Глава 18. Сергей

Сказать, что Андреич чувствовал себя скверно, — не сказать ничего. Отличное настроение вчерашнего вечера, ночи и особенно утра, когда он почувствовал себя не просто мужчиной, но мужчиной желанным и весьма важно, способным это желание оправдать, исчезло без следа. То, что с ним домой поедет милиционер, представитель власти, хоть и свой в доску, родной практически, Серега Горохов, приводило пасечника в ужас. Хуже всего то, что внешне он пытался казаться спокойным и даже довольным. Лошадей не гнали. По жаркой погоде ехали не спеша, овеваемые легким ветерком. Сначала колхозными полями, потом перелесками, наконец, по лесной дороге в тени высоких сосен. Лопатин прикинул, что раз выехали они, где-то в одиннадцать утра, на пасеку должны приехать, таким неспешным ходом не ранее трех по полудню, а то и позже. Горохов, с утра, прощаясь с женой, сказал Лене, что заночует на заимке. В иные бы дни это только обрадовало Василия, скучавшего, что уж там греха таить, в лесу по людям, а уж по таким как Сергей, с которыми можно было помянуть сына, в особенности. Но сейчас от мысли, что он приедет не один, волосы под кепкой просто вставали дыбом.

Стрессы и волнения последних дней совсем извели Лопатина. Лейтенант, браво выглядевший в бриджах, высоких хромовых сапогах, в кителе, не смотря на теплую погоду, затянутый портупеей, в фуражке, был бодр и весел, видно искренне наслаждался поездкой, воспринимая ее как отдых от повседневной рутины. А Василий являл собой полную противоположность. Он хмуро, невпопад, односложно отвечал на то, что Сергей спрашивал, а если и говорил что-то, был не многословен и практически не поддерживал разговора.

Удивительно было, что участковый, довольный солнечным, летним днем, природой, шумной лесной жизнью, не обращал внимание на странное поведение спутника. Чем ближе к дому, тем сильнее нарастал у Василия ужас. Он представлял, как увидит Кудашев выезжающих из-за поворота всадников, и, заметив рядом с ним милиционера в форме, с кобурой на портупее, решит, что он, Лопатин, сдал его властям. Это для него, Васьки Лопатина, милиционер Сергей Горохов был своим. Почти сыном. А кем он станет для человека из другого времени, где все по-иному, где немцы и русские вместе воевали против Советской власти, (а это до сих пор не укладывалось у него в голове), мира, где русский человек служил фашистам и не был предателем? Более того, сам был этим самым фашистом, который только несколько дней назад еще был на войне с кем-то. Для него человек в советской форме был врагом, и, насколько мог узнать гостя Василий, он не поднял бы рук, сдаваясь, а стал бы сопротивляться до последнего, потому как терять ему было особо нечего.

Дрожь пробрала Лопатина, когда он представил, как зло застучит у околицы в руках Кудашева этот чужой немецкий автомат с коротким стволом, перечеркивая грудь милиционера кровавыми кляксами. Как валится со стоном, с коня Сережка Горохов, которого, мальцом, с заплаканными глазами, его Коля притащил за руку домой, со словами: «Он будет жить у нас»

Выть псом бездомным хотелось! Пару раз по дороге Василий уже хотел рассказать о случившемся за последние дни, и один раз даже начал: «Ты Сергей, э-э-э…» Но в ушах оглушительно гремел смех колхозного завгара Хныкина:» Ну, ты и допился Васька! Аха-ха-ха-ха!»

И правда, разве время сейчас начинать про летающую тарелку, войну, фашистов, другие миры и все остальное? Не поверит Сергей. А потом поздно будет… И опять лающий стук автоматных выстрелов в ушах. «Боже ты мой, и когда ж это все закончится?! Да и какой тебе, дурак старый, Боже, каким Богам молиться, если вокруг такое?» Он и сам временами, не верил. Как череда кадров из непонятного фильма, мелькали в его сознании лежащая уткнувшись в сваленное дерево летающая тарелка со свастикой на борту, черное дуло, направленного в лицо пистолета, лицо парня так напомнившее ему сына, фотографии в документах…

— Дядя Вася! Ты что молчишь-то? — только сейчас Лопатин встрепенулся и понял, что Сергей о чем-то его спрашивал, а он, забираясь все глубже в дебри своих страхов и воспоминаний, не то что не отвечает, а и не имеет понятия, о чем его спросили.

