Глава 47. Шаг влево, шаг вправо…

Генеральская «Волга» въехала во двор Управления почти в пять часов вечера. В фойе, Кожевникова уже ждал сухопарый майор, дежурный по управлению.

— Товарищ генерал-майор, за время вашего отсутствия…— Николай Иванович, пропустил мимо ушей обычное перечисление сообщений и незначительных происшествий, только кивнул дежурному, торопливо стал подниматься с Дубровиным по лестнице в кабинет. Надо полагать, вид у генерала был угрюмый. Встречные чекисты старались проскользнуть мимо, бормоча приветствие.

Секретарь уже была предупреждена о его приезде, судя по всему, ей позвонили из дежурной части, пока они поднимались по лестнице. Лена встретила их стоя в приемной у стола. Он молча протянул к ней руку, и секретарь привычно вложила в нее приличную стопку неотложных документов. Рабочий день, ненормированный, да еще режим усиления, не впервой.

Николай Иванович открыл дверь, чуть отошел, пропуская вперед Дубровина, но он, кивнув ему, бросил:

— Надо позвонить! Старик улыбнулся Лене:

— У вас, голубушка, в справочнике телефон начальника Калужского управления должен быть, подскажите номер старику, запамятовал. Секретарь недоумевающе глянула на начальника и после его легкого кивка, протянула телефонную трубку этому незнакомому пожилому человеку. Зашелестев листами неприметной книжечки с серой обложкой, нашла нужный телефон и продиктовала.

— Алло, будьте любезны, Арнольда Никифоровича Егорова к телефону! Это полковник Дубровин. Да, знаю сколько времени. Домой уехал? Ну так соедините с квартирой! По какому делу? Да вы ему фамилию мою скажите, он знает!

Павел Петрович замолчал, ожидая пока его соединят с начальником Калужского областного управления КГБ.

— Здравствуй, Арнольдушка! Помнишь еще старика? Да, спасибо, жив и здоров, чего и тебе желаю… У меня к тебе просьба. На Киевском шоссе, перед поворотом на Малоярославец автозаправка есть, да… новая такая. Там сегодня еще оператор умер. Не знаешь? Ну, ты у ментов поинтересуйся. Сердечко прихватило… Откуда знаю, ну у нас стариков свои секреты. Так я вот о чем, пошли туда опера потолковей с контрольной закупкой, да как всегда, чую бардак тот еще. Настроили, понимаешь, показуху… Ну, спасибо, и за приглашение спасибо, может и заеду как-нибудь, что мне пенсионеру не прокатиться. Да, да… еще раз благодарю.

С прежней улыбкой он вручил женщине трубку, слегка поклонившись.

Генерал через открытую дверь слышал весь разговор и пребывал теперь в полном недоумении. Дубровин с интересом осмотрелся в кабинете и без лишних вопросов уселся за стол, на неудобный казенный стул с прямой спинкой, напротив кресла начальника.

— Как же так, Петрович, этот хам, когда мы уезжали, живой был, сам в будку свою ушел. Откуда ты узнал? Мы же всю дорогу вместе! — с интересом глядя на старого чекиста, Кожевников сел в кресло.

Старик молча потер лоб, лицо было серьезным. Он явно колебался, стоит ли отвечать вопрос хозяина кабинета.

— Ты многое узнал за эти два дня, Николай, но так и не поверил мне полностью. Что-то для тебя блажь выживающего из ума старика, а некоторое было давно и кажется тебе не важным. Жаль, очень жаль. Ты как апостол Фома, из Библии, не веришь пока не пощупаешь руками.

Генерал жестом прервал старика и поднял трубку прямой линии.

— Лена, срочно свяжись с погрануправлением, полковника Мельгузова отыщи, я его жду. И пусть принесут чего-нибудь перекусить из столовой, мы не обедали. — и, положив трубку, вновь пытливо взглянул на Дубровина.

— Так что там случилось, на заправке? — вновь спросил он.

— На заправке… Я вдруг понял, что этот жирный ублюдок своим существованием просто оскорбляет меня и вообще всех окружающих. Обычно, я всегда держу, что умею под жестким контролем, но тут счел это необходимым. А уничтожить эту мразь было легко, всего лишь пара нужных слов, сказанных в необходимой тональности. Можешь считать это колдовством, магией или наукой, но, когда я рассказывал тебе про поездки в тридцатые годы с Барченко по всяким чертовым углам и дырам от Аляски и до Сахалина, я не шутил. Кое-чему научился…

— Но он же ушел обратно на заправку…— удивился Николай, чувствуя, что летит он на дно колодца, а дна этого все нет и нет.

