Глава 20. Просьба о помощи

Николай Всеволодович проснулся неожиданно, не понял, спал ли вообще. Приподнял подушку повыше, опять лег. За окном еще темно. Глянул на часы, лежащие на прикроватной тумбочке. Часа два пополуночи. Полковник долго смотрел в темное окно, за которым застыли в безветрии ветви большого граба, настоящего старожила. Не менее двухсот лет стоял во дворе на этом месте. Щемило сердце… Хотелось закурить. Он осторожно, стараясь не разбудить супругу, стал выбираться из-под одеяла. Кудашев наклонился и поцеловал Эльзу в плечо. Она, лежа на боку, крепко спала, разметав по подушке столь любимые им белокурые волосы. Князь вновь подумал, что он слишком мало ценит жену. После почти тридцати лет совместной жизни любили они друг друга по-прежнему беззаветно, и, положа руку на сердце, о лучшей подруге и мечтать было грешно.

Его княгиня! Она отдала ему все, что у нее было, а он… а что он? И рад бы вести размеренную жизнь, учиться, служить или вести какой-то бизнес, любить жену и детей, растить их, радуясь уже их успехам. Но он русский. Все это у него отобрали… Родину, дом. Каждому бы такую спутницу в жизни… Он вспомнил слезы на ее опухшем лице, когда он лежал раненный на диване в их гостиной. Вспомнил, как она, гордо вскинув голову, провожала его, закусив губу с огромной любовью в голубых, как кусочки летнего неба, глазах. И проливались из глаз этих слезы только после того, как за ним закрылась дверь. Эльза провожала его, когда он неожиданно подходил к ней сзади и обняв, целовал в шею со словами: «Драгоценная, мне нужно уехать» …

Она не спрашивала, куда и зачем. Хотя понимала, что едет он совсем не на ярмарку в Эрфурт. Он потом вспоминал запах ее волос, отстреливаясь из нагана от чекистов на польской границе или захлебываясь в тинистой воде пограничного Буга. Она провожала Николая в Испанию. Он вспоминал расставание, молился за нее в долине реки Эбро. В тот день, когда полз, теряя сознание с перебитой рукой, вытаскивая из-под обстрела товарища. Потом она провожала его в Русский освободительный поход с сияющими глазами, жена и мать солдата.

Он осознал вдруг, что для нее, немки по крови, но жены русского князя и офицера, Россия стала больше, чем географическим термином. Князь… без княжества. Все, что было, было отнято, испоганено, оболгано и уничтожено. Когда тесть узнал, что жених единственной дочери происходил из наиболее прочно утвердившейся в числе важнейших семейств русской аристократии, полностью обрусевшей младшей ветви татарского княжеского рода Кудашевых, он довольно прокрутил свой седой кавалерийский ус, мол за кого попало дочку не отдает! А когда еще Николай рассказал, что дед его, генерал-майор, князь Николай Данилович Кудашев, одним из первых вошел в 1812 году во главе отряда в оставленную французами Москву, совсем умилился. В его понятии бить французов занятие было благое и мужчины достойное!

Князь только горько сожалел, что не оказался рядом с супругой, в те страшные дни декабря 1949 года, когда тесть с их семилетней дочкой уехали в Берлин. Их малышка Герда так давно просила свозить ее в столицу… Кудашев судорожно вздохнул, вздох больше напоминал стон. Прошедшие годы совсем не ослабили боль и, если на людях он был князем, полковником русской службы, героем войны с грудью в орденах нескольких государств, то наедине с собой он был безутешным отцом, потерявшим своего ребенка. А теперь этот сон… хотя какой сон наяву?