— Извини, Сережа, что-то я задумался, мимо ушей все пропустил, ты извини, у нас, стариков, это бывает.

Горохов хитро улыбнулся:

— Ты не прибедняйся, Василий Андреевич, старик тоже мне… Ты ноне ночевал-то где? А? То-то… старик… У тебя утром лицо было хитрое и довольное, как у кота, который крынку сметаны слизал! И я, кажется, догадываюсь, с какого стола та сметана!

— Ну полно, полно тебе, Сергей! — замахал руками Андреич, смущаясь. И на мгновение улыбка тронула его лицо.

— Я чего говорю-то, дядя Вася, а почему люди сюда не вернулись, а? — продолжил Горохов. Тут только Лопатин оглянулся и понял, что они проезжали аккурат по окраине заросшей подростом проплешины, где более тридцати лет назад была деревня Овражки. Кое-где осыпающимися столбиками бурого кирпича стояли еще печные трубы, высовываясь из-за окружившей их растительности. Некоторое время ехали молча…

— Вот не вернулись, Сережа… Тяжко это, на пепелище-то жить, да еще где кровь пролилась. Много ее на нашей земле лилось, — Василий потер лоб, подбирая слова, — да, видно кровь крови рознь… Слышал я, говаривали погорельцы, кто живые из деревенских после войны остались, дурное это место стало.

— Что значит дурное, дядя Вась? Я мальцом еще слышал от других ребят, что тут приведения водятся! Мы помню, друг друга подначивали, сюда ночью идти, да все дальше разговоров не шло. Но то — детские страшилки были, ты-то взрослый человек!

Лопатин, засопев, полез в карман пиджака за мятой пачкой «Примы», не спеша достал сигарету, помял ее в пальцах, несколько раз чиркнул спичкой. Руки тряслись, одна за другой, две сломались… «Ну что ему вот сказать? Правду говорить, не поверит, брехать что-то настроение не то». Наконец, прикурил, жадно затягиваясь сизым дымом.

— Да вы, мальчишки, вечно не весть что придумывали… Помнишь, как вы с Колькой на чердаке у нас домового увидели, а оказалось, что это — кот. Он тебе еще щеку расцарапал, и ты с лестницы упал… Так и про привидения… — свел все к шутке пасечник. Но самому было не до шуток.

Милиционер поежился, несмотря на жаркий летний день и одетый китель, замерз, будто подул ледяной ветер со стороны пепелища, но через мгновенье, вновь навалился летний зной. Мерно покачиваясь в седлах, всадники миновали пустырь и снова поехали лесной дорогой.

Настроение у Сергея было отличное. Великолепная погода, неспешная поездка по лесу, беседа с Лопатиным, воспоминания детства, да и просто смена обстановки явно пошли ему на пользу. Не то чтобы у участкового в Чернево было много работы. Серьезных преступлений с прошлого года не было. А год назад пьяные шабашники из Чувашии, строившие коровник, перепились после получения расчета и устроили поножовщину. Совсем молодого парня зарезал ранее судимый за разбой земляк, так до районной больницы и не довезли. Что уж они там не поделили, остальные строители, будучи сами поголовно «на рогах», припомнить не могли. Убийца, было подался в бега, но через день нашли его удавившимся на кривой березе, в перелеске, что в паре километров от села. Но даже по мелочам, у Горохова дел было полно, то вправлял мозги запившему сельчанину, то профилактическая беседа с поднадзорным, то дежурство на дискотеке в клубе. На дискотеке черневская молодежь все норовила выяснить отношения с ребятами из соседнего села, которые, по их мнению, слишком откровенно тискали местных девок. Парни частенько кровянили друг другу носы, а то и прореживали зубы, но дрались всегда честно, без ножей, да и упавших почти не били. Время от времени приходилось мирить поссорившиеся семьи. Когда муж начинал по пьяни поколачивать жену «за блядство» или, когда в опорный, прибегала заплаканная тетка с жалобами что «Гришка мой, вторую ночь дома не ночевал, не иначе у этой суки, опять…». Иными словами, идея съездить с ночевкой к Лопатину на пасеку, чем совместить приятное с полезным, ему явно нравилась. Да еще, положа руку на сердце, тяготило, что, совсем он в ежедневной рутинной работе, позабыл отца погибшего лучшего друга, который ему самому отца заменил.

