженьких Охотницы, еще и с Блейк, еще и с "поющей смертью" Шни, которая, правда, таращилась на продымленные стены, но в целом особо не охала.

— ... В какой-то момент они договорились положить конец братской вражде...

— Братской вражде? Ты че лепишь?

— Все Вьюрок правильно говорит, у меня пятеро братьев. Там, наверное, до ножей уже дошло. Я потому и говорю "наверное", что успел из дома убежать.

— ... Короче, братья-боги вместе создали Человечество...

Следом за Охотницами в подвальчик ввалились строители деревянной узкоколейки — этих содержатели бара знали, потому что кормили уже пятый день, с тех самых пор, как "господа акционеры" все хором взяли отпуска на своих работах и рванули к светлому будущему. Директор будущей дороги, мелкий барсеныш, сейчас и держал речь перед одним из своих работников-людей, с какого-то хрена пересказывая тому общеизвестные детям вещи:

— ... Короче, боги его пришибли. А его жена, Салем, под обещание бессмертия собрала приличную армию, пришла к старшему богу...

— Который жизнью заведовал? — уточнил этот самый работник, бородатый, худой мужчина без примеси фавновской основы; бармен гадал добрых полчаса, пока не понял, что бородатый попросту человек.

Пил, правда, этот человек впору верблюжьей основе. Радовало одно — платил, а так улетало в него, что в прорву: и крепленое, и сухое, и горькое.

Моряки по безденежью подсели к новым гостям, а те и не ворчали особо, наливали всем одинаково. За суматохой последняя двойка визитеров — здоровенный фавн-Лось и уже несомненный человек в мятой форме КПС — просочилась в подвальчик незаметно. Первым делом опоздавшие спросили крепчайшего черного чаю.

Как-то вышло, что почти два десятка собравшихся друг дружку знали минимум шапочно, а потому все прочие посетители оказались на обочине чужого пира, каждый сам по себе, россыпью одиночек против компании, и потому довольно скоро разошлись.

— ... Вот, а боги ей говорят: нафиг пошла, умер Оз, все.

— Так это в его честь ректор Маяка называется Озпин?

— Очень может быть. Популярное имя. В честь героя. Короче, Салем обиделась. А если женщине надо, так она гору насквозь пророет.

— Точно!

— Именно!

— Я тещу как живую вспомнил!

— Ты блин о таком к полуночи!

— Не сцать, шахтеры, у нас четыре Охотницы и сарж, отобьемся!

— В общем, Салем пробежалась по миру, набрала неепическое войско и пошла обратно к богам, типа, бессмертие всем, и мне мужа обратно. Иначе мы за себя не отвечаем! Боги, натурально, остекленели с такой простоты нравов и всех списали. Оптом.

— Глад, мор, саранча, землетрясение? Может, потоп?

— Да не знает никто, Иван!

Льены звенели о стойку потоком. Фавны-деревяннодорожники пили дешевое пиво, зато в объемах, положенных пятнадцати здоровым организмам после дня ударного труда на свежем воздухе поздней осени. Охотницы пили врозь: самая рослая блондинка и самая мелкая брюнетка одинаковые коктейли, причем блондинка подмигнула бармену: сестре без виски, а мне можно — бармен, конечно, так и сделал. Блейк, вполне предсказуемо, тянула через соломинку взбитые сливки — как хорошо, что сегодня сообразили заказать! — а вот Вайсс, ничтоже сумняшеся, взяла сто "хрустальной". Правда, ума хватило пить по чуть-чуть и хорошо закусывать, за чем пристально следили все три Охотницы и минимум половина остальных мужчин.

— В общем, бог тьмы уничтожил первое человечество. Большая потеря. Там, по легендам, каждый магией владел. У нас есть лишь Прах и Проявление, но это вроде как способности организма, их даже изучать можно, а вот магии нет совсем. Ты че, Иван, даже этого не знаешь? Откуда же ты такой неотесанный?

— Так, деревушка в глуши.

— Угу. Вокруг техникума связи. И все жители только и занимаются организацией движения. Не поставив пары светофоров, спать не ложатся. Так, что ли?

Бородатый Иван посмеялся:

— Не, технарь уже потом, как я вышел к людям. Но Потоп и у нас... Отметился. Ты не отвлекайся, дальше говори.

— Бог тьмы первое человечество уничтожил, и свалил, по дороге разворотив Луну.

Все, как по команде, подняли глаза к прокуренному потолку подвала, плоскому, расчерченному клеткой ригелей. Луны там никто не увидел, но все и так ее помнили. Огрызок, неровный диск с облаком осколков.

— ... Все забываю Звездочета расспросить подробно, — буркнул Капитан в нос. — Как это с его точки зрения выглядит, и не посыплются ли эти куски на нас прямо с орбиты...

Крепкий чай подействовал волшебно, так что даже Руби теперь смотрела на Капитана, не испытывая жалости.

— Вот, а второе человечество это люди... И мы, фавны, — Вьюрок обвел рукой подвальчик. — Бог света, видимо, спохватился, что получается как-то фигово. Ни магии, нихрена. Ну и вернул Салем суженого. А поскольку тот еще из первых людей, он-то как раз Волшебник. Единственный на Ремнанте. Только, если у Салем бессмертие обычное, она просто живет, пока не убьют, то Волшебник постоянно перерождается.

— Динамическое равновесие, — один из моряков кивнул, потому как все уже выпили именно до такой стадии, когда взаимопонимание достигается без долгих объяснений.

— И вот, — Вьюрок запил долгую речь стаканом густого темного, — чтобы Салем и Озма не заскучали, бог света выдал им еще четыре Реликвии. Артефакты Знания, Выбора, Созидания и Разрушения. Если Волшебник с помощью реликвий снова объединит человечество...

— И фавнов?

Вьюрок запнулся:

— А тут странно, да. Про фавнов легенда молчит. Могли бы сказать: весь Ремнант. Но тогда придется считать и гриммов... Короче, если население Ремнанта объединится. Типа, докажет, что искупило тот бунт против богов... То боги всех вылечат, воскресят, осчастливят. А если Волшебник не сдюжит объединить всех, или Королева Гримм — ну, Салем, это понятно, да? — ему сумеет помешать...

Вьюрок развел руками, явно утомившись длинным объяснением:

— Боги нас уничтожат. Вместе с Ремнантом.

Наступила недолгая тишина. Бородатый мужик допил стакан и подвел итог:

— Получается, ваши боги ставят вопрос ребром. Будьте хорошими или мы всех уничтожим. Так?

Собравшиеся переглянулись. Даже Охотницы перестали вполголоса обсуждать что-то девичье.

— Так, — ответил за всех громадный фавн-медведь. — Есть бог, который любовь, созидание. Во имя его я не пошел в армию. Хотя, Лось, ты мне и друг. А есть второй, который ненависть. Это гримм-твари.

— И те, которых мы сегодня приговорили, — тихо сказала мелкая Охотница, прижимаясь к боку рослой блондинки.

— Теперь ты скажи, какие боги у вас!

Иван поднялся, обвел застолье взглядом. Увидел Капитана — и разронял все заготовленные слова, всю умную речь про грех, рай, изгнание, и про взятие грехов людских на себя сыном Божьим.

Иван оперся о столешницу, убеждая себя, что шатнуло его вино; да, точно! Не нужно пить столько, его уже и так признают за своего. Конечно, вино!

— Господи Боже, воистину воля Твоя!

Капитан молча опустил веки, словно бы выключил безжалостный прожектор, нашаривший пацана-связиста, ползущего ночью в дальний фланг с предательской катушкой на горбу.

Электронные часы над стойкой сменили циферку секунд в полной тишине, но иеромонах Иоанн услышал четко и ясно: тик-так.

Вот так.

И тогда иеромонах Иоанн, глядя в лицо тому самому сержанту, оставленному некогда в каменном дворе Инстербурга — в молодости, в прошлой жизни! — взамен длинной, умной, толковой речи, прохрипел:

— Наш бог — бог милосердия.

***

— ... И вот, когда он это сказал, мы сразу поняли: они не отсюда. Не с Ремнанта. Их бог взял на себя ошибки и промахи людей. И принес себя в жертву. За людей.

По ходу доклада Руби выложила на стол длинный сверток плотной темной бумаги и понемногу разрезала стягивающие его шпагатины.

— ... Кто может позволить себе снисхождение и милость? Некто очень сильный. Слабый просто не вытягивает доброту, слабому не по ресурсу альтруизм, понимаете? По меркам их бога, наши — два беглых ангела. Хулиганы-подростки, стащившие у папы машинку для творения миров, но так и не доросшие до любви к созданному.

— Руби, Охотник не должен ориентироваться на пропаганду. Понятно, что они прислали сюда фанатика-подвижника. Его хоть жги, хоть режь, он только славит своего кумира. Мало ли таких сект у нас на Ремнанте! Решение надо принимать по фактам.

— Факты таковы, что они пришли к нам, устроились, как дома. Вжились настолько, что мы долгое время ничего не замечали. Построили город. Активно переманивают фавнов.

По знаку Руби снежинка-Вайсс добавила:

— Отец не в силах задавить их легальными методами. Ладно, что их рекламный бюджет выглядит бесконечным. Но они на каждом шагу вкидывают новые идеи. В части профсоюзного движения, трудового законодательства, например. У нас нигде нет месячных отпусков, слишком дорого. А отпуск по беременности до года, с сохранением содержания, не описывается даже в листовках Тириана! Ни одно предприятие такого не может оплатить. О профсоюзных путевках я просто не хочу говорить. Я сама в них не верю.

Руби хмыкнула:

— По отдельности все выглядит обыденной конкуренцией каких-нибудь восходящих семейств того же Мистраля. Там каша, что угодно может всплыть. Но, если заметить, что рядом с новым Трудовым Кодексом вброшена идея всеобщего бога... Бога-защитника. Бога настолько сильного, что он легко ляжет на амбразуру, выражаясь терминами Капитана. Бога, не бросившего людей на произвол судьбы, не травящего их "чертями"-гримм. Не бога-учителя, который ждет результата контрольной с дубцом наготове, чтобы покарать за неверную запятую — а бога-защитника, умершего за людей...

