Глава 14. Все так не просто…

Домой Лопатин в тот день не вернулся. Да Кудашев не особо и ждал, было чем заняться. Пытался опять разобраться с маяком, безрезультатно. Он по сути не утратил работоспособности, но для активации нужен был огромный импульс, взять столько энергии было по сути негде. Нужно было обмозговать услышанное от Прокопыча. Выходило, что тысячи лет назад, на месте болота была излучина полноводной реки, омывавшая приличный остров на котором стоял город, или не город, но поселение сильной расы, иной цивилизации, от которой и следа не осталось. Хотя, нет, предки старика были из тех, кто хранил память о прошлом, а то, что он в умертвлении своем оказался между мирами, дало родовой памяти проснуться и знания предков пришли из глубины веков. Юрий поверил ему сразу. Зачем неупокоенному врать? Да и собственные ощущения во время последнего посещения места аварии тому были подтверждением. К тому же, вспомнил он вдруг, выходя из вневременья в этот мир, перед аварией, засек и воспользовался как пеленгом необычно сильной аномалией на пересечении лей-линий как раз в этом лесном районе. А уж то, что рассказывал Прокопыч, точно требовало наведаться на место города, посмотреть, что там осталось. Да и может действительно удастся то, о чем старик просил.

Но ближе к ночи обершарфюрер вдруг стал чувствовать нечто гнетущее. Так сгущающиеся на дальнем горизонте багровые тучи в жаркий летний день предвещают грозу, так и это, новое чувство, могло предвещать только что-то тревожное. Угрозу… Беду… Еще только постигая новые свои экстрасенсорные способности, он не мог толком разобраться в чувствах, но понимал, что приближается что-то серьезное и отнюдь не радостное.

Уже в сумерках Юрий вышел к пасеке, остановился у плетня и, скрестив руки на груди, следил, как последние лучи скрывшегося за лесом солнца, теряются в багровом закате, постепенно сменяющемся темнотой. Нахлынувший со спины холод дал знать о появлении призрак. Кудашев, не оборачиваясь, бросил:

— Рассказывай!

Младший Лопатин скользнул к плетню и стал рядом.

— Почувствовал, значит, — не то спросил, не то подтвердил неупокоенный, — по твою душу приходили.

— Кто?

— Серьезные, в камуфляже, я так думаю погранцы, не простые, разведка…

Обершарфюрер, потер рукой ноющую грудь… Как он мог быть так самоуверен? Как мог подумать, что его появление в этом мире пройдет незамеченным, не засекут корабль средства ПВО, не заметят взрыв самоликвидатора. Несколько дней он потерял, наивно полагая, что он просто потерялся, что война для него, в обозримом будущем закончилась

— Сколько их?

— Разведчиков восемь и двое технарей с аппаратурой. У воронки все крутились, замеряли, пока погранцы периметр держали. Потом, как выяснили, что излучения нет, осмелели. Весь овраг облазили, где вы с батей прятались, да и почти до пасеки добрались. Но сюда не пошли. Думаю, приказа не было Убрались. Их у Седого бора вертолет подобрал. Там как раз поляна есть большая. Километров пять-шесть отсюда.

— Прости Коля, все же создал я отцу твоему проблемы и немалые. Они вернутся. Знаю, вернутся.

Неупокоенный обошел-облетел плетень и стал перед пилотом.

— Что теперь об этом? Чему быть, тому не миновать. Придут. Я тоже знаю. Но уже другие… Что делать думаешь?

— Что тут думать, убегать, шкуру спасать? Поздно, пожалуй. Как пить дать, обложили уже. Это нужно было вчера еще уходить, и то могло быть поздно. Да только некуда мне. Чужак я на этой земле. Стало быть, тут, обершарфюреру СС, князю Кудашеву, последний бой принимать. Надо уходить, отец твой мне помог сильно, надо от него беду отвести. Да и в лесу меня им не так просто взять будет. Живым чекистам не дамся, — Юрий, расправил плечи, гордо вскинул подбородок. Трудно принять решение, но, приняв, уже много легче, горечь приближения неминуемой смерти, сменилась разгорающейся в груди ярости берсерка.

