Глава 13. Головная боль

Николай Иванович Кожевников как всегда вышел из подъезда в восемь утра. Пожилой консьерж, тоже из бывших комитетчиков, вскочил из-за стола и кинулся открывать входную дверь. Генерал, махнул ему рукой:

— Сиди уже.

Он остановился на крыльце подъезда. На улице, несмотря на утро, было жарко. Лето в этом году, в конце июля распалилось во всю. Николай Иванович снял пиджак, перекинул его через предплечье левой руки, ослабил узел дорогого немецкого галстука.

Служебная ГАЗ-24, сверкая черными, свежевымытыми боками, как всегда ждала у подъезда. Лезть в машину для того, чтобы проехать два квартала до управления, не хотелось.

— Никита, я пешком, — бросил Кожевников водителю и, не торопясь, пошел по Чуриловскому переулку до улицы Дзержинского, мимо музыкального училища и кукольного театра. От дома на ул. Дохтурова до областного управления КГБ было минут двадцать пути неспешным шагом. Чуть позади, медленно, ехала черная «Волга».

Николай Иванович шел по переулку, не замечая ни редких прохожих, ни поливальную машину сбивавшую тугой струей летнюю пыль с дороги и тротуаров. Своя же служебная «Волга» давно уже превратилась для него в нечто привычное, как тапочки у кровати, в которые утром ноги попадают как бы, само собой.

Любой советский чиновник, проработавший с десяток лет на серьезной должности, вырабатывает некое подобие предчувствия неприятностей, но он же был не просто чиновником. Профессиональный разведчик, начинавший карьеру молодым, зеленым лейтенантом в военные годы в СМЕРШе, потом боролся с лесными братьями в Прибалтике и бандеровцами в Западной Украине. Потом был опыт нелегальной заботы в Западном Берлине, участие в Чехословацких событиях в 1968 году, и уже на склоне лет — руководство Управлением в Смоленской области. Сейчас он шел по улице, а на душе было тревожно и гадостно... Жизнь развила это чувство до максимальной остроты. А самое странное, какой-либо определенной причины тревожиться — не было, но именно это чувство, в молодые годы настойчиво звало «рвать хвосты», «ложиться на дно» и, затаив дыхание, с испариной на лбу и пересохшим горлом ждать развязки, сжимая в потной ладони рукоять пистолета.

А началось все банально. Уже вечером, поужинав с женой, позвонив сыну в Москву, в Академию, Кожевников предвкушал как почитает перед сном, на английском, «Крестного отца» Марио Пьюзо, привезенного неделю назад из США знакомым дипломатом. Намечавшуюся идиллию разрушил телефонный звонок по ЗАСу из Москвы. Не абы кто, а начальник Второго Главка лично.

— Здравствуй, Николай Иванович, не разбудил, надеюсь? Если что, ты уж не серчай.

— Нет, товарищ генерал, —лейтенант, я тут только...

— Ладно, Николай, не суть важно. Завтра в первой половине дня нарочный прибудет с документами, лично к тебе. Дело приоритетное, по линии оперативно-технического управления, курируется лично Юрием Владимировичем.

— Так точно, понял, товарищ генерал-лейтенант, — Кожевников почувствовал, как начало дергаться веко.

— Своих, никого в курс дела не вводи, изучи бумаги, организуй выход на место. Вот еще что, управленческих спецов к этому не привлекай, задействуй погранцов, они уже в теме, выделят тебе ДРГ. Главное условие: полная скрытность. Местные ничего знать не должны. Доклад лично мне, но, чтобы без вариантов. Лучше не торопись, если информация подтвердиться, что бы было с чем мне к Самому на доклад идти.

— Понял! Будет исполнено!

Вот так. Ничего конкретного, раз даже по защищенной линии только общие фразы, стало быть, дело важное. Спал в результате Николай Иванович отвратительно. Часа в три, устав ворочаться, встал, вышел на балкон и в душной летней ночи стоял, дымя сигаретой и слушая ночной город. Потом на кухне махнул рюмку коньяка и опять полез под одеяло к жене.

Погруженный в свои мысли, тем не менее, разведчик по пути отмечал детали. Большой плакат — Слава КПСС «авангарду прогрессивного человечества» на фасаде музыкального училища, висит кривовато, что не есть хорошо. На афише кукольного театра анонсировался с 15 июня спектакль «Приключение Буратино», какой-то местный криворукий маляр нарисовал на афише Буратино с совершенно семитским профилем, или это из-за залома плаката. Но уж точно, пучеглазый Карабас-Барабас — вылитый Фридрих Энгельс, поручить бы узнать, кто рисовал.

А мысли все время возвращались к вчерашнему звонку из Москвы.

