Глава 1. «Дон» и «Модлен»

Год 1435 Ab Urbe Condita (682 Anno Domini), мая 25

В тот год март и апрель отстояли по всей Камбрии пасмурными, но сухими. Но едва на вершинах холмов догорели костры Калан-Мая, как зарядили сильные дожди. День за днем они лили не переставая – от Маниу на западе до Кер-Вента на востоке, от Кер-Габи на севере до Динас-Поуиса на юге. Лишь к самому концу мая небо решило наконец сменить гнев на милость, и всё чаще и чаще сквозь просветы в облаках стали пробиваться солнечные лучи.

Утро последнего майского воскресенья выдалось в гленской столице, белокаменном Кер-Сиди, совсем безоблачным. А когда по другую сторону широко разлившейся Туи над холмами взошло солнце, неожиданно поднялся ветер – и потом уже не стихал до самого полудня.

Ветер дул с севера, с дальних гор. Не в силах поднять прибитую недавними дождями пыль на улицах Кер-Сиди, он отыгрывался на ясенях и вязах городского парка, раскачивал их покрытые молодой листвой ветви. Устремляясь дальше, ветер вздымал волны на заливе, гнал их к думнонскому берегу. Завидев многочисленные белые барашки, ирландские колонисты-рыбаки остереглись выводить свои кожаные лодки-куррахи в море, остались в бухтах. Но для больших кораблей, направлявшихся в Думнонию, такой ветер был не помехой, а подспорьем. Вот и паровой барк «Дон», названный в честь древней богини бриттов, воспользовался им и вышел в плавание под парусами.

Конечно, капитан Гарван О'Блойд на один только ветер не полагался. Угольные ямы «Дон» были полны отменного кер-тафского угля. Однако прятавшаяся под палубой корабельная машина пока что бездействовала – к облегчению многих из молодых моряков, недавно поступивших на службу. Те втайне радовались, что «Дон» обходилась сейчас без сидовской волшбы. У них, вчерашних рыбаков, только-только успевших приноровиться к новым деревянным судам с косыми парусами, машина вызывала суеверные опасения.

Лиах Мак-Шеа, молодой, но уже бывалый матрос, сидовских чудес не боялся: пообвыкся за два года службы. Так что сейчас он даже немного досадовал на тишину в машинном отделении. Вахту Лиах только что сдал, свободное время у него было, и теперь он устроился на юте и, облокотясь на фальшборт, насмешливо посматривал на толпившихся на корме «Дон» пассажиров. Ох и всполошились бы те небось, заработай сейчас машина хотя бы вполсилы!

Пассажиры на «Дон» бывали нечасто: та как-никак была военным кораблем. Поэтому каждый раз появление новых людей становилось для команды настоящим событием – тем более что почти всегда это оказывались важные персоны. Короли и императоры на памяти Лиаха на «Дон» не бывали, но ему довелось уже повидать на ее палубе и сенатора, и принца, и даже патриарха, совсем не смутившегося именем корабля, названного в честь языческой богини.

Нынешние пассажиры, впрочем, оказались куда проще: в основном это были юнцы, только что закончившие учебу в Университете и зачем-то отправлявшиеся в едва начавшую приходить в себя после недавней войны Африку. По слухам, имелись среди них и колдуны-инженеры, и лекари, и рудознатцы – но совсем еще желторотые и вряд ли умелые.

Рыжую девушку, прислонившуюся к бизань-мачте и задумчиво смотревшую на удалявшийся берег, Лиах мысленно сразу же определил в лекарки. Почему – он, пожалуй, и сам не смог бы объяснить это сколь-либо внятно. Вообще-то лекарей Лиах уважал – с тех пор как военные врачи из Ордена Милосердия вытащили с того света его старшего брата, тяжело раненного в африканской кампании. Но именно эта девушка доверия у него не вызывала ни малейшего. Худенькая, нескладная, одетая в совсем скромное бледно-зеленое платье, она куда больше походила на девчонку-подростка, чем на настоящую, сведущую ведьму. Красивой Лиаху «лекарка» тоже не показалась. Его всегда привлекали женщины статные, пышнотелые: такие, по его представлениям, были неистовы и в гневе, и в любви.