— Ну, ну… ты не торопись так, на свой «последний и решительный», пошли в дом, присядешь, без суеты. Обмозгуем. Есть у меня идеи кой-какие, да и Прокопыча кликнем, он в нашем состоянии много чего прозрел, может тоже умное что подскажет. — Лопатин младший, не торопясь поплыл к родному дому, совсем «по-живому» махнув рукой Кудашеву.

— Ты ж теперь не простой смертный, ты теперь просветленный, или как там у вас называют — сверхчеловек. А из автомата стрелять и гранаты кидать, которые ты в подполье спустил, оно никогда не поздно, но это уж совсем на крайний случай.

Пилот пошел за ним. Чем черт не шутит, может, он прав… Вдруг дико захотелось жить, вот так просто радоваться порыву вечернего ветерка, холодящего кожу, чувствовать слабый запах конского навоза из конюшни, слышать соловьиную трель с опушки. Смерти, после всего пережитого и узнанного, обершарфюрер бояться перестал, но и покидать этот мир совершенно не хотелось. Осознание того, что богами отмеренный срок далеко не истек, вдруг успокоило, отрезвило яростные порывы и вернуло спокойствие. Тяжело на сердце было от того, что впутал во все это обычного, хорошего русского мужика, Василия Лопатина. Уж он-то тут вовсе не при делах, да кто ж поверит. В НКВД и не такие сознавались во всех мыслимых грехах. Или как его, не НКВД теперь, а КГБ, да смысл ведь прежний.

— Коля, ты сказал, Прокопыча кликнем, а как мне позвать, когда нужно кого-то из вас? — спросил Кудашев, поднимаясь на крыльцо.

— Да это я так сказал. Просто, кликнем. Ты представь, кого-то из нас, просто в голове, в мыслях и подумай о нем, но как будто кричишь, но без звука. Вот, попробуй, деда позови, ага, вот так! Ого! Ну и рев ты издал! Я так думаю, с минуты на минуту Прокопыч тут будет.

Спать Юрий лег далеко за полночь, но почти спокойным.

Утром, обершарфюрер встал рано, привычно уже загнал на задворки сознания боль в груди и спине, наскоро перекусил. В зале оделся в висевшую в шкафу одежду Николая. Она пришлась почти впору, он изрядно за эти дни сбросил в весе. А вот рукава были коротковаты, как и синие брюки из грубого сукна. День, как и все предыдущие, обещал быть жарким. Рукава рубахи в крупную зелено-красную клетку он закатал, отыскал в сенях старые черные резиновые сапоги. Сапоги были чуть великоваты и, наверняка, стерли бы ему все ноги. Кудашев сменил носки на портянки, висевшие там же в сенях, потуже намотал, встал, заправил брюки в сапоги, прошелся по кухне, потопал… нормально.

Спустившись в подпол, опоясался ремнем с подсумком, вложил в него четыре автоматных магазина, повесил на грудь свой десантный автомат, прихватил флягу из НЗ с витаминизированной водой, прицепил на ремень, сунул в карман пачку галет и уже с лестницы вернулся, взял пару гранат. На выходе с кухни глянул на себя в зеркало с облезлой амальгамой и недовольно покачал головой. Разбойник разбойником! Трехдневная щетина, мешки под глазами. Для военного человека с его привычкой к дисциплине и трепетному чувству к форме, вид был ужасен и ничего кроме раздражения не вызвал. Кудашев надел было на голову форменную кепку, но это было вовсе гротескно, и он оставил ее висеть на гвозде, на входе в кухню. На перилах крыльца, сонно щурясь, сидел кот. Юрий, проходя мимо, потрепал его по голове и отправился в сторону леса. Прошел мимо пасеки с гудящими пчелами, уже вовсю трудящимися с самого рассвета.

