Глава 46. Что там, за околицей?

На заимку Андреич с Кудашевым приехали уже в сумерках жутко голодными. У Гороховых в Чернево трапезничать не остались, потому что торопились, а пока доехали, у обоих изрядно подвело животы. А дома особо есть нечего. Лопатин выставил на стол, принесенные из погреба обычные уже соленья, нарезал к черствеющему хлебу, сала. Юрий тем временем налил из колодца ледяной вкусной воды. Полдюжины свежих яиц поставили в ковше на примус. Через минут двадцать сели вечерять. Отхлебнув воды, Василий крякнул, поднялся из-за стола и вышел на кухню, там погремел посудой и вернулся, неся в руках полулитровую бутылку самогона. Вопросительно глянул на гостя и решительно налил и ему, и себе грамм по сто. Кудашев взял стакан, они без слов с хозяином чокнулись и в несколько глотков выпили, потом закусили. Самогон был теплым, но влетел в горло и опустился в нутро легко, оставив приятное послевкусие можжевельника. За едой молчали, наговорились вволю по дороге. Каждый крутил в голове свои мысли, не грузя сотрапезника. На удивление, допивать бутылку Лопатин не стал. Заткнул ее пробкой и отставил в сторону.

— Ну что, спать? — спросил он обершарфюрера. У самого вид был такой, что казалось, из-за стола то выйдет, а вот дойдет ли до кровати, еще вопрос.

Устали оба. Юрию больше всего хотелось сейчас в баню. Она у Лопатиных была хоть и маленькой, но приятной. Сходив один раз, хотелось еще и еще. Понятно было, сейчас не до парилки, поздно уже.

— Ложитесь, Василий Андреевич, схожу в душ во дворе и тоже спать. Он встал из-за стола, от выпитого стакана чуть шумело в голове, Лопатин принялся собирать на столе посуду. Юрий, взяв со спинки кровати полотенце, вышел во двор.

Душ, у забора напротив конюшни, был сколочен добротно, вверху на летнем солнце грелась, в двухсотлитровой стальной бочке вода. Сейчас уже в темноте, она нехотя отдавала накопленное тепло и как раз сейчас вода была изумительной. Бодрящей, еще чуть теплой. Не баня, конечно, но усталость и дорожную пыль смыла отлично. В темноте, особо намываться было несподручно, пофыркивая под льющимися из жестяного рассекателя с пробитыми гвоздем дырочками, струй воды, Кудашев прошелся по телу мочалкой, вздрогнув от боли в сломанных ребрах, и, быстро закончив мытье, вышел под звездное небо. Жара, видимо, спала окончательно. На небе закрывая часть звезд, ветер гнал облака. Луна поднялась над лесом, казалась большой и яркой. Ночь становилась прохладной, не то что несколько дней назад, когда они с Машей на крыльце терзали гитару. Он твердо встал на траву расставив по ширине плеч босые ноги обеими, выпрямил спину, раскинул слегка руки и, подняв подбородок вверх, закрыл глаза. Нахлынули, закружили образы, сминая сознание, угрозы не было, но от навалившейся широты нового восприятия, закружилась голова, и Кудашев пошатнулся. Нет, даже малая доля алкоголя в его нынешнем состоянии не шла в прок. Он сдернул с перекладины, висевшие у душа вещи, и торопливо прошел в избу.

Пасечник уже похрапывал в передней. Юрий прошел в комнату, где еще позавчера спала Маша, присел на кровать. Нет, надо тоже спать, бодрость от принятого душа, стремительно испарялась, накатывала усталость. Откинув в сторону легкое одеяло, он лег, заложив руки за голову. От подушки чуть слышно пахло ее волосами.… «Как же я так умудрился втрескаться?» — подумал Кудашев, проваливаясь в сон.

