Глава 10. В роще

Минуло уже почти шесть лет с того времени, как Олаф познакомился с Танни. За эти годы они сдружились по-настоящему, как только могут дружить юноша и девушка, не претендующие ни на что большее. Танни выросла на его глазах, словно еще одна младшая сестренка, и Олаф, казалось бы, до мелочей изучил все ее привычки и слабости. Но подруга-сида все равно нет-нет да и ухитрялась его удивить.

Вот и сейчас Олаф искренне недоумевал. Ну что такого он сказал, припомнив имя одного из героев старинной не то саги, не то сказки, много раз слышанной в детстве от матери? А Танни сразу же разволновалась – не то испугалась, не то, наоборот, обрадовалась – поди разбери! И на прямой вопрос толком так и не ответила – только почему-то очень смутилась.

– Ну такого, чтобы совсем уж важного, в этом ничего нет, – пряча глаза ответила она, еще больше его озадачив. – Глупость, в общем, – не бери в голову!

Допытываться Олаф не стал – просто не успел: сделалось не до того. На палубу к ним поднялась госпожа Зои – то есть, разумеется, леди Эмлин. Она была непривычно румяная, с тщательно скрываемыми, но все равно заметными веселыми огоньками в глазах.

– Всё готово, великолепная, – объявила она и, неожиданно отступив от обычной холодной бесстрастности, озорно рассмеялась: – Сама ему веревочки завязывала!

– А что сэр Гарван? – тут же деловито спросила Танни.

– Давно распорядился обо всем, – откликнулась леди Эмлин, вновь сделавшись серьезной. – Как я поняла, «Дон» не будет приставать к берегу, а для вас спустят шлюпку.

На мгновение задумавшись, Танни кивнула в ответ.

* * *

Шлюпка – та самая, в которой когда-то на «Дон» доставили Родри, – повинуясь дружным взмахам весел, уверенно продвигалась вверх по течению. Сидевшая на ее носу Танька вертела головой по сторонам, вслушиваясь и вглядываясь в окружавший ее неведомый мир, и с любопытством рассматривала то заросли кустарников, то сложенные из крупных камней домики с непривычно низкими крышами, то громадные темные глыбы скальной породы, торчавшие посреди полей.

Поднявшееся совсем высоко солнце нещадно палило. Похоже, от жары попрятались даже пернатые: во всяком случае, на глаза они почти не попадались, не было слышно и их песен. Лишь один раз старания Таньки высмотреть какую-нибудь интересную птицу оказались вознаграждены: на ветке склонившегося над берегом незнакомого дерева она углядела зеленого с оранжевым брюшком зимородка, державшего в несоразмерно длинном темном клюве крошечную серебристую рыбешку.

Больше, однако, сколько ни всматривалась Танька в прибрежные заросли, ей упорно не везло: на глаза не попадались не то что зимородки – даже самые обыкновенные воробьи. К тому же сосредоточиться на наблюдениях изрядно мешал сидевший возле нее Родри – вернее, тошнотворный едкий запах, исходивший от его давно не мытого тела. Полуденный зной и влажный речной воздух сыграли с Родри дурную шутку. Не успела шлюпка отплыть от корабля, как он весь взмок от пота. Темными пятнами пот проступил сквозь ткань подаренной ему больничной туники, крупные капли градом катились с его лица, одна из них упорно висела на кончике крупного чуть крючковатого носа.

И тем не менее Танька сейчас в чем-то даже завидовала Родри. По крайней мере тепловой удар грозил ему куда меньше, чем ей – несмотря на все принятые меры предосторожности. Отправляясь на берег, Танька даже махнула рукой на старинный бриттский обычай, предписывавший мало-мальски обеспеченным девицам и дамам надевать на себя три-четыре, уж совсем в крайнем случае две длинные одежки. Так что сейчас на ней было одно-единственное светло-зеленое платье – правда, все-таки с глухим воротом и длинными рукавами, чтобы совсем уж не нарушать приличий и заодно прятать нежную кожу от солнца. В довершение всего на голове у Таньки красовалась широкополая шляпа – совершенно немыслимая вещь для камбриек, обычно ходивших простоволосыми и лишь в дождь прятавших головы под капюшонами. Напялила ее Танька в самый последний момент – чтобы, упаси боже, не попасться на глаза в таком диком виде никому из девушек.

А виной всему была дурная сидовская физиология. Бог весть из каких соображений те, кто когда-то переделывал мамино тело, упростили в нем систему терморегуляции, в том числе изрядно убавили потовых желез. Разумеется, по наследству такая особенность передалась и Таньке. В чем-то, конечно, это было даже удобно. Например, в принципе можно было бы реже мыться – правда, Танька воду, наоборот, любила и с удовольствием купалась, а на «Дон» быстро освоила душ. Но вот жаркая солнечная погода оборачивалась и для нее, и для мамы большими проблемами. Если тела людей в жару охлаждал испарявшийся пот, то сиды, почти лишенные такой защиты, очень легко перегревались. К тому же их синевато-белая, почти не поддающаяся загару кожа быстро обгорала на солнце и потом покрывалась болезненными, долго не заживавшими волдырями.