На улице Дзержинского, в доме 13-а, в бежевом пятиэтажном здании с балконами, напоминающими корабельные надстройки, в проходной Управления, генерала уже ждали. Дежуривший прапорщик вытянулся в струнку:

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! Кожевников кивнул и поднялся в кабинет. Проходя мимо секретарши, бросил:

— Леночка, будь добра, кофе мне принеси.

Оперативное совещание Николай Иванович провел быстро. Замы, видя, что мыслями шеф где-то далеко, особо не грузили. Рутинные вопросы решили быстро, и он всех распустил по рабочим местам. Развернул было свежий номер «Правды», но читать не смог, глаза постоянно косились на стоящие в углу кабинета большие напольные часы, еще старой немецкой работы.

В одиннадцать тридцать зазвонил внутренний телефон. Генерал несколько мгновений смотрел на аппарат, только потом взял трубку. Секретарша тоже само собой человек при погонах, красивая сорокалетняя женщина, обладала помимо прочих достоинств еще и приятным голосом:

— Николай Иванович, пакет с нарочным из Москвы.

Кожевников, от нетерпения уже изведшийся, только кратко сказал:

— Пусти!

Худощавый капитан, лет тридцати пяти, с совершенно не приметным лицом, про какие говорят: «увидел — забыл», с портфелем в левой руке, подошел к столу и представился:

— Капитан Ливенцов! — Правая рука метнулась под козырек фуражки. — Товарищ генерал-майор, позвольте ваши документы!

Правила, есть правила. Кожевников достал из внутреннего кармана пиджака служебное удостоверение и протянул в раскрытом виде капитану. Тот долго его рассматривал, потом вернул и поставил портфель на стол. Николай Иванович заметил, что от ручки до запястья капитана протянулась темная титановая цепочка. Не торопясь, нарочный извлек из портфеля, большой конверт из коричневой пергаментной бумаги и ведомость о передаче документов. Конверт он положил перед генералом, ведомость — сверху. Кожевников расписался о получении и вернул бумагу капитану. Тот так же, не торопясь, убрал ее, отдал честь, через левое плечо развернулся и прошел обратно к двери. Все это спокойно и четко, без малейшего подобострастия, уже привычного в окружающих.

Кожевников знал, что таким молчаливым капитанам и старлеям сам черт не брат, им без разницы, кто перед ними, полковник, генерал или маршал. Они как бы находились над всей окружающей суетой, и авторитеты у них были свои. Как правило, детдомовские, одинокие, без семей... Их делали особенными и независимыми триста грамм пластита в портфеле и кнопка «активатор» на ручке. И генерал знал, при реальной угрозе захвата, офицер, не раздумывая эту кнопку нажмет, превратив портфель с содержимым, себя и окружающих в кровавые ошметки.

Николай Иванович взял в руки конверт, покрутил, прикинул по весу, что там может быть. В верхнем правом углу лицевой стороны конверта стоял синий оттиск: «Особой важности» и чуть ниже — «Серия К». Документы «Серии К» вскрывались только лично адресатом. Он поднял трубку: «Лена, я занят, никого ко мне не пускай, пока я не скажу! Да! Без разницы, кто бы ни пришел!» Положив телефон, Кожевников взял нож для бумаги и принялся вскрывать конверт.

Несколько машинописных листов, несколько фотоснимков, ну и стоило ли это всех волнений? Не подвело ли старого чекиста чутье? Он углубился в чтение. На ознакомление и беглый просмотр ушло минут пятнадцать. Генерал, прочитав, откинулся на спинку удобного кожаного кресла, сосредоточенно посмотрел в окно. Потом прочитал все еще раз, на этот раз уже не торопясь, вдумчиво. Через полчаса у Леночки зазвонил внутренний телефон, голос шефа был строг и сосредоточен:

— Лена, соедини меня с погранцами, потом дай аналитику по Руднянскому району, да... полную справку, как обычно, предприятия, оборонка, воинские части, особенности, по нашим сотрудникам в районе. Справку жду через час, в первую очередь дай связь с пограничниками.

Кожевников развернул кресло, вытянул ноги, сложив руки домиком, смотрел в открытую балконную дверь на голубое летнее небо.