Когда Андреич по пьяни в правление с винтовкой прискакал и шороху там навел, Сергей посчитал более всего виноватым себя. Корил за то, что оставил дядю Васю одного наедине с его горем, потерями и самогоном. Сейчас, мерно покачиваясь в седле рядом с ним, пытался расшевелить Лопатина, вернуть ему доброе расположение духа шутками и пересказом новых анекдотов, привезенных из дежурной части районного отдела милиции. Но, находясь в добродушном настроении, только уже на подъезде к заимке, милиционер обратил внимание, что Василий явно не в себе.

— А вот еще, дядя Вася, — начал очередной анекдот участковый, — Сидит заяц на пеньке, читает книгу. Подходит волк и говорит:

— Чего читаешь?

Заяц:

— Логику.

Волк спрашивает:

— А что это такое?

— Hу, я тебе сейчас все объясню. Вот у тебя спички есть?

— Есть.

— Значит ты куришь? Да?

— Да.

— Если куришь, значит пьешь?

— Точно.

— Если пьешь, то есть деньги?

— Да.

— Если есть деньги, значит баб ебешь?

— Слушай, точно.

— Если баб ебешь, то не пидарас?

— Слушай, заяц, дай почитать?

Заяц дал ему книгу.

Сидит волк, читает книгу. Подходит медведь. Тот ему:

— Что читаешь?

— Логику.

— А что это?

— Hу, объясню на примере. Вот у тебя есть спички?

— Hет.

— ...тогда ты пидарас.

Уже к концу анекдота Сергей с трудом сдерживал смех, а потом рассмеялся, чистым, заразительным смехом, но Лопатин, только кисло, натянуто улыбнулся.

— Да что с тобой, дядя Вася?! — недоуменно спросил офицер, — ты сегодня сам не свой! Я вот не пойму, ты давеча, мне пенял, что я давно у тебя не был. А сейчас я все дела отложил, к тебе еду, — участковый, нервно снял фуражку и придерживая одной рукой поводья, вытер другой пот со лба, — думаю посидим, поговорил, ну выпьем по маленькой. Но ты как, прости за сравнение, на похороны едешь!

Лопатину сказать было решительно нечего, он мучительно подбирал слова, но в результате только промычал что-то нечленораздельное. Некоторое время ехали молча. Вскоре из-за поворота лесной дороги показалась большая поляна с плетнем, крышами дома и надворных построек. Василий, затаив дыхание так, что моментально пересохло в горле, ждал выстрелов, потом пришпорив коня, обогнал угрюмого Горохова, и поехал так, чтобы между возможным невидимым стрелком и Сергеем оказался он. Но все было тихо. С лаем выскочил встречать хозяина пес, бешено вертя хвостом и пригибая почти к земле, скалящуюся голову. Василий расседлал коня, отвел его в конюшню, задал овса и поставил рядом ведро с водой. Сергей был тут как дома, поставил коня в стойло рядом с хозяйским. Серко обнюхал спешившегося милиционера и дружелюбно повиливая хвостом взлаивая, побежал за хозяином, идущим к дому. Лопатин быстро огляделся по сторонам. Во дворе все было как всегда, гостя, похоже, в доме не было. Горохов, настроение которого испортилось, угрюмо шел вслед за хозяином.