К счастью, моряки на странный Танькин наряд вроде бы не обращали внимания – наверное, насмотрелись в дальних странах и не на такие чудеса. Пожалуй, единственным исключением был Лиах Мак-Шеа – так звался ирландец, когда-то выпытывавший у Таньки будущий род ее занятий. Сейчас Лиах сидел на банке как раз позади нее и, подобно своим товарищам, добросовестно работал веслом. Разумеется, смотря вперед и даже по сторонам, Танька не могла видеть его даже краем глаза – такова уж была причуда странного по человеческим меркам сидовского зрения – правда, она отчетливо слышала его шумное дыхание, раздававшееся в такт плеску весел. Однако всякий раз, когда Танька оборачивалась, она замечала на себе его странный взгляд, сразу и задумчивый, и сосредоточенный. Пожалуй, в другой ситуации она даже испугалась бы такого внимания к себе – но добрый и предупредительный капитан почему-то именно Лиаху доверил ее охрану во время городской прогулки. К тому же перед отплытием, еще на корабле, Лиах явно по своей доброй воле проявил о Таньке заботу.

– Леди ши, вы лучше оставьте плед в каюте, – посоветовал он ей тогда. – В здешних краях после полудня начинается такая жара, что местные жители прячутся по домам.

Танька, уже успевшая к тому времени вырядиться по камбрийскому городскому обычаю, почла за благо прислушаться к его словам: сбегала в свою каюту и не только оставила там плед, но и вообще переоделась полегче – и заодно успокоила как раз проснувшуюся Серен. А сейчас она искренне радовалась, что серьезно отнеслась к совету полузнакомого моряка. Солнце явно еще не достигло полуденной точки на небосводе, а между тем уже вовсю припекало. В голове у Таньки неотступно вертелась одна и та же мысль: уж если даже в стране вестготов стоит такой непереносимый зной, то что же ожидает ее в Африке?

* * *

Едва лишь шлюпка ткнулась носом в пологий песчаный берег, как Родри, никого не дожидаясь, выпрыгнул из нее прямо в воду. В три шага добравшись до покрытого редкой жухлой травой склона, он тотчас же остановился и обернулся.

– Тебе помочь, леди? – спросил он с непривычной почтительностью в голосе.

Танька, как раз поднявшаяся с банки, удивленно уставилась на него. Честно говоря, она ожидала, что Родри, очутившись на берегу, почтет за благо как можно скорее убраться восвояси. А тот, не дождавшись ответа, вдруг предложил – грубовато, но заботливо:

– Давай руку, леди, – а то еще оступишься. Здесь глубоко!

Удивившись еще больше, Танька нерешительно приняла протянутую руку. Но едва она оперлась на нее, как Родри крякнул и воззрился на нее с неподдельным изумлением.

«Вот я и повзрослела – сделалась теперь совсем тяжелой», – грустно подумалось Таньке. Увы, она уже не была прежней девочкой-пушинкой. Внешне сида осталась стройной и хрупкой, но ее разросшаяся печень за последнюю пару лет накопила в себе огромное количество гликогена – источника энергии для будущего обновления. Это было сразу и хорошо, и плохо. Хорошо – потому что теперь Танька, возможно, сумела бы выкарабкаться после какого-нибудь тяжелого, даже смертельного для человека, ранения. Плохо – потому что весить она стала заметно больше, а сил у нее при этом не прибавилось. Мама отчасти справилась с такой проблемой, упорно занимаясь физическими упражнениями, но все равно уставала быстрее, чем люди. Правда, Танька давно уже была и выше, и сильнее мамы, и это давало ей некоторую надежду не быть обузой в будущих экспедициях.

Между тем Родри очень быстро справился с удивлением.

– Тебе помочь взобраться, леди? – спросил он как ни в чем не бывало.

– Я сама, – преувеличенно бодро откликнулась Танька и, спохватившись, вежливо добавила: – Спасибо, Родри.

От места их высадки тянулась вверх по склону узкая, едва приметная тропинка. Простившись с двумя оставшимися при шлюпке моряками, Танька и ее спутники пустились по ней в путь. Впереди шагал Лиах: он, как оказалось, уже бывал в этих местах и имел некоторое представление о городе и его окрестностях. Следом шли Родри, Танька и Олаф. Замыкал цепочку второй моряк-ирландец, назначенный капитаном в Танькину свиту, – чернобородый смуглый крепыш Торин Мак-Ниал.

Как и обещал Лиах, тропинка не подвела: вскоре она влилась в мощеную дорогу. Судя по устройству мостовой, та была построена еще в римские времена, а тут и там зиявшие между булыжниками ямы ясно говорили, что сейчас о ней никто особо не следил.

Очутившись на дороге, Танька перевела дух и задумчиво посмотрела на Родри. По идее, его можно было уже отпустить на все четыре стороны: Порту отсюда виднелся как на ладони, а затягивать прощание не хотелось.

– Родри, будь добр, – почему-то поколебавшись, вымолвила Танька. – Добудь мне, пожалуйста, в городе что-нибудь попить.

Хлебнуть воды или, еще лучше, холодного молока Танька сейчас и правда не отказалась бы: во рту у нее изрядно пересохло. Однако дождаться питья от Родри она не рассчитывала: это был всего лишь благовидный предлог отослать того прочь, не рассердив моряков. Для пущей убедительности Танька даже вытащила из кошеля и протянула Родри старинный серебряный сестерций. По ее замыслу, на эту монету он смог бы купить себе какой-нибудь снеди на первое время.