Два дня назад в чертовом лесном углу, где и не живет-то никто, на самой границе с бульбашами, с Дубровенским районом Витебской области, утром во время грозы с ливнем ПВОшники засекли вдруг чужака. Взяться ему было абсолютно неоткуда. Первая линия ПВО никого не засекала, сигнал был необычный, не свойственный НАТОвским самолетам, да и летел странно. Странно по всем параметрам. И по скорости, и по потолку полета, по траектории. На метеорит какой-то не похоже, по траектории судя, явно управляемый объект. И потом, где-то посреди лесов и болот, сигнал пропал. И вот, еби их мать, не мог он в Белоруссии где-то, в Витебской области, грохнуться, всего-то километров пять- шесть до них. Нет, судя по всему, завалился у нас. Но потом уж совсем интересные вещи... Николай Иванович вновь взял один из листов. Рапорт сотрудника оперативно-технического управления и справки. Часа через три что-то там взорвалось. И не просто взорвалось. По данным со спутника, вспышка была вполне соответствующая термоядерному взрыву средней мощности, посильнее, чем американцы Хиросиму и Нагасаки облагодетельствовали, килотонн 25–30. Но, если все было так, Кожевников бы не из Москвы об этом узнал. Такие вещи не скроешь, не спрячешь, давно бы уже все на ушах ходили, а то и до войны не далеко. Весь юго-запад Смоленской области и восток Белоруссии был бы зоной ЧП, неведомо, куда бы погнал ветер облако радиоактивных осадков. Взрыв был необычный. Наземный. Огромная температура в эпицентре, согласно справке, спектр характерен для 10.000.000 градусов, но... ни характерного гриба от ядерного взрыва, ни ударной волны, ни радиоактивного заражения, ни электромагнитного импульса. Ничего, только выжженный круг, диаметром пятьдесят метров. Уже через три часа на место взрыва был послан вертолет с командой РХБЗ, но все приборы на борту не показали каких-либо существенных отклонений от нормы, только выжженный круг в лесу на краю болот. Посадка на месте изначально была запрещена, вертолет улетел, а теперь, это была уже его, Кожевникова, головная боль.

Николай Иванович спецом был настоящим, на должности оказался не потому что лапу рядом с Политбюро имел, а на своем горбу тащил с молодых лет безопасность Советского государства. Поэтому сразу сообразил, что полученная в работу информация — только верхушка айсберга. Если это янки летели или их европейские союзнички из НАТО, и они распылились на атомы, это — одно. Будут делать морду кирпичом, мол знать ничего не знаем. Уже их такую реакцию проходили. Но ведь ладно, если летели, летели, упали и взорвались! Сразу. Ан нет, с момента потери засечки на ПВОшных радарах и взрывом, генерал еще раз взглянул в рапорт, да, прошло почти три часа. Похоже на операцию внедрения с последующим уничтожением летательного аппарата. Это уже проблема, большая проблема! Кого искать?! Где искать?! Шпионы? Диверсанты? Сколько их? Что является объектом? Вот ведь суки, эти американцы, не живется им мирно, все стараются СССР обставить… За два прошедших со взрыва дня, они могут уже в Москве быть… А если не они? То-то в оперативно- технического управлении и управлении «Т» взбеленились. Да и сам Кожевников понимал, нет у вероятного противника таких технологий. Хм… взрыв с параметрами ядерного, но без поражающих факторов ОМП. Странно… А если не НАТО? То, кто?! У американцев на орбите тоже спутники, она с территории нашей страны глаз не спускают… Значит тоже взрыв засекли, не могли не засечь! Значит в ЦРУ сейчас тоже репу чешут, что это у русских за испытание нового оружия? Да еще в Европейской части СССР, не в Семипалатинске, не на Новой Земле и не в Казахстане! Вывод очевиден. Вся НАТОвская агентура, какая ни есть, будет брошена теперь к нему генерал-майору Кожевникову, в Смоленск. Будут рыть землю своим поганым рылом, как кабан в поисках желудей! Расконсервируют, наверное, даже самых секретных, мхом поросших, со времен оккупации агентов… Вот ведь, блядская напасть! Головная боль!

В 16.00 Кожевников уже сидел в кабинете за столом, застеленном картой области, с Генштабовскими картами 1:500 и полковником погранцом, начальником разведки.

— Повтори задачу, Борис!

Коренастый, крепкий пограничник устало потер лоб:

— Николай Иванович, задача поставлена странная, я не совсем понимаю цели.

— А ты делай то, что приказано, понимать я буду. Доклад мне сразу, как группа вернутся, это вчера еще нужно было сделать… Сейчас, на ночь глядя, смысла нет выдвигаться, там лес и болото, в трясине сгинете. Выход на рассвете. Возглавишь группу сам, или уже жирком зарос? Жду повторения боевой задачи, полковник!

Пограничник угрюмо насупился:

— Подготавливаю группу из восьми наиболее подготовленных бойцов, включаю в группу двоих спецов из химвойск. На рассвете высаживаемся с вертолета за пять километров от цели. Затем вывожу группу в указанный район 56-17, — он ткнул пальцем в одну из карт, — задачей группы является проведение РХБ разведки, проведения дозиметрического и химического контроля, оценка РХБ обстановки после применения вероятным противником ОМП, а также возможных разрушений (аварий) радиационно, химически, биологически опасных объектов. Так же приказано соблюдать максимальную степень секретности, исключить обнаружение группы местными жителями, вплоть до ликвидации случайных свидетелей. Полковник помолчал, потом мотнул головой и срывающимся голосом страстно продолжил:

— Товарищ генерал-майор, Николай Иванович, но там же наши советские люди, как же так — ликвидация случайных свидетелей? Мы же на своей земле!