Вздохнув, Лиах отвел от «лекарки» взгляд. Скользнул им по другим пассажирам – по сбившимся в стайку на юте взволнованным раскрасневшимся девушкам, по стоявшему наособицу от них белобрысому долговязому парню с саксонской бородкой, по самой старшей из пассажиров – похожей на монашку худощавой женщине средних лет с суровым лицом. А потом вновь повернулся к рыжей «лекарке». Что-то упорно притягивало к ней его внимание, не давало покоя. Хотелось непременно заговорить с девчонкой – то ли подразнить ее, то ли поучить уму-разуму.

Не утерпев, Лиах перебрался к «лекарке» поближе. Вскоре представился и случай затеять с ней разговор: «Дон» поравнялась со стоявшей на рейде «Модлен» – вторым паровым кораблем камбрийского флота.

– «Модлен», – произнесла вдруг задумчиво «лекарка» – то ли узнала, то ли прочитала название на корме.

– Сестричка нашей старушки «Дану», – тут же подхватил Лиах. Как и большинство матросов «Дон», он был ирландцем и название своего корабля произносил на гаэльский лад.

«Лекарка» обернулась. С удивлением Лиах увидел странное украшение на ее лбу: два темных блестящих стеклышка, приделанные к хитро изогнутой серебристой проволочке. Но еще более странными оказались глаза «лекарки» – большие, ярко-зеленые и с такими огромными радужками, что казалось, будто вокруг них совсем нет белков.

– Я знаю, – откликнулась она. – «Дон» и «Магдалина»... то есть «Модлен». Я ведь плавала на ней однажды.

– Ходила, – не задумываясь поправил Лиах.

– Да-да, ходила, – торопливо кивнула «лекарка». – Простите, я, наверное, совсем сухопутная...

Лиах хмыкнул, самодовольно ухмыльнулся. А потом вдруг озадаченно посмотрел на «лекарку». Военный флот Камбрии определенно не был подходящим местом для молодых девушек, а эта сопливка уже успела побывать аж на двух кораблях – да еще и на каких! Вот с чего бы ей такая честь? Впрочем, следом пришла простая мысль, вроде бы расставившая всё по местам: девчонка ведь могла попросту соврать!

– Ты ведь лекарка, да? – немного подумав, спросил Лиах. Не то чтобы ответ мог что-нибудь прояснить – просто ничего другого не пришло ему в голову.

Девчонка кивнула, однако явно смутилась. С удивлением Лиах увидел, что щеки у нее не покраснели, а сделались густо-лиловыми, как цветущий чабрец. А в следующий миг «лекарка», растерянно посмотрев на него, встрепенулась:

– Ой, как же я не сообразила! Здесь кому-то нездоровится? Я сейчас посмотрю, конечно же...

– Нет, это я так, – мотнул головой Лиах.

Девчонка замерла, растерянно заморгала. Украшение на ее лбу вдруг перекосилось, а прядь пышных волнистых волос упала на лоб, накрыла правый глаз. Охнув, «лекарка» вскинула руки, зачем-то прижала ладони к вискам – а потом ни с того ни сего сорвалась с места и метнулась по трапу вниз, прочь с юта.

Лиах удивленно посмотрел ей вслед и пожал плечами.

* * *

Дорогу до отведенной практиканткам каюты Танька нашла сразу: «Дон» и правда оказалась сестрой-близнецом хорошо знакомой ей «Модлен». Уже через считаные мгновения она стояла перед нужной дверью. По счастью, та оказалась незапертой, и в следующий миг Танька стремглав влетела в помещение.

Очутившись в каюте, Танька первым делом сорвала со лба очки. Зацепила их дужкой за пояс. Потом быстро провела рукой по волосам. Нащупала высунувшийся наружу острый кончик уха, охнула. Спохватившись, быстро прикрыла за собой дверь. Запустила руку за ворот, извлекла полотняный мешочек. Прихватив зубами, развязала на нем тесемку. Достала из мешочка маленькое зеркальце, потом вытряхнула оттуда же на ладонь несколько заколок – и сразу же принялась лихорадочно усмирять ими непокорные темно-рыжие пряди. И только более или менее приведя прическу в порядок, наконец облегченно вздохнула.