– Хорошо, госпожа, – покладисто отозвался тот.

Кажется, Родри всего лишь второй или третий раз за всё время назвал ее «госпожой», а не просто «леди». Но сделал он это как нельзя вовремя: теперь Танька вспомнила совет леди Эмлин.

– Не забывай, Родри: ты у меня на службе, – спохватившись, строго сказала она. – И смотри же не называй никому моего имени – ты же помнишь обычаи холмового народа?

Произнеся эти слова, Танька вымученно улыбнулась. Несмотря ни на что, в глубине души ей было грустно расставаться с этим человеком, так напоминавшим покойного друга.

– Где мне потом тебя искать? – вдруг деловито спросил Родри.

– Ну... – от неожиданности Танька даже не сразу придумала, что́ ответить. – Я буду вон в той рощице.

И она почти наобум показала на видневшуюся в отдалении группу деревьев.

– Хорошо, леди, – кивнул Родри и, повернувшись, быстро зашагал в сторону видневшихся в небольшом отдалении городских построек.

Танька проводила его взглядом и тихо вздохнула.

– Ох, леди ши, – мрачно вымолвил подошедший к ней Лиах. – Боюсь, не дождетесь вы не то что вина – даже самого́ этого мошенника.

– Я знаю, – призналась Танька и на всякий случай добавила: – Поверь, Лиах, я и так его уже достаточно наказала.

– Золото ши? – вдруг ухмыльнулся тот. – Вот и поделом ему!

– Нет, серебро, – честно покачала головой Танька. – Настоящее.

Озорная улыбка на загорелом лице Лиаха тут же померкла. Недовольно поморщившись, он вздохнул, а затем едва слышно пробубнил:

– Ну... Уж не мне вас учить, леди.

– Я ему гейсы объявила, – решила успокоить Лиаха Танька. – Не самые легкие и не самые приятные. К тому же они, надеюсь, хотя бы отчасти удержат его от новых бесчестных поступков.

– А-а-а... – Лиах сразу же оживился, просиял лицом.

– Ты, парень, за леди ши не бойся: уж она-то чай знает что делает, – вдруг встрял в разговор Торин, исподволь бросив на Таньку опасливый взгляд.

А Олаф молча улыбнулся и одобрительно ей подмигнул.

* * *

На этом обсуждение Родри и закончилось. Моряки отошли в сторону и о чем-то тихо заспорили. Ветер относил их голоса в сторону, так что до Танькиных ушей долетали лишь отдельные гаэльские слова. Да Танька и не стремилась подслушивать чужой, скорее всего не имевший никакого отношения к ней разговор. Стоя на обочине дороги, она разглядывала окрестную растительность и вслушивалась в шелест крон, по-прежнему без особого успеха пытаясь отыскать какую-нибудь интересную птицу.

Олаф тоже не терял времени даром. Отойдя шага на три от Таньки, он склонился над маленькой лиловой куртинкой низеньких растений, напоминавших самый обычный чабрец.

– Ух ты какая штуковина... – вдруг тихо пробормотал Олаф. И сразу же Танька повернулась к нему. Зная привычки Олафа, она уже не сомневалась, что тому попалось нечто по-настоящему интересное. Вскоре она не утерпела и, бесшумно подкравшись сзади, заглянула Олафу через плечо.

Как уже не раз бывало, старый друг узнал ее, даже не оборачиваясь.

– Посмотри-ка, Танни, – увлеченно произнес он. – Вот вроде такой же чабрец, как у нас, – но если посмотреть внимательнее...

Растение и правда немного отличалось от привычного ей чабреца: листья у него были мельче, и их покрывал густой пушок. Смущало в нем и еще что-то – правда, что именно, Танька никак не могла сообразить.

– Дай-ка я тоже гляну, – наконец не выдержала она.

Присев перед куртинкой на корточки, Танька сорвала веточку, растерла ее в пальцах, потом поднесла к носу. Странный, непривычный аромат защекотал ей ноздри. Казалось, кто-то разбавил запах чабреца легким оттенком цитрона и еще чем-то терпким, незнакомым.

– Пахнет иначе, – подумав, объявила она.

– Ну вот, – подвел итог Олаф. – Наверняка другой вид. Кстати, по книжке Диоскорида здешний и наш чабрецы, пожалуй, и не различишь.

– А ведь чабрецов-то и у нас растет несколько разных, – глубокомысленно откликнулась Танька. – У них даже лекарственные свойства различаются. Мэтресса Анна Ивановна когда-то экстрагировала их эфирные масла – так она рассказывала, что...

Торин сначала подозрительно посмотрел на Таньку, затем перевел взгляд на Олафа и наконец украдкой, отвернувшись, перекрестился. Должно быть, оба они показались моряку колдунами, разговаривающими о каких-то непонятных и наверняка опасных вещах.

С трудом сдержав улыбку, Танька поднялась и тоже осенила себя крестным знамением. Торин тотчас же приободрился, напряжение спало с его лица.

Следом за Торином оживился и Лиах.

– Я ж тебе говорил, что она крещеная, – шепнул он Торину на ухо, а затем повернулся к Таньке и громко поинтересовался:

– Леди ши, вас как, до рощи-то проводить?