Озпин и собравшиеся на это совещание Кроу Бранвен с Глиндой Гудвич поглядели на непривычно молчаливую Янг. Но итог подвела тихоня Блейк:

— Госпожа Гудвич, господа Озпин, Кроу. Слишком сложная концепция для глухой деревушки. Четвертый континент, возможно?

— Нет, — Озпин запустил два пальца под галстук, почувствовав неожиданное стеснение дыхания. — На четвертом континенте нет ничего подобного. Я знаю точно.

— От Саммер? От моей мамы?

— Нет, Руби. От Рейвен. От матери Янг.

Сестры переглянулись и Янг покрутила головой:

— Так вот после чего Рейвен послала STRQ и вернулась в клан.

— Видимо, да, — Озпин вздохнул, ослабив, наконец, галстук. — Боюсь, она видела там нечто настолько ужасное, что... Но позже об этом. На четвертом континенте нет ничего подобного. Земли гримм, концентрированный ужас.

— И Королева Гримм, так? Раз уж сказки о Девах оказались правдой.

Озпин кивнул:

— Кстати, о Девах. Пирра не вернулась потому, что боится меня?

— Вы как-то в лоб.

— Кто-то рассказал вам, что я порочный интриган, а вы и поверили. Руби, повторяю: делайте выводы не по словам, а по фактам. Итак?

Руби покачала головой совершенно спокойно:

— Команда JNPR заканчивает курс тренировок. Они скоро вернутся. Но мы поддержим их в любом случае. Раз у нас день откровений, то скажу. Против вас поддержим тоже. Но выбирать им.

— Просто мы уверены, что до противостояния не дойдет, — прибавила Блейк обычным тихим голосом. — Пирра поняла еще там, вместе с нами собирая сведения и пытаясь уразуметь, что же мы такое накопали. Сейчас Руби все покажет, и вы тоже поймете, что перед новым... Новым...

— Знанием?

Блейк прикрыла желтые глазища:

— Наши перебранки льены вытертой не стоят.

Руби дорезала последнюю шпагатину и с густым шорохом развернула толстую коричневую бумагу, изнутри покрытую разводами смазки.

— Очень похоже, что где-то в недрах промзоны находится портал. В иной мир. Где вся техника беспраховая. От фонариков до таких вот винтовок. Так, учил же меня Лось...

Руби подергала ручку с наваренным шариком:

— Стебель, гребень, рукоятка... Разбирать я пока не буду, тут надо выколачивать. Вот. Винтовка за триста льен. Дядя, ты хотел видеть, придвигайся к столу. Прицельная планка. Сейчас ползунок на дистанции "300 метров", или триста тридцать ярдов.

— Здесь разметка на... — Кроу пошевелил губами, — две шестьсот! Они что, в самом деле...

Руби кивнула:

— Когда я сидела в суде присяжной, Лось от скуки рассказывал, как они штурмовали тот бордель.

Дядя Кроу выпрямился и внимательно-внимательно осмотрел миленькую маленькую Руби сверху донизу. Представил ее сидящей рядом с каким-то там Лосем на лавке присяжных, в суде. Обсуждающей штурм борделя!

Борделя, гримм-прах!

Дядя Кроу икнул. Дядя Кроу полез за фляжкой. Обжегся о взгляды сразу Блейк, Янг, Вайсс. Убрал фляжку. Махнул рукой:

— Дети вырастают.

И внезапно заржал:

— Представляю, как Таянг охренеет!

— Уже, — кивнула Руби, — я папе звонила довольно часто. Он сказал примерно то же самое. Ну вот, при штурме Капитан выбил обе зенитки примерно с полутора лиг. Не просто попал, но у пуль еще осталось достаточно энергии, чтобы расколоть гидроцилиндры. А там сталь хорошая, чтобы держать в системе давление.

Кроу выдохнул с шумом. Руби повертела винтовку в руках и положила обратно на расстеленную бумагу:

— Механическая обработка, пригонка деталей до сотых долей. За счет этого высокое давление в стволе, за счет этого и дальность.

— До сотых долей линии?

— До сотых долей миллиметра. У них своя система единиц, и это снова довод против четвертого континента. Видите ли, у них отличается ускорение свободного падения. Они с другой планеты. Не с Вакуо.

Кроу Бранвен, Глинда Гудвич и Озпин, бессменный ректор Академии Маяк, поглядели на Янг, непривычно молчаливую сегодня.

— О-у-уке-ей, — Янг поднялась и, нарочито хрустя батончиком в зубах, "от бедра" прошла к центру комнаты, к столу с разложенной винтовкой. Тут взрослые заметили, что за креслом Янг придерживала оружие. Короче и разлапистей, чем принесенная Руби винтовка, но тоже со всей очевидностью, беспраховое.

Оружие это Янг теперь подняла на общее обозрение:

— А покажу-ка я фокус. Не все же сестре хвастаться знакомством с разными там Лосями. Гляди, дядя. Стрелок просил передать лично тебе. По классификации Атласа, штурмовая винтовка, прицел чаще всего стоит на "300м". Пуля летит вдвое дальше, но там уже на кого пошлет. Против людей, чисто против людей, не охотничье оружие. Останавливающее действие даже у моей перчатки лучше.

— Я думаю, — согласился Озпин.

— А вы не думайте, — ослепительно улыбнулась Янг. — Вы смотрите!

Повернула оружие вертикально, стволом вверх, и без перехода шарахнула прикладом об стол:

— Неполная разборка!

Затворная крышка слетела, посыпавшиеся детали Янг похватала явно заученным движением.

— Железяка для простой девчонки, вроде меня. Думать вообще не надо. Для полной разборки в роте оружейник есть. А ведь оно еще и стреляет!

Прибавила уже серьезным тоном:

— Учебный автомат, сильно разношенный. Лось для понта его так об грудину разбирал. В боевых автоматах, конечно, все плотно сидит. Надо кнопку нажимать, и то, бывает, не с первого раза продавишь.

Янг показала, где и что надо нажать, а потом примерно за десять ударов пульса собрала оружие обратно.

— В общем, дарим от RWBY любимой академии и ректору лично. Владейте!

Глинда подошла к подарку Руби и своим Проявлением лихо разобрала винтовку на составные части безо всяких там отверточек-молоточков-брусочков. Кроу схватил игрушку Янг, сразу понял, что магазин с патронами не вставлен, и мысленно похвалил такую аккуратность обычно безбашенной племянницы. После настолько лихой демонстрации Кроу не воспринимал вороненую растопырку оружием, хоть на изящные штурмовые винтовочки Атласа подарок вполне себе походил.

Озпин хотел еще уточнить, когда именно планируют вернуться JNPR, но галстук словно бы сжимался при каждом вдохе.

Итак, другой мир.

Подтверждено.

Проверено.

Доказано.

Но он же Волшебник! Это же ему, лично ему, Озме, на заре времен боги поставили условие выигрыша. Это лично он тысячи лет собирал человечество Ремнанта в союз.

Как же он задолбался!

Он пережил десятки таких вот Кроу, Айронвудов, Гудвич. Знакомился, надеялся, сходился с людьми, ссорился, мирился, посылал на смерть и плакал над плоскими камнями, тщательно укутавшись колдовским пологом невидимости. Все должны видеть Волшебника сильным и уверенным, и никто не должен видеть его слабым. Особенно друзья!

Враг не может предать в силу определения. Он уже враг.

Озпин так надеялся, что с приходом богов кончится его долгая вахта.

А пришли... Эти.

Сломали стену и влезли, как гопники в ларек.

Вот откуда странные слова, витающие в воздухе. Вот что морщит самую ткань мироздания. Малая дверка, либо гигантский портал, не суть: яду хватит щелочки.

Что это за смена правил посреди игры?

На кой гримм нужны Реликвии, боги, договоры, мировое равновесие, политика, шпионство? Зачем все это, если от боли, ужаса гримм можно просто сбежать, как зачуханный фавн бежит от беспросветной жизни в город Ноль, где рабочий день восемь часов. Где последний уборщик может гулять вечером по специально проложенным для этого широченным бульварам. Где работяги, скинувшись во время отпуска, тянут узкоколейку, не забивая себе голову ни лицензиями, ни разрешениями. Потому, что там закон специально так составлен...

Да в жопу гримм юридические закорючки!

Зачем все усилия, труды, жертвы — если можно запросто сбежать? Если наша тюрьма, оказывается, и не тюрьма вовсе?

И это получается... Мы с Салем теперь союзники, что ли? Дорогая, здесь одиноко, холодно и пусто. Я передумал, я хочу вернуться к тебе и детям. Открой уже дверь балкона!

Озпин поглядел на соратников, недоуменно вскинул брови — и вдруг схватился за грудь и полетел навзничь, и кинувшиеся к нему Глинда с Вайсс услышали только:

— Сколько лет в этом кабинете сижу, а надо же! Незнакомый потолок!

***

— Потолок, все!

Пирра вышла с тренировочной площадки и решительно поставила копье-винтовку в стойку. Нора, переглянувшись с Реном, кивнула:

— Ты права. Более готовыми мы уже не станем. Пора возвращаться. Вечно от судьбы бегать не будешь.

Жан прикрыл глаза, потом убрал свое оружие. Подошел и обнял Пирру — он бы никому не признался, что любит ее именно уставшую. Не бесполезно-нежную, не украшение стола. Делающую важную работу. Знающую цену пота. Мастера боя, умелую Охотницу, на которую он всегда смотрел снизу вверх.

Ну, почти всегда.

— Жан... Скажи честно: бой — это все, что я на самом деле умею?

— Вот почему ты судорожно хватается за все, что считаешь своим.

— Жан, я же не дура? Нет?

— Я вовсе не считаю тебя дурой. И на Вайсс я больше не заглядываюсь честно! Пирра, что с тобой? Ты же всегда...

Пирра обернулась к нему лицом, уткнулась в грудь и внезапно расплакалась.