На опушке леса остановился. Прикрыв глаза оперся рукой о березу прислушался. Кудашев успокоил дыхание, позволил внутреннему зрению раздвинуть границы привычного восприятия. В окрестностях, до самого болота не было ничего необычного и чужого, самая простая лесная жизнь. Слева, в глубине леса, километрах в двух от него, в логове под вывернутыми корнями упавшего дерева, крупная рысь рыжевато-пятнистого окраса вылизывает своих котят, у которых несколько дней назад открылись глаза. Отец их сидит на упавшем стволе, прислушиваясь к шуршанию в норе, навострив уши с кисточками. Морда у него такая же довольная, как у лопатинского кота на крыльце.

У самой кромки болота, правее от места крушения его корабля, большой лось, не торопясь жует хвощ. У самой воды, недалеко, в густом молодом хвойнике у него лежка. В такую жару, наверняка, сохатый забирается в воду по самую шею… Увиденное было уже привычно ярко и так явственно, что казалось, он находится рядом с увиденным и может дотронуться до животных рукой.

Путь до оврага занял уже привычные полчаса. Тут Юрий уже явственно чувствовал, что вокруг побывали чужие, по сломанной ветке, по неясному следу на мхе, да и по вполне отчетливым следам явно военной обуви с глубоким протектором. Видно было, что люди, находившиеся тут вчера, старались оставить как можно меньше свидетельств своего пребывания. И, что очень важно, им это почти удалось. Не то, чтобы Кудашев был отличным следопытом, всего лишь углубленная тактическая подготовка в спецшколе, но ему помогало его обострившееся восприятие. Особенно много следов он обнаружил под сломанным деревом, где еще недавно лежали забросанные сломанными ветками вещи из его корабля. Обершарфюрер постоял, вспоминая все ли он принес в дом к Лопатину, из того что вытащил их хронолета. Вроде все. Автомат, патроны, гранаты, пайки, медицину, одежду.

Путь к месту крушения через поломанные, а местами вывороченные с корнем и сваленные деревья, занял еще минут пятнадцать. На поляне, образовавшейся после взрыва, в неглубокой воронке с плавившимися от небывалого жара взрыва краями, Кудашев еще раз укоризненно покачал головой, ругая себя на наивность. Надо, надо было предусмотреть, что их с покойным Ролле появление тут не пройдет незамеченным. Но… что сделано, то сделано. Это хорошо вложили им в головы в спецшколе, нет смысла стонать и жалеть о содеянном, надо идти вперед к своей цели, корректируя путь по результатам своих действий. Технологии взрыва такой мощности и столь контролируемого по последствиям, явно неизвестны в этой реальности и более чем вероятно вызовут у местных спецслужб самый пристальный интерес. Значит, они вернутся, значит времени терять нельзя.

Кудашев поправил на плече автомат, еще раз окинул взглядом поляну и отправился за северо-запад. Постепенно исчезли хвойные деревья, их сменили березы и осины. Под ногами начало хлюпать, трава сменилась мхом, который сразу набухал водой, как только Юрий ставил ногу. Деревьев становилось все меньше, а воды все больше. Минут через десять он вышел на край болота, которое местные жители давно нарекли Чертовым или Ведьминым.

Издревле у всех народов, болота пользовались дурной славой. Из-за смертельной опасности, которую представляет трясина, и особенно — характера этой опасности — медленной, но верной гибели. Когда в жутком страхе билось сердце и криком захлебывался человек, пока не заливала ему рот холодная, вонючая болотная жижа. Уходил человек на промысел, ради растущих на болотах грибов и ягод, а также лечебных трав, ради зверя лесного, лося, енота, выдры, норки, ондатры или птиц, которых на болотах тоже немало и пропадал безвестно, оступившись нечаянно, в зыбучей трясине. Именно по этой причине, селила народная молва в болотах жутких тварей и сверхъестественных существ.