– До рощи? – удивленно переспросила Танька. Впрочем, уже через мгновение она сообразила, о чем речь, и, с трудом скрыв досаду, поспешила согласиться: – Да, если можно... Конечно же!

Лиах озадаченно посмотрел на нее, затем молча кивнул. Может быть, он заметил Танькину растерянность, но решил не подавать виду?

А Танька поначалу и правда растерялась. Собираясь на берег, она надеялась заодно посмотреть Портус Кале – первый встретившийся ей на пути иноземный город. И вот теперь вместо этого ей предстояло идти в какую-то там рощу – всего лишь из-за неудачно оброненного слова. Но разве могла она солгать, не исполнить обещания, данного Родри, – пусть даже тот на самом деле и не собирался возвращаться!

Впрочем, довольно быстро Танька себя успокоила. Во-первых, в тени деревьев явно должно было оказаться прохладнее, чем под палящим солнцем. Во-вторых, город был совсем недалеко, а время у них еще оставалось: сэр Гарван пообещал стоянку до захода солнца. И наконец – сообразив это, Танька даже рассердилась на свою непростительную праздность – здесь ведь была другая, не британская, природа! И, между прочим, Олаф, в отличие кое от кого, баклуши не бил! Сейчас он уже старательно упаковывал в гербарную папку выкопанный с корнями образец загадочного чабреца – и наверняка это было не единственное растение, которое он намеревался привезти отсюда на «Дон».

Так что по мере приближения к роще Танька всё больше настраивалась на рабочий лад, словно шла они туда не с простым моряком Лиахом, а с друидом-преподавателем. Правда, загадки природы теперь им с Олафом предстояло разгадывать самостоятельно.

По дороге Олаф то и дело останавливался, задумчиво осматривал какой-нибудь чахлый кустик или былинку и, огорченно махнув рукой, двигался дальше. Танька легко догадывалась о причинах его досады: наверняка растения казались ему интересными, но, как назло, не цвели – так что не годились ни для гербария, ни для описания. Лишь дважды Олафу удалось собрать еще какие-то травки – на вид совершенно невзрачные, но явно его обрадовавшие. «Расспрошу о находках потом – когда спрячемся в тень», – решила Танька.

Между тем жара становилась всё сильнее. Спина шедшего впереди всех Лиаха потемнела от пота. Бредший позади Таньки Торин тихо ругался себе под нос, проклиная на чем свет стоит здешнее пекло. Всё время отстававший Олаф ни на что не жаловался, однако тяжело и шумно дышал. А у самой Таньки пересохло во рту и слегка кружилась голова.

Если кто и радовался зною, так это насекомые. Едва путники свернули с мощеной дороги, как вокруг Лиаха с громким противным жужжанием закружился крупный слепень, а спустя немного времени к нему присоединился второй, помельче. То и дело из-под ног у Лиаха выпрыгивали разнообразные родичи саранчи – иногда зеленые, но чаще бурые или серые. Многие из них были еще подростками, с короткими, сложенными на спине «книжечкой» культяпками вместо крыльев. Попадались среди них и взрослые, крылатые – те, подпрыгнув, немедленно взлетали: кто – бесшумно, кто – с громким сухим треском. И со всех сторон доносилось неумолчное стрекотание, причем разные певцы пели по-разному: кто-то звонко чирикал, кто-то беспрестанно трещал, кто-то словно выстукивал прихотливую мелодию на крохотном бубне. «Неужели у насекомых, словно у птиц, разные виды исполняют разные песни?» – кажется, впервые за всё время учебы осенило Таньку.

Вскоре одно из таких созданий шлепнулось на тропинку прямо перед Танькой и сильно ее удивило: у него оказалась вытянутая, похожая на конскую голова, даже торчавшие вверх короткие широкие усы определенно напоминали лошадиные уши¹. Танька хотела было поймать это странное насекомое, но оно оказалось проворным и вылетело прямо из-под руки. Злясь от досады, Танька проводила его глазами – и только потом опомнилась. А опомнившись – тихо ойкнула. Потому что обнаружила себя стоящей посреди тропинки на коленях – под пристальными удивленными взглядами моряков.

Смутившись, Танька быстро вскочила на ноги. Сразу вдруг сдавило виски и потемнело в глазах. От неожиданности она громко вскрикнула.

– Что с вами, леди? – тотчас же обеспокоенно воскликнул Лиах.

– Ерунда, всё в порядке, – едва ворочая языком в пересохшем рту, пробормотала Танька.

– Ага, в порядке... – Лиах покачал головой. – Давайте-ка лучше руку!

* * *

Поддерживаемая с одной стороны Лиахом, а с другой – подоспевшим встревоженным Олафом, Танька с горем пополам, пошатываясь, добрела́ до рощи. Голова у нее кружилась, в ушах звенело, а сердце бешено колотилось, и каждый его удар отдавался пульсирующей болью в висках.

– Эх, Танни, ну разве можно тебе в такую жару – и с непокрытой головой... – сокрушенно вымолвил Олаф, устраивая ее в тени толстого кряжистого дерева с сероватыми, словно запыленными, узкими листьями.

Танька жалобно посмотрела на него, виновато улыбнулась. Она и сама не помнила, когда отбросила шляпу на спину – то ли пока гонялась за странной «саранчой», то ли еще раньше. И вот результат: напекло голову! Классические симптомы солнечного удара – прямо как в учебнике.

