Глава 35. Чем дальше, тем интереснее

— Юра! Юра! Да что с тобой?! — Маша тряхнула его за плечо.

Обершарфюрер встрепенулся, осмотрелся по сторонам. Девушка встревожено смотрела ему в лицо.

— Ты вдруг как будто ушел куда-то. Сидишь передо мной, а самого как будто нет рядом, взгляд какой-то стеклянный! Я тебе окликаю, а ты не реагируешь, даже страшно стало! Давно у тебя такие приступы?

Кудашев покачал головой и улыбнулся, хотя, скорее всего, улыбка получилась кривоватой, как гримаса парализованного.

— Извини, Машенька, воспоминания вдруг нахлынули… Это не приступ, не переживай!

На самом деле, для него самого такая яркость воспоминаний была необычной и пугающей. Как если бы он оказался сейчас там, дома, годы назад, за столом с семьей и Альфонсо. Это было более ярко и живо, чем могло быть в любом фильме или сне, он словно перенесся туда и вновь пережил те события заново. Скорее всего это часть новых возможностей… Сколько же их? Успеть бы разобраться во всем, прежде чем нежданно что-то не сотворю странное на людях. Девчонку вот напугал.

— А можешь еще что-то сыграть? Чудесно как у тебя получается, мне до такого далеко! — чуть заискивающе попросила она.

Но Кудашев чувствовал, что он вложил в музыку слишком много сил и воспоминания, которые ей сопутствовали, вытянули много сокровенных, душевных переживаний. На сегодня, пожалуй, хватит.

— Поздно уже, милая, засиделись мы, уже ночь глубокая! — он поднялся и повернулся к крыльцу, но девушка продолжала сидеть, смотря на Юрия с каким-то странным выражением.

— Как ты меня назвал? — спросила она очень тихим голосом, и сама же ответила, — милая… Меня так не называли. Вернее, называли милой, но не когда не называли так, как ты! У меня от твоих слов… мне…

Маша резко вскочила и перегородила ему дорогу в дом.

— Что ты со мной сделал?! Почему я весь день только о тебе и думаю? Хотя знаю тебя, всего второй день, а до этого даже не подозревала о твоем существовании? А сейчас вот чувствую, что знаю тебя давно, всю жизнь! Отчего, у просто тону в тебе? В твоих словах, глазах… Почему от твоего голова меня в дрожь бросает? — девушка легонько коснулась небритой щеки Кудашева, провела по ней рукой. В темноте в свете луны и звезд Машино лицо смутно белело, и только глаза сияли, соревнуясь своим блеском с Вегой в созвездии Лиры, над их головами.

Кудашев успел только подумать: «Вот так поворот…», а Маша уже прижалась к нему всем телом, положив голову на грудь и сложив руки с сжатыми кулачками у своей шеи. Было не видно, но она кажется, зажмурилась и боялась дышать. Обершарфюрер обнял ее за плечи и уткнулся лицом в так прекрасно пахнущие ромашкой и еще чем еще терпким волосы. Некоторое время они стояли молча, не отрываясь друг от друга. И ему, и ей казалось, что все, что можно сказать сейчас лишнее, напускное и совсем не нужное.

— Ну вот, признайся! Околдовал ты меня? — Маша, подняла на него глаза, в которых радость смешивалась с готовыми пролиться слезами. Она чуть отстранилась от Юрия, как будто желая окинуть парня взглядом.

Кудашев почувствовал, как от горячего тела, прижавшегося к нему, накатывает дикое возбуждение. Он перехватил ее руку, хотел что-то сказать, но не успел…

— Ой… ты за руку меня взял, будто током ударило и куда-то вниз ушло в землю — перебила его Маша, — что с нами, а? Мне страшно! Ты тоже это чувствуешь? Я же вижу, как ты смотришь на меня со вчерашнего дня.

Кудашев улыбнулся грустно и поцеловал ее руку:

— Наверное, ты та самая женщина, которую можно встретить только один раз в жизни! Вот только…

— Что только?! Что?! Я… никогда такого не испытывала. Это настоящее, самое настоящее чувство, какое только может быть — девушку бил озноб, и правда становилось прохладно, но ее состояние причиной имело не ночную прохладу.