Оба проголодались. Время было бестолковое, обедать уже поздно, а ужинать еще рано.

— Сейчас, Сережа, я яиц в курятнике наберу, пожарю на сальце, по-быстрому, а через часок каши гречневой сварю, да тушенкой приправлю — приговаривал Василий, поднимаясь на крыльцо.

Миновали сени. Горохову лопатинский дом был второй родной. На пороге кухни он осмотрелся, все было, как всегда. Он, принимая во внимание последние события, думал увидеть в доме бардак свойственный сильно пьющему человеку, но был удивлен тому, что на кухне чисто. Андреич суетливо метался по кухне, открывая дверцы шкафов, то ставя что-то на стол, то убирая, что-то приговаривая, то ли Горохову, то ли сам себе.

На гвозде, вбитом в дверной косяк, ведущий в сени, рядом с облезлым старым зеркалом висела серо-зеленая кепка. Сергей машинально снял ее с гвоздя и покрутил в руках. На лицевой стороне над матерчатым козырьком и клапаном с пуговицей, зловеще блеснула матовым металлом нацистская мертвая голова. Почему-то милиционера пробил озноб.

— Дядя Вася, а это тут откуда?! — Лопатин обернулся и с трудом сдержал в себе матерное слово, увидев в руках участкового немецкую кепи Кудашева.

— Это, ну… ты ж знаешь в наших-то, смоленских лесах, чего только после войны не валяется, — выпалил Василий первое, что пришло в голову и добавил, — ну я это, в курятник по-быстренькому за яйцами схожу. И быстро прошмыгнул мимо Горохова во двор. Сергей хмыкнул, дивясь такой резвости хозяина, продолжая рассматривать кепи, развернул, поднес к лицу. От него ощутимо пахло не знакомым запахом хорошего одеколона. И вообще, головной убор не выглядел провалявшимся более тридцати лет в смоленских лесах.

Сергей недоумевающее пожал плечами, повесил кепи опять на гвоздь, прошелся по кухне, выглянул в окно. Еще раз обратил внимание, что в доме прибрано, подумал, что Лопатин молодец, за порядком следит, даже если со стаканом дружит. На столе на чистом белом полотенце лежала вымытая посуда. Большая миска, две глубокие тарелки, две ложки, две вилки, две кружки. Милиционер поднял вилку, покрутил в руках, хмыкнул еще раз, в голове рождалась какая-то мысль, но, не оформившись, исчезла. Он только почувствовал вдруг, как сильно проголодался. Не торопясь, расстегнул и снял портупею с кобурой, стянул китель, снял галстук и расстегнул верхние пуговицы форменной светлой сине-серой рубашки. Форму, Сергей повесил на вешалку у входа в кухню, водрузив сверху фуражку, еще раз неприязненно покосившись на висевшую рядом на гвозде кепи с «Мертвой головой».

Снял одежду и почувствовал, как душно в помещении. Горохов открыл створки кухонного окна, из курятника слышалось недовольное квохтанье, видимо, дядя Вася как раз в этот момент экспроприировал у несушек яйца. Милиционер постоял немного у окна, облокотившись на подоконник. Хотя день уже был на излете, жара стояла прежняя, и малого ветерка, который принес бы прохладу, не было. Сергей по-свойски, все ж таки второй родной дом, прошел в светлицу, там было попрохладней, тоже приоткрыл окно, окинул взглядом комнату, заглянул в соседнюю дверь. В спальне, которую занимал когда-то Николай, а потом Машка, было аккуратно прибрано, ровно заправленная постель, как будто только сегодня была застелена покрывалом без единой складки. Он машинально взял лежащую на столе книгу, оказалась «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Не то чтобы участковый был любителем почитать. До Лопатинской дочки уж точно ему было далеко, но в свое время читал именно эту книгу, которую сейчас держал в руках. Вздохнув от мыслей о прошлом, положил ее обратно на стол и вышел в зал. Сергей сел за стол, и стал поджидать возвращения хозяина, с каждой секундой все сильнее чувствуя подступивший голод.