– Так, подожди-ка, – Олаф дотронулся до Танькиного лба, тут же поморщился и покачал головой. – Ну да, так и есть... Обожди, я сейчас!

Затем он продолжил, обращаясь уже к Лиаху:

– Скажи-ка, дружище: тут поблизости вода есть?

Тот подумал, затем хмуро пожал плечами:

– Не видел.

– Эх... Тогда давай к морю! – Олаф замолчал, чуть подумал. – Нет, лучше так: вы двое – побудьте с леди, а я сейчас!..

И он быстро, хотя и по своему обыкновению чуть прихрамывая, зашагал в сторону дороги.

– Эй! Фляжку-то возьми! – крикнул вслед Олафу Торин и, так и не дозвавшись, поспешил за ним следом.

Танька полулежала, прислонившись затылком к сероватой, испещренной глубокими трещинами и покрытой зелеными пятнами мха коре. Над ее головой нависала толстая, причудливо изогнутая ветвь, покрытая узкими листьями, немного похожими на листья ветлы. Тут и там среди листьев виднелись скопления буровато-зеленых плодиков, формой и размером напоминавших ягоды ядовитого сладко-горького паслена. Плодики казались подозрительно знакомыми. Но опознать их Таньке никак не удавалась: голова у нее по-прежнему болела, кружилась и очень туго соображала.

А потом кто-то некрупный – то ли большой жук, то ли мелкая ящерка – деликатно заскребся коготками по древесной коре совсем рядом с ее ухом. Безотчетно – какое уж тут любопытство, когда шумит в ушах и раскалывается голова! – Танька повернулась на звук – и испуганно отшатнулась.

Сгорбленное желтовато-бурое существо размером чуть побольше майского жука, не то насекомое, не то рак, размахивая похожими разом и на клешни, и на крючья пожарных багров передними ногами, деловито карабкалось по стволу возле ее лица. Сначала Танька даже не поверила своим глазам: существо показалось ей бредовым виде́нием, призрачным порождением перегретого мозга. На всякий случай она моргнула. Существо и не подумало исчезать, а когда Танька надавила пальцем себе на веко – честно раздвоилось.

Между тем безумие продолжалось. Высоко над Танькиной головой что-то скрипуче скрежетнуло, потом послышался жужжащий звон, быстро сделавшийся нестерпимо громким. Всверливаясь Таньке в уши, с кроны понеслось однообразное, словно издаваемое неким механизмом, пронзительное «ци-ци-ци-ци-ци-ци-ци». Птица? Или, может быть, какой-нибудь здешний кузнечик?

Не утерпев, Танька попыталась высмотреть в листве таинственного певца. Однако стоило ей задрать голову, как всё сразу же поплыло перед глазами, а к горлу подступила легкая тошнота. И все-таки она сумела одержать маленькую победу: таинственный певец отыскался! На толстой ветке примостилось странное насекомое, похожее сразу и на огромную муху, и на ночную бабочку: лобастое, пучеглазое, со стеклянно-прозрачными крыльями и толстым буровато-серым телом. Насекомое почти не двигалось, лишь изредка переступая короткими цепкими ножками. Оно вовсе не терло ими по крыльям и самими крыльями тоже не шевелило, так что было совершенно непонятно, с помощью чего оно издавало звук. Но оглушительный звон совершенно определенно исходил именно от него: уж Танькины-то уши обмануться не могли!

И снова Таньку захлестнуло чувство досады. Конечно, странное, совершенно незнакомое насекомое следовало бы поймать – но, похоже, особо надеяться на это не приходилось. Дело было даже не в Танькином самочувствии: заставить себя подняться она, наверное, смогла бы. Но до певца ей все равно было не дотянуться: слишком уж высоко тот устроился. Оставалось лишь одно: попытаться стряхнуть насекомое на землю. Правда, скорее всего, оно не упало бы, а попросту улетело: вряд ли такие большие, роскошные крылья были у него только для красоты.

Но так или иначе, а сейчас ей требовался помощник.

– Лиах! – тихо позвала Танька.

– Я тут, леди ши! – рявкнул тот в ответ со всей мочи – хотя стоял под соседним деревом, буквально в пяти шагах. Разумеется, насекомое тотчас же замолчало – однако пока все-таки осталось сидеть на прежнем месте.

Танька замерла в ужасе.

– Не шуми, пожалуйста, – жалобным шепотом попросила она.

– Что? – так же громко переспросил Лиах и немедленно хрустнул подвернувшейся под ногу сухой веткой.

Насекомое сорвалось с места и, быстро замахав крыльями, унеслось прочь.

– О-о-о!.. – обхватив руками голову, Танька горестно застонала.

Лиах хмыкнул, недоуменно пробормотал:

– Да что такое стряслось, леди?..

– Ну... – замялась Танька. – Лиах, я тебя лишь об одном попрошу. Если я скажу, чтобы было тихо, – пожалуйста, не шуми.

– Хорошо, леди, – пожал плечами тот.

И он замолчал, с угрюмым видом уставившись в зеленую траву под ногами.