Но уснуть не удалось. Снизу послышался шорох, на кровать взобрался маленький серый комочек. Новый лопатинский котенок, подрагивая тонким хвостиком, влез на грудь Кудашеву, покрытую легким одеялом, угнездился поудобнее и громко замурлыкал. В голове зазвучал голос, совершенно не вяжущийся с этим лопоухим комком шерсти, а скорее рисовавшем в воображении пожилого, немного сварливого человека.

— Ну вот… куда это годится-то? Хозяин постоянно уезжает, Маша тоже… а я между прочем внимание люблю и ласку! Когда прошлый раз она меня из лесу притащила, совсем малышкой была, из рук меня не выпускала. Гладила постоянно, слова ласковые говорила и целовала! За ушком, шейку, по животику гладила! А ныне? Ты, гад, во всем виноват! Из-за тебя вся эта кутерьма! Уехали днесь… и мне даже молочка никто не налил! Хотя я козье молоко и не люблю, но все же! А вот коровье…. Коровье молочко, мое любимое. Уж и не помню, когда его и ел… Но с тобой зато поговорить можно… Хозяин вон уснул сразу, даже не заметил меня! Ты ему про корову скажи! Пусть коровенку заведет… ох и люблю я молочко коровье…

Юрий улыбнулся, котенок был забавный, а существо в нем сидевшее умиляло смесью наглости и добродушия, действительно свойственным кошкам в представлении людей.

— А давно ты, Мишка, с этой семьей? И почему именно в кошачьем обличье, а не в своем, или в каком-то ином?

При этом он двумя руками обхватил маленькую кошачью головку, гладя пальцами зверька по голове, теребя за ушами.

— Я уже и не знаю, так повелось у меня, век то кошачий короток, лет по десять-двенадцать, редко дольше. Я и не помню, сколько раз нового себе кошака искал… ой и много раз… Да, да, вот тут почеши, и еще по животику… — кот завалился на бок, а потом на спину подставляя рукам Кудашева свой круглый и тугой бак барабан живот, — объелся я… за амбаром мышь поймал большую… ты знаешь, какую большую… да…Мишка настоящий охотник… всю съел… теперь вот живот болит, поглаживай, да, вот так, так…

— Зачем же ты ее всю слопал, раз даже живот разболелся от обжорства?

— Эх… да разве ж тебе, человеку, понять энто?! Это ж добыча! Ну как ее бросишь? Мы коты едим не до той поры пока насытимся, а пока можем есть, а вдруг потом удачи в охоте не будет… нет, если есть что, надо все съесть… вот еще молочка бы от коровки…

Как он уснул, сам не понял, но выспался прекрасно. И на рассвете встал отдохнувший и с на редкость ясной головой. Маленького кота в комнате не было. Василий уже шумел за окном ведром, доставая из колодца воду. Торопясь, обершарфюрер, напился воды, зачерпнув ее из ведра, стоявшего на кухне. Взял краюху хлеба, обул резиновые сапоги и вышел на крыльцо. В сенях, на полу, походя, заметил мисочку с молоком и улыбнулся, вспомнив ночного гостя.

— Ты куда? А завтракать? — окликнул его Лопатин, но Юрий, только махнул рукой, поблагодарил и зашагал в сторону леса.

— Ты зачастил к болоту-то, — крикнул вдогонку пасечник, — осторожней там, место коварное, топи у нас бездонные! Не зря Чертовым зовется.

Часа за полтора Кудашев добрался до острова на болоте. Раз от разу дорога туда давалась ему легче. Он уже почти без помощи хранителей, находил тропку среди раскинувшейся вокруг трясины. Пока выбрался на заросший соснами крутой берег, совсем измучился жаждой. Несмотря на то, что жара спала, первая половина августа была теплой, а болотная духота совсем не освежала. С пасеки он воду брать не стал, еще в прошлый раз указали ему на бьющий в глубине небольшого острова студеный ключ. Чистая и вкусная вода посреди болота только добавляла этому месту мистичности. В голове шумело, но это уже не от усталости и жажды, а от силы, источаемой из глубин земли, от чуть осязаемых, на грани сознания голосов, слов.