— Заставить мертвого ходить, и не только ходить на самом деле проще простого. Особенно только что умершего. Хотя для тебя, наверняка, это звучит дико… — пожал плечами старик.

— Да не то слово! — наконец, генерал взял себя в руки, порывисто встал и сделав пару шагов к стоящему рядом со столом сейфу. Достал оттуда початую бутылку коньяка. Оглянулся на Дубровина, но потом вспомнил, что он не пьет, налил себе в граненый стакан грамм пятьдесят и выпил залпом.

Несмотря на сомнения Дубровина, поверил ему Николай сразу. Напротив него сидел убийца. Не банальный пьяный бытовик, который запорол кухонным ножом собутыльника, и не урка, убивающий по понятиям. Нет, перед ним опасный профессионал, с холодным сердцем, жестким прищуром глаз. Временами внешне похожий на обычного, советского дедка, торгующего на колхозном рынке редиской и яблоками. А иногда, когда Дубровин поднимал подбородок, смотря куда-то в даль, он казался старорежимным барином, белой костью. Таких он, Кожевников, застал еще, а кое-кого и в расход выводил. Помнил, как расстреляли весной сорок пятого двух власовцев из бывших белогвардейцев, так они и у расстрельной стены стояли так, будто окружающее быдло и сапоги им чистить не годятся. Это уже серьезно. Это уже не кувшин летать заставлять. И как ведь… ничего доказать невозможно. А зачем тогда он мне это сказал? В голове генерала мелькнуло, что и он сейчас может схватиться за сердце и рухнуть под массивный дубовый стол, свалив кресло, а старик с растерянным лицом будет кричать: «Помогите, помогите, Николаю Ивановичу плохо!»

И ни у кого никаких сомнений. Но нет, с чего бы, стоило за этим в Смоленск ехать? Да и зачем мне рассказывать было. Нет, тут не то…

Он вновь сел за стол и спросил:

— Вот так просто… Что-то прошептал, и он…

— А то тебе сказал, что это просто? Это, Коленька, не только не просто, а почти невозможно! — Дубровин устало покачал головой. — И когда я тебе говорил, что разгром спецотдела Глеба Бокия, убийство Александра Васильевича и других ученых и оперативников, уничтожил уникальные наработки, которые мы так и не могли потом восстановить, я имел в виду именно это. В то время, когда в Германии активно работали Хаусхофер, Виллигут и Зеботтендорф, нам били по пальцам молотками, загоняли иглы под ногти и выбивали зубы, а потом везли на полигон — Коммунарку» или в Бутово. Когда Берия решил восстановить спецотдел, мы уже, несмотря на все старания, отстали от немцев безнадежно.

Генерал Кожевников молча слушал своего гостя, без всяких эмоций отмечая про себя, что этот старик, сегодня, так легко, походя, убил хоть и мерзкого, неприятного, но все же человека, а потом сидел с ним на заднем диване «Волги» как ни в чем не бывало разговаривал, щурился на солнце и ерзал на сидении.

— И много у тебя, Павел Петрович еще таких талантов? — негромко, чуть ли не шепотом спросил генерал.

— А зачем тебе это, знать Коля? Ты смотришь на меня сейчас как на монстра, но даже представить не можешь, что пришлось увидеть и узнать мне. Так ли важно сейчас, что я могу и знаю? Достаточно того, что были такие вещи, о которых я и сейчас, по прошествии почти пятидесяти лет вспоминаю со страхом. Нет, даже с ужасом и которые не дают иной раз спать по ночам! Я многому научился и многое узнал, но кое в чем не смог переступить через себя, и, надеюсь, остался все же человеком.

— Это что же такое было? Бесов что ли вызывали? — усмехнулся Кожевников.

Видя эту усмешку, Дубровин покачал головой, тяжело вздохнул:

— Ну, может и расскажу когда-нибудь, а вообще такое в могилу с собой уносят.

Зазвонил внутренний телефон, Кожевников нажал кнопку селектора.