Танька тоже замолчала. Вскоре, немного поостыв, она уже сама стала жалеть, что затеяла весь этот разговор с Лиахом. В конце концов, откуда было знать военному моряку о натуралистических наблюдениях и пополнении зоологических коллекций? Да и насекомое в самом деле оказалось неплохим летуном, так что хоть без Лиаха, хоть с Лиахом – а так просто поймать его все равно не удалось бы.

– Лиах, – снова позвала она.

– Да, леди ши, – осторожно откликнулся моряк. Голос его прозвучал теперь заметно тише.

Танька ободряюще улыбнулась.

– Ага, вот так. Спасибо!

И, не удержавшись, тихо вздохнула.

– Вы уж меня простите, леди ши, – вдруг вымолвил Лиах. – Я ведь простой рыбак с Лох-Махона, в ваших колдовских делах ничего не смыслю.

– Да какая из меня колдунья? – улыбнулась Танька в ответ. – Помнишь, ты сказал, что я лекарка? А я даже о себе-то не позаботилась, от солнца не убереглась!

Лиах вдруг смутился, его и без того бронзово-красное от загара лицо сделалось совсем пунцовым.

– Ох, леди ши, – отозвался он, с виноватым видом опустив голову. – Кабы я знал тогда, кто вы на самом деле...

«Может, и хорошо, что не знал», – привычно подумалось Таньке. Впрочем, вслух она ничего не сказала. Моряк вызывал у нее симпатию, обижать его не хотелось. От его певучего мунстерского говорка было тепло и уютно – даже несмотря на не проходившие тошноту и головную боль. «Лох-Махон – это ведь где-то недалеко от Корки, а значит, и от родных мест Орли», – сообразила вдруг Танька. И снова она промолчала – не решилась спросить Лиаха, не знает ли тот случайно маленькую, теперь уже совсем опустевшую деревеньку Иннишкарру.

– Вы только скажите, чем вам помочь, – я всё сделаю, леди ши, – помявшись, произнес вдруг Лиах.

– Да нет, ничего пока не нужно, – отозвалась Танька и, на всякий случай улыбнувшись, добавила: – Ты только больше не шуми, пожалуйста!

В ответ Лиах покладисто кивнул:

– Хорошо, леди.

Обиды в его голосе вроде бы не было, так что Танька облегченно вздохнула. А Лиах ненадолго задумался, а затем предложил:

– Давайте я схожу дружка вашего встречу!

Не раздумывая, Танька кивнула. Лиах осторожно, явно стараясь не шуметь, отправился в сторону моря.

А Танька встала на колени и, повернувшись к дереву лицом, принялась внимательно осматривать его ствол. Раз уж «певца» она упустила, стоило попытаться поймать хотя бы то чудище с клешнями-крюками.

Как ни удивительно, «чудище» отыскалось довольно быстро. Переместившись на пару пядей вверх по стволу, оно уцепилось за неровности коры и теперь тяжело дышало, ритмично подергивая головой. Странное чувство овладело вдруг Танькой: она впервые в жизни видела подобное существо, и все-таки в происходившем с ним упорно чудилось что-то очень знакомое.

Вскоре спинка у «чудища» сильно вздулась. Спустя еще немного времени она разошлась посередине, и в образовавшейся трещине показалось бледно-зеленое тело. Тут-то наконец всё и встало на свои места. «Чудище» линяло – сбрасывало старую шкурку, подобно бабочке, вылупляющейся из куколки.

Как завороженная смотрела Танька на долгий и явно мучительный процесс превращения. Из уродливой шкурки, так и сохранившей форму прежнего «чудища», медленно выбиралось совсем другое существо – зеленовато-серое, с широким лбом, с выпуклыми черными глазами. Окончательно покинув старую оболочку, существо устроилось на ней сверху и стало медленно расправлять пронизанные редкими светло-зелеными жилками крылья. Вскоре Танька с удивлением узнала в этом существе «певца», очень похожего на спугнутого Лиахом, но совсем бледного.

С замершим сердцем Танька наблюдала, как крылья «певца», сначала совсем крошечные и мутные, становились всё длиннее, всё прозрачнее. И даже когда «певец» окончательно принял взрослый облик, она долго не решалась потревожить его – боялась повредить наверняка не совсем еще затвердевший панцирь.

Наконец Танька решилась. Медленно протянув руку, она аккуратно столкнула «певца» в подставленную ладонь, затем стремительно накрыла его другой – и лишь тогда облегченно перевела дух.

– Привет, Танни, – раздался вдруг у Таньки за спиной голос Олафа.

– Ой, это ты? – радостно воскликнула она.

– Ага, – отозвался Олаф. – Я тут уже давно стою и помалкиваю – боюсь помешать!

– Всё уже, – улыбнулась Танька.

– Я вижу, – кивнул Олаф в ответ. – Давай помогу. У тебя морилка далеко?

Танька тихо вздохнула. Занятая хлопотами вокруг Родри и Серен, она собралась на берег кое-как: не прихватила с собой ни морилки, ни сачка. Пара пустых баночек, впрочем, у нее при себе все-таки имелась – хотя, конечно, куда уж Таньке было до Олафа! Тот, экипировавшийся по всем ботаническим правилам, был сегодня для нее живым укором.

– Достань, пожалуйста, из моей сумки банку, – нашлась Танька. – Хочу сохранить его живым.