Кудашев подхватил ее на руки, чуть не охнув, сквозь зубы от боли в груди. Маша тихонько пискнула и зажмурилась, обхватив его руками за шею. Юрий, грузно стал подниматься на крыльцо и под каждым шагом ступени протяжно поскрипывали. Время как будто остановилось, обершарфюреру казалось, что он идет против сильного ветра или даже против течения под водой. А мысли скакали бешенным аллюром.

«…что ты делаешь, безумец?! С каждым шагом ты загоняешь себя в угол, в тупик! Сжигаешь мосты! Вот сейчас ты принесешь ее в дом, положишь на большую кровать в комнате и… Все будет прекрасно, лучше, чем ты и она можете представить в самых горячих мечтах, но что потом?! Завтра или послезавтра на тебя все-таки выйдут местные чекисты… Смотри в лицо правде, это неизбежно… В лучшем случае придется бежать и бросить эту девушку, которая станет для тебя самым близким человеком. Или ты примешь бой и погибнешь, как воин, но оставишь ее рыдать над твоим телом… Возможно, еще немного получится протянуть, и хоть это на грани мечты, но, может, тебя все же вытащат свои…, и ты просто пропадешь, исчезнешь. И вы будете страдать разделенные не просто расстоянием, а пространством и временем. Она в этом мире, а ты у себя. И сердца ваши разделенные надвое будут кровоточить, годы и годы… Ты найдешь себе женщину, она выйдет замуж, но закрыв глаза на супружеском ложе, оба вы будете представлять друг друга и неслышно шептать имена. Признаешься ей во всем? Твоя история контуженного инвалида трещит по швам. Рано или поздно инкогнито твое рухнет с треском! И что тогда? Как она, рожденная и воспитанная в Совдепии, воспримет тебя? Чужака! Врага, из тех, кого тут проклинают и проклинать будут всегда, ибо на этом стоит их власть. На крови, лжи, предательстве…»

Шаг за шагом, преодолевая эти мысли, как встречный шквал, он поднялся в дом, миновал сени, кухню. В светлице, в темной комнате, остановился у кровати. Машины глаза казались огромными и смотрели ему в самую душу со смесью испуга и нетерпения, она молчала, только дыхание ее стало прерывистым и чуть хриплым. Юрий бережно уложил девушку на кровать и сел рядом. Чуть помедлив, нагнулся и припал долгим поцелуем к ее губам, таким мягким, нежным и желанным. Оторвался от нее от с трудом, Маша застонала, и руки ее скользнули к груди, торопливо расстегивая пуговицы. Одну…вторую…третью…

— Погоди! — негромко, но твердо сказал Кудашев, — не спеши милая…

Он положил правую ладонь ей на голову, на растрепавшиеся, прекрасные волосы и собрав в себе всю внутреннюю силу, превозмогая себя, мысленно разрывая уже стянувшие их невидимые нити. Медленно, медленно провел рукой вниз со лба к подбородку, шепча: «Сссспииии…» Он чувствовал, как сила изливается из него, делая ладонь огненно горячей, как жаждущая мужчины, женская суть его избранницы жадно впитывает его. Не так как она бы хотела, но все равно жадно и страстно… Дыхание Маши, в момент поцелуя прерывистое и неровное, сразу стало ровным и тихим, руки безвольно скользнули с почти расстегнутой блузки на кровать. Сон такой крепкий, что сродни смерти, накрыл девушку саваном. Голова склонилась на бок, почти выскользнувшая из блузки грудь с маленьким соском в красно-коричневом круге, мерно вздымалась. Юрий скользнул взглядом по нежному телу и дрожащей рукой запахнул блузку, застегнул одну из пуговиц.

Нахлынула привычная уже дикая слабость, дань его необычным, новым способностям. Юрий чувствовал себя выжатой тряпкой, от прежнего любовного возбуждения не осталось и следа. Полуобнаженная девушка рядом уже не будила трепета и желания. Только желание упасть рядом, закрыть глаза и забыться.