— Товарищ генерал, — голос Лены неожиданно вернул Николая на годы назад, ко времени начала их романа, с чего бы…— полковник Мельгузов будет в Управлении через пятнадцать минут, только мне кажется он…, секретарь сделала явно смущенную паузу.

— Что там еще такое? — строго спросил он.

— Мне кажется он не совсем трезвый, — торопливо послышалось из динамика.

— Да? Черт… Без разницы, как только приедет, сразу ко мне! Что со столовой?

— Так же минут десять или пятнадцать. Может быть на троих подать? — спросила она.

Николай Иванович вопросительно глянул на своего опасного гостя, тот чуть заметно покачал головой.

— Подожди с ужином, принеси нам пока чаю покрепче, как раз успеем выпить.

Минут через пять они с Дубровиным уже размешивали чай в стаканах с массивными серебряными подстаканниками. Он был горячий и пока остывал, генерал развернул перед старым чекистом карту, показав район происшествия. Старик карту читал лучше всяких книг. Уточник район, поинтересовался профессионально, наличием каких ни будь стратегических объектов и воинских частей. Сроду там ничего такого не было. Леса да болото.

Чай почти допили, когда снова затрезвонила на столе прямая линия.

— Полковник Мельгузов прибыл.

Мельгузов одет был как ни странно в новый форменный китель с зелеными погонами и такими же петлицами через открытый воротник которого виднелась тельняшка с зелеными полосами. На голове зеленый берет с кокардой, на груди приличная орденская колодка. На ногах полковник держался твердо, но глаза лихорадочно блестели и даже на расстоянии нескольких метров явственно чувствовался алкогольный выхлоп.

— Товарищ генерал-майор, полковник Мельгузов по вашему приказанию явился! — он вскинул правую руку к берету, но смотрел, как будто сквозь генерала, выпятив вперед сильный волевой подбородок.

Кожевников вышел из-за стола и остановился в шаге от полковника, вдохнул перегар и поморщился.

— Что отмечаешь, полковник? С какой блядской радости пьем? — громкий голос Николая Ивановича подрагивал от злости. Вот ведь не ко времени Мельгузов принял на грудь и, судя по всему, изрядно.

— С радости? Никак нет, товарищ генерал-майор! На похоронах был! Товарищей боевых хоронил! Может помните, таких. Старший лейтенант Рыбников и капитан Смирнов. Да откуда вам помнить… Из химвойск ребята. Недавно вместе на операции были, а третьего дня, вот ведь беда, разбились на машине. В поворот, понимаете, не вписались… — теперь он уже пристально смотрел генералу в глаза.

Кожевников осекся. Крик и ругань, готовившиеся вырваться из горла, там и застряли. Упрек в глазах Мельгузова ожег сердце, будто раскаленным стальным прутом. Что-то нечленораздельно буркнув, он вернулся и сел за стол, глядя на застывшего по стойке смирно полковника. И не знал, что сказать. Чувствовал себя полным дураком.

Разрешил ситуацию Дубровин. Легко поднялся со стула и вмиг оказался рядом с пограничником. Мельгузов даже глазом не повел на незнакомого лысого старика.

— Уйми боль, сынок, — Павел Петрович положил руку, ему на плечо. Старик был на голову ниже рослого разведчика и смотрел ему в лицо снизу вверх. Искреннее участие сквозило в каждом слове, — в бою с врагом они погибли! Знаю, как это тяжело, ребят своих хоронить, мне эта беда, родной, не раз выпадала. Крепись! Это война. Она у нас не кончается, много у Советского государства вокруг врагов, ты и они на первой линии.

Мельгузов вдруг сник, потеряв весь бравый вид, как-то странно посмотрел на старого чекиста, повторяя негромко: — В бою погибли… да, да… в бою.

Дубровин неторопливо подошел к столу. На нем стояла бутылка. Мельком глянул на округлившего глаза хозяина кабинета, налил грамм пятьдесят коньяка в стакан со словами:

— Ему это что слону дробина, здоровый мужик.

Вернулся к полковнику, протянул ему стакан. Тот машинально выпил, не поднимая глаз и не морщась. Вытер рукавом кителя рот.

— Вот так вот, Коля, теперь для него они в бою погибли и остались у твоего полковника вместо злости на тебя, только ненависть к врагу и светлая грусть.