Хлопнула дверь. Андреич, что-то бормоча, стал суетиться на кухне. Гремел посудой, слышно было как он, матерясь, запаляет примус. Прибор не хотел сначала зажигаться, а потом сдался. И минут через пять Лопатин вошел в комнату, вытирая руки полотенцем.

— Ужо несколько минут, Сережа, и яичницу поедим, а потом я баню затоплю. Вечерять же будем как следует, каши гречневой сварю с тушенкой. Василий показался Горохову каким-то уж очень суетливым, чего за Лопатиным старшим никогда не водилось. И в тот момент каким-то глубинным чутьем, подкрепленным профессиональным опытом, понял милиционер, что-то тут не так.

Но, как будто все было нормально, ничего особенного, а вот давит что-то на сердце. Вот знаешь, что должно, что-то произойти, и ничего с этим не поделаешь. С этой минуты, чтобы Василий Лопатин не делал, не говорил, все уже откладывалось в голове Сергея с каким-то новым чувством недоверия, хотя виду он никакого не подавал.

Поспевшую к сроку яичницу с салом смели моментально, пропустив по сто грамм крепкого настоянного на прополисе самогона. Ели практически молча, а потом Андреич почти сразу сорвался готовить баню. Горохов опять подошел к окну, на дворе хозяин брал с поленницы дрова и носил в баню, из трубы которой уже струился дымок. На примусе, на самом малом огне, упревала в горшке каша. Сергей прикинул, что протопится баня никак не раньше, чем часа через два, к тому времени каша давно готова будет. Как-то не ко времени… за стол садиться нужно, а он баню топит. Ну что же, не будет же дядя Вася два часа во дворе торчать, в дом придет.

Уже иными глазами, с другим чувством прошелся глазами участковый по комнате, вышел на кухню, еще раз глянул на висящую у сеней на гвозде вражью кепку, хмыкнул и вернулся в зал. Потом заглянул в спальню. Все было в доме по-старому, привычно… все, да не все. Горохов придвинул к открытому окну стул, сел на приятном сквознячке, закинув ногу на ногу, достал из пачки «Пегас» и, не торопясь, закурил, пуская сизый дым во двор.

Все слишком чисто и прибрано. Слишком для того небритого, разящего перегаром, неряшливо одетого Васьки Лопатина, который предстал третьего дня перед хмурым взором старшего лейтенанта милиции Сергея Горелова. Постель в комнате Маши Лопатиной явно застелена недавно, да так, что ни складочки. Даже старшина роты, старший прапорщик Шарко, которого не раз вспоминал после армии Сергей, не нашел бы до чего докопаться. Последний раз, как помнил Горохов, Машка приезжала к отцу на несколько дней весной, в конце марта. Но на столе нет и намека на пыль, на это Сергей обратил внимания еще когда книгу брал. Либо дядя Вася дома генеральную уборку делает регулярно, и Наташке с ним, невероятно, дико повезло… Но вот последнее время встречал его участковый в Чернево то уж если не навеселе, то уж точно с изрядного похмелья. Хм… опять как-то странно. А вот в зале кровать застелена тоже недавно, но напоминала скорее гладильную доску, что не мешало, правда, старому, драному Лопатинскому коту Ваське, крепко спать у подушки, набираясь сил перед ночными похождениями. На кухне посуда разложена аккуратно. Но уж точно бобылю то две ложки, две кружки и по две тарелки незачем на столе держать.

Сергей затушил сигарету. Солнце почти скрылось за лесом, не меньше шести пополудни, подумалось ему. Жара спадала, обступивший поляну с домом и пасекой лес рано скрадывал солнышко. Горохов с улыбкой глянул на работающего во дворе Василия.