В теплые темные ночи пугало случайно забредших на болота людей свечение бледно-голубоватых, слабо мерцающих огоньков, выписывающих сложную траекторию. С древних пор людей пугало это ночное свечение на болотах. Из-за характерного расположения огоньков — на высоте человеческой руки — их называют «свечами покойника». Считалось, что увидевший их получил предупреждение о скорой смерти, а несут их пришельцы с того света. Кудашев, дома в Германии, слышал от деда, что огоньки на болоте, это — призраки тех, кто украл у соседей землю — в наказание их души бродят по болотам в поисках твердой земли. Уже сам в Карелии, слышал, как финны называли их «льеккьо» и верили, что это души детей, захороненных в лесу. В Северной Европе считали, что огоньки на болоте — духи древних воинов, охраняющих клады. По английским поверьям, эти, так называемые блуждающие огни, пытаются завлечь человека в самую топь болота или другое опасное место.

Из-за них, да из-за своих странных звуков, стонов, всхлипов, невнятных голосов, болото у всех ассоциируется с плохим, гиблым, нечистым местом. Предания народов населяли топи кикиморами и лесавками, в славянской мифологии у болота есть свой дух-хранитель, хозяин-болотняник. Это он заманивает в трясину самоуверенных и беспечных и, наоборот, показывает безопасную тропу тем, кто относятся к природе с почтением.

Кудашев, обретший способности, которые обычным людям и не ведомы, уплатил свою, не малую, за них цену. Он уже не мог отбросить все эти легенды как глупые суеверия, ибо познал многое и уже на себе испытал, что видит и знает рядовой человек ничтожно мало. Что есть мир невидимый, дополняющий привычный с детства мир видимый. Вовсе не удивился бы наш герой, если бы, сделав несколько шагов по зыбучему мху, встретил седого старика с широким, хмурым, желтоватым лицом. Это он, болотняник, пугает идущих через болото теми самыми резкими звуками, вздохами, громкими причмокиваниями и стонами. Да и вспомнилось, что еще древние кельты полагали болота «вратами духов» — в том месте, где кажущаяся твердой почва мгновенно уходит из-под ног, открываются врата в мир загадочных духов природы и божеств. Как знать, может кельты приносили на болотах жертвенные дары совсем не зря. Он сам, как раз тут, у болота из другого мира и появился…

Все это пронеслось в мозгу почти мгновенно. Юрий немного прошел вдоль болота, осматривая окрестности. Кривые сосны и березы, росшие в лесу ближе к трясинам, у болота сменились ольшаником, осокой и редкими ивами. Деревья резко обрывались и метра через два от кромки леса, после зарослей осоки с вкраплениями зацветшего иван-чая начиналась покрытая невысокими ядовито зелеными кочками хлябь. Между кочками, то тут, то там, блестели подернутые ряской оконца воды. Солнце было почти в зените. Не меньше одиннадцати часов. У болота было душно, испарения, поднимавшиеся над трясиной, образовывали марево, которое колыхалось на высоте не более трех метров, скрывая верхушки там и сям разбросанных по болоту чахлых деревьев. Вдали, почти не видная за душным туманом земля приподнималась островками заросшими кустами и чахлыми деревцами.

Знатоком болот Кудашев никогда не был. Вид торчащих камышей, мшистых кочек с блестящей из-под ряски между ними водой, густой, удушливый запах совсем не вызывал желания лезть в глубь этой трясины. Но раз уж решил, надо идти… Юрий сломал осину потолще, обрезал ветки, немного зачистил ствол. Получился почти прямой двухметровый дрын, довольно крепкий с виду. Обершарфюрер еще раз огляделся по сторонам, потом наметил себе направление на кочку побольше, с росшей на ней небольшой сосной с неровным, почти голым, стволом в метрах ста от берега. Закинул почти за спину автомат и сделал шаг.