— Блин, — проворчал Жан, — вроде у меня и семь сестер, но вот как ее понять?

— Не каждый день предлагают силу Девы Осени, — мрачный Рен переодевался в сухое. — Честно говоря, я удивлен, что потрясение не прошло до сих пор.

***

— До сих пор поверить не могу, — Тан Линь вертел в руках альбом фотографий с оттиснутыми на обложке золотыми буквами "Сибирь. Казахстан":

— Земля! Та самая?

Толмач переглянулся со Звездочетом. Оба вздохнули: и это звездолетчик еще не видел Хоро. Но ведь увидит, и уже скоро. Пока-то все в городе Ноль, и над ними все тот же незнакомый потолок, стяг и символ беспокойного племени командированных, засыпающих всякую ночь на новом месте. И высоко над потолком, над плоскими крышами, над черными иглами зениток, плывет обколотая луна Ремнанта. Подняв к ней взгляды, старший и младший братья фыркнули в один голос:

— А мы все к этой вот луне привыкнуть никак не можем.

Капитан протянул Тан Линю временное удостоверение личности:

— Что до меня, то я не могу привыкнуть к вам. Вы — член экипажа "Паруса". Понимаете, я про вас читал в фантастическом романе. Причем именно ту историю, что рассказываете вы. До деталей. Полет к Веге. Безжизненные планеты. Разочарование. Поломка на обратном пути. Героическое возвращение...

Капитан махнул рукой:

— Книга! Выдумка! Ладно там от великого до смешного, но чтобы от выдумки до живого человека один шаг? Непривычно. Звездочет, а что ты про Луну начал?

— Смотри, Капитан. Чтобы так расколотить планетоид приличной величины, нужны тератонны. Я не считал, но навскидку — не меньше.

— Нижний предел двести сорок тератонн, — проворчал Толмач. — Я считал. Чтобы отвлечься от судебных бумаг. И потом четыре варианта. Первый, облако осколков превратится в кольцо вокруг Ремнанта.

Звездолетчик отрицательно качнул буйной шевелюрой:

— Мы ничего такого не наблюдали при подлете.

— Ну, это надо чтобы обломки остались на орбите, но Луна их обратно не всосала. Тогда по мере распределения кольца приливы станут все равномернее, и в конце концов исчезнут.

— Ага, и без компаса можно найти север. Удобно, — проворчал Звездочет. — Местным, однако, повезло. Потому что второй вариант: осколки упали сюда.

— Может, и упали. — Здесь Тан Линь спорить не стал. — Может, все эти легенды про Первое Человечество, про магию — остатки развитой цивилизации, где мощные механизмы и автоматы делали людей всемогущими. Что для нынешних выглядит, разумеется, колдовством. Потом катастрофа орбитальной группировки, например, удар пролетающего мимо планетоида. Падение обломков на землю, что привело к гибели большей части людей. А взбесившиеся киберы, у которых сбились настройки авторемонта, превратились в гримм-тварей.

Тан Линь вздохнул и закончил:

— Вот бессмертию найти научное объяснение сложно.

Капитан, Звездочет и Толмач переглянулись откровенно ехидно. Капитан почесал щеку:

— Ничего. Мы вас познакомим со специалистами. И уже скоро.

Тан Линь, прекрасно уловивший иронию, поклонился кратко:

— Почту за честь. Однако, почему бы обломкам не упасть на Луну обратно?

— Долго. Сила притяжения Луны не очень велика.

— Зато новолуние и приливы как обычно.

— Ну и четвертый случай, когда Луну подобный удар столкнет с орбиты. Или переведет на высокую эллиптическую орбиту. Приливы утихнут. Наклон оси изменится. Жизнь здорово усложнится из-за непредсказуемости погоды. У нас же все построено на цикличности, а тут ничего не спланируешь.

Тик-так, сказали часы. Пора.

— Пойдемте, — Капитан поднялся. — Луна расколота, но исторические пути наших миров сходятся. Предлагаю признать самым удивительным это.

— И что теперь?

— Теперь вам стоит посетить Землю. Побеседовать с моим прежним начальством.

— А с теперешним?

Капитан засмеялся добродушно и открыто:

— Вот вы сейчас перейдете, а там Хоро сама с вами побеседует.

И раскрыл восьмиугольный люк в камеру перехода.

***

В камере перехода Тан Линь остался один.

Полностью один за неизвестно сколько времени.

Сперва он жил среди любимых друзей. На Земле и в экипаже "Паруса".

Потом обитал в Атласе. Среди людей, не желавших ему зла — а если и причинявших, то не по личным обидам. Бизнес, ничего личного.

Потом летел через океан и шел через лес в обществе лихого спецназовского лейтенанта. Интересно, как там у них с Вин? Автор сценария уже не взирает на них пристрастным оком, у него нынче игрушка повеселее. Глядишь, и сонайдутся...

Наконец, гостил среди фавнов города Ноль — а теперь, оказывается, что среди землян. Тех, настоящих-истинных, много-много столетий назад написавших дивно удачную фантазию...

Или просто взявших в работу его собственные воспоминания, что Тан Линь пока никому не рассказал. Но ведь расскажет. Нету причин таиться.

Кольцо времени замкнется. Что скажет астрофизик Чан Вихрь? Или ученые на той, домашней, навсегда потерянной Земле?

Тан Линь посмотрел на синий металл люков — на металл чужого звездолета, спиралодиска. И, конечно, не узнал ничего, и ничего не понял, ведь "Парус" ушел к железной звезде без него. Тан Линь выбрал собственный шаг в неизвестное, и теперь жалел только, что добытое им знание так и не ляжет в тезаурус Человечества. На миг Тан Линь ощутил беспричинную тоску, сдавливающую сердце жуть — как всегда происходит, когда чью-либо мировую линию пересекает квант смерти — и привычно защитился мыслями о работе, о текущих задачах. О том, что в силах сделать.

Помочь той, старой Земле, коль скоро на Ремнанте не получилось?

Или вернуться потом обратно и попробовать еще раз, как обещал храброму лейтенанту? Заодно и узнать, чем там у них с Винтер все разрешилось. Но в Атлас больше ни ногой. Работать здесь, в городе Ноль, куда Ушастая вывела-таки по диким сопкам выживших воспитуемых Семиградья. Что пацаны ему обрадуются, вовсе не факт: защитить колонию он так и не смог. Но и не прогонят.

Хм, наверное...

***

— Наверное, Озпину, уже доложили про нас.

Проводив Тан Линя, земляне собрались в небольшой комнате, в здании технической службы Прииска — он так и назывался. Второго все равно же нету.

Толмач опустил рубильник, подождал, пока механизм надвинет на люк фальшивую стену, подмел пол, чтобы случайно заглянувшие не удивлялись, в какое "никуда" исчезает цепочка следов.

Звездочет согласился:

— Ушастая... Ну, Вельвет... Наверняка поняла и уже давно. Сколько мы кино "про шпионов" пересмотрели, так догадаться можем.

— А разговор про богов мелочь из RWBY тоже наверняка поняла...

Капитан вынул собственный большой рюкзак. Звездочет встал у двери, проследить, чтобы никто из персонала Прииска не подслушивал. Толмач потащил из шкафа брикеты пайков и те самые тяжеленные ленты с патронами, которых они с братом на Ремнант приволокли аж четыре по сто штук в каждой, и почти столько же припер на себе сам Капитан.

Правда, от запаса осталась ровно половина.

Капитан привычно складывал рюкзак: теплый спальник вдоль спины, туда же запасную одежду. На самый низ уже снаряженные обоймы. Скобки обойм — лишний вес, но на пути может и не хватить времени совать в них рассыпные патроны из коробок.

Потом пайки, потом котелок, потом патроны к обычному карабину СКС, что выдавали всем геологам Союза. Лобовую кость медведя или лося берет не всякое ружье, а с карабином в руках можно не задумываться. Патрон тот еще, метр кирпича не метр, а каску навылет...

Винтовка поедет сложенная в три части, карабин придется нести в руках. Из "тех документов" Капитан вычитал, что в Армии Обороны Израиля на оружии, якобы, нет ремней. Чтобы в руках совсем всегда-всегда. Пробовал такое ввести в Корпусе — не пошло. Если надо куда залезть или вползти, или что-то нести обеими руками, раненого, скажем, да хоть рюкзак тяжелый или короб с патронами — оружие придется бросить, ремня же нет, на спину не закинешь.

В карман рюкзака бинокль, чтобы всегда под рукой. Ракеты, веревки и кошки, топорик и крючья. На клапан скаткой местная палатка, синтетическая, легонькая, и глубоко в рюкзак примус на Прахе — конец осени, не забалуешь.

Затем Капитан достал свой ключ к сейфу, и оба ключа достали Звездочет и Толмач. Открыли маленький плоский сейф, достали толстый конверт из фольги с верительными грамотами.

— Озпин, значит, главный... — Капитан почесал затылок. — Надо мне кого-то в сопровождение для веса. Что за посольство — один дурачок с винтовкой? Здесь таких килотоннами... Придется просить Хоро либо Мию.

— Товарищ Капитан, но у вас же в Корпусе столько люд... Фавнов.

— Первое, не говорят своим, чего чужим не следует знать. Второе, Лось по Винтер отказался стрелять. Ну и мало ли, какие тут у него еще с кем отношения. Третье, главное. Мы сейчас послы от Земли, а Лось местный.

— Товарищ Капитан... — старший брат мялся недолго, не мальчик:

— Возьмите меня. Я тоже с Земли. В посольстве нужен переводчик, так что я вполне по профилю. Второе, мы заказали Вейлу большое зеркало для телескопа, у меня железное обоснование проследить за отливкой, я представитель заказчика. Ну и третье...

— Главное?

Старший брат шутку не принял:

— Все-таки, я писатель. Могу заметить что-нибудь важное.

— Но вы же работаете? Как ее там... Программу для телескопа пишете, нет?

Звездочет улыбнулся:

— Мы почти все закончили. Пойдемте, я похвастаюсь.