То, что он сделал, пришло интуитивно. Никто не учил и не подсказывал в прежней жизни, что так можно поступить, да и не мог научить и подсказать. Знание пришло само откуда-то со стороны, из неведомых глубин сознания, из бездны просыпающегося голоса крови. Сверху или снизу, из прошлого или из будущего, но он своей новой силой погрузил девушку в сон легким прикосновением. Отчего-то далось ему это не легче, чем влезть троим здоровым мужикам в мозги и перестроить их на свой лад. А может и легче, он познавал свою новую суть и учился просто стремительно. Кудашев попытался встать, но ноги не слушались, и он почти рухнул рядом со спящей Машей.

Со спины обдало холодом, отличным от простого ночного сквозняка, но оборачиваться просто не было сил. «Осуждаешь?» — спросил Юрий слабым голосом, не поворачивая головы. Спросил только для того, чтобы услышать свой голос, запросто мог задать вопрос и не открывая рта. Клочки светящегося тумана переместились вперед к изголовью кровати и сформировали фигуру в морской робе.

— Осуждаю? Нет… — Николай покачал головой, — понимаю, что к этому шло с той минуты, как ты помог ей с телеги спуститься. Со стороны было здорово наблюдать, как ваши ауры, разные по цвету слились и потом, разъединившись уже ослепительно сияли одним цветом. Ишь, как я… прям поэт! Но ты, Юрка, дурак! Нет, я понимаю, что ты не захотел переходить эту последнюю черту, не хотел сестренке проблем, но ты дурак!

Кудашев вопросительно поднял глаза, не понимая, о чем речь.

— Ну да… полный дурак! Во-первых, уже поздно что-либо менять, во-вторых даже если вы расстанетесь, то часть ваших сил останется друг с другом и будет тянуть к своей частичке хоть откуда. Не будет для вас расстояния и времени достаточного, чтобы забыть свою суть, частичку. В-третьих, да и в-четвертых, тебе лучшую женщину не найти, поверь. Я ее знаю уже не просто как брат. И еще, как ты думаешь, что ты с ней сделал?

— Она просто уснула! Я не знаю, как, но знаю, что могу разбудить в любую минуту… — Юрий чувствовал, что голова кружится, и все в комнате начинает плыть.

— Нет, ты, конечно, теперь уже не обычный человек, но иногда ты меня удивляешь! Ну не мудрено, принимая во внимание, как ты изменился, нежданно для себя самого… Просто уснула, говоришь? А ты знаешь, что сейчас ее тут больше нет? Вернее, тело тут, а дух, душа, сущность, называй как хочешь, покинула мир… Хотя, конечно, когда ты разбудишь Машку, она проснется, но вот, что с ней будет? Кем или чем она будет? Ээээ брат, да ты совсем без сил…

— Помоги… я подняться не могу, хочу выйти во двор, на землю лечь, прошлый раз с чекистами, помогло это, — обершарфюрер встревоженный словами призрака вновь попытался подняться, но с тем же результатом.

— А как я тебе помогу? На себе-то тащить не могу, все…оттаскался, хотя, наверное, могу помочь… Ну-ка, протяни ко мне руку, и попробуй втянуть краешек окружающего меня марева, может получится.

Кудашев послушно вытянул руку с дрожащими пальцами в сторону неупокоенного и чуть не упал навзничь на кровать. Он оперся другой рукой на спинку и постарался представить, как молочный туман вокруг фигуры младшего Лопатина, втягивается в его пальцы. Но ничего не произошло, слабость и головокружение не давали сосредоточиться.

— Ну же! Я знаю, для тебя это пустяки, ты можешь действительно великое, например, докричаться до своего мира, а уж это должно быть вовсе пустяки!

— Ты узнал? — сипло прохрипел Юрий.

— Узнал? Да по сравнению с этим, раскаты грома в летнюю грозу, не более чем легкий шепоток! Но ты не отвлекайся, тяни в себя.

Кудашев попробовал еще раз, стараясь отвлечься от окружающего и неожиданно понял, что тоненькой струйкой через пальцы правой руки, в него вливается сила. Как человек страдающей от жажды, Юрий тянул в себя эту силу, как холодную, освежающую воду, с каждым глотком, приходя в себя.