Полковник, выбравшись из-под одеяла, тихо встал и, стараясь не шуметь, прошел в библиотеку. Сел, не включая света, в удобное кресло у окна. Взял с журнального столика пачку сигарет и неспешно закурил, глядя в темное, ночное окно. Это случилось вчера, почти в три по полудню… Работы было много. Согласование поставки в Россию новых Flakpanzer V «Ostwind 2», под которые пустили все оставшиеся «Пантеры» первых выпусков, пробуксовывало. Завод компании Ostbau Werke в Сагане, который должен был поставить первую партию, не справлялся. Пришлось срочно связываться с Eisenwerke в Дуйсбурге, выпускавшем параллельную партию для немецкой армии. Первоначальная задумка, использовать для российских войск базу от многочисленных Т-34-85, провалилась. При всех достоинствах танк не годился для установки в свою узкую башню спаренных тридцати семи миллиметровок.

Накрыло Николая Всеволодовича неожиданно… Вот только что держал в руке телефонную трубку, как навалилась темнота и суматоха образов. Что-то с сыном. В голове звенело, и голос… а может, не голос, но вот что-то, как озарение в голове, какие-то сосны, грязная вода, большие камни и сын… Что-то с сыном. Он как будто видел происходящее его глазами. Искрящаяся панель приборов, встревоженное лицо пилота. Кудашев узнал в нем гауптмана Ролле, с которым Юрий приезжал домой. Несущуюся на встречу сосны, землю, удар. Потом какой-то незнакомый мужчина с седеющей бородой… боль, тоска. Но вместе с тем ощущение силы и переполняющей мощи, так что вдруг стало страшно. Сын… Что-то с Юрием.

— Ваше превосходительство! Господин полковник! Что с вами? — перепуганное лицо адъютанта. — Ну слава богу! Я уж перепугался! Вы вдруг выронили трубку и как будто остекленели, я и тряс вас даже за плечи, а вы как право мертвый, только глаза открыты!

Поручик- адъютант, с солдатским Георгием и ленточкой Железного креста второго класса в петлице, не из тех был, кто без причины паникует, но на лице его Кудашев прочитал неподдельный страх.

— Ничего, Паша, ничего. Сердце немного прихватило, — полковник, пошатываясь, вышел из кабинета, прошел на балкон, отдышался, вернулся потом в кабинет, но было уже не до работы. Вспомнилось вдруг, как два дня назад Эльза вечером после ужина, сидя за столом, вдруг завела разговор о сыне.

— Мне тревожно за него. Не знаю, как тебе объяснить, но что-то вдруг оборвалось во мне. Я… я не чувствую его больше. Вот представляешь, я знаю, что он где-то на службе, чем-то занят, и вдруг в какой-то миг я перестаю его чувствовать. Мне страшно, Коленька! Ты, наверное, не понимаешь меня, но я мать. Вам, мужчинам, этого просто не дано. Это во мне после случившегося с Гердой.

И Эльза, и муж, говоря о дочери, всегда избегали слова «смерть» или «гибель». И от этого обоим было только тяжелее. Эльза теребила рукой салфетку и не поднимала глаз на Николая. По щеке проскользнула слеза. Кудашев порывисто встал и, подойдя к супруге, обнял ее. Она уткнулась ему в живот и разрыдалась. Князь устало покачал головой. Теперь вот это.

Служба сына для всех была тайна за семью печатями. Когда его отозвали из части и после долгих проверок направили в специальный учебный центр, полковник сразу почувствовал тревогу. Несмотря на всю секретность, слухи о проекте, связанном с чем-то необычным, почти магическим, ходили упорные.

«Аненербе» работала в многих пограничных областях знания. Кое-что из результатов их исследований потом с помпой предавались огласке, как было с вихревым двигателем Шаубергера, да и постоянное ожидание «Wunderwaffe» в народе, уставшем от этой казавшейся бесконечной войны, подогревал интерес. С этим термином, введенным еще в середине сороковых в оборот германским министерством пропаганды, как совокупным название ряда масштабных исследовательских проектов, направленных на создание новых видов вооружений, люди связывали надежды на долгожданную победу. Но у полковника русской службы, Кудашева, были свои источники. Да и из того малого, что говорил о службе сын, он сумел сделать выводы. С этим проектом он, как потом оказалось справедливо, связывал и неожиданную активизацию военных действий. Североамериканский Союз неожиданно попытался массировано атаковать базы в Антарктиде и на Балтике. Но результатом были крайне незначительные потери со стороны рейха и его союзников, в янки лишились трети бомбардировочной авиации Союза и города Бостон на Атлантическом побережье.