Тогда полуготовый рюкзак убрали в шкаф. Конверт с верительными грамотами Капитан упаковал в наспинный карман куртки, под пластину защиты позвоночника, чтобы не помять. Комнату закрыли на замок. Дождавшись, пока Толмач и Звездочет отойдут на углы коридора, Капитан установил сторожки: примитивные волоски на дверь. Чем проще, тем надежней.

Прошли в цеха обогатительного комбината. Минут пять виляли в лесу стальных колонн, труб, решетчатых опор, маховиков. Здоровались со встречными фавнами и людьми, каждый из которых имел пропуск только в свой сектор и потому сложить в уме общую схему Прииска не мог. Так хранили коммерческие тайны по всему Ремнанту, и работники мерам секретности ничуть не удивлялись.

Земляне могли установить в цеху с раздвижной крышей большой хороший телескоп, о котором знали полтора сотрудника. Но и знающие не болтали, ибо подписали контракт и совсем не желали терять работу. Платили тут столько же, сколько у Шни — чтобы не выделяться под беглым взглядом, не всплывать в поисковых запросах на лучшую зарплату. Но рабочий день восемь часов против четырнадцати, но гигантские отпуска в месяц, но квартиры в настоящих домах, аренда с правом выкупа — какой же дурень своей волей побежит куда-то еще?

Так вот, в полной тайне, и сделали плавающую станину для будущего телескопа, движимую здешней превосходной механотроникой, управляемую со Свитка подушечками пальцев и потому не дрожащую. Через месяц, или сколько там надо, зеркало остынет. Его привезет большой воздушный корабль. И можно будет всерьез промерить дальности до нужных цефеид, черновые засечки по которым сделали обычным рефлектором Гершеля, пропихнутым с Земли в ходе испытаний стационарного большого портала. Портал, разумеется, спрятали здесь же, в чертоломье больших и малых построек, резервуаров, высоченных башен дымовых труб и трубопроводов Прииска, которые обслуживались изнутри, с пятиместных электротележек, и места еще оставалось на маневровый тепловоз.

Подключив управление, Звездочет с гордостью показал, что станина вертится на любую величину: хоть полный оборот, хоть неразличимая без микроскопа угловая секунда. Все параметры записываются, чтобы потом восстановить положение прибора, если вдруг дешифровка снимков покажет что интересное. А главное, не надо глаза ломать и щуриться над микрометрами. Есть Свиток, а в нем самолично написанная управляющая программа.

Капитан, разумеется, кивал, хвалил и восхищался. Восторг единомышленников — хлеб для ученого, а Чака Сензангакона не зря говорил: воин должен чувствовать радость победы в своем животе. Зулус разбирался в управлении персоналом, хотя и слова-то не знал такого.

— Превосходно, — сказал, наконец, Капитан. — Только партийная линия как же?

— Чему равна вторая производная по партийной линии?

Звездочет важно воздел палец:

— Нулю. В каждой точке — перегиб.

— Отношение понял, — кивнул Капитан. — Пошли обратно, думать будем.

Закрыли эту комнату тоже, но тут никаких сторожков Капитан уже не ставил. Подумаешь, сверхточный телескоп. Решила новая корпорация вложиться в астрономию, что такого? Стипендию учредит, грант оплатит, программу научную — никакого с того вреда, кроме пользы.

Снова братья остались на углах коридора, Капитан же осмотрел дверь под узким лучом сильного фонаря, и не нашел причин для тревоги. Одна из лампочек светильника над входом якобы перегорела, а на самом деле она сообщала, что люк перехода закрыт. При открытом люке дверь, понятно, блокировалась, и лампочка в светильнике загоралась. Ну неисправный светильник, что необычного? Комнатка не важная, склад швабр и лопат глубоко в кишках Прииска, починят, когда дойдут руки.

Капитан снял сторожки, открыл замок, толкнул дверь. Чуть-чуть подождал просто на всякий случай. Вдруг у кого Проявление запертые двери насквозь проницать? С местной магией черт поймет, и такое может быть запросто.

***

— ... Запросто!

Капитан подумал-подумал и все же оставил в укладке церемониальный чайный набор. Посольство, без подарка никак. Опять же, показательно заварить чай, угостить. Вот он и повод к беседе. А главное, фарфор Хоро лично выбирала. Узнает, что пренебрег, отъест голову. Как сейчас Толмачу сказал:

— Запросто! Если Озпин по каким-то личным резонам сочтет, что ему невыгодно нас вообще видеть. Вроде мы и не приходили никогда. Мало ли, какая там в Академии борьба группировок. Меня шлепнут — я боевик, не жаль. Пришлют уже группу или сразу отряд. А про вас у меня от Никиты Сергеевича личный наказ есть.

— Выпасать?

— Беречь. Вы вот обрадуетесь, если откроется портал, а из него полезут черти с автоматами? Психанет Озпин и прикажет нас всех... Сигма-Д-тринитрировать в этот ваш континуум.

Капитан взвесил рюкзак на руках и остался в целом доволен. Все-таки не первый раз, когда пешком и на спине. Теперь у них есть винтокрылы. Те, которые с большой остекленной кабиной, чтобы пилот хорошо видел землю и обстановку при посадке, называются: "бычья голова", "буллхэд". Другие, которым важнее скорость, чем груз и экономия Праха — широкие, плоские, вполне подобные скатам, почему и называются: "манты".

Капитан проворчал:

— Толмач, назови мне оптический прибор, через который можно увидеть будущее человека?

Вынул из пенала прицел. Защелкнул в рельсовую планку на средней части винтовки, выровнял по рискам, затянул винтики. Откинул крышечки, поглядел через прицел в нарисованный на стене крест.

Братья переглянулись и вздыхать выпало старшему:

— Совсем без оружия никак? Судя по рассказу Тан Линя, в Атласе не вполне дебилы. Может, и здесь... Нормальные люди? Точно не договоримся?

— Как там у классика? Не что смертен, а что внезапно смертен.

— Товарищ Капитан, ну почему они там обязательно не поймут? Разве мы страшнее гриммов?

— И вряд ли они сочтут нас дураками.

Капитан закрыл крышечки прицела, снял его и уложил в пенал, а пенал сунул в особый карман рюкзака, а среднюю часть винтовки пристегнул на рюкзак сбоку и теперь, наконец, остался окончательно доволен.

Поглядел на братьев прямо:

— Так это еще хуже. Чем умнее противник, тем быстрее его надо уничтожать.

Старший поморщился:

— Эмбрион этики, из которого может вырасти этика носителя разума, а может — ничего не вырасти.

Тогда Капитан зашел с последнего козыря:

— Парень, а ты воевал?

Старший брат покривился:

— Сколачивал из досок противотанковые мины. Считается? Самое смелое — обругал отца матом. До Вологды в нашем вагоне доехало из полусотни одиннадцать человек. Завезли куда-то в тупик, откуда до вокзала километр по путям. Страшный мороз, нас не кормили трое суток... И ни одного человека. Мы с отцом, спотыкаясь и падая, добрались до середины дороги и остановились перед новым составом, обойти который просто никак.

— Мы с мамой остались, — в глухую паузу вклинился младший. — Я тогда болел, и подумали, что я не переживу дорогу.

— Я пережил, — просто сказал старший. — Отец нет. Он упал и сказал, что дальше не сделает ни шагу. Я умолял, плакал — напрасно. Тогда я озверел и говорю: задушу, блядь!

Глотнув из поданной братом фляжки, старший поглядел в плоскую невыразительную фальш-стену. За ней восьмигранный люк. Полно, есть ли он вообще? Или это они спят в щитовом летнем домике, в Нижней Ореанде?

Мертвую тишину надколол непонятный звук. Резкий, неприятный, настойчивый.

Тик-так.

Тик-так.

Старший поднял руку. Хорошие часы. Вообще, на их снаряжение страна денег не пожалела. Бесполезное удобство, опоздавшая мощь, никого не спасшая продуманность всех этих ремней, пряжек, приспособлений...

Тик-так, ну!

— ... Отец поднялся. Опираясь друг на друга, мы добрались до вокзала. И все. Очнулся в госпитале, когда меня раздевали. Как-то смутно и без боли видел, с меня потащили носки. Вместе с носками кожу и ногти на ногах. Уснул. На другой день мне сообщили о смерти отца. И не дошло. Только через неделю впервые заплакал, кусая подушку.

Допив одним глотком что там оставалось в ухватистой плоской фляжке — такой удобной, такой глупой, ненужной, бессмысленной! — старший грохнул ее на стол донцем, вытер губы рукавом.

— ... И теперь я все никак не забуду, что последнее слово, которое отец от меня услышал — матерное.

— Вы же сейчас пишете про Институт Экспериментальной Истории, так?

Братья переглянулись и просто кивнули. Понятно, что Капитан догадался, зачем они выспрашивают о некоторых деталях и вещах. Поколебавшись, младший брат все же решил дообъяснить:

— Изо всех решений выбирай самое доброе.

— Сдается мне, по конкурсу я в этот ваш Институт не пройду.

На вопросительные взгляды Капитан развел руками:

— Самое доброе никогда не восторжествует само по себе. Поэтому я уверен, что драконов надо не перевоспитывать, а убивать. Понятен этой сволочи только язык оружия. С него и начинать надо.

Младший неожиданно протянул руку и крепко пожал плечо Капитана:

— Да перестаньте вы стесняться. Раз вы хотите делать добро, пусть оно будет активно. Добро должно быть активнее зла! Иначе все остановится.

— А если...

Младший поглядел на старшего и старший сказал:

— Простит Лена. Она-то меня понимает. Я читаю и перевожу все, что здесь происходит. И не могу больше стоять в стороне. Сердце не выдерживает! Я чувствую себя обязанным хоть что-нибудь сделать.

***

— Сделать? — Синдер хмыкнула; экран дешевенького планшета превратил улыбку в гримасу. Рейвен поморщилась.

— ... Ну да, конечно. Мы движемся поэтапно. Сначала делаем, потом думаем. Просто чаще всего денег есть лишь на один этап. Ну и выбирается первый, где сделать. А не второй, где подумать. Реальное дело ведь важнее бесплодных размышлений, разве нет?