Юрий, напившись, дошел до развалин, больше похожих на беспорядочно разбросанные скальные выступы. Прилег на покрытую толстым слоем сосновых игл землю у дольмена. Раскинул руки в стороны. Высокие сосны тянулись в синее летнее небо с светлыми плывущими в вышине облаками. Он закрыл глаза и представил, как врастает в землю, на которой лежит. Постепенно слился мысленно с сознанием таинственных обитателей болота, силой идущей из глубин и будто смерч поднял его изнутри, понес куда-то как в воронку затягивая и скручивая спиралью.

Его ждали. Как только он мысленно представил их базу, в голове как с телеграфного ключа стали биться его позывные:

— Шестьсот тридцать один… шестьсот тридцать один…шестьсот тридцать один…. Ответьте мне, шестьсот тридцать один…

На зов в голове, почти сразу откликнулся голос. Сбивчиво, как будто он окликнул кого-то неожиданно. Голосом он собственно не был, но Кудашев уже мог различать их как тембр, язык и акцент настоящего голоса. Этот принадлежал тоже мужчине, но уже другому, и слегка отдавал как бы металлическим звоном, будто с ним общались с помощью некоего прибора. Вернее, и голосом это не было, обрывки мыслеформ, очень эмоциональных, но уже очень четких, ясные, не то что в первые два раза. Не хотелось гадать, кто тому причиной, его ли, усилившиеся его псионические способности или головастые парни из «Аненербе» там, у себя, что-то предприняли.

Неизвестный контактер тревожился все ли у него хорошо… Ну тут что-либо отвечать с уверенностью было сложно, и Юрий послал эмоцию, которую однозначно следовало трактовать, что с последнего контакта изменений ни в лучшую, ни в худшую сторону нет. Но потом добавил, представив темную, грозовую тучу на горизонте и образ большевика и сотрудника НКВД как он, себе их представлял. С немецкого плаката тридцатых годов, с характерным шнобелем и в фуражке с красной звездой и наганом в руке. Его, судя по всему поняли. Затем как мог, восстановил в памяти основное, что почерпнул из книг по новейшей истории в сельской библиотеке, проецируя по памяти карты и даты. В конце специально четко представил себя идущего по дороге и карту с крупным планом на городе Смоленске. В ответ он почувствовал удовлетворение, согласие с тем, что он передал, отчетливо почувствовал тревогу за себя. Юрий чувствовал, как на душе теплеет. О нем тревожатся, переживают, хотят помочь. Вдруг всплыло видение отца в форме русского полковника рядом с офицером СС, в котором он узнал начальника их базы — оберфюрера Рейса, ага, спасибо, спасибо, стало быть, не зря отцу послание отправлял. Потом, в голове всплыли транслируемые неведомым собеседником образы его неисправного аппарата вызова помощи. Кудашев сам прошлый раз дал понять, что без очень сильного электрического импульса, это мертвая, тяжеленая негодная ни на что груда металла. Теперь же он с подачи неведомого помощника, явственно представил себе простую схему подключения маяка к обычному громоотводу и собирающиеся над головой сизые тучи с проблесками молний. И уже ощущая, как начинает болеть голова от напряжения, разрывая контакт, он почувствовал, как ласковой ладонью по щеке провели, его помнят, ему помогут, его не бросят…

Стих звон в голове. Глаз открывать не хотелось, так приятен был после гула и белого шума в ушах, посвист невидимых птиц и поскрипывания под налетающим ветерком стволов сосен. Смолистый запах смешивался с болотными испарениями и терпким, приносимым этим ветерком духом разнотравья. А ведь, и правда, может все получиться… разряд молнии вполне достаточен для активации маяка. Молния не что иное, как сгусток заряженных частиц. Которая передвигается не в проводнике, а в атмосфере. Температуру практически невозможно определить, но это многие тысячи градусов. Должно сработать, наверняка там, дома, это не просто так решили, наверняка проработали спецы в той области, что не ему чета. Остался вопрос, КАК это сделать, но, когда ясно, что нужно делать, вопрос как, уже вторичен. А ведь это уже надежда! Юрий улыбнулся и открыл глаза… и тут же испугано вскрикнул и подался назад, оттолкнувшись каблуками сапог, проехался на спине по упругой усыпанной сосновыми иглами земле и чувствительно приложился затылком о камень дольмена.