Сын очень изменился после трех лет в Орденском замке СС. Приезжая в отпуск, он раз от раза постепенно становился другим, намного серьезней, сильнее как физически, так и духовно. Отца радовала перемена, а мать переживала, что ее Юрген, неумолимо отдаляется от них. Но особенно впечатлил Николая Всеволодовича случай, когда, засидевшись с сыном у камина допоздна, перед тем, как идти спать, он попросил Юрия погасить камин. Тот уже прогорел и только время от времени подернувшиеся седым пеплом угли выстреливали языками пламени. Сын не подошел к камину, а не прерывая разговора с отцом как бы невзначай выбросил от груди руку в сторону камина. Как будто тугая волна воздуха пронеслась по комнате, взметнулся пепел, и угли в камине погасли. Увидев изумление отца, он смутился и быстро, не отвечая на вопросы, ушел в спальню.

Видение, или что уж это было, не оставляло. Все мысли крутились вокруг него. Жене он, конечно, ничего не сказал. Эльзе только этого не хватало, и так вся на нервах. Полковник еще немного посидел в раздумьях, потом решительно встал и прошел к телефону, стоявшему там же в библиотеке на каминной полке. Ответили почти стазу:

— Капитан Кольцов у аппарата. Дежурный по управлению службу нес как полагается, других Кудашев не терпел.

— Андрей Андреевич, доброй ночи, пришли мне машину домой. Да, машину. Ты думаешь, я не знаю, что сейчас ночь? Да, прямо сейчас. Через час, да, нормально будет. Запиши что с инспекцией на побережье. Да, с послом я решу.

К пяти утра было уже совсем светло. Князь Николай Всеволодович Кудашев, полковник русской службы, военный советник при посольстве России в Германском Рейхе, стоял у двери и смотрел на въезжающий во двор Opel Kapitän. Не оборачиваясь, он услышал, как подошла супруга. Эльза обняла мужа, прижавшись к сукну мундира, звякнувшего наградами, прошептала:

— Храни тебя Бог! — и перекрестила его широким православным крестом.

К штабу исследовательского центра, в котором служил Юрий, полковник Кудашев подъехал уже после обеда. Дорога проходила через три КПП и уже на первом князь, зная немецкую пунктуальность, приготовился к длительному препирательству с охраной. Каких-либо пропусков не было, согласовать ночью визит было не с кем, а, зная статус этой части, следовало ожидать длительных переговоров со Службой безопасности рейхсфюрера СС. Именно SD занималось охраной такого рода объектов. Собственно, надеялся Николай Всеволодович исключительно на свой статус, известность в военных кругах, ну и то, что тут служит сын. Когда у первого шлагбаума хмурый эсесманн, в камуфляже и каске, козырнув выслушал русского полковника, сказавшего, что пропуска у него нет, но он имеет срочное дело к оберфюреру Рейсу, ушел звонить в караулку, князь приготовился ждать хмуро глядя на стволы двух MG-42 смотревших на автомобиль из бойниц с двух сторон толстой стены, окружающей объект. Но не прошло и трех минут, как к машине вышел уже рослый шарфюрер и еще раз переспросил у полковника его фамилию. И услышав, что сидевший на заднем сиденье автомашины русский полковник действительно Николай Всеволодович Кудашев, попросил документы. Сверился с фото на удостоверении и махнул рукой в сторону караульного помещения. Шлагбаум поднялся, а в десяти метрах дальше по дороге медленно поползли в сторону массивные стальные ворота. Далее дорога причудливо вилась между бетонных надолбов, а справа и слева видны были поднятые в небо стволы зенитных «восемьдесят восьмых» и сто пятьдесят миллиметровые прожектора. Метров через пятьсот на следующем КПП все повторилась, его, по-видимому, уже ждали. Документы проверял и давал разрешение на въезд уже унтерштурмфюрер СС. Еще через триста метров, на въезде в центральный укрепрайон, «восемьдесят восьмых» сменили стационарные «близнецы» Flak-128. Вдали высились две широкие башни ПВО, а слева, под навесом из маскировочной сетки, полковник узнал пусковую установку управляемых зенитных ракет «Вассерфаль-2». У бетонного бункера, перекрывавшего въезд, машину поджидал гауптштурмфюрер с серебряным адъютантским аксельбантом, Железным Крестом на груди и двумя автоматчиками рядом.