— Говори прямо.

— Прямо, Рейвен, у нас начало зимы. Скоро зима. Вы там готовы? Тулупов на часовых запасли? Смазку в оружии поменяли на зимнюю? А то вечно сыплетесь на мелочах. И купи уже хороший планшет, Рейвен. Ты большая шишка, можешь себе позволить.

— Мне приятней видеть тебя кубиками. Нарезанной, если точно.

— Это понятно. И участвовать в штурме Вейла ты не хочешь. А там ведь у тебя дочка.

— Ты допросишься. Я приду в Вейл за твоей головой.

Синдер улыбнулась, и как-то у нее получилось, несмотря на кривую картинку:

— Устраивает. Мне все равно, почему ты придешь. В бою тебе все равно придется стрелять. Важно только это. Мне главное, чтобы мир горел, а повод не важен. Если в Вейле проявится достаточно много аур, то гриммы себе шубы сошьют, чтобы сойтись туда со всех концов света.

Рейвен ударила по сенсору, доломав старенький планшет, но поздно: собравшиеся Бранвены заговорили без криков, тяжело, уверенно:

— Мы пойдем.

— Выдернуть ноги Синдер.

— За Вернал.

— Не только.

И лишь Ева помотала головой, белыми короткими волосами, чуть светящимися в сумраке раннего осеннего вечера:

— А нас там не... Натянут?

Рейвен поглядела на девушку и вспомнила к месту, что Ева единственная из штурмовой группы пережила сперва атаку на стену Семиградья, потом зачистку проклятого полуострова, потом дикую перестрелку над мостом двух придурков.

И Синдер совсем не зря намекает, что ломиться наугад чревато. Синдер легко может раздавать советы врагам. Советы ее очевидны, скучны, в них нет привкуса секретного приема, и уже потому никто этим советам не следует. Вынашивая планы завоевания мира, все готовятся превозмогать чудовищ и громадные войска. Никто не ждет растяжки на пути в сортир.

А потом приходит Синдер Фолл и деловито обирает упавших.

Она идет по жизни смеясь, поняла Рейвен. Вот что самое обидное. Не так хочется ее убить, как увидеть плачущей. Стонущей от обычной боли. Просто потерявшей лицо!

Рейвен поглядела на Еву и серьезно ей кивнула:

— Я учту. Мы будем очень осторожны.

***

— Осторожно, мьют!

Кусок обшивки влепился в стену прямо над головой Боумена с такой силой, что не пригнись вовремя Дэвид, ночевать бы ему сегодня в Конвертере.

— Кажется у него четыре ноги... Нет, шесть! Блин, восемь!! Сука, что ты такое?!

Не тратя драгоценных мгновений на ученый спор, Боумен высмотрел ближайшую вентрешетку — при прорывах в канале всегда включался противоток — вырвал ее и протиснулся в люк, уйдя из-под обстрела, а заодно и из урагана.

Бибоп вгляделся в тварь, выбирая между лассо, бичом и кольтом, но тут его непочтительно пихнули в плечо и потом на стену:

— Пусти, я ему втащу!

Отшельник ворвался в драку, привычно крутя над головой тяжеленный крест. Монстр явно ждал иного подхода. Пока он думал, блестящий крест вмялся точно в жуткую морду и оказал то самое действие. Морда твари задымилась, брызнула лиловыми искрами, сразу вынесенными в вакуум потоком истекающего через пробоину воздуха. Коридор заполнился жутким визгом то ли криком. По потолку ураганом уже несло Бибопа, прикладывая о стены. Но Бибоп не первый раз охотился в невесомости, и летел правильно, толкаясь от бортов опытным бильярдным шаром. Бич его метался со всех сторон, полосуя и кромсая чудище нещадно.

За спиной монстра с жутким лязгом откинулся потолочный люк, откуда до пояса вывесился наконец-то обползший схватку Боумен. Вскинув ампуломет, Боумен угостил монстра изрядной порцией старого доброго напалма, и до твари, наконец, дошло, что ей здесь не рады. Издав напоследок скрипящий вопль, она попыталась напустить облако мрака. Но исхлестанное, жирно дымящее тело, подобное осьминогу с карикатурно-человеческой головой, повиновалось медленно и слабо. К тому же, Отшельник яростно гвоздил хтонь крестом по щупальцам, вынуждая отдергивать их либо перехватываться, отчего весь коридор гудел подобно царь-колоколу; в некий миг тварь держалась за палубу лишь пятью-шестью когтями.

Тут-то ураган сорвал ее и проволок до самой дыры в обшивке, которую за время битвы ремонтные автоботы зарастили на добрых три четверти. Тварь ухватилась за края, но Бибоп всадил в нее сразу два фосфорных заряда: наружу корпуса стрелять можно! А Боумен, воспользовавшись, что тварь заткнула собой дыру и ветер почти стих, тщательно прицелился и влепил ампулу аккурат посреди корявой морды.

Незатвердевшие края пробоины обломились. Щупальцы сорвались, и тварь выдуло в пространство, сопровождая пышным хвостом водяного пара. Горящий напалм живо высосал весь кислород из клеток чудовища, и дальше полетела пыльная комета, останки непонятного чуда, способного жить в вакууме и даже вот нападать на мирно пролетающие досветовики.

— Плыви-плыви, галоша! — хрипнул Дэвид, но в снова загудевшем урагане его никто не услышал. Заякорившись бичом за кнехт, Бибоп щедро поливал края зарастающей раны питательным раствором, пока пена автоботов не затянула, наконец, пробоину.

И воздух перестал реветь.

Отшельник, удержавшийся от сдувания массой и верой, поднялся на четвереньки. Помотал отбитой рукой, второй подтянул сверкающий крест — за цепь толщиной с ногу сухопарого высокого Бибопа.

—- Ушел, —- сказал Отшельник. — Не поймали.

—- Вот еще, ловить его! —- воскликнул Бибоп и даже отодвинул смотанное лассо подальше за спину. —- На кой Горби он сдался!

—- А я вот не прочь поймать его, чтобы потолковать кое о чем, —- Боумен поморщился. —- Клянусь Невидимой Рукой, возьми он прицел на два пальца ниже, ночевать бы мне в Конвертере.

—- Перестаньте через каждые два слова богохульничать, —- укоризненно сказал Отшельник. —- Слышал бы вас Рынок! Вы могли вызвать колебания на Бирже!

И он благоговейно приложил ладонь ко лбу, как подобает при упоминании Рынка, паче того Биржи.

—- Невидимой ради! —- огрызнулся Дэвид. —- Не умничай, Леня. Тебя еще не произвели даже в Отцепторы, а я вряд ли менее благочестив, чем ты, но не вижу греха в том, чтобы иногда дать выход чувствам. Даже ученые так выражаются в сердцах, я сам слышал.

—- Слушай, Дэвид, —- Бибоп взял Боумена за руку. —- Давай уйдем отсюда. Мы так высоко никогда еще не забирались. Я хочу вернуться за свой компьютер.

—- Ладно, ковбой, —- Боумен закинул ампуломет за спину и привычно проверил фанерный ящик, убедившись в целости шаров из толстого стекла. —- Впереди дорога долгая, пора возвращаться.

Он повернулся и пошел к люку, через который они выбрались на этот ярус. Вверх приходилось подниматься по крутым лестницам, но сейчас Дэвид просто оттолкнулся от крышки люка и начал плавно спускаться на палубу пятнадцатью футами ниже. Бибоп и Леонид последовали за ним. Так они продвигались вниз —- через десятки люков и зловещих, слабо освещенных, палуб. С каждым разом прыжок чуть-чуть ускорялся, и приземлялись они чуть-чуть тяжелее. В конце концов Отшельник не выдержал:

—- Дэвид, хорош прыгать. Я не кузнечик. Давай пойдем лестницами.

— Ага, Отшельник сейчас палубу проломит, — хихикнул Бибоп, не прекращая, однако, внимательно осматриваться.

Они продолжали свой путь в тишине, легко бежали по лестницам, пока возросшая сила тяжести не заставила перейти на шаг. Вскоре показался ярко освещенный ярус, где расстояние между палубами стало раза в два больше, чем наверху, а воздух сделался влажным и теплым.

—- Наконец-то... —- сказал Боумен. —- Однако я не вижу нашей фермы. Мы, наверное, вышли с другой стороны.

—- А вон и какой-то фермер, —- сказал Отшельник. Сунув мизинцы в рот, он оглушительно свистнул, а потом крикнул: —- Эй, приятель! Куда это мы попали?

Крестьянин не спеша оглядел всех троих, потом объяснил:

— Туда Цейтнот, прямо Центон, а вот недавно в Цугцванге кабак открылся, не желаете?

— К Горби кабаки, дядя зол на меня еще за прошлый раз!

— К тому же, в Цугцванге любое действие ухудшает ситуацию, — прибавил начитанный Бибоп. И Отшельник подвел черту:

— Парни, нам прямо. До вечера недалеко уже, тапки в пол!

Они прошли с полторы мили энергичным шагом по широкому, довольно оживленному тоннелю. Навстречу им попадались по большей части крестьяне, толкавшие перед собой груженые тележки.

А вскоре вся тройка пришла в общинную своей деревни —- просторное помещение в три палубы высотой. Стены блестели некогда полированным алюминием, в разные годы правления покрытым слоями разношерстной краски, сходившей теперь причудливыми хлопьями. Двери жилых ячеек чернели ровным рядом драконьих зубов по нижнему ярусу и черными круглыми глазами некоего исполинского паука на ярусах выше.

Пройдя под вечносияющей иконой покровительницы сектора "Ц" (хозяйственный Отшельник про себя отметил, что задницу святой пора перекрашивать) и ее мечты-консорта, Уша Вибритатора, наспех осенив себя шестеренкой на горящую под иконой Красную Лампу, мужчины оторвали взгляд от зеленых волос вечно юной С.С и окунулись в мирское.

На площади громоздилась покрытая кумачом трибуна. Правда, без священного графина: слушалось гражданское дело.