Увы, неприятности на этом не закончились. Едва Танька перевела дух, как сквозь шум волн и скрип корабельных снастей донеслись знакомые дробные шаги. Серен!

Не сдержавшись, Танька поморщилась. Угораздило же ее обзавестись такой соседкой по каюте! Придется теперь, наверное, до самого Карфагена день и ночь напролет слушать ее нытье...

Впрочем, с предстоящим обществом Серен Танька давно смирилась. В конце концов, на что только не согласишься ради такого путешествия! Ведь далеко на юге, за Средиземным морем, ее ждал целый мир – необыкновенный, удивительный, совсем не похожий на Британию. Мир, казалось бы, давным-давно и подробнейшим образом описанный Плинием Старшим, но по-прежнему хранивший множество тайн. В который раз в воображении Таньки один за другим стали рисоваться образы диковинных зверей, знакомых ей только по рисункам и рассказам: стройных длинношеих жирафов, песочно-желтых пышногривых львов, огромных, как осадные машины, слонов...

Между тем шаги приблизились. Заскрипела деревянная лестница, потом отворилась дверь. В следующий миг в помещение резво ворвалась невысокая румяная девушка с ямочками на пухлых щеках. Добежав до середины каюты, она остановилась, обеспокоенно повертела головой и наконец испуганно воскликнула:

– Ой, кто здесь?

– Серен, это я, – откликнулась Танька.

– Уф-ф... – облегченно выдохнула Серен и тут же деловито продолжила: – А что ты в темноте сидишь? Давай я окно открою!

Ответить Танька не успела: Серен тут же стремительно подлетела к окну и отдернула плотную занавеску. По глазам больно ударил яркий солнечный свет. Танька ахнула, зажмурилась.

– Ой! – Серен всплеснула руками и испуганно зачастила: – Танни, миленькая, прости, пожалуйста, я не подумала...

Танька медленно подняла голову, с трудом приоткрыла слезящиеся глаза.

– Всё в порядке, – через силу улыбнулась она.

– Правда? – сразу же оживилась Серен. – Ну так я тогда окно закрывать не буду, да?

– Конечно, – подавив вздох, кивнула Танька.

Серен, разумеется, немедленно успокоилась. Плюхнулась на сундук, провела ладонью себе по голове, кое-как приглаживая разлохмаченные темно-русые волосы. А потом вдруг затараторила, глотая слова:

– Ой, Танни, ну мы и попали! Я думала, на кораблях моряки, рыцари... А тут, оказывается, куры! Представляешь, они где-то под полом – кудахчут, квохчут. И, по-моему, где-то еще коза блеяла – прямо как в деревне... Вот как тут вообще жить можно? А еще, по-моему, нас гнилой капустой кормить собираются, – страдальчески поморщившись, Серен горестно закатила глаза. – Я эту вонь еще с зимней практики помню – ни с чем не перепутаю!

Тут только Танька наконец сообразила, о какой такой «гнилой капусте» ведет речь ее соседка. И, положа руку на сердце, ее чувства поняла: запах квашеной капусты она тоже едва переносила. Однако вслух Танька сказала совсем другое:

– Это же лекарство! Ты ведь не хочешь без зубов остаться?

– Да знаю я, – махнула рукой Серен. – Мэтресса Бриана про эту цингу все уши прожужжала. Да только на Придайне такую гадость отродясь не ели. Свиней – и тех не кормили!

Непроизвольно Танька кивнула. Тут уж возразить было нечего. Да и сил спорить тоже не находилось. Глаза у нее по-прежнему болели, и перед ними, переливаясь всеми цветами, плавало квадратное пятно – точь-в-точь как корабельное окно, даже с отпечатком переплета.

– Зачем же ты в Африку просилась, Серен? – с усилием вымолвила она.