Первый же шаг сразу дал почувствовать, что под ногами уже не твердая земля, а зыбкое покрытое мхом и переплетенное травой покрытие. Оно прогибалось, но держало покуда, вес человека. Шаг, еще шаг, проверка шестом плотности кочки. С усилием, посильней. Через раз шест уходил на треть и вынимался с хлюпаньем. Кудашев видел, как с шумом и пузырями вырываются вслед за шестом болотные газы.

Почему-то почти сразу в голову лезли позабытые стихи Блока, как нельзя кстати проявившиеся в памяти тут, посреди Смоленских болот, название уж больно подходящее: «Полюби эту вечность болот». Сначала стихи просто всплывали в голове, а потом уже в слух, под такт осторожным шагам-прыжкам, с кочки на кочку.

Полюби эту вечность болот:

Никогда не иссякнет их мощь.

Этот злак, что сгорел, — не умрет.

Этот куст — без истления — тощ.

Эти ржавые кочки и пни

Знают твой отдыхающий плен.

Неизменно предвечны они, –

Ты пред Вечностью полон измен.

Одинокая участь светла.

Безначальная доля свята.

Это Вечность Сама снизошла

И навеки замкнула уста.

То ли стихи помогли, то ли повезло, но до намеченной цели — холмику с кривой сосенкой Кудашев добрался. Чем дальше шел, тем становилось все более жутко. Один раз оступился, уже почти на подходе, чуть не утопил сапог, зачерпнув болотной жижи. Да что там сапог, успел на кочку обратно заскочить, но почувствовал, что в том месте куда угодила нога, дна как будто и вовсе нет. Понял, один неверный шаг, и нет тебе спасения.

За эти сто пятьдесят метров он устал так, как не уставал на марш-бросках с полной выкладкой. Берег, с которого он начал свой путь, уже был еле виден за туманным маревом. Жарко. Пот заливал глаза и струился по груди под расстегнутой почти до пояса рубахой. Сердце неистово колотилось. Надо отдохнуть. Юрий присел, положил рядом автомат. Прислонился спиной к стволу сосны, отцепил с пояса флягу и сделал несколько глотков. Привычно уже, с закрытыми глазами, стал восстанавливать дыхание, медитативные практики удавались ему последнее время все лучше и лучше. Дыхание быстро восстановилось, сердце стало замедлять ритм, и почти сразу Кудашев понял, что больше не один. А затем волной накатилась невыносимая дремота, дико захотелось никуда не идти, а свернуться калачиком, тут на островке у сосны, и крепко накрепко уснуть. Но он сосредоточился, стараясь, не поддаваясь дремоте, и стал сопротивляться этому наваждению. Защита была древней, как сама магия. Этому их учили в Орденском замке, избегая таких терминов как «магия», но именно сейчас обершарфюрер понял, что это именно она и есть, как бы не назвали ее ученые ««Аненербе»». Он сосредоточился на внутреннем видении, со всей возможной ясностью представляя себе жаркое пламя, огонь, окружающий его со всех сторон по кругу как защитный кокон. Потом он превратил пламя в своем сознании в медленно, катящуюся огненную свастику, а ее в свою очередь в грандиозную картину вращающейся галактики. Сонливость стала ослабевать и через пару мгновений сошла на нет.

Кудашев по-прежнему расслабленно полулежал, прислонившись к дереву. Неожиданно он почувствовал, как его сознания коснулось нечто чужое, иное сознание. Слов в общепринятом смысле не было, но эмоции были понятны.

Удивление… недоумение… вопрос.

Тот, кто пытался усыпить и обездвижить его, теперь был в крайней степени растерянности от полученного отпора. Видно, что давно, а может и никогда, это неизвестное, не имело дела с «просветленным» или попросту, по-народному, колдуном. Что проще, наслать дрему, а потом спросонья, направить человека, куда надо… на болоте еще опаснее, чем на минном поле. Один шаг не туда и все, нет человека. Только чмокнет сыто трясина и отрыгнет метаном.