Стандартно проверив документы,

— Гауптштурмфюрер Цоллер, адъютант начальника базы — представился он, — господин полковник, прошу выйти из машины, она вас будет ждать тут, дальше поедем на нашей. Еще через десять минут, полковник Кудашев в сопровождении Цоллера, уже входил в приземистое бетонное здание без окон, затянутое маскировочными сетями. Спустившись на три этажа вниз на лифте и пройдя метров двадцать по коридору, оказался у массивной двери кабинета начальника базы. Адъютант, на мгновенье скрывшись в кабинете, пригласил внутрь, и Николай Всеволодович, чуть пригнувшись, шагнул в дверь.

Кабинет был большой. Стилизованный под зал замка, со сводчатыми арками и высоким потомком, кирпичными стенами и электрическими лампами, стилизованными под факелы. Окон не было, а на стенах, где могли бы располагаться окна, имелись ниши, занавешенные плотными шторами, из-под которых выглядывал уголок карты. Если не знать, что ты в восьми метрах под землей, и не поймешь. Под потолком висела большая люстра, сейчас выключенная, так как светильники-факела, давали достаточно света. Свет также добавляли включенные настольные лампы. Чувствовался сильный запах табачного дыма, который под еле заметный гул вентиляции утекал в решетчатый канал под потолком. На столе посреди комнаты располагался подробный макет территории базы, прямо по ходу, в глубине, под большим портретом Фюрера, хорошей копии К. Труппе, за большим Т-образным столом полковника ждали три человека. Крупный, моложавый, абсолютно седой мужчина в форме оберфюрера, начальник базы Йозеф Рейс, которого Кудашев старший узнал по фото, и еще двое. Первый, незнакомый, немного нескладный, худощавый, в хорошем гражданском костюме, довольно помятом, как будто он не снимал его несколько дней, лысеющий средних лет мужчина. Он в это время что-то громко говорил, почти кричал в телефон, отчаянно жестикулируя при этом рукой с зажатой в пальцах, дымящей сигаретой, не обращая внимания ни на что и ни на кого. Второй мужчина, привлекательный, с ямочкой на подбородке, лет пятидесяти, с зачесанными назад, седеющими волосами, крепкий, явно держащий себя в форме, был в форме штандартенфюрера СС. Но, то, как мужчина носил форму, свидетельствовало, что он кадровым военным не был. Штандартенфюрер приветливо кивнул входившему в кабинет Николаю Всеволодовичу, улыбнувшись красивой, белозубой улыбкой.

Рейс вышел из-за стола и, встретив полковника посреди кабинета, крепко пожал ему руку.

— Позвольте представиться, полковник… — начал было Кудашев, но оберфюрер на хорошем русском, перебил его.

— Не стоит, Николай Всеволодович, мы отлично знаем, близких родственников всех сотрудников, работающих в проекте! Даже, смею заметить, знаем многое и о дальних родственниках, часто даже больше чем иные могут представить. Как здоровье княгини Эльзы? Надеюсь, она смогла оправиться после потери отца и дочери… Какая трагедия! Ваша семья разделила общую боль всего Рейха! Так же как вы разделили свою кровь с кровью немецких солдат, в Русском походе и в Испании. — Он подвел ошарашенного Кудашева к креслу у стола и усадил.

— Позвольте представить вам моих собеседников. Мой научный консультант, профессор физики Карл Вигман, — Рейс указал на мужчину в костюме, который к этому времени закончил столь эмоциональный разговор по телефону и внимательно смотрел на Кудашева, — на нем все научное обеспечение нашего проекта. Мы солдафоны и половины происходящего в нем не понимали, если бы не он.