— Ну, ну… хватит! Ишь присосался! Не то что от меня убудет, развоплотиться не получится, слишком просто для меня. Но я нацеплял вокруг себя эти сущности, чтобы хоть как-то меня можно было видеть. Ты сейчас все в себя втянешь, а мне опять собирать их!

И правда, облик Коли Лопатина побледнел, свет луны из открытого окна проходил через него почти свободно. Но теперь обершарфюреру стало много легче, он почти пришел в себя. Зато появились вопросы.

— Как это возможно? Что это было? Ты знаешь, я в мире тонких материй, как слепой кутенок, тычусь носом во все, будто сиську мамкину ищу…

— Ну, брат, ты и сказал! Хотя, по сути верно, только из меня учитель, как из еврея — свинарь!

Кудашев улыбнулся такому новому для себя сравнению. Видимо, и правда, Коля, сам многого не знал.

— Я же почти в твоем положении был, когда меня спалили. Ну почти в твоем. Я излучал радиацию так, что как только отдал концы, меня тут же сволокли в огонь. Подозреваю, что если бы я сам не помер, то помогли бы… И я вдруг понял, что смерть — это не конец. Даже описать не могу свои чувства, слов таких нет! Потом немного разобрался. Тут дело в том, что черпать силу от земли можно далеко не всегда и очень даже не везде. Тут, Юра, помогает сакральность места, с которым ты вступил в контакт, а есть такие местности, которые, наоборот, из тебя тянут силы. Там раскроешься, снимешь защиту и еле ноги двигаешь. Что, как, почему, не ко мне вопросы. Просто имей в виду.

Кудашев кивнул, внимательно слушая, а сам краем глаза бросил взгляд на лежащую рядом девушку и погладил ее руку.

— Да не переживай, нормально с ней все будет! — движение Юрия не укрылось от ее брата, — но как проснется, наверняка задаст тебе пару- тройку вопросов. Ладно, ты дальше слушай, а то может так статься, что нужно будет силы восполнить, а ты вместо того, чтобы слушать, сестренку мою поглаживаешь… по ручке.

Юрий отдернул руку и обрадовался, что ночная тьма скрывает его лицо, чувствовал, что густо покраснел.

— Дело в том, брат, что вокруг огромное множество живых существ, от самых маленьких до больших. У всех есть так называемый дух, делающий собственно, живое — живым. И все они смертны. Как правило, после смерти психические силы, развоплощаются, но почему-то не всегда. Вот только не спрашивай, почему и как, ну не знаю! Это и людей касается и вообще все живое. И то, что не может после смерти слиться с общим, психополем, или как уж там это правильно назвать, так и болтается в этом мире.

— Так это то, что с тобой произошло? — перебил рассказчика Кудашев.

— Неее, вот видишь, не получается мне как следует это объяснить, но со мной все сложнее. Скажем так — не мой случай! Но я к чему это, вокруг огромное количество этих сущностей, которые остались после физической смерти своих носителей. Да, кстати, Серега Горохов, которого ты облагодетельствовал таким даром, одну такую увидел, прям у себя в кабинете, в клубе. В шоке был. Меня потом расспрашивал. Их называют орбы… они разные, чем высокоорганизованным было существо при жизни, тем больше этот орб… а вот еще, многое зависит от того как давно его носитель умер. Со временем они как бы рассасываются, сами собой. Это тоже тебе не могу объяснить. Боги милосердны, и не дают бесконечно страдать… Что ты на меня так смотришь? Ну, это мне Прокопыч сказал, тебе с ним бы поговорить. Но я все к тому, что ты можешь их видеть много легче чем Серега. И вот так же втянуть в себя. Физическое тело свое ты питаешь физической пищей, а духовное, психическое питать можно тем, что разлито вокруг тебя в мире. Вот как сейчас! Ты исчерпал себя духовно и чувствуешь, что слаб, как ребенок, а втянул в себя немного развоплощенных существ и будто поел. Понимаю, сравнение не очень, но уж извини, какое есть.

— А откуда, Коля, вообще берутся эти самые духовные силы во мне? Если они есть, значит, они были и могут восполняться сами?