— Товарищ генерал-майор, полковник Мельгузов по вашему приказу явился! — сказал вдруг вновь он, но уже не холодным, казенным тоном, а более похожим на себя обычного. Кроме того, он вдруг на глазах стал трезветь, на лбу выступила испарина. Борис был явно растерян.

Кожевников хотел что-то сказать, но только закашлялся и указал пограничнику на стул по другую сторону от вновь усевшегося Дубровина. Наконец откашлявшись, он представил старика:

— Знакомься Боря, это мой давний товарищ, полковник госбезопасности Павел Петрович Дубровин, главный специалист по всяким странным делам, как раз по таким как это.

Полковник как-то странно посмотрел на пожилого мужчину. Что-то про себя обдумывая.

— Про допуск и секретность думаешь, — догадался генерал, — тут можешь быть спокоен, моя ответственность, мы с ним с войны знакомы, да и потом приходилось, так что можешь открыто говорить, он уже все знает.

Мельгузов облегченно кивнул, и Дубровин стал задавать разведчику вопросы по памятной высадке в лесу несколько дней назад. Пограничник быстро понял, что перед ним, не какой-то старый кабинетный пердун, а профессионал высочайшего класса. По мере рассказа, он въедливо интересовался мельчайшими деталями. Кожевников сам слушал их разговор с интересом, будто в первый раз. Все, что было непонятно и не очень ясно, с помощью расспросов старика и более подробных объяснений полковника, позволяло неожиданно взглянуть со стороны.

Тем временем они оба склонились над картой.

— Та-ак, — водил пальцем по листу старик, — стало быть, от эпицентра до болота метров двести, а до заимки получается сколько?

— Вот тут, она, — указал на поставленный ранее жирный крестик на карте Мельгузов, — на карте не обозначена была, но точно тут, видите, тут вроде поляны большой. Прям, как язык в лес врезался, вот, смотрите, от просеки. Отсюда досюда ульи стоят, большая пасека, а тут забор по грудь и дом пятистенок и хозяйство. Сараи, конюшня… я в бинокль минут за сорок все рассмотрел. Тишина, никто не входил и не выходил, но место обжитое. От колхоза «Борец» пасека.

— Ага… а вот отсюда если идти… — неожиданный стук в дверь прервал старика.

Встревоженная секретарь заглянула в кабинет:

— Москва на проводе!

Кожевников почувствовал, как в груди что-то оборвалось. И отчего-то в голове мелькнула мысль, а почему она в кабинет то стучит, могла бы и по телефону… Не успели, вот заррраза, не успели. Еще бы пару дней. Что докладывать, ума не приложу.

Сделав знак обоим присутствующим молчать, он нажал на клавишу громкой связи.

— Кожевников! Емохонов на связи! Ты куда пропал, Николай Иванович, после твоего рапорта вопросов появилось больше, чем до него было. Дело на первоочередном контроле у Юрия Владимировича! Докладывай!

Звонил сам заместитель председателя Комитета государственной безопасности Николай Павлович Емохонов, бывший начальник 8 управления, а теперь председатель научно-технического совета КГБ СССР.

— Товарищ генерал-полковник, — у Кожевникова вдруг страшно пересохло во рту, — проводим предписанные режимом предвоенной готовности мероприятия, оперативная работа усилена, есть успехи по выявлению вражеской агентуры, по ЗАСу информацию регулярно отправляем в столицу. Проводим…

— Ты издеваешься надо мной, генерал-майор, не иначе? Или дурака из меня сделать желаешь? Мне твои отписки не нужны! По основному вопросу что? Где ответы? Кто? Что? Откуда? Почему? Ты меня что, своим козлиным блеянием из себя решил вывести? Оперативная работа у него усилена! У нас уже этот вопрос не завтра, так послезавтра на дипломатический уровень выйдет. Эти пидарасы со своего спутника тоже взрыв засекли! Не справляешься? Недолго тебя просто майором сделать и куда-нибудь в Монголию или Казахстан загнать. Хули молчишь?! Докладывай по существу!

Мульгузов демонстративно смотрел в окно в надвигающиеся сумерки, всем своим видом показывая, что готов провалиться сквозь землю. Дубровин, не спеша, маленькими глотками, с отсутствующим видом допивал остывший давно чай.