Мужчины обменялись рукопожатием, полковник про себя отметил, что, не смотря на кажущуюся хрупкость, рука у профессора жилистая и сильная.

— А офицер справа от вас, оберштурмбанфюрер Ханс Шляйф, тоже профессор, но уже археологии, один из учителей вашего сына, в период его учебы в орденском замке в Восточной Пруссии. Крупный ученый между прочем. Редактированная им многотомная энциклопедия архитектуры, вышедшая в 1950 году, получила очень высокую оценку Фюрера еще на стадии написания. Хотя, думаю, ваши интересы как человека военного стоят в стороне от этого.

Представленный полковнику офицер сам шагнул к Кудашеву и крепко пожал ему руку.

— Рад, очень рад знакомству. Наслышан о вас, полковник, еще со времен русского похода. Юрий, один из лучших наших курсантов. И хотя не я был его куратором, но он оставил очень хорошее о себе впечатление, — проговорил он, все еще не отпуская руку Кудашева.

— Отто! — окликнул он адъютанта, усевшегося на стул у стены. Тот взял со стола кожаную папку и подошел к ним. Выложил перед полковником два типографских листа с каким-то текстом.

— Скажите, господин полковник, ваш сын, обершарфюрер Кудашев, рассказывал, чем занимается на службе? — поинтересовался оберфюрер.

— Нет, конечно, господин Рейс. Я, офицер. Я понимаю, что такое присяга и секретность, но в то же время, я умею видеть, слышать и делать выводы. Судя по всему, его служба имеет, как бы это точнее сказать, некую специфику. Выходит за рамки обыденности. — Кудашев, говоря это, чувствовал себя весьма неуверенно.

— Вы, уважаемый Николай Всеволодович, — русское произношение имени и отчества, явно давалось немцу тяжело, — даже не представляете, насколько необычна и специфична его служба.

Рейс придвинул к Кудашеву лежавшие на столе листы.

— Дальнейший наш разговор, возможен только после подписания вами документа о неразглашении полученной тут информации. Никому, в том числе и вашей супруге, нельзя знать о том, что тут — он окинул рукой помещение, но ясно было, что речь не о кабинете и бункере, а о всей базе, — происходит. Мне, без сомнения, достаточно было вашего слова. Но сами понимаете, бюрократия… И насколько я могу предположить, ваш столь поспешный визит — свидетельство того, что бумаги эти вы подпишите.

Кудашев кивнул и приняв из рук адъютанта авторучку, не читая подписал в указанных местах оба листа. Гауптштурмфюрер Цоллер молча забрал со стола документы и, вложив их в папку, удалился на прежнее место.

— Я готов вас выслушать, господин полковник, — оберфюрер Рейс сел в свое кресло, сложив руки на столе, и, чуть наклонившись к Кудашеву, всем своим видом продемонстрировал заинтересованность.

Николай Всеволодович озадаченно переводил взгляд с одного на другого находившихся в кабинете людей. Все было слишком стремительно и не так, как он представлял себе. Совершенно посторонний человек знал о нем и его семье поразительно много. А что мог рассказать им он? Ну кроме невнятных слов о снах наяву, предчувствиях и догадках? Эти два профессора просто поднимут его на смех. Слишком несерьезно и странно будет звучать… пауза затягивалась.

— Мне кажется, я понимаю ваше затруднение, — пришел ему на помощь оберштурмбанфюрер Шляйф, — возможно, господин полковник, то что вы нам хотите рассказать, кажется вам странным и необычным. Может быть, даже несерьезным и поверхностным, но поверьте, все мы тут очень серьезно относимся к таким вопросам.

— К тому же вы не просто по мимолетной прихоти провели в дороге несколько часов, ведь так? — добавил профессор Вигман.

Тяжело было только начинать рассказывать, потом все пошло как бы само собой:

— Вчера, примерно в 15.00, когда я, находясь в нашей военной миссии...