Хитро посмотрев на нее, Олаф чуть заметно улыбнулся.

– Я правда хочу, – смутилась она. – Надо же понять, каким способом он издает звуки!

– Звуки? – озадаченно переспросил Олаф и вдруг спохватился: – Ты-то как? Голова прошла?

– Побаливает немножко, – призналась Танька.

– Эх... – вздохнул Олаф. – Ладно. Как со зверем разберемся, сразу тобой займусь!

И он запустил руку в висевшую у Таньки на поясе парусиновую сумку.

Вроде бы ничего лишнего в сумке не было: блокнотик, пара карандашей, пинцет да те самые две баночки. Однако копался в ней Олаф невероятно долго. А всё это время «певец» скребся у Таньки в пригоршне. Танька изрядно волновалась: боялась и упустить его, и ненароком придавить. Успокоилась она, лишь когда баночка была найдена, а добыча – благополучно в нее водворена.

Повертев баночку в руках, Олаф осмотрел «певца» со всех сторон, затем покачал головой.

– Хм… – задумчиво произнес он. – Танни, может, я ее пока к себе положу?

Устало кивнув, Танька опустилась на траву, затем привалилась к дереву и прикрыла глаза. С новой силой, словно наверстывая упущенное, на нее обрушилась головная боль. А потом сквозь шум в ушах пробился обеспокоенный голос Олафа:

– Торин! Будь добр, дай-ка сюда фляжку!

Над головой у Таньки забулькала вода, потом на лоб ей легло что-то мокрое, прохладное. Боль в висках, разумеется, от этого не прошла, но все-таки стало полегче. Зато еще сильнее захотелось пить.

– Спасибо, Олаф, – благодарно вздохнула Танька. – И тебе, Торин, тоже!

– Полноте, леди... – смущенно пробормотал моряк.

Танька улыбнулась в ответ, затем открыла глаза. И сразу увидела склонившегося над ней Олафа. В руке у него теперь была уже не стеклянная баночка, а оловянная фляжка.

– Олаф, а можно глоточек воды? – попросила Танька и сглотнула слюну.

– Она морская, соленая, – ответил тот хмуро, точно сам был виноват в том, что вода не годилась для питья.

– Ничего, – слабо улыбнулась Танька. – Это не страшно. У меня почки сидовские, могучие. Правда-правда, так и в справочнике написано!

И она протянула руку.

Олаф недоверчиво покачал головой, но все-таки подал ей фляжку.

– Ох смотри, – сказал он с сомнением.

Танька благодарно кивнула, затем поднесла фляжку к губам. Глотнула. И с отвращением сморщилась. Та самая вода, которая так приятно холодила лоб, во рту оказалась противно теплой, да еще и мерзкой, горько-соленой на вкус. А самое неприятное – чувство жажды никуда не исчезло, даже усилилось.

– Говорил же я тебе... – заворчал было Олаф.

Танька хотела было возразить ему, сказать, что вода вовсе ей не повредила, – но не успела.

– Господин колдун, – вмешался вдруг Лиах. – А давайте я до города пробегусь – одна нога здесь, другая там! Может, воды добуду, а может, и чего получше.

Олаф не задумываясь кивнул.

* * *

Шло время, а Лиах всё не возвращался и не возвращался. Торин, устроившись под одним из деревьев чуть в стороне, мирно дремал. А Олаф сидел возле Таньки, не спускал с нее глаз и время от времени смачивал тряпочку на ее лбу морской водой из фляжки. Пить Танька больше не просила, хотя чувство жажды ее так и не оставило. Но и без питья ей постепенно становилось легче: перестало шуметь в ушах, прошла тошнота, постепенно стала стихать и головная боль. И когда Олаф в очередной раз спросил Таньку о самочувствии, та благодарно улыбнулась в ответ:

– Намного лучше уже. Можно сказать, прошло... Ну почти.

В ответ Олаф тоже улыбнулся и облегченно вздохнул. А потом спокойно, весомо произнес:

– А вот теперь, сестренка, я буду тебя ругать.

– За воду? – удивленно вскинув на него глаза, пробормотала Танька.

– Не только, – ответил Олаф и вдруг потянулся к висевшей над его головой грозди мелких зеленых плодов.

– Еще и за то, как ты обращалась с неизвестным насекомым, – сорвав один из плодов, объявил он – и, к Танькиному ужасу, сунул его себе в рот.

А еще через мгновение Олаф скривился и выплюнул плод в траву.

– Тьфу ты, – поморщился он. – Горечь какая!

– Олаф!.. – выдохнула ошеломленная Танька. – Ты в своем уме?

Тот бросил на нее хитрый взгляд.

– Да что мне сделается! Надо мною же сам дядя Харальд охранный гальдр пропел!

Разумеется, Таньку это ничуть не успокоило. По-прежнему она с тревогой наблюдала за своим странно беспечным другом, готовая в любой момент броситься ему на помощь. Правда, пока что с ним вроде бы ничего дурного не происходило – но кто сказал, что в растении не могло оказаться медленно действующего яда!

А Олаф некоторое время помолчал, не спуская с Таньки глаз, а потом спрятал улыбку и насупился – точь-в-точь, как это делал Танькин отец перед тем, как устроить ей взбучку за какую-нибудь провинность. И взбучка действительно последовала.