— Ну, жучара! Ну, кобель старый! Ну, медведь-шатун! Дядя Вася, оказывается, бабу завел у себя в лесу! — Вывод казался настолько очевидным, что у милиционера других мыслей и не возникло. Про немецкую кепи с эмблемой СС он больше не вспоминал, подумаешь кепка… Вот когда год назад миклачевские мужики в лесу нашли немецкий БТР и, никому не сказав, притащили его трактором в деревню, неделю ремонтировали, а потом, приняв на грудь, поехали не нем в райцентр, да была та еще история… а кепка, подумаешь, кепка…

Все становилось ясно: и то, как встревожен, был Василий, когда Горохов сказал, что едет к нему, и его поведение по дороге, и все эти ответы невпопад, и все остальное. Тоже мне конспиратор хренов. Свои же люди, мог бы и сказать, что такого. А ведь каков, черт старый! Он же еще к Наталье вчера наведался да и ночевал у нее. Даааа… Силен мужик! Какой он старый? Ему же пятьдесят два всего… этак, он еще Машке брата или сестренку состругает! Сергей улыбнулся. Спросить? Нет! Не хочет говорить, не надо. Буду делать вид, что ничего не знаю… Она, наверное, не знает, что он не один домой приехал, поди придет к вечеру. Горохова ситуация донельзя забавляла, и он уже представлял, как расскажет жене эту детективно-эротическую историю. Знал, что супруга не болтлива. Лопатину это не повредит.

Проклятье! А как меня проняло! Интересно кто такая? Сколько лет? Точно не наша черневская, я бы знал… Хм… а ведь до Лопатинской заимки не меньше двух часов лесом ехать… Что тут сказать, дядя Вася просто мастер по женским делам, если к нему бабы в лес бегают за пятнадцать километров.

За такими мыслями и застал его Андреич. Опустились сумерки. Лопатин снял с примуса горшок с кашей, заправил черневской колхозной тушенкой, укутал котелок старым одеялом что бы каша дошла. Горохова разбирал смех, он с трудом сдерживался и молча наблюдал за хозяйскими хлопотами. Потом Андреич предложил хапнуть еще грамм по пятьдесят, что было принято без возражений.

— Дядь, Вась, ты мне ничего нового рассказать не хочешь? — не выдержал все же участковый. Василий только что махнувший стакашек, аж поперхнулся, глядя на лыбившегося во весь рот Серегу, и долго не мог восстановить дыхание, мотая из стороны в сторону головой. Сергей, коря себя за несдержанность, более не настаивал. По суматошному поведению хозяина, по его быстрым и коротким взглядам на висевшие на простенке чесы, и так было ясно, что с минуты на минуту, неизвестная персона и так появится. Лопатин вытащил из шкафа большое банное полотенце и кивнул Горохову в сторону двери, пошли, мол. Милиционер, не вставая со стула, весело ухмыльнулся:

— Василий Андреевич, а что, так вдвоем и пойдем? Спинку нам никто не потрет в баньке?

Лопатин, как стоял, так и сел на стоявший рядом стул. Округлил глаза и приоткрыл рот. Он силился что-то сказать, но только распахивал рот, как вытащенный из деревенского пруда карп. Во дворе у крыльца послышался какой-то шум, тявкнул и сразу замолчал Серко. Горохов кивнул на дверь и улыбнувшись сказал:

— Ну вот сейчас ты меня со своей пассией-то и познакомишь… Конспиратор хренов! Мог бы давно уже сказать.

Скрипнула дверь из сеней, и пришла очередь безмолвно хлопать открытым ртом Сергею Горохову. На кухню, слегка пригнувшись в дверях, вошел человек. Но — не ожидаемая участковым персона женского пола из местных, а худощавый молодой мужчина, лет двадцати шести, с усталым лицом, короткими светло-русыми волосами. Парень был одет в клетчатую рубаху с закатанными рукавами, серые брюки, заправленные в черные резиновые сапоги. На плече висел незнакомый короткоствольный автомат. А еще — он держал в руке ремень с гранатной сумкой и подсумком с автоматными магазинами. Парень, не торопясь, повесил автомат и ремень с подсумками на вешалку рядом с портупеей и кобурой милиционера, повернулся к столу, приветливо кивнув Лопатину, поздоровался с Гороховым:

— Здравствуй, Сергей!