Князь рассказал во всех подробностях странное видение, упомянул о предчувствии жены, о том, как стал замечать за сыном странные изменения, не плохие, упаси господи, нет, но очень… странные.

Начальник базы внимательно слушал. Время от времени кивал, а оба профессора прямо-таки ели глазами рассказчика, переглядывались, но не перебивали. Первым не выдержал Карл Вигман:

— Я же говорил! Я знал, что это возможно! Я говорил, Ханс! Именно так, как у всех, почти слово в слово!

Потом пошло что-то совсем заумное, про искривление пространства, ментальную силу и другая белиберда. Но Кудашев заметил, что белибердой это было только для него, а оберфюрер Рейс воспринимал все вполне спокойно. А профессор Шляйф и вовсе активно включился в обсуждение неудержимого потока заумностей.

— Господа, — перебил их Кудашев, — могу я узнать, что с моим сыном, могу ли я его увидеть?

Все трое замолчали. Столь откровенный и прямой вопрос приезжего русского их явно смутил.

— Николай Всеволодович, — взял инициативу на себя Йозеф Рейс, — обершарфюрер Кудашев сейчас на задании. Вылет приравнен к боевому. И как вы, наверное, поняли, у него проблемы. Их с Ролле аппарат должен был вернуться еще четыре дня назад, но мы их потеряли.

— Что значит, потеряли? А почему не организовали стандартную спасательную операцию? Не прочесали район вероятной аварии, где бы они ни были. Ведь они в Африке, я правильно понял? Или это Латинская Америка? В Азии? Я так и знал, это какие-то секретные спецоперации. Но не на Луне же они, черт меня побери, чтобы невозможно было вытащить ребят? Если нужна помощь в организации операции со стороны русской армии, я приму все возможные меры. Главное, что они живы! Ведь они… живы? — взволнованно проговорил полковник, вставая с кресла.

— На Луне… если бы… Дальше, много дальше. — Проворчал оберфюрер Рейс, потирая правой ладонью враз вспотевший лоб.

— Погодите, погодите, давайте разберемся, — вступил в разговор Ханс Шляйф, —постарайтесь, господин Кудашев точно вспомнить то, что вы видели. Это были джунгли, саванна, тропики?

— Какие тропики, Ханс, какая саванна! Мы же все столкнулись почти с одинаковыми образами, — азартно перебил его профессор Вигман.

— Минутку, — Кудашев, опять сел в кресло, — так вы тоже, что-то видели и знаете? Но как, господа, как это возможно? Невероятно.

Рейс встал из-за стола и остановился рядом с Кудашевым, глядя на него сверху вниз. «Невероятно» — это практически наш профиль. Давайте я вам, полковник, объясню все происходящее максимально просто. Мы с вами люди военные, думаю, мое объяснение, будет доступное. В отличии от того, как это расскажут это уважаемые профессора.

— Да уж, господин оберфюрер, окажите такую любезность, пока мне решительно ничего не ясно, — согласился князь.

Йозеф Рейс, отошел от своего стола, не торопясь прошел по кабинету к макету базы. Провел рукой по маленьким строениям, как будто смотря на них сверху, из кабины самолета.

— Вы слышали, когда либо, термин «параллельные миры» или «параллельные вселенные», полковник?

Кудашев, пристально глядя на офицера, молча покачал головой и развел руками.

— Дело ваше, верить мне или нет, но фактом является то, что наша Вселенная, мир в котором мы живем, множественна. Она имеет множество вариантов. Каждая из этих Вселенных обитает в своем измерении и понятия не имеет о существовании других «копий». В разных реальностях нас постигает различная судьба. Так, в одном измерении мы можем расстаться со своими возлюбленными, а в другом — мы до сих пор вместе. В одном нас постигает преждевременная кончина, в другом мы продолжаем жить и здравствовать… Ученым Рейха удалось не только обосновать и развить теорию параллельных миров, но и перейти к их практическому исследованию.