Кудашев определил, что источник эмоций находится где-то далеко впереди, в самом центре хлябей. Как по путеводной нити, его сознание скользнуло вперед, мгновенно покрыв расстояние километра в полтора. Там в окружении почти чистой воды, находился небольшой остров, почти правильной овальной формы, заросший высокими прямыми соснами. Неизвестный или неизвестная сущность осознала присутствие обершарфюрера, и вновь он почувствовал эмоции.

Гнев… неприязнь…недовольство.

Надо показать, кто тут хозяин, решил Кудашев. Он на мгновение расслабился, постарался очистить от лишних мыслей рассудок. Потом представил, как воздух перед ним скручивается в большой осязаемую сферу, которая, в свою очередь, насыщается электричеством. Сфера наполняется проблесками молний и вихрем. Резко, на выдохе, он отправил сгусток энергии в сторону острова. Со стороны, это, пожалуй, напоминало неожиданный порыв ветра… Этому тоже Кудашева научили офицеры «Аненербе», он помнил пробежавший по рядам курсантов трепет, когда их преподаватель доктор Бозэ, совсем не богатырского сложения, грузный, пожилой уже человек, первый раз резко выбросил от груди правую руку с раскрытой ладонью, и стоявшая на кафедре метрах в пяти от него зажженная свеча вдруг упала на пол, как будто снесенная резким ударом. К концу обучения, все курсанты могли погасить свечу, а некоторые, в том числе и он, так же валили свечу на расстоянии, используя внутреннюю силу.

На этот раз, Юрий явно не рассчитал своих многократно возросших способностей. Вдалеке, там, куда направлялся удар, громыхнуло, как раскатом грома. Но и сил это отняло, как будто он вновь пробежал с полной выкладкой несколько километров или пробрался сотню метров по болоту. Глаза застлало пеленой, дыхание сбилось. Тем временем эмоциональный настрой неизвестного сразу сменился.

Страх. Желание спрятаться. Признание поражения.

Он отправил такой же эмоциональный ответ:

Я силен. Я могу постоять за себя. Это ответ за насланный сон.

После некоторой паузы пришло новое сообщение.

Больше этого не будет. Уходи обратно. Страх.

Ага, как бы не так, не для того я здесь, что бы обратно поворачивать:

Нет угрозы. Мирные намерения. Иду вперед.

Пауза перед следующим потоком эмоций была еще более длительной.

Кто ты? Хозяева давно ушли. Нельзя пускать чужих.

А в самом деле, кто я? Кудашев задумался. Что я могу ответить на этот вопрос? Контакт терять нельзя, это существо или что там было, мне будет полезно и лучше добиться его расположения не угрозами, а миром. Он вспомнил, что рассказывал Прокопыч, сопоставил со своими не особо обширными знаниями по истории человечества, преподаваемого в замке иначе чем в обычных школах Рейха. Следующее послание уже не было трансляцией эмоций, он постарался послать информацию, выглядевшую как смесь рунических символов, древнейших солярных знаков. Добавил театрализованный парад в довоенном Берлине, участники которого были одеты в античные и средневековые одежды, несли и везли на задрапированных машинах символику древних ариев, а в конце послал свой образ в парадной форме, в которой был при выпуске из спецшколы.

На этот раз ответ пришел быстро:

Ты от хозяев. Мы дождались! Радость.

Юрий облегченно вздохнул, все прошло даже лучше, чем он надеялся.

Покажи путь. Я друг. Признательность.

И почти сразу пришло Знание. Болото уже перестало казаться страшным и опасным, оно было для неизвестного собеседника родным домом, всем, что он или оно знало всю свою неизвестно сколь долгую жизнь. Найти дорогу до острова, стало не сложнее, чем пройти от городского собора до церкви Святого Севера в родном Эрфурте.

Но при всем при этом, на дорогу ушло часа два. Автомат с подсумком остался на островке с чахлой сосенкой. Кудашев уже знал, что сегодня нужды в оружии нет, без него было куда удобнее идти. Когда обершарфюрер, взобрался на остров, уже не требовалось насылать сон, устал он страшно. Сказывались недавние травмы и тревоги. Последние дни он тянул исключительно на силе воли.