В другую сторону от него с почти таким же криком, отпрянуло что-то покрытое то ли длинными волосами, то ли бурой шерстью, с огромными глазами с желтым звериным зрачком. Кудашев так и не понял, слышал ли он крик или он прозвучал в его голове. Ну вот и местные обитатели наконец появились во всей красе… Еще полчаса, он посвятил налаживанию контакта с болотными жителями. Они по привычке и с испугу еще немного продолжали отводить ему взгляд, но потом, вновь осмелев уже более спокойно познакомились. Когда-то давно, они, по-видимому, были людьми, но со временем переродились во что-то непонятное, при этом чрезвычайно усилив свои ментальные способности. Обершарфюрер, прошлый раз, не видя, про себя назвал их цвергами, и сейчас только подивился. Пожалуй, и правда, так он с детства представлял себе Андвари — создателя магического кольца силы и сокровищ Нибелунгов из похищенного им золота рейнских дев. Или создавших ожерелье Брисингамен, Альфриг, Двалин, Берлинг, Грер столь выгодно поменявшие его на ласку Богини Фрейи. Они будто сошли с картинок Артура Ракхэма, которые читали ему в детстве мать и дед. Только более мохнат.

На заимку Юрий вернулся с гудящей головой, уставший и телесно, и что особо сказывалось, духовно. Но он был доволен. Слишком много пришлось пропустить через себя чужих эмоций, зато еще лучше наладил контакт с местными, а особенно грела душу возросшая надежда на помощь. Лопатин, ждавший его к обеду, успел сварить грибной суп, но так и не дождавшийся отобедал один. Теперь ворча что-то про себя, налил не успевший остыть суп ему в тарелку и опять вышел во двор по своим делам. Аппетит Кудашев нагулял зверский, и после того как алюминиевая ложка заскребла по дну тарелки, налил себе еще. Суп у Андреича удался!

По времени скоро надо было ждать Сергея на мотоцикле, Юрий, помыв после себя тарелку с ложкой, вышел на крыльцо и оглянулся. Со стороны пасеки слышно было, как Лопатин что-то приколачивает. Он уселся на ступеньки, прислонившись балясине прикрыл глаза. Тут же привычно уже стал проваливаться куда-то, потом сосредоточился, представив себе дорогу на пасеку от села и милиционера на мотоцикле. Так и есть едет… вернее едут. Ого!!! Кудашев тряхнул головой, поднялся с лестницы и торопливо зашагал к пасеке.

— Василий Андреевич, минут через двадцать, Сергей приедет, идемте встречать… гостей!

Василий отложил в сторону лучковую пилу и сел на скамейку.

— Каких гостей, он что, не один едет?!» — в голосе явно послышалась тревога.

«Совсем издергался он со мной, вон как на скамейку бухнулся, будто ноги держать перестали.» — подумал Юрий.

— Да, пока не могу определить кто с ним, далеко еще, только понял, что женщина. Не волнуйтесь, если что плохое, я бы сразу почувствовал!

Они пошли к дому. Если бы там была Маша, то ему сразу сердце предсказало, поэтому Юрий подумал было, что с Гороховым жена. Но тут же мысль эту отбросил. С чего бы ей, оставив подругу в селе ехать с мужем в лес за ним. Кудашевым? Да и скорее всего Лену он тоже узнал бы. Кроме этого, чем ближе они были к заимке, тем лучше чувствовал Юрий раздражение и тревогу милиционера, но не как опасность, а как досадную помеху и… смущение. Кой-какие мысли у Юрия появились, он, глядя в сторону Василия, улыбнулся.