— Приступим к официальной процедуре. Дело номер две тысячи триста тридцать восемь... Джексон О-Е — пять тысяч шестьсот одиннадцать, он же Одноглазый Джек, против Нормы. Джексон характеризуется физическим и умственным отклонением первой величины. Вы находитесь пред ликом святой С.С., Джексон?

Минутное молчание.

— ... Джексон?

И тут раздался голос, пронзительный и такой же усталый:

— Посмотрите получше! Разве вы не видите, что я давно уже здесь! Зачем задавать дурацкий вопрос?

— Я должен просить вас следовать судебной процедуре, которая установлена Нормой. И не выкрикивать дерзостей, не имеющих отношения к делу. Присутствуете ли вы пред ликом святой С.С., Джексон?

— Да, я присутствую.

— Опишите свое отклонение от Нормы так, как вы его понимаете.

Несчастный тяжело и очень громко вздохнул:

— Я не верю в Невидимую Руку Рынка.

Толпа отшатнулась. Над рядами прошелестело: "Горби меня побери!" — и сразу отчетливый подзатыльник, сопровождаемый сдавленным: "Ты что несешь к ночи, придурок!" "Обколются своими прививками, а потом состоят из химических веществ!"

Судьи переглянулись. Дело выглядело несложным. В конце-то концов, неверие в Невидимую Руку — грех. Но это не катастрофа. Вот если кто очередной раз поставит раком Рынок и супругу его Биржу, это катастрофа.

Но это не грех.

Воистину, в мире все устроено ко благу. А слова "всеобщее" во многих языках просто нет, и уже поэтому квантор всеобщности неприменим в гражданском судопроизводстве Внешнего Круга.

— Исполни епитимью, сыне, да впредь не попадайся.

Довольный мягкой карой Джексон схватил поданную гранату и закричал довольным голосом:

— Допрежь всего святую чеку извлечь надлежит!

Люди с площади бросились кто куда, один Отшельник стоял глыбой. Храмовники похожи на монахов тем, что умеют читать, дабы осветить знаниями доблесть. Отшельник читать умел, и знал: радиус сплошного поражения всего десять метров. Большие осколки, летящие за двести, в Невидимой Руке, а посему истинно верующему не опасны.

После хлопка судьи вылезли из-под трибуны. Тело Джексона завернули в кумач и повлекли на конюшню, чтобы завтра отвезти к Вратам для последующей отправки в Конвертер.

Служки постелили на трибуну зеленое сукно. Вынесли новый графин. Воды в него налили доверху.

Наконец, поставили граненый стакан.

Не простая уголовщина, покушение на устои, надо же!

Служки втащили пару связанных — мужчину и женщину. Довольно молодых, не слишком пока перепуганных: или не понимали, где находятся, или очень хорошо держали себя в руках.

Судьи переглянулись. Поглядели в бумаги. Потом на толпу.

Потом средний Судья спросил вовсе не протокольным тоном:

— Но мы не знаем имен подсудимых!

Крайний Судья нахохлился:

— Затруднение? Устраните!

— Не можем, — заюлили служки, — ибо даже языка их не знаем. Лепечут чего-то не по-нашему.

Толпа заворчала:

— Пропавший сектор!

— Сектор "Ё"!

— Ё-модуль!

— У меня есть прибор-переводчик, — из толпы выступила рослая блондинка в неожиданно чистом длинном платье и коротком синем жакете. — Сейчас я только настройку сделаю.

Суд переговорил между собой и разрешил. Тогда девушка, вполне грамотно не оставляя без присмотра большой коричневый чемодан, прошла вплотную к подсудимым. Вытащила из чемодана и подняла на уровень глаз поначалу сплетенный из бронзовых обручей шар. Когда же стрелка белого металла в том шаре указала безошибочно на мужчину, то и все собравшиеся на общинной люди поглядели на него же.

Оба задержанных не поражали ни ростом, ни крепостью. Но, несмотря на кажущуюся хрупкость, слабаками называть их ни у кого не повернулся бы язык. Они походили на бич Бибопа: тонкие, гибкие, даже в руках служителей управы внушающие страх. Волосы черные, глаза серые, кожа светлая и тоже словно бы сероватая, и одежда отливает не то серебром, не то алюминием.

Пока толпа и суд разглядывали странную пару, самозваная переводчица поднесла почти к губам арестантов зеленый камень, что-то в него шепнула, а потом сказала суду громко, ясно, с неприятным отсутствием самоуничижения в голосе:

— Задавайте свои вопросы!

Судьи переглянулись вновь и по молчаливому соглашению отодвинули пока что Протоколы, и центральный из пятерки спросил почти как человек:

— Вы кто такие?

Мужчина хрипнул. Правильно понявшие служки поднесли ему воды. Глотнув, он выпрямился, оживая на глазах, и ответил гордо:

— Стажер Норио Кунато. Мой ведомый — стажер Эйко Ямано. Мы вылетели на разработку астероида, но вступили в бой со стаей гаун, и в ходе маневров случайно врезались в вашу... Колонию. Мы приносим извинения за прискорбный инцидент. Если вы допустите нас к обломкам Стражей, мы найдем способ связаться с домом и Сидония выкупит нас.

Здесь пахло чем-то вовсе Ненормативным, так что толпа разбилась по группкам, не понимая, чего ждать. Судьи переглядывались, не понимая: ни что сказать, ни что делать.

— В Инструкции нет указаний! — обреченно доложил самый молодой, закончив лихорадочное перелистывание блокнота.

Шаги подкованных ботинок Отшельника громом раскатились по рифленой палубе общинной. Выйдя в первый ряд, Леонид пробасил:

— Эти ваши гауны как выглядят?

Судьи вытаращились на нарушителя Регламента, но что делать, не сообразили тоже. Очень уж давно не ломалась Процедура, и никто не знал, что делать в случае Неповиновения пред ликом святой С.С. Нужные Параграфы находились глубоко, на первых листах Инструкции, кои не перелистывали с тех самых пор, более из благоговения, нежели по иной причине.

Норио Кунато повел плечами. Служки, отпустив его и девушку, с явной опаской натопырили на пару несколько копий и новоизобретенных длинных ножей.

Кунато довольно распрямился, пошевелил пальцами:

— Вот такой зонтик щупалец, до десятка. Говорят, есть и больше, но я таких не видел. Сверху голова. Голова у них декоративная, только чтобы в нее есть. Мозг там распределенный. Если они нападают на людей, то голова человеческая. Если нападают на кого-то еще, то и голова сделана по форме тех... Организмов.

Крайний слева Судья пробормотал с важным видом:

— Десять ног... Засекается на левую заднюю. Но это устранимо...

— Мы сегодня такую гауну выкинули за борт в невесомости, — пояснил Отшельник сразу всем. — Это уже третья сволочь за неделю. Похоже, мы вошли в места их произрастания.

— Точно, — прибавили из толпы. — По зомбоящику сказали, проходим очередную мезонную отмель. Стеречь баб от внекорпусного зачатия, руки мыть, и все такое.

Судьи помотали собственными головами, даже ощупав их для надежности. Потом средний сказал:

— Э... Чисто по-человечески мы не против помочь вам. Но есть Регламент! Вы не предусмотрены никакими Процедурами. Мы, конечно, немедленно запросим Корабельный Архив. Но, э-э... Ответ придет нескоро. А чем вас кормить? На вас не предусмотрена пайка.

— Ничего, — совершенно спокойно испортил все Кунато. — Мы способны питаться солнечным светом. У нас в геноме хлорофил.

— Демоны!

— Гэмэо!!

Вот сейчас люди шарахнулись всерьез, куда там епитимье бедолаги Джексона! Стражи позорнейшим образом разроняли копья и длинные ножи. Видя беспомощность закона, храбрый Бибоп схватился за шпалер; правда, Боумен железной хваткой заставил его опустить револьвер в кобуру обратно.

Судьи кинулись под трибуну все разом; вроде бы это первое, чему учат в Патриотической Школе, но от жути ученье из головы вылетело. Стол толкнули, святой графин покатился и раскололся с позорным звоном, и только стакан, хотя и повалившись набок, отстоял честь священного предмета и не укатился никуда. Оно и понятно: граненый.

Демоны, увы, замешательством не воспользовались. Дурачок Норио кинулся помогать перепуганной девушке. Пока он хлопал ее по щекам, пока поднимал упавшую в обморок — стражи опамятовались. Общинная заполнилась жителями Центона, вооруженными дедовскими ножами. Выстроившись ровными рядами — черно-серые накидки, белые капельки воздетых к трибуне лиц, поле взбунтовавшихся цветов по сизой рифленой стали — люди пошли на ужасных гостей из внешней тьмы, выкрикивая:

— Убей мутанта!

— Сожги еретика!

— Конвертер!

— Конвертер!

Отшельник шагнул вперед, простер обе руки. Толпа остановилась, полагая, что храмовник — пусть и не полноправный Отцептор, но все же удостоенный благодати — совершит казнь собственным тяжеленным крестом.

Между толпой и демонами осталась только девушка-переводчица, смотрящая на приближающегося Отшельника без малейших признаков испуга. Она не удивилась и тому, что Отшельник развернулся внезапно лицом к толпе:

— Добрые жители сектора "Ц" звездолета "Арьергард"!

Оглянулся через плечо на демонов, подмигнул им...

Подмигнул?

Он что, собирается их защищать?

Бибоп и Дэвид прыгнули к нему с обеих сторон:

— Леня, прикрути характер: коптит!

— Ты один, как пельмень в открытом космосе!

— Ну не один, — проворчал Боумен, опуская в казенник ампуломета родовую реликвию, Лиловый Шар. — Или ты, ковбойская морда, решил-таки нас кинуть?

— Не, я с вами, — Бибоп ловко фаршировал револьвер фосфорными пулями. — Но нам не победить против тысячи втроем! И как посмотрит ваш Диагональный Иерарх на столь вопиющее нарушение заповедей? Это вам не с Горби пиццей торговать и не с Чубом заводы тырить. Здесь можно в шататели скреп угодить, под Равноудаление попасть!