На островке никто его не встречал, как будто и не было этого ментального разговора, а снова его начинать не было сил. Островок поднимался над водой на метр-полтора, как ни странно, на нем почти не пахло болотом, и воздух был свеж и чист. Шумел ветер в больших соснах, которыми он зарос. Густая, но не высокая, до середины голени трава, глушила шаги. Принимая во внимание обратный путь, времени на осмотр островка осталось всего ничего, часа два-три от силы. Но минут двадцать отдыха было необходимо. Присев на берегу, Юрий отдышался, сжевал несколько галет из припасенной пачки и выпил почти всю воду из фляги.

Еще по дороге к острову, он чувствовал нарастающее давление Силы. Чтобы ни было на острове, оно обладало мощью, которая пугала. Наверняка, островок был вершиной некогда большого острова, который с веками опустился и покрылся водой реки. А та со временем застоялась, превратилась в болото. Кудашев только мог гадать, сколько на это понадобилось времени. Что было тут в древние времена, только боги и ведали. Но по его, совсем не академическому, мнению, прошло никак не менее нескольких тысяч лет.

Тот, кто вел с ним разговор и привел потом на остров, умело прятался и не подавал признаков жизни… или не жизни. Юрий чувствовал, что за ним пристально наблюдают и знал, что опасаться со стороны неведомых жителей болота нечего. Площадь острова вряд ли превышала километр, и осмотреть его можно было и без всякой помощи. Остров был девственно чист, ничего не выдавало, что тут кто-то живет, или хотя бы бывает. Ни тропинок, ни следов. Буквально сразу, как Кудашев отошел от берега вглубь острова, стали попадаться камни, то большие, то малые. Они сначала казались разбросанными хаотично, но потом обершарфюрер уже не был в этом уверен.

Ближе к центру островка, вдруг почти исчезла трава, и только толстый слой опавших сосновых иголок пружинил при ходьбе. Юрий остановился у особенно большого камня, покрытого мхом. В глаза бросился слишком прямой угол, трещиной пересекавший глыбу и уходящий в грунт. Присев у глыбы, Юрий принялся отгребать толстый слой опавших игл, пока не наткнулся на плиту под ними. Трещина сопрягалась с другой на плите под слоем грунта, образуя фигуру неправильной формы.

Медленным движением, Кудашев сдвинул отброшенный грунт на место и сел, прислонившись к каменной глыбе, поднял голову вверх, глядя в голубое летнее небо. Это была стена. Не просто стена, а изготовленная полигональной или мегалитической кладкой, уложенные впритирку, да так что между ними не всегда можно просунуть даже иголку камни- кирпичи неправильной многоугольной формы. Часто просто огромные, но всегда без какого-то соединяющего их раствора, с идеально подогнанными формами, входящими одна в другую. Удивительная прочность полигональной каменной кладки достигается ее несимметричностью. А вот как удалось рассчитать необходимые размеры, как древние сумели создать такую технологию — вопрос! Юрий знал о такой, видел в учебных фильмах о Мезоамерике. «Наследие Предков», со времен знаменитых экспедиций Эдмунда Кисса в Боливию, (результаты который собственно и привели к реализации путешествий в другие реальности), проявляло к тем местам самый живой интерес.

Открытие поразительное… аж дыхание перехватывает, но что с того. Кому оно нужно в этом мире? Тем не менее, именно в этот момент, обершарфюрер СС Кудашев понял, что, если он когда-либо, по невероятной счастливой случайности вернется домой, с военной карьерой будет покончено. Хороших солдат у Рейха всегда было и будет достаточно, а его неудержимо тянули к себе новые знания. И сейчас, сидя прислонившись спиной к стене с полигональной кладкой, которой по всем канонам не должно было тут быть, он остро переживал недостаток знаний. Решено, если боги позволят ему вернуться, он станет ученым.