— Ну ты и задал вопросик. Тебя там фашисты вроде учили чему-то, этой, как его, медитации. Каждое живое существо способно в процессе жизни генерировать в себе внутреннюю силу. Но медленно… Вот если бы не я, ты бы тут провалялся до утра и смог бы худо-бедно волочить ноги, а через день, другой и вовсе оправишься. Я видел, как ты это, как ты называешь — медитировал, я и термина такого раньше не знал. Таким образом, ты многократно увеличиваешь поступление в себя сил, хотя тут тоже, для меня не все понятно.

— Спасибо, брат! Ты мне просто глаза открыл! Только вот… это ничего что я в себя их забирать буду? Как-то смахивает на кражу!

— Чудак ты, Юрка! Они не от радости великой тут вокруг болтаются. Ты же, наоборот, им помогаешь слиться с… Божественным. Так что это вовсе дело благое! Ну да ладно, тебе же спать нужно! Сил в тебе маловато, да и просто отдохнуть нужно. Знаю, завтра тебе многое предстоит. А мне нужно нахватать еще сущностей, а то скоро ты меня видеть не сможешь. И это… ложись тут, рядом с ней. Мне так спокойней будет.

Кудашев поблагодарил хозяйского сына еще раз, и тот прямо в окно вылетел в ночную тьму облаком слабо фосфоресцирующего тумана. Юрий встал, прикрыл окно и, обойдя стол, вернулся к кровати, на которой лежала Маша. Он чувствовал себя почти хорошо, но слабость сменилась страшной сонливостью. Постоял немного, подумал, что нужно бы раздеть ее, всего-то делов… но не решился. Сходил в соседнюю комнату, взял легкое одеяло и укрыл девушку. Потом стянул футболку и лег рядом на бок. Уснул он мгновенно.

Разбудили Кудашева солнечные лучи на его лице. Он открыл глаза. Маша лежала почти в той же позе. Он залюбовался чертами лица, пухлыми губами приоткрытого рта, коснулся легонько подбородка, проведя пальцем по изгибу вниз к шее и вздохнул. Прав был Николай, он полный дурак! Юрий тихонько, чтобы не тревожить встал. Вышел на улицу. Сначала — до деревянного нужника, потом к колодцу, у которого, отфыркиваясь, умылся ледяной водой. Чувствовал он себя прекрасно, сон помог восстановить силы. Судя по солнцу, еще не было и семи утра. Обершарфюрер прошел к турнику и легко подтянулся пятнадцать раз, с удовлетворением заметив, что грудь, разбитая при аварии, болит все меньше. Затем с полчаса он отрабатывал движения и наносил удары, бой с тенью быстро превратившийся в бой с болью в груди, утомил. Еще с полчаса ушло на медитацию. Уже ближе к восьми Кудашев бодрый, полный сил, в отличном настроении, собрался идти будить свою хозяйку, но вспомнил о вчерашнем разговоре с ее братом. Ну, что там за орбы такие, он прошел к плетню в сторону пасеки и леса. Остановился и, облокотившись на плетень, зажмурился. Юрий попробовал расширить границы сознания, почувствовал, как какая-то пелена спадает с окружающего мира. Он открыл глаза. Поистине, чтобы что-то увидеть, нужно знать то, что хочешь видеть! Невдалеке висел чуть пульсирующий голубым шар чуть больше апельсина с каким-то глазком внутри и более темными краями. А подальше еще один и еще, у опушки леса, вдалеке — вовсе несколько. Они были разными, какие-то больше, какие-то меньше. Разными были оттенки и сила свечения. Так, а это уже интересно. Кудашев обошел плетень, через калитку вошел на пасеку. Медленно, немного робея, приблизился к ближайшему шарику-орбу. Тот висел, чуть колыхаясь на высоте полутора метров и как будто не чувствовал приближения мужчины. Но, когда до него осталось чуть более метра, он дрогнул и отлетел подальше. Юрий попытался прощупать энергетический сгусток мысленно, и ощутил слабый отклик. Чем бы или кем бы не был прежде орб, но это был явно не человек. Он попробовал трансформировать в мысли максимальную доброжелательность и желание помочь. Подействовало, орб сменил цвет и запульсировал по-иному. Обершарфюрер медленно поднял руку и протянул к шару. Орб неторопливо, как бы сомневаясь, стал приближаться к вытянутым пальцам и, наконец, коснулся руки. Юрий так же, как вчера с Николаем втянул мысленно в себя существо, и оно, стремительно бледнея, стало исчезать из его мысленного взора. Параллельно почувствовался прилив силы. Какое-то неведомое чувство наполнило, а потом и переполнило Кудашева. Последнее, что он почувствовал, были благодарность и радость. Существо было ранее псом или волком, это он почувствовал в последний момент. Орб исчез, и вокруг разлилась свежесть, воздух насытился озоном.