В ответ Серен насупилась, спрятала глаза. Потом наконец недовольно буркнула:

– Надо мне, – и, словно боясь, что Танька примется ее расспрашивать, поспешно заговорила совсем о другом: – Танни, а как ты так в темноте видишь?

– Ну... – замялась Танька. – Ты же знаешь: у нас, у сидов, вообще глаза иначе устроены.

Серен хмуро кивнула, потом обиженно надула губы.

– Ну не хочешь – не говори, – заявила она и отвернулась.

Как ни странно, такое поведение Серен Таньку даже успокоило. Куда хуже было бы, начни та подлизываться. А ведь случалось и такое – особенно поначалу, на первом курсе. Впрочем, остальные одногруппники тоже не сразу поняли, как следует обращаться с Танькой – мало того что самой младшей на курсе, мало того что со странными звериными ушами, так еще и приходившейся дочерью самой Хранительнице Британии! Даже Олаф, потомок мореходов и разбойников из далекой северной страны, – и тот, как Танька теперь догадывалась, поначалу ее опасался.

Задержав напоследок взгляд на затылке уткнувшейся в переборку Серен, Танька тихонько направилась к лестнице. В конце концов, главное сделать она успела: теперь никто непосвященный не смог бы разглядеть под ее волосами дурацких заостренных ушей. Ну а что там, снаружи, яркий солнечный день – так разве Таньке к такому привыкать?

Танька приоткрыла дверь, и дневной свет тут же обрушился на ее глаза, больно ожег их, заставил сощуриться. Солнце поднялось уже высоко, облаков на небе по-прежнему не было, и в какую бы сторону Танька ни пыталась смотреть, везде ее настигали отбрасываемые волнами блики. Спохватившись, она потянулась к поясу за очками. Запоздало сообразила, что может опять ненароком высвободить злополучные уши – а потом, мысленно махнув рукой, решительно водрузила очки на нос. В конце концов, долго скрываться от любопытных глаз все равно не получится!

Зато Танькиным глазам теперь и в самом деле стало легче. Правда, смотреть на море все равно оказалось невозможно: от ослепительного блеска белых барашков не спасали никакие очки. Оглядевшись по сторонам, Танька вскоре обнаружила какое-то подобие перил в тени толстой мачты. Туда-то она и направилась. Добравшись до перил, Танька уселась на них и, опустив голову, уставилась в отдраенные до белизны, но по крайней мере матовые, не отбрасывающие ярких отблесков доски палубы. Резь в ее глазах постепенно стала утихать, но они все еще слезились.

А потом одинокое маленькое облачко все-таки сжалилось над ней – закрыло собой солнце, погасило блики на волнах. И тогда Танька привстала с перил, сделала несколько шагов по палубе и осторожно покрутила головой, всматриваясь из-под темных стекол в морскую даль.

«Дон» пересекала сейчас Абер-Хенвелен – широкий залив, отделявший Камбрию от Думнонии. Путешествие еще только начиналось, и думнонский берег пока прятался за горизонтом. Зато пологие холмы Камбрии были как на ладони. На их фоне виднелся медленно удалявшийся Кер-Сиди: высокий шпиль собора, стройный силуэт Жилой башни, зеленовато-бронзовые, словно покрытые благородной патиной, крыши белых каменных домов, буйная изумрудная кипень городского парка. Вскоре Танька отыскала и морскую пристань с до сих пор толпившимися на ней фигурками провожающих – уже совсем нечеткими, расплывчатыми. Вдруг почудилось, что одна из фигурок машет «Дон» рукой. Не удержавшись, Танька помахала в ответ – хотя прекрасно понимала, что никто из людей не сможет разглядеть ее руку с такого большого расстояния. И все-таки она понадеялась на чудо – ведь так хотелось послать прощальный привет оставшимся на Придайне друзьям: Орли, Санни, примчавшемуся из Тамуэрта к самому их отплытию принцу Кердику...