– Слушай, сестренка, – заговорил Олаф. – Ну вот как можно хватать незнакомое существо голыми руками? А если оно укусит или ужалит, или обожжет каким-нибудь ядом?

– Но ведь ты же сам сунул в рот незнакомый плод! – воскликнула Танька в ответ.

– Ну... – загадочно ухмыльнулся Олаф. – Положим, не такой уж и незнакомый. Можно подумать, ты маслин не видела!

– Так это... оливковые деревья? – запнувшись, растерянно пробормотала Танька.

– Ну конечно! Что ж я, по-твоему, совсем с ума сошел? – хмыкнул Олаф и, вновь помрачнев, продолжил ее отчитывать: – Ты вообще заметила, какой у твоего «зверя» хоботок? Так вот, он намного длиннее, чем у гладыша – забыла уже, как они кусаются? А это юг, между прочим: здесь и скорпионы наверняка есть, и еще бог весть кто!

В ответ Танька только и смогла, что жалобно пролепетать:

– Олаф, но это же все-таки не скорпион!..

– Ну и что? – тут же фыркнул Олаф. – Это тебе не Придайн! Другая растительность, другой животный мир! Возьми себе за правило: незнакомые растения, незнакомых животных – не то что в рот, даже в руки не брать! В конце концов, у тебя что, пинцета нет?

– Есть... – грустно отозвалась Танька.

– Вот! – подхватил Олаф. – У меня, между прочим, и пинцет с собой, и нож, и секатор – думаешь, спроста? Да здесь такое растет, что лишний раз и дотрагиваться-то боязно, а уж рвать голыми руками – тем более! Один олеандр чего сто́ит! А еще есть клещевина – слышала о такой?

Немного оживившись, Танька кивнула. В гербарии у Анны Ивановны ядовитые растения, конечно же, были: и испанский олеандр, и египетская клещевина, и даже привезенный из далекой Индии анчар, не говоря уже о местных болиголове, цикуте и аконите. Однако растения далекого юга Танька изучала только по сушеным образцам да еще по рисункам, а в природе с ними до сегодняшнего дня не встречалась. Не оттого ли, думала она сейчас, ей не удалось узнать даже самую обычную оливу? Правда, Олаф ведь как-то это сумел – при том что посещал он ровно те же самые занятия! Может, у него и в самом деле был особый дар к ботанике? Или, может, он додумался до какой-то полезной хитрости, помогающей находить и запоминать признаки?

Спросить об этом самого́ Олафа Таньке так и не удалось. Сначала было никак не решиться после недавней взбучки, потом снова напомнила о себе совсем было прошедшая головная боль. А потом Танькины размышления ни с того ни с сего прервал Торин. Медленно поднявшись на ноги, он неторопливо осмотрелся вокруг, затем зевнул и наконец с недоумением пробормотал:

– А Лиах-то где? Неужто еще не пришел?

Олаф молча покачал головой.

– В таверне застрял, что ли? – буркнул Торин и почесал бороду.

Борода у Торина была короткая, а сам он – высоким. И все-таки именно сейчас Танька наконец сообразила, почему его имя всё время казалось таким знакомым. Конечно, моряк-ирландец совершенно не походил на короля подземных карликов, и даже имя его было не совсем тем же: вообще-то у Торина из маминой сказки оно начиналось с зубного звука, обычного в камбрийском языке, но отсутствующего в гаэльском. И все равно совпадение было забавным. «Дурина уже вспоминали, а теперь и Торин отыскался», – подумала Танька и невольно улыбнулась.

Между тем Торин настороженно повел головой, затем приложил ко лбу ладонь.

– Вроде бы идет кто-то, – задумчиво проговорил он.

– Часом, не Лиах? – тут же отозвался Олаф.

Торин замер, вглядываясь вдаль, потом мотнул головой.

– Вроде нет. Горбун какой-то.

– Хм, – Олаф недоуменно пожал плечами.

– Давайте я посмотрю, – неожиданно для себя вмешалась Танька и с усилием поднялась. Стоило ей распрямиться, как опять сдавило виски, а сердце заколотилось, как после быстрого бега. И все-таки овладевшая ею странная смесь любопытства и беспокойства оказалась сильнее.

– Танни, с тобой всё в порядке? – вдруг обеспокоенно спросил Олаф.

– Почти, – как можно более непринужденно ответила Танька и ослепительно улыбнулась. И пошла – туда, где в прогалинах между серо-зеленых крон виднелось голубое небо.

Немного пошатываясь, она добралась до опушки. Прислонилась к старому могучему дереву с толстым кривым стволом. Надела очки – те вдруг показались ей мутноватыми. Чуть подумав, сняла их опять. Сощурилась – сразу и чтобы лучше видеть, и спасая глаза от солнечных лучей. Всмотрелась в видневшуюся вдали сгорбленную фигуру. И удивленно ахнула.

По тропинке, согнувшись под тяжестью перекинутого через плечо большого бурдюка, ей навстречу шагал Родри.

______________________________________

1 Видимо, это был кто-то из крупных нестадных саранчовых из числа видов с длинной вытянутой головой. На Пиренейском полуострове, где сейчас находится Танька, таковы, например, носатая кобылка (Truxalis nasuta) и кобылка-акрида (Acrida ungarica mediterranea).