Хозяин успел набрать из колодца в умывальник, висевший у конюшни воды и умыться, к тому времени как они услышали тарахтение мотоцикла. Вышли встречать, отворили ворота. Показался меж деревьев, желтый с синей полосой мотоцикл, брат близнец немецкого Zundapp ks 750. Кудашев уже к тому времени знал, кто попутчица участкового, а Лопатин, рассмотрев сидевшую в коляске свою зазнобу из сельпо, издал какой-то нечленораздельный звук, то ли стон, то ли животное урчание.

Мотоцикл, газанув, свернул на обочину у ворот, не заезжая во двор, Наталья, звезда местной потребкооперации, ловко выскользнула из люльки и выгнув спину потянулась. Согнутые руки поднялись к голове, а красивое, цветастое платье, с двумя расстегнутыми верхними пуговицами так натянулось на крепкой груди, что она запросто могла выскочить на дневной свет, оторвав еще пару пуговиц. Бюстгальтера под платьем не было, соски проступили сквозь тонкую ткань. Юрий почувствовал, что краснеет и краем глаза заметил, как заходил судорожно вверх и вниз кадык Лопатина.

— Ну, принимайте гостей! Уж извините, что без приглашения! — улыбнулась Наталья, — ты что, Вась, как не живой стоишь, обратно не прогонишь?

Ошалелый Лопатин только и смог выдавить из себя:

— Эээ… Что ты! Нет…

Она повернулась к мотоциклу, взяла в коляске сумку, при этом нагнувшись так, что вызвала у Кудашева легкое головокружение. У хозяина дома першение в горле перешло в кашель.

Пока они шли к дому, Наташа не унимаясь болтала:

— Я с утра в ПОСПО позвонила, выходные взяла три дня в счет отпуска, нехай без меня поработают, нашли незаменимую! Зина Крылова эти дни за меня поработает, я договорилась…

Горохов, нарочито долго копался у заглушенного мотоцикла, стараясь не смотреть на Кудашева и Василия, а потом пошел вслед хозяину и его гостям, не поднимая глаз, старательно вытирая и так чистые руки ветошью.

— Сам знаю, что не нужно было ее привозить! Ну что я мог сделать! До чего пробивная баба! Как только и узнала, что я к вам еду, ума не приложу. У дома меня уже ждала. Запала она на дядю Васю сильно, да и он на нее тоже. В другой раз я бы только рад был, а сейчас — проблема лишняя! — в полголоса рассказал он Юрию, специально отставшего от Лопатина и его подруги.

Они остановились у сарая и смотрели, улыбаясь, как Василий водит по двору ранее у него никогда не бывавшую подругу, глупо улыбаясь и тыча рукой со словами: «А тут у меня куры…»

— Ну… ладно, эта пара точно скучать не будет, а нам, ехать Юра пора, хотелось бы засветло вернуться. Маша мне с утра все уши прожужжала, что бы я тебя пораньше привез. Налей воды, в горле пересохло, да едем. — милиционер снял фуражку и вытер ладонью вспотевший лоб.

Он долго с наслаждением пил из ковша ледяную колодезную воду. Обершарфюрер переоделся и взял Машину сумку. Потом оба простились с Лопатиным и Наташей, причем показалось, те так увлечены были друг другом, что и не заметили уезжающих парней. Но когда Горохов уже толкнув ногой рычаг завел мотоцикл, а Юрий садился в коляску, к ним подбежал Андреич и как-то неловко всунул в руку Кудашева потрепанный конверт со словами:

— Возьми, пригодится там!

В конверте были местные деньги. Двадцать розовых банкнот с неприхотливым простеньким узором с одной стороны и головой Ульянова- Ленина в большом овале с другой.