Полковник Кудашев сидел неподвижно и чувствовал, как в груди, снежным комом зарождается страх и беспомощность. Вырос страх за сына, и он начинал понимать, что значила брошенная вскользь фраза: «Дальше, много дальше…»

Тем временем, Рейс продолжал:

— Уже некоторое время назад, — «Аненербе» запустило проект «Н». В результате проекта, на основе результатов археологических исследований в Тибете и Боливии, а также развития учения английского ученого Альфреда Уоткинса о лей-линиях, как о путях перехода из одного мира в другой, мы можем перемещаться между такими мирами.

— Поразительно! — прошептал Николай Всеволодович, — так значит Юрий…

— Это так. Ваш сын, один из пилотов аппаратов, которые мы называем «Хронолет». Хотя тут дело не только во временных, а и в большей части в пространственных перемещениях.

Управление ими осуществляется не только с помощью передовой техники, но и во многом так называемыми психическими силами или называйте их, как хотите, магией или еще как вам будет угодно. Именно этому учили его три года в «Аненербе». И как вы, возможно, уже поняли, что-то у них на последнем вылете пошло не так. Корабль с экипажем пропал. Вашего сына нет более в этом мире. И где он, мы понятия не имеем.

Некоторое время все молчали.

— Мы и ранее теряли экипажи, за все время исследований, это третий случай, — включился в разговор Карл Вигман, — это за восемь лет сильно меньше, чем теряют по техническим причинам наше Люфтваффе. Так что мы были уверены в безопасности пилотов.

Профессор достал из кармана пиджака пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и жадно затянулся.

— Все эти четыре дня после истечения контрольного времени возвращения, мы перетряхнули всю документацию по их кораблю и не смогли найти каких-либо указаний на возможные неисправности… Пришлось прекратить все вылеты до выяснения причин.

— И много этих миров вокруг? — Спросил тихим голосом, не пришедший еще в себя Кудашев.

— Мы пока знаем всего два, но нет никаких доказательств того, что их число ограничено. Мы только в начале этого пути… а значит, мы не можем этого утверждать наверняка. И измерений может быть столько, что их количество не подвластно нашему уму.

— Все это очень занимательно, познавательно и интересно, но я хотел бы услышать, что вы делаете, чтобы помочь моему сыну и его товарищам?

— Товарищу, если уж быть точным, экипаж хронолета состоит из двух пилотов, — поправил Кудашева начальник базы.

В разговор вновь вступил оберфюрер Рейс:

— Вот тут-то и начинается самое необыкновенное. Мы понятия не имеем, что делать. На корабле был установлен подпространственный маяк, который при аварии срабатывает автоматически, и по координатам можно, так же теоретически, послать группу спасения, но он не сработал. Мы понятия не имели, где экипаж Ролле и что с ним, признаться… к вам еще вчера вечером должны были приехать сотрудники Главного управления войск СС с извещением о том, что обершарфюрер, Юрий Кудашев, погиб, выполняя ответственное и секретное задание во благо Рейха. Потому что, если хронолет не вернулся, и мы не получили сигнала маяка… то… мы просто не имеем понятия, где он может оказаться.

— Но вчера, примерно в то же время что и у вас, полковник, видение катастрофы хронолета Ролле, было и у меня, — профессор Вигман, затушил окурок в переполненной пепельнице, и продолжил, — все было почти так же как у вас, потеря ориентации, череда обрывочных образов настолько ярких, как будто я вижу это наяву, своими глазами. А через два часа, нам позвонил из Восточной Пруссии, оберштурмбанфюрер Шляйф и так же рассказал о подобном необычном сне наяву….