Отшельник засмеялся:

— Я нарушал многие законы, преступал всякие заповеди, но своему слову не изменял никогда!

Очухавшийся Судья высунул голову из-под зеленого сукна:

— Ты еще не давал им никакого слова!

— Будешь гавкать — я это сделаю. Захлопнись, плебей!

Отвернувшись брезгливо от вытекающей из-под сукна лужицы, Отшельник снова простер обе руки, раскинул крестом, словно бы возложивши на внезапно загустевший воздух:

— В бою должно искать не победы, но подвига. Срали мы на гаун! Мы бессмертны! Нас ждет Валгалла!

Жители Центона согласно выдохнули. Отшельник вдохнул и заорал во всю ширину обтянутого багровой мантией пуза:

— Жители Внешнего Круга! Мы — кожа мира, его защита, его кулаки, его пальцы, протянутые к сиськам Вечности!

— А-а!

— Сиськи!

— Святая СиСи!

— Сектор "Си"!!

— Си! Си-и! Си-и-и!!!

— Сиськи!

Отшельник проревел:

— Мы последняя волна колонизации. После нас тишина!

— После нас тишина! — деревня согласно ударила в рифленую сталь пола: кто каблуком, кто подтоком копья, кто кулаком, припав на колено.

И тогда Отшельник сказал буднично, просто:

— Задумайтесь, балбесы, не испортит ли нечестивая плоть демонов священный Конвертер, податель Энергии.

Толпа качнулась назад. Самая мысль о малейшем ущербе Конвертеру ужаснула всех без исключения. Это значит, снова лететь без радиационной защиты! С прошлого такого периода прошло лет сто, но мьюты все еще попадаются на верхних палубах и даже угоняют с ферм стада муравьев!

А убийства без утилизации тела на звездолете "Арьергард" и вовсе никто представить себе не мог. Это как: пять пудов массы просто пропадет, что ли?

Отшельник столкнул граненый стакан и без уважения раздавил его кованой подошвой. Толпа ахнула, но уже как-то без особенной истерики. Беспокойство о Конвертере, о рождающихся мутантах, о смертях беременных, черной тучей заслонило страхи малых прегрешений.

Теперь Отшельник мог спокойно завершить мысль:

— Стандарты и Процедуры удел теленков Среднего Круга. Мы — Внешний. Здесь будет так, как мы хотим.

Пока толпа переваривала, Отшельник прибавил:

— Два штурмовика, осведомленных в повадках гаун, пригодятся нам уже очень скоро. Коль скоро они демоны, нам это на руку. Святая сила Отцептории поможет восстановить лоханку, на чем там они прилетели. Свершим над ними Увольнение По Собственному, и пусть катятся! В самом деле, не в Конвертер же их совать. Еще испортим тонкий механизм!

После чего, обернувшись к столу, Отшельник отыскал нужную бумагу, размашисто написал приговор: "Все свободны!" и шлепнул поперек него личную печать- "инкан". После чего нагреб из ящика регистрационных браслетов, надев их себе, Норио, его девушке, Бибопу и Дэвиду. Тот самый оклемавшийся Судья проявил подлинный героизм, пролепетав Отшельнику:

— Основание?

— Во имя Рынка!

— Именем Его! — прочие Судьи, высунувшиеся из-под стола до пояса, попытались осенить себя святой шестеренкой, но запутались в свисающем зеленом сукне и тоненько заскулили, не смея позвать на помощь.

Последний браслет Отшельник протянул переводчице. Та взяла его пальцами, как диковинную игрушку, но надевать не стала. Вытащила из чемодана прозрачный пакетик и упаковала в него, предварительно пшикнув туда же из баллончика белым туманом, настолько холодным, что пакетик враз покрылся каплями осевшей влаги.

Пакет переводчица убрала в чемодан и все, наконец-то, повлеклись к Дэвиду в дом.

***

К Дэвиду в дом пришли под вечер, за полчаса до тушения огней. Отшельник отчалил к Матери Клинков. Ковбой Бибоп кинулся в загородку к любимому компьютеру, долгую разлуку с которым всегда переносил плохо.

Трясущиеся от пережитого Норио с Эйко упали на лавку, оперлись друг на дружку, и так сидели, дыша в очередь. Боумен расстарался для них свежайшим пчелиным молоком, но даже оно не вывело пару из ступора.

А уж когда в окно заглянула производительница этого молока, рекордсменка по имени Жанна, и грудным басом пожаловалась:

— Хозяин, из Цугцванга опять шершни прилетали, всех нас переимели... Ты бы сделал уже с ними что-нибудь, по двору не пройти! — то гости просто выключились оба.

— Вот незадача, — Дэвид почесал Жанну по мохнатым заглазьям и вытолкал покамест в хлев, — может, им света не хватило? Ну, для хлорофилосинтеза, или как оно там?

— Боюсь, наоборот, — прозвенела ясным голосом переводчица. — Им более, чем хватило.

Глянув на часы, гостья подумала: надо разбудить, пока Норио не вошел в полный цикл сна. Уснет, и жди потом добрую пару часов. А сидеть в ауле Боуменов почему-то не хотелось даже лишней секунды.

Сидонийцы спали, повалившись друг на дружку, закрыв глаза, как пьющая воду горлинка. Цепляясь за мгновения, гостья спросила:

— Ну вот, их Землю сожрали эти самые гауны, только большие.

Дэвид, который тоже слушал рассказ Норио, только молча кивнул.

— А если вы — "Арьергард", то кто сожрал вашу Землю? От чего вы отступаете?

Боумен махнул рукой:

— Эх, дочка...

И оба посмотрели на серые матовые стены аулы, на золотые трубки светильников, на непривычный лиловый потолок.

Тут гостья сообразила: потолок прозрачный. Аула — дом под звездным небом. Буквально, потому что над Внешним Кругом нету даже атмосферы. Он — Внешний.

— Значит, ваши предки стремились вверх, а вы просто бежите от неприятностей. Сложно назвать это прогрессом, но не мое дело судить. Я видела столько Земель, что на самом деле впору спрашивать: которая из них моя? Везде по-разному. Вам на месте виднее.

Ваойлет подтащила чемодан поближе:

— А вот мне задерживаться не резон. Я не демон, меня в Конвертер можно.

— Ты еще мятеж Хаффа не застала. — Боумен поморщился. — Дед рассказывал.

— Я читала, — гостья пожала изящными плечиками, — готовясь к забросу. Как там... "Первым Хафф согрешил, будь он проклят вовек". И дальше чего-то про люки, палубы, свет и воздух. Но там же про "Авангард", а вы называетесь "Арьергард", верно?

Боумен кивнул:

— Мы летим следом, по взбаламученному межзвездному газу. Они идут со скоростью в один процент световой. У нас целых пять процентов. Так что догоним, превышения достаточно. Вопрос, когда.

— И что сделаете, когда все же догоните?

Боумен вздохнул:

— У самурая нет цели, есть Путь.

— Банальность, разогнанная до пяти процентов скорости света, превращается в глубокомысленный ответ. Раз так, простите, Норио-сан. Как там по-самурайски... Долг тяжелее, чем гора, да?

Достав из все того же бездонного чемодана пузырек редкостно вонючей гадости, переводчица поднесла его к носу Кунато, не беспокоя покамест его девушку.

Штурмовик Сидонии чихнул, подскочил и захлопал глазами.

— Покорнейше прошу простить мою настойчивость, — гостья выложила конверт в фольге, на смачный хруст которого балованная Жанна снова просунула голову из дворового окна, и Боумен принялся чесать ей головогрудь чисто по привычке.

— ... Но я обязана завершить работу, порученную моей фирме более пятисот лет назад, и не могу больше ждать. Воистину, госпожа Ниса и представить не могла, во что превратится мир через столько лет. Однако, господин Кунато, вот этот прибор, — и переводчица снова поднесла к самому лицу Норио сплетенный из бронзы шар, — именуемый "танатометр", может, при неких условиях, удостоверять немертвость искомого человека. И он свидетельствует, что пра-пра-пра-правнуком госпожи Нисы являетесь именно вы. Пусть Гомеостатическое Мироздание теперь выясняет, как это стало возможным. Лично я думаю, что исчезновение Свидетеля Канона не пошло во благо, но мое мнение не суть закон природы...

Убаюкав Норио журчанием длинной речи, гостья подсунула ему на подпись обычную разграфленную тетрадку, разве что из драгоценнейшей в космосе натуральной целлюлозной бумаги. Пребывая в полном обалдении от произошедшего, Кунато расписался и взял запакованный в фольгу конверт. Видимо, живой мозг молодого и неглупого пилота уже адаптировался к страшным чудесам, потому что письмо Кунато вскрыл не медля и прочитал тотчас, не задавшись вопросом, откуда сам-то он знает язык древних:

"Дорогой потомок! Я не знаю твоего имени и, наверное, не должна навязываться. Но коль скоро я написала много писем дочери, то почему бы не написать хотя бы раз внуку и правнуку? Моя дочь вряд ли увидит эти строки, а ты достаточно далек от меня, чтобы я не боялась признаться: кажется, я не умру, пока не закончу все письма. Когда же я продиктую последнее, мне только и останется, что ждать. Диктуя эти письма, я представляю, кто и как их прочтет, и таким образом, словно бы живу вместе с вами в будущем..."

Норио еще читал, не замечая всхлипываний очнувшейся рядом Эйко, ворчания Боумена, довольного хрумкания конвертом дорвавшейся до настоящей целлюлозы Жанны — а гостья, улыбнувшись довольно и грустно, подхватила чемодан, вышла из аулы семейства Боуменов через портик в тускло освещенный коридор и довольно скоро исчезла в чересполосице теней.

Спустя несколько мгновений по коридору прогромыхал Отшельник, разговаривающий с Матерью Клинков:

— ... И в морду, а там прямо искры! Боятся, падлы, никелировки!

Мать Клинков чесала затылок верхними руками, а средними несла подарочный торт из гидропонной капусты, и потому смешно замирала, всякий раз порываясь ими взмахнуть, но вовремя останавливаясь и ворча:

— То-то я твой крест никак сварить не могла. Додуматься, из тракторных полуосей! Там же, наверное, марганца полпроцента, а то и поболее!