— Ну, ты еще истерику мне тут устрой! Ты офицер, коммунист, это задание тебе Партия доверила, или ты в ней сомневаешься? Думаешь, я это все выдумал? — перебил его Кожевников, — а вот чтобы не было этих случайных свидетелей, ты уж, Борис Андреевич, постарайся, чтобы о твоем рейде ни одна душа не прознала, тогда и ликвидировать никого не придется!

Генерал встал из-за стола, подошел к балконной двери. Разведчик молча ждал. Кожевников развернулся и продолжил:

— Если на местности есть следы какого-либо заражения, превышающие нормы, приказываю обследовать и обозначить на карте его границы, связаться со мной и осуществлять охрану зоны заражения до прибытия сил оцепления. Тут уже будет не до секретности. Может эвакуация местных потребоваться.

Николай Иванович прекрасно понимал, почему пограничник так приуныл. Знал он его не первый день, знал, как хорошего спеца в своем деле и далеко не дурачка. Полковник чувствовал, что его и его людей разыгрывают в темную, а этого никто из людей их профессии не любил

«Эх, Боря, Боря, не могу я тебе всего рассказать, ты уж извини» …

И продолжил все тем же непререкаемым тоном:

— Может быть и так, что никакого заражения нет. Вот именно на этот случай ты и твои люди мне нужны. Тебе предстоит обследовать территорию, самым тщательным образом осмотреть все, чтобы исключить операцию внедрения со стороны вероятного противника. Ищи все, что тебе покажется странным, обследуй каждую корягу, осмотри каждый куст! Каждое дерево! Найдешь медвежью берлогу, залезь туда и загляни медведю в задницу! Но чтобы была уверенность, что там нет, и не было чужаков! И повторяю, секретность операции на высшем уровне! Если окажется, что там замешаны местные, преследование и задержание запрещаю! Будет кому этим заняться без вас! В этом случае придерживайтесь режима радиомолчания, доклад лично мне по прибытию. Огонь на поражение открывать исключительно для самообороны и только при явном нападении. Все понял?

— Так точно, товарищ генерал-майор! Разрешите приступать?

— Иди, полковник, приступай! И… удачи тебе!

В 18.00 Кожевников собрал замов. Те встревожено перешептывались, известие о нарочном из Москвы и визите начальника разведки местного погрануправления уже обошла Управление. Не представляя еще в чем дело, они, будучи людьми системы, уже понимали, что их машина заработала в ином режиме, набирая обороты и скрипя всеми шестернями.

— Товарищи офицеры, с сегодняшнего дня я ввожу повышенный уровень боеготовности по всей области!

Кожевников кивнул заму по службе:

— Петр Петрович, для личного состава с 18.00 двенадцатичасовой день, возможен перевод на казарменное положение. Подготовьте приказ о откомандировании в распоряжение Управления на неопределенный срок оперативников из Вязьмы, Сычевки, Гагарина, Рославля, Сафонова, в количестве тридцати человек. С коллегами из Белоруссии я сам переговорю. С их стороны вся необходимая помощь будет.

Обратился к заму по оперативной работе:

— Ты, Николай Павлович, ориентируй агентурный аппарат на получение информации о всех подозрительных приезжих, особенно интересующихся западными районами области, в частности Руднянским. Усилить охрану режимных предприятий и почтовых ящиков! Дать шифровки по особым отделам воинских частей, предусмотреть внутренние контрразведывательные мероприятия, не исключены попытки вербовки.

— Ну а тебе, комиссар, — обратился он к замполиту, — активно ездить по ушам общественности и товарищам партийцам, с завтрашнего дня во всех газетах — объявления о учениях гражданской обороны, лекции организуй, о Свердловской апрельской эпидемии Сибирской язвы пусть упомянут, помнишь, была ШТ… нагони немного жути, но, смотри, не переборщи. Паника нам не нужна. Вопросы, товарищи офицеры?

Поднялся заместитель по оперативной работе.

— Николай Иванович, я даже и не знаю с чего начать. Что случилось-то? Мы уже, что?

Кожевников молча протянул ему пустой большой конверт из плотной коричневой бумаги, тот взял, мимолетно глянув на лицевую сторону, передал полковнику замполиту, тот, так же лишь взглянув, протянул конверт третьему заместителю.

Синий оттиск «Особой важности» и чуть ниже «Серия К» дали понять: чтобы ни случилось, начальник промолчит.