— За мной прислали самолет, и я на базе с сегодняшнего утра. Более того, кроме меня, эту же передачу образов, а именно так мы склонны расценивать произошедшее, — это уже добавил Шляйф, — принял другой наш ученый и преподаватель оберштурмбанфюрер СС Юрье фон Гренхаген, но он сейчас на раскопках в районе Русской Лапландии, где «Аненербе» организовало очередную экспедиции. Я с ним разговаривал по радио, магнитофонную запись я привез. Мы трое видели и чувствовали одно и то же, случайности исключены…

— И еще, — Карл Вигман, вскочил и почти подбежал к сидящему Кудашеву, и схватил его за руку — мы, никто из нас, работавшим над этим проектом, даже не подозревали что такое возможно. Вашему сыну, полковник, удалось поистине нереальное. Его экстрасенсорные силы невероятны, человек не может вот так просто связаться с кем-либо, преодолевая время и пространство! Это не человеческие способности, не знаю, как, но теперь… нет, это не вероятно…

— Да, Карл, я сразу сказал, как только мы обсудили это еще по телефону, это сверхчеловеческие способности. И неизвестно откуда они у Юрия Кудашева, который был очень толковым и подающим надежды курсантом, но не более… — вставил Ханс Шляйф.

— Давайте господа, уже переведем наш разговор в практическое русло, — оберфюрер Рейс, все время разговора нервно прохаживавшийся по залу, вернулся за стол, — вы двое ученых, готовы часами вести свои диспуты, но для меня эти парни — мои солдаты, а для князя Кудашева, один из них — сын. Диспуты подождут, нужно вытащить и вернуть домой наших людей.

— Полностью с вами согласен, господин Рейс, — кивнул полковник и тут же добавил, — позвольте, господа, вы сказали, что на борту пропавшего аппарата находился аварийный маяк, может это он сработал?

— Исключено, Николай Всеволодович, маяк просто дает координаты…м-м-м… в несколько больших, чем привычные нам в системе координат. Но тут на лицо, эмоции, зрительные образы и чувства. У нас практически нет сомнений, источник передачи — ваш сын, — ответил ему оберфюрер.

— Ну, прежде всего, необходимо предположительно локализовать местоположение пропавшего экипажа, — начал профессор Вигман, его коллега в форме добавил, — Неоспоримым фактом является, по моему мнению, что они не в одном из двух известных миров.

Видя недоумение Кудашева, Рейс пояснил:

— Все наши пилоты знают кодировку этих миров и в первую очередь передали бы код, любым возможным способом.

Минут пятнадцать все четверо скрупулезно разбирали свои ощущения и видения, имевшие место в ходе контакта, наконец, пришли к мнению, что в месте нахождения пропавшего хронолета нет снега и льдов, тропических джунглей, саванны и пустынь. Более всего виденное напоминало обычный лесной ландшафт Центральной или Восточной Европы, а по одежде бородатого мужчины и мелькнувшего в видении дома можно было предположить в нем человека первой половины двадцатого века, скорее всего славянина. Оберфюрер Рейс, устало потянулся за столом:

— Ну хотя бы не к динозаврам, — и, видя недоумение Кудашева, добавил, — это у нас шутка такая, извините, князь, за неуместность.

Пронзительно зазвонил телефон. Рейс поднял трубку:

— Оберфюрер Рейс, у аппарата. Да, давно уже жду. Соединяйте. Офицер кивнул ученым, которые по-видимому знали, кто должен был ему позвонить — Здравствуйте, фрау Ролле, да… успокойтесь прошу вас, расскажите мне все максимально подробно… Все будет хорошо… Я слушаю Вас.

Минут пять все молчали, Рейс, не отрывая от уха телефонную трубку, что-то записывал.

— Спасибо, фрау Ролле, ваша помощь неоценима, я сразу же сообщу вам если будут новости. Да… Еще раз прошу вас успокоиться, нет, приезжать не нужно, в вашем положении это излишне. Конечно, к вам в ближайшее время приедут наши специалисты, и вы подробно им все опишите.

Он положил телефонную трубку:

— У супруги Ролле, то же самое, почти во всем похоже, есть отличия, но это, наверное, от разницы восприятия. Она на среднем сроке беременности, не нужно привозить ее сюда. Карл, завтра утром у нее должен быть, кто-то из твоих сотрудников, запишите все, что она вспомнит на магнитофон и постарайтесь ее поддержать, как только можно.

Профессор Вигман кивнул, сделал, какие-то отметки на исписанном листе бумаги и устало сказал:

— Давайте придумаем, как вытащить наших ребят!