Николай Иванович смотрел в одну точку. Начинать сейчас рассказывать что-то из того, что он узнал, бесполезно. По сути сказать то нечего. Вместо того что бы рыть землю носом в поисках улик, он колесит по соседним областям за невнятными догадками, превратившимися в дикую смесь мистики и дурной фантастики. А на том конце провода ждут чего-то конкретного. Он, сжав до хруста зубов челюсти, пристально посмотрел на своего гостя. С Лубянки в динамик тем временем мутной струей несся отборный генеральский мат. Емохонов, даром, что носил звание генерал-полковник-инженер, мог вынести мозг, если хотел. Видно его тоже сильно подперло. И Кожевников его понимал. Не успели они…

Наконец, тяжело вздохнув, Дубровин встал со стула. Он выгнул спину уперев раками в поясницу потянулся, подошел к генеральскому столу и присел на край.

— Ну ты там все сказал?! Прикуси язык, слушать противно! — громко и отчетливо произнес он в микрофон.

— Кто это!? — осекся голос Емохонова, но потом с новой силой и уже с истеричными нотками, — Кожевников, вы там в Смоленске совсем охуели?!

Николай Иванович на мгновенье зажмурился, вмиг участь на старости лет поехать в Монголию с майорскими погонами, показалась большой удачей. Да только так легко он уже не отделается…

— Ну-ка, Коля, выключи эту шарманку и дай мне трубку, привычнее так, — спокойно сказал старик. Генерал машинально снял трубку с пульта и нажав клавишу отключения громкой связи протянул ее Дубровину.

— Ты генерал вволю наорался? Ну и ладненько, ну и завали свой поганый рот пока я тебе его с мылом не вымыл! — Павел Петрович, жестом показал Мельгузову, чтобы тот подал ему стул. Тот моментально вскочил, подвинул старику свой стул, а сам пересел на прежнее место старого чекиста. На Дубровина он смотрел теперь со смесью уважения и плохо скрытого страха.

— Кто у аппарата? А говорит с тобой, полковник государственной безопасности Дубровин Павел Петрович. Не знаешь, такого? А с хуя ли тебе меня знать, ты в КГБ, если не ошибаюсь только с 1968 года… Не ори! Не ори на меня, я сказал! Так… вот… теперь слушай меня внимательно, генерал. Иначе не Кожевников, а ты поедешь. И не в Казахстан, а нелегалом в США и по легенде ты будешь старым пидором, любителем большехуих негров. Ты ведь в кабинете второго зама сейчас сидишь. Так… справа от тебя, в простенке большой покрашенный зеленой краской сейф. А над ним портрет товарища Дзержинского. Так? Ага… теперь подними свою заплывшую салом задницу и подойди к сейфу, за портретом Железного Феликса встроенный в стену небольшой сейф. Откуда мне это известно? Ну… не твоих куриных мозгов это дело. Открывай. Что? Не знаешь код? Только при прямом приказе Председателя можешь? Только при выбытии из строя его и генерала Цвигуна коды можно вскрыть? Ну так я тебе его подскажу. Открывай.

Дубровин продиктовал в трубку серию цифр и букв.

Кожевников и полковник-пограничник сидели, открыв рты. Николай Иванович машинально расстегнул две верхние пуговицы на рубашке.

— Открылся, ну чудненько. Его последний раз, наверное, лет семь назад открывали. Что дальше? Три пакета там лежат? Да, все правильно. Синий, красный и желтый. Бери желтый! Что на нем написано? Вскрыть при коде — Желтый 101. Так вот, я объявляю этот код. Какое право я имею? Не будь дураком! Как по-твоему, я про сейф и код к нему узнал? Прочитай там все внимательно. Некоторое время длилась пауза. Дубровин молча ждал, не прерывали молчания и генерал с Мельгузовым.

Потом, видимо, в трубке Емохонов начал что-то говорить, старый чекист только слегка кивал и криво улыбался.

— Да, именно так. Да, отчитаюсь лично перед товарищем Андроповым. Помощь пока не нужна. В районе подмосковных Бронниц есть воинская часть 70105-А, по всем документам, в том числе вашим, она проходит как часть ПВО, но это прикрытие. Поднимите их по тревоге и введите режим боевой готовности, и пусть будут готовы по первому моему требованию, вылететь сюда. Нет, не нужно в Чкаловский, у них свои средства доставки.

Дубровин положил трубку и обвел взглядом присутствующих.

— Ну вот и все! Не думал, что еще когда-то придется… Обратной дороги у нас, ребята, нет.