Доброты облачка хватило ненадолго: вскоре оно отползло в сторону, и солнечные блики заиграли на волнах с новой силой. Яростно полыхнули холодным стальным светом пенные барашки на волнах, и даже темные стекла очков не смогли до конца защитить от него Танькиных глаз. Зажмурившись, Танька стремглав бросилась обратно к перилам, в спасительную тень. Странная догадка вдруг мелькнула в ее голове: да уж не здесь ли кроются истоки старого поверья, будто бы ее народ боится какого-то загадочного «холодного железа»? Разумеется, по недолгом размышлении от этой догадки пришлось отказаться: поверье было явно старше и Таньки, и ее мамы. А до мамы, что бы там ни думали жители Придайна и Эйре, никаких сидов на свете и не было.

Танька еще долго сидела с прикрытыми глазами на перилах. Жжение в глазах на этот раз быстро прошло, но призрачные тени волн всё плавали и плавали перед ее взором, ничуть не тускнея, лишь меняя цвета́. А тем временем в ее уши вовсю врывались подзабытые корабельные звуки: шум волн, скрип канатов, похрустывание мачт... Из-под палубы и правда доносились деловитое квохтание кур и жалобное блеяние козы – Танька, немного знакомая с жизнью моряков после плавания на «Модлен», этим звукам вовсе не удивлялась. Одно только и вызывало у нее недоумение: как Серен, с ее человеческим слухом, вообще умудрилась их расслышать.

Впрочем, сейчас и самой Таньке все звуки казались приглушенными, а направления на их источники угадывались с трудом. Виной тому была, конечно, ее нелепая привычка прятать уши, оказываясь в незнакомом обществе, – то ли чтобы не пугать непривычных к ней людей, то ли чтобы самой чувствовать себя человеком. Только вот когда уши прижаты волосами, ими не то что не покрутишь по сторонам – даже особо и не шевельнешь.

На этот раз привычка подвела особенно сильно: Танька умудрилась не услышать приближавшихся к ней шагов. Спохватилась она, лишь услышав совсем рядом заботливый, чуть обеспокоенный голос:

– Ты что пригорюнилась, сестричка?

Танька испуганно встрепенулась, распахнула глаза.

Возле нее стоял Олаф – высокий, нескладный, с доброй, немного рассеянной улыбкой на обрамленном короткой светлой бородкой лице.

Опомнилась Танька быстро.

– Ой, это ты? – воскликнула она и ни с того ни сего вдруг продолжила: – Ворон моря пчелиных пиров!

Олаф с недоумением посмотрел на нее, на мгновение задумался, потом хлопнул себя по лбу.

– А, вот ты о чем! – весело рассмеялся он. – Нет, сестричка, настоящие кеннинги так просто не складываются.

– А как? – спросила Танька.

Олаф хмыкнул, загадочно усмехнулся.

– Не знаю. Не по моей части. Ты лучше дядю Харальда спроси.

Танька понуро кивнула в ответ. Толку от этого совета не было никакого. Тот, кого Олаф назвал дядей Харальдом, был боевым товарищем его отца и действительно знаменитым скальдом. Вот только в Камбрии Харальд появлялся в последний раз бог весть когда. Танька и знала-то его только по чужим рассказам.

А Олаф заговорил вдруг совсем о другом, куда более важном:

– Хочешь, я с капитаном поговорю? Он ее запросто от тебя отселит. Поменяет местами с кем-нибудь из девчонок с инженерного, да и все дела.

Договорить Олаф не успел: Танька решительно замотала головой.

– Нет-нет, Олаф! Спасибо, конечно, но... Они же подруги – разве можно их разлучать? А Серен – она хоть и вредина, а все равно наша.

Олаф пристально посмотрел на нее, кивнул.

– Как знаешь, Танни. Но если передумаешь... Имей в виду: сэр Гарван – старый друг отца, так что...

– И хороший знакомый моей мамы, – в тон ему откликнулась Танька.

Олаф запнулся, его щеки вдруг сделались густо-пунцовыми.

– Прости, я не подумал... – пробормотал он смущенно.

Танька благодарно посмотрела на славного заботливого друга, улыбнулась ему. А потом торопливо проговорила:

– Спасибо тебе, Олаф! Правда-правда. Но я должна справиться сама.

И пояснила на всякий случай:

– Не с Серен, а с собой, конечно.