Висящие у опушки леса бублики-орбы, заинтересовано наблюдавшие за происходящим, медленно двинулись при полном безветрии в сторону Кудашева. «Нет, нет, нет… хорошего понемногу!» Может поглощать эти развоплощенные сущности и было обоюдно полезно при нехватке внутренних сил, но, если в тебе и так сил достаточно после медитации, вбирать в себя еще — явно было лишним. Юрий чувствовал что-то схожее с легкой тошнотой и тяжесть. Так бывает при пресыщении… Пора возвращаться. И он повернулся к дому.

Маша все так же лежала на кровати. Новомодные брючки все также обтягивали стройные ножки девушки, давая волю воображению. Кудашев сел рядом и, любуясь спящей девушкой задумался. «Что я скажу ей? О чем заведу разговор? Ведь вчерашний разговор между нами, был по сути объяснением в любви!» Он вспомнил грудь, выскользнувшую из одежды, такую привлекательную и возбуждающую! А что если сейчас разбудить ее и продолжить с того, на чем остановились? Но прагматизм восторжествовал. Если судьбе будет угодно, никуда вы друг от друга не денетесь! Юрий, как и вчера, положил руку на голову девушки, чуть помедлил собираясь с силами и наполнив все чувства искренней симпатией и любовью прошептал: «Пора! Проснись, любимая». Затем провел медленно рукой вниз по лбу, носу, губам и подбородку.

Как только рука опустилась с лица, веки девушки затрепетали, через мгновение она открыла глаза. Маша смотрела на него, не мигая, долго. Потом улыбнулась и зажмурилась, сладко потягиваясь. Кудашев облегченно вздохнул. Как бы там ни было, но слова брата о том, что ее нет в этом мире, не шли из головы.

— Какой странный сон мне снился, Юра! Какой странный и необычный! Никогда таких снов не было! Я вообще редко вижу сны…— она перекатилась на бок, прижавшись к его бедру, и легко скользнула губами по его руке.

— И что тебе снилось, Машенька? — спросил обершарфюрер, чувствуя, что сейчас набросится на девушку, покрывая ее лицо поцелуями.

— Так необычно, я как будто падала куда-то в неизмеримую глубину и видела папу, дедушку и бабушку, их родителей и дальше, и дальше. И я как будто жила их жизнью, радовалась их радостям, переживала их беды… И все было как будто наяву! Как будто я схожу с ума!

— Успокойся, милая, ты совершенно нормальна, это… просто память предков, голос крови… — Кудашев чувствовал, что явно говорит не то, что-то лишнее.

— Но все равно хороший сон! Я помню, что было вчера! Ты так необычно играл на гитаре, что я просто сходил с ума, а потом мы… — она вдруг резко села и откинула одеяло и ощупала себя.

Юрий обнял ей и поцеловал в щеку:

— Ты уснула, как только я принес тебя на кровать, сразу, как только коснулась подушки! И вот сейчас утро, пора завтракать…

Маша оглянулась по сторонам, глянула в окно, тряхнула головой и ткнулась лбом ему в голую грудь:

— Мне стыдно, я такого вчера наговорила и после этого… просто уснула.

Она поднялась с кровати и еще раз сладко потянулась, поглядывая на Кудашева улыбнулась лукаво и скользнула за дверь. Юрий прошел на кухню и долго, ругаясь, пытался сладить с примусом, настоящим антиквариатом, чтобы поставить чайник.

Завтракали они молча, только бросая друг на друга быстрые взоры, а потом Кудашев вдруг застыл, прислушиваясь к ощущениям и произнес:

— Через полтора часика у нас будут гости, Сергей приедет!