Распрощавшись с Матерью Клинков перед портиком Боуменов, Отшельник решил не беспокоить друзей хотя бы сегодня, и прошел в соседний портик, а оттуда в собственный дом.

Посреди аулы — то есть, главного помещения дома — за рабочим столом Отшельника сидел мужчина без отчетливых признаков возраста. Кожа его казалась то желтой, то черной, то белой. Глаза то делались раскосыми, то округлялись. Волосы тоже принимали тот или иной колер, в зависимости от того, как падал пляшущий свет стоящей перед мужчиной настольной лампы в зеленом абажуре.

В круге света на столе лежала свежая "Ленинградская правда" с большой передовой под названием: "Любовь ленинградцев к товарищу Сталину безгранична". Гудел и бормотал приемник на этажерке за спиной. Мама на кухне побрякивала посудой и разговаривала с соседкой. Пахло жареной рыбой. Во дворе-колодце за окном вопили и галдели ребятишки, шла игра в прятки. Через раскрытую форточку тянуло влажным оттепельным воздухом. Еще минуту назад все это болталось отдельно от будущего.

—- Ну, вот, Леонид, —- произнес с некоторой торжественностью голос Наставника. —- Первый круг вами пройден. Желаете распределить очки навыков сейчас или подождете открытия новой ветки?

Отшельник сел на стул, положив рядом с лампой громадный крест, сваренный из никелированных тракторных полуосей. Взял газету, обтер лицо, и едкий пот поменял заголовок на: "Мы рождены, чтоб Кафку ставить..." — а дальше неразборчиво.

Отшельник, он же Леонид Андропов, он же бывший шахтер, введеный во Храм за удачно расколотый ядерной миной астероид, выдохнул:

— Господи, тебя же нету! Что же ты, зараза крылатая, делаешь!

И Наставник ответил без улыбки:

— То, что вы сами хотели бы, но из-за выученной беспомощности стесняетесь.

***

— Стесняться нечего! — отрезал Боумен. — У меня вызов из Главной Рубки. По такому поводу можно затребовать и десяток. Я прошу шестерых. Цените мою скромность!

Смотритель поворчал, но муравьев привел. Эйко пряталась за мужчинами. Норио дрожал, но держался достойно рыцаря Сидонии. Боумен привычно потрепал скакунов по чувствительному месту на загривке и запрыгнул в седло.

— Садитесь, нам до Врат еще скакать и скакать!

Залетные последовали за ним с отчетливым страхом, но муравьи человеческих чуств не воспринимали. Потому-то их и любили. А что дыхание трахейное, так кто у нас без недостатков. Маленькую турбинку для вентиляции в каждое дыхальце, и поскакали!

Слова Боумена "еще скакать и скакать" в цифровой форме означали тридцать миль. Тридцать миль по коридорам внешней надстройки звездолета "Арьергард".

Тридцать миль по рифленой стали палуб, между гудящих от протекающей энергии сверхпроводящих кабелей, в безжалостном полосовании глаз редкими фонарями, и тягостном давлении бесконечной тьмы либо сумрака, кислоразбавленного парой светильников на полмили. В густом запахе горелой изоляции, нагретого железа, сырости и ржавчины, где успел выпасть конденсат, натекший из вырванных тем или иным лихом люков — где-то успели починить, где-то и не пытались. В несмолкаемом рокоте муравьиных когтей по металлу и усыпляющем шепоте их же по фиберглассу.

Откормленные муравьи лучшей породы Центона проделали перегон за день, и вечером путники подоспели ко Вратам Лифта.

У Врат, как обычно, царило стопотворение. Внутрь, к Среднему Кругу и Конвертеру, стояла очередь с покойниками и упаковками добытых в Пространстве материалов. Задрав носы, кучковались переезжающие в Средний Круг. На них не плевали, но глядели косо. Конечно, Средний Круг живет богаче. Но там запираются от чужих, там куча всяких лицензий, правил, стандартов. Стоит ли жизнь необходимости гнуться-кланяться?

Из Врат, соответственно, выходили хмурые изгнанники. Они как раз не потянули жизни по расписанию. Кого-то депортировали за драки, кражи, грабеж и тому подобное. Кто-то уехал сам, не в силах терпеть расчерченной на клеточки жизни.

Штурмовики Сидонии слушали объяснения Боумена с заметным удивлением и, наконец, не выдержали:

— У нас дома все иначе!

— Вы пока не сталкивались с гаунами!

Боумен покачал головой меланхолично:

— А вы пока не встречали Разрушителя. Поверьте, ваши гауны побегут от него со всех десяти щупальцев. Кто успеет.

— Что это за тварь?

— Где она живет?

— В мезонных полях. Мы называем такие места "мезонная отмель", потому что надо как-то их называть. Напомните, как приедем в Средний, там всякие библиотеки, концертные залы. Книжку вам дам почитать. Балладу о Бете-два.

Над Вратами замигал разрешающий белый огонь. И Боумен, спрыгнув с муравья, жестом пригласил Норио следовать за ним.

Оставив ездовых тварей служителям, Кунато с Эйко вошли пластиковым пандусом в пасть Лифта. Браслеты на руках позволили всем троим пройти в первых рядах. Дверь сомкнулась позади, светильники моргнули, нагнав жути.

А потом Лифт словно бы провалился сквозь небо; привычные к смене тяжести пилоты не забеспокоились. На их удивление, уход пола из-под ног фермер Боумен перенес легко, но потом Норио вспомнил: Дэвид еще и ходит охотиться в Невесомость, как некогда далекие предки ходили за зверем в лес или поле, и оставили в языке слово "полевать".

Интересно, зачем их все-таки вызывали?

Через долгие пятнадцать минут желудки перестали подпрыгивать. Шум в ушах стих. Дверь открылась и путешественники очутились уже в Среднем Круге.

***

В Среднем Круге гости провели немного времени. В основном потому, что люди смотрели на пришельцев из Внешнего Круга с откровенным страхом. Словно бы ждали, что те вот прямо сейчас начнут бить посуду, плевать на пол и ругаться матом. Книжку выдали, но молоденькая служительница глядела на брутального фермера-пограничника Боумена с таким ужасом, что даже Эйко почувствовала и дернула мужчин за рукава:

— Пойдемте, а то эта клуша сомлеет, воображая, как вы ее дерете в два ствола прямо на стопках книг.

Шлеп! Библиотекарша густо-густо покраснела и сползла в обморок.

Путники вернулись к вокзалу, заплатили какую-то мелочь и поднялись на обзорную площадку.

Звездолет "Арьергард" представлял собой громадный планетоид, общей длиной с остров Сахалин, а диаметром несколько километров. Сердцевину планетоида выбрали наномеханизмы-проходчики и выбросили под углом к продольной оси, чтобы закрутить полученное веретено на расчетное число оборотов и создать внутри центробежную силу, равную привычному земному тяготению. Сила эта прижимала все к наружным стенкам, которые стали землей и почвой. По оси "Арьергарда" от носа к хвосту ежедневно пролетал полукилометровый шар плазмы: искусственное Солнце, ночью путешествующее обратно, из хвостового поглотителя в носовой излучатель по сверхпроводниковым каналам. Потому что называть кабелем жилу цельной меди толщиной с электричку язык не поворачивается.

Транспортировка энергии происходила снаружи, на внешней обшивке "Арьергарда", где не действовала гравитация, а вот центробежная сила чем дальше, тем сильнее. Где толстая кора-почва не защищала от радиации. Но зато имелось халявное охлаждение для кабелей.

Таким вот образом Солнце буквально путешествовало каждую ночь через подземный мир. И самые смелые писатели Среднего Круга щекотали нервы читателям столь же смелыми идеями, что предки землян прилетели в таком вот ковчеге. Отсюда и мифы, что Солнце еженощно путешествует сквозь ад.

В аду работали вахтовики, обслуживая носовой экран и кормовую группу реакторов, и эти самые кабеля. И порты, откуда летали челноки для ловли попутных астероидов на массу для Конвертера, лед и металлы. Со временем в ад волей-неволей переехали люди неуживчивые, лихие, резкие на удар и обидное слово, не ценящие искусства и знания, и не стремящиеся к ним. Люди, прижившиеся в мире грубом, вещном, безжалостно убивающем за любое нарушение техники безопасности. Ничего милого и доброго в аду внешней надстройки не водилось.

Единственное, оттуда любой мог видеть звезды. Если находил достаточно большую чешуйку прозрачного кварца и не боялся излучений — то хоть через потолок собственной аулы.

Жители Среднего Круга по всем направлениям видели только загибающуюся к небесам почву с белыми городами и зелеными лесами, блестящими нитками рек да синими глазами озер. Люди жили на внутренней поверхности мега-цилиндра, защищенные толщей скорлупы "Арьергарда" от высокоэнергетического излучения, от микрометеоритов, от вспышек незнакомых солнц, чем и оставались вполне довольны. Добротно, надежно, тепло и уютно, а чего еще надо? Посреди неба каждый день Солнце; его традиционно именовали Котенком, и рассказывали детям сказки: дескать, если Котенка не любить, он погаснет! И настанет великая Тьма!

За звездами следовало выйти из уютной обустроенной земли Среднего Круга. Либо во Внутренний Круг высокоученых обитателей Ходовой и Главной рубок — пройдя жесточайший отбор и выдержав конкурс. Либо в ад Внешнего Круга, куда принимали любого и всякого, имеющего крепкую спину и здоровое сердце, и где вахтовики с бродягами вперемешку обустроили себе за века полета отдельный мир.

Тик-так, сказали часы на высокой башне, стилизованной под средневековую ратушу. Тик-так, вам пора двигаться дальше.

И Боумен повлек своих спутников к Лифту, где все трое предъявили браслеты на входе, и получили отдельную капсулу. Приемнику капсулы Боумен скормил присланную карту, повинуясь которой Лифт и повлек их еще дальше вверх, дальше вглубь.